Ультранормальность. Гештальт-роман

Н. В. Дубовицкий

2024 год. Президент уходит, преемника нет.Главный герой, студент-металлург, случайно попадает в водоворот событий, поднимающий его на самый верх, где будет в дальнейшем решаться судьба страны. Книга содержит нецензурную брань.

Глава В. Пробезднение

Елена ждала его в центре зала, где встречаются все местные. Когда он вышел из вагона на «Автозаводской», сразу же ее увидел. Серебренникова стояла в темном непромокаемом плаще, с непривычно стянутыми на затылке волосами и книгой Дейла Карнеги в мягкой обложке, которую она мяла, не находя в себе силы открыть и читать.

— У тебя запланировано на завтра появиться в вузе, — неуместно напомнил iSec.

— Сейчас у меня запланировано встретиться с девушкой.

— Заказать цветы?

— Мы не в таком состоянии, чтобы дарить друг другу цветы… Пока еще…

— Заказать цветы на попозже?

— Не будем торопиться!

Он неторопливо подошел к ней и, не привлекая внимания, дождался, когда она сама повернется и увидит его.

— Привет. Как ты?

— Вторую неделю не могу в себя прийти, — тихим шуршащим голосом произнесла она. — Как похоронили папу, места себе не нахожу.

Федор понимающе кивнул.

— Ничего, мы найдем и раздавим эту гадину…

— Слушай, я думала об этом…

Федор схватил ее за плечи, и Серебренникова замолчала, не решаясь поделиться плодами своих мыслей.

— Я знаю, что ты скажешь, — предугадал Федор. — Что это какая-то бессмыслица, и что совпадения есть всего лишь совпадения. Еще ты скажешь, что я просто дурак, который ищет систему в хаосе, и что не бывает такого, чтобы от чьей-то шутки люди умирали. Но поверь, чем больше я разбираюсь в этом, тем больше мне становится понятен общий план.

Елена открыла было рот, чтобы автоматически возразить, как это делают все люди, но Стрельцов не позволил ей этого сделать. Он слегка встряхнул ее и продолжил:

— Возможно, так и есть. Возможно, я просто дурак, зацикленный на этом лекторе и не готовый смириться со смертью. И, возможно, ты права. Но послушай, — его голос стал тише, — я прошу от тебя только одного. Давай сходим в префектуру и наведем справки. Если ничего интересного не появится — никакого случайного совпадения, никакой зацепки, ничего такого — я сотру твой телефон и больше никогда не позвоню. Да, это может звучать дико, но мне кажется, я что-то нашел, и мне нужна твоя поддержка…

Несколько секунд они так и стояли возле красно-синего стенда информации, а потом Елена еле заметно кивнула в знак согласия, и Федор отпустил ее плечи.

Вскоре они уже поднялись по эскалатору, и вышли на оживленную в этот день Автозаводскую улицу. Разразившийся кризис начал постепенно проявляться не только в магазинах, но и на улицах. Все хотели свалить Дракона — и не только изнутри, но и снаружи, усугубив санкции. Вчерашний мусор, собранный, однако в пакеты, не вывезли. А стекло у разбитой автобусной остановке так никто и не подмел.

— Знаешь, у нас есть еще полчаса… — произнес Федор, когда, оказавшись на свежем воздухе, Елена по-деловому направилась в сторону префектуры, расположенной неподалеку. — Так что предлагаю не торопиться.

Она сбавила темп. И Федор решил поделиться с ней своими последними наблюдениями.

— Ты знаешь, на самом деле это очень интересная теория, о которой нам тогда рассказывал человек в ДК. Может быть, даже мы сможем освоить некоторые приемы, когда с ним разберемся.

— Какая еще теория?

— Теория о том, что человек не может подумать ни о чем, для чего в языке нет слова, и о том, что все, для чего есть слова, неожиданно оказывается реальностью, даже если доказать, что на самом деле в природе этого нет.

— И что же?

— Я нашел несколько психолингвистических форумов в Интернете. На форуме Национальной комиссии по русскому языку меня сразу забанили, а на других я попытался сформулировать эту теорию своими словами. У меня это плохо получилось, но некоторые пользователи вроде поняли меня правильно. Они начали называть слова из других языков, и я, слушая их значения, начал понимать, что многие вещи для них были реальностью, а мы этого просто не замечаем. Ну вот смотри… — Федор на секунду остановился и зажмурился, чтобы вспомнить первое из них. — В японском языке есть такие слова как… «баккушан»… «кайакумама» и… «тсудоку». Первое — девушка, которая выглядит сзади шикарно, но оказывается страшненькой спереди. Второе — мама, которая неустанно толкает своих детей к успеваемости. А третье — купить книгу, но не дочитать её до конца. Представляешь? Я никогда не обращал внимания на эти явления, но, когда эти слова названы, я понимаю, что не все страшненькие девушки — страшненькие. Есть градация. Часть из них — баккушаночки. И не все книги хлам. Некоторые из них — тсудочные — выглядят интересно, а хлам у них только внутри…

Елена не особо проявляла интереса к этой теме. Оставалось только догадываться, что вообще прибудило ее пойти в тот день в Дом культуры. Так же и сейчас она молча и неторопливо шла вдоль Автозаводской к пешеходному переходу, совершенно не проявляя никаких эмоций по поводу услышанного.

— Что думаешь?

— Ничего не думаю. Сейчас для этого не время, — меланхолично произнесла она. — К тому же теория ничего не объясняет.

— Ты погоди, это первый этап. Я много думал на эту тему прошлой ночью. Смотри: он говорил, что также можно показывать вещи, называя их определенными словами, а можно прятать, скрывая названия…

— Заставлять людей слава забывать, что ли?

— Ну почти. Во-первых, да, можно извлекать слова из словарей и из обихода. Я тут вспомнил лекцию по истории металлургии. Наш препод говорил, что, когда коммунисты сто лет назад пришли к власти, они принялись строить промышленную индустрию по всему СССР. А общество тогда было аграрным, связанным с землей и способами его обработки. Это значит много детей, ведь дети — это новые рабочие руки, больше земли надо обработать. Ну и немобильность. Ты же к земле привязан — сиди и паши, никуда не ходи. Коммунистам потребовались новые люди, которые женятся поздно, рожают мало, а сами способны ездить по всей стране по всяким этим… «стройкам века», короче… Ну и новый образ жизни не включал в себя всякие развитые родственные связи. Это то, о чем тот лектор и говорил: мы утратили большую часть родственников, просто забыв, как они называются.

Серебренникова тяжело вздохнула

— Сложновато как-то, не находишь?

— Смотря какая цель. Ради некоторых целей и не на такое пойдешь.

— А во-вторых?

— А во-вторых, — Федор надолго задумался, вспоминая свою первую мысль, возникшую прошлой ночью. — Во-вторых, скрыть можно не только что-то спрятав, но и замаскировав под что-то другое. Основы камуфляжа. Все, что мы делаем или говорим, на самом деле это не совсем то же самое, что мы на самом деле делаем или говорим. Это как бы политкорректность. Чтобы не обидеть человека. Я сам вчера до этого дошел. Ко мне вечером подошел пьяница и говорит: «Дай десять рублей на лекарства». Он же не лекарства хотел купить. Он хотел купить выпить. И знак подал соответствующий, чтобы выглядеть лицеприятно. А я ему ответил, что не подаю по средам. Тоже как бы знак подал, что на водку не дам. И вот все общение между людьми происходит в виде знаков. Девушка говорит: «Я с тобой в кино не пойду». Это значит, что не переспит с ним. Работник говорит: «Чтобы выполнить эту работу, надо сперва провести комплексную оценку ресурсов». Это значит, что делать эту работу лень, и смысла никакого в ней нет. Мама говорит: «Дочь, не пора ли тебе замуж?». Это значит: «Дочь, может хватит сидеть на моей шее, найди работу и конуру, где будешь жить»…

— Да, мама так говорит, — рассмеялась Елена. Даже прикрыла ладошкой рот, чтобы соблюсти приличия.

— Но если человек не подает знак, то он ничего не хочет сказать. И то, что он мог бы назвать словом, перестает существовать для собеседника только потому, что на это нет никакой ссылки. Никакого знака, который должен был бы прозвучать, но не прозвучал. Понимаешь?

— Нет! — твердо ответила Серебренникова.

А потом показала пальцем на светло-бежевое трехэтажное здание с полукруглым фасадом, спрятанное среди голубых елей. От пешеходной зоны его отделял чугунный забор, стилизованный под ряд из копей с серебряными наконечниками. За забором прогуливалось два человека в деловых костюмах, а в ворота въезжал автомобиль серии «УАЗ-Трофи» с правительственными номерами — недавно запущенная в серийное производство тачка для чиновников. Как раз знак того, что у Новиковой, возможно, есть проблемы посерьезнее, чем два болтливых и неуемно любопытных студента с нелепой просьбой.

Федор и Лена молча перешли дорогу и оказались между автобусной остановкой, за которой виднелся новенький жилой дом, и забором префектуры.

— Им не до нас, похоже, — наконец-то произнесла Елена.

— Да плевать, — ответил Федор, хотя подсознательно понимал, что она права. — Мы записались на прием, значит примут. Ну, может в коридоре проторчим на полчаса дольше. Но должны принять!

Девушка только фыркнула, а потом уверенно направилась ко входу. Федор замешкался. На одной из балок забора висел рекламный листок, один из тех, что нищие и начинающие фирмы лепят куда ни попадя — на столбы, остановки, стены жилых домов — чтобы привлечь хоть какого-то клиента. Какое-то немыслимое отчаяние и экономическое бедствие заставило расклейщика метить ей административное здание. Надпись гласила: «Твоя жизнь изменится в сентябре! Горячие путевки на Шри-Ланку». Знаком чего была эта реклама, Федор тогда не понял.

Вскоре он догнал девушку, и они вместе прошли сперва за забор, а затем и в здание префектуры. Пройдя все формальности и получив пропуск после названного порядкового номера, они оказались за кулисами. Становилось веселее.

Кабинет Энгельсины Новиковой располагался на втором этаже, недалеко от лестницы. Похоже, прием у нее — дело непопулярное, поэтому и скамеек возле двери никто не предусмотрел. Но, похоже, Елена и не собиралась ничего и никого ждать, она направилась прямо к двери, и Федор успел остановить ее в последний момент.

— Погоди…

— Ну чего еще?

Стрельцов и Серебренникова встали у стены напротив.

— Наша задача — выяснить фамилию лектора, который тогда выступал. Потому что, если что, это единственное, что у нас на него есть. Без фамилии мы ничего не найдем. А я, если честно, уже даже не помню, как он выглядел.

— Мы разве не за фамилией и пришли?

— Да, за ней, — согласился Федор. — Но я не уверен, что Новикова не с ним за одно. Если кто-то из нас проговорится зачем он нам нужен, у нас будут большие проблемы. Надо больше деликатности.

— Ага, то есть это уже не просто убийство по неосторожности. Это уже правительственный заговор? Мне тоже тяжело, Федя, но это уже все попахивает изрядным бредом!

— Тише, тише!

Федор попытался успокоить ее как мог. Даже за руку взял. Но Елена одернула руку, освобождаясь от его прикосновения.

— Я ничего у тебя не прошу, Леночка! Только узнаем фамилию, и все!

— Ладно…

Над кабинетом не висело никаких мигающих светильников с надписью «следующий посетитель» или «входите». Поэтому сразу не догадаешься, ждут их за дверью или нет.

Собравшись с духом, Федор взялся за серебряную ручку двери, сжал ее и повернул. И вот сперва он, а затем и его знакомая оказались в просторном кабинете, обрамленном книжными шкафами, посреди которого стоял большой дубовый стол. Во главе стола сидела невысокая хрупкая женщина, которая даже не обратила на них внимания. Она продолжала перебирать бумаги в тонких папках даже тогда, когда Федор сделал пару осторожных шагов в ее сторону.

Лишь когда он нарочито кашлянул, она оторвала взгляд от строчек отчетов и справок, и бегло осмотрела посетителей с ног до головы.

— Да садитесь, чего стоите? — бросила она, и снова углубилась в документы.

С виду Энгельсине Никоноровне можно было дать лет тридцать, хотя фактически ей наверняка уже грозило сорок. С виду не отягощенная бременем своего положения и возраста, она играючи перебрасывала папки с одной на другую, словно так и не растратила свою роковитость на государственной службе, и создавалось впечатление, словно в поисках адреналина выволочки от начальства ей было уже мало.

Кабинет украшали многочисленные грамоты, иные в дорогих рамках, благодарственные письма и плакаты с проведенных мероприятий. Глядя на них, становилось понятно, что скандал 2022 года — не более чем ширма, внешняя видимая часть всего того айсберга, который уходил корнями в карьерное прошлое Новиковой.

Федор и Елена сели напротив нее, ожидая, когда чиновница освободится и уделит им время. Когда та закончила с папками, она поправила прическу и повернулась к посетителям.

— Добрый день, — тихим и полным достоинства голосом произнесла она.

— Здравствуйте! — встрепенулась Елена. — Нас к вам из партии послали. Мы хотели бы узнать по поводу одного мероприятия.

— Слушаю…

— В ДК на Домодедовской почти две недели назад проходили встречи, посвященные русскому языку, — взял в свои руки инициативу Стрельцов. — Нам очень понравилось это мероприятие, и мы хотели бы узнать побольше о том, кто его проводит, кто лектор, где он работает. Ну вы понимаете? Хотим больше времени посвятить изучению русского языка, его возможностей…

–… сохранить национальную культуру, — вставила Елена.

— Да. Но там так получилось, что в Доме культуры нас направили в партию. Сказали, что это КПЦ все организовало. А в КПЦ нам сказали, что там у них какая-то неразбериха с документами, и что это, скорее всего, проводил встречи кто-то из тех, кто работал по какому-то заказу от префектуры, и что там в договоре не вписано, кто это конкретно. И мы бы хотели узнать у вас подробности… вот…

Энгельсина Никоновна снова посмотрела сперва на Федора, потом на девушку.

— Вы из «младоцентрят»?

— Нет, — среагировала Елена.

— Я вас не очень понимаю. Какой у вас интерес к этим встречам?

— Они нам понравились! — повторил Федор.

— Понравились?

— Да.

Женщина поднялась со своего места, поправила пиджачок и подошла к шкафчику. Когда она открыла дверку, из его недр пахнуло дорогим кофе и сладостями. Находясь в некотором замешательстве, она предложила посетителям по чашечке кофе, и те согласились. И вот уже они трое пили кофе, находясь в состоянии некоторой недосказанности.

— Честно говоря, я впервые с этим сталкиваюсь, — призналась Новикова. — Обычно мы проводим мероприятия, на которых бывает по пять человек, старушек разных. Они на все подряд ходят. У нас такой бюджет, что ничего интересного не провести. А молодежь нынче требовательная, у нее свои стандарты. Ну что я вам рассказываю, вы и сами все знаете лучше меня, сами ведь молодые. Вашего брата на муниципальные мероприятия не затащишь. Кино только да клубы интересны. А тут русский язык! Сами недавно из-за парты, осточертел поди?

— Есть немного, — сознался Федор. — Но эти встречи действительно интересны. Мы думали… мы хотели…

— Мы хотели организовать общество любителей русского языка! — вмешалась Серебренникова. — И на первую встречу пригласить того филолога, который был на Домодедовской. Но мы совершенно не знаем где его искать. Так получилось, что мы даже имени его не спросили!

— Какая жалость, — задумчиво произнесла чиновница.

— Увы, — вставил Федор.

— А кто вас ко мне послал?

Елена взглянула на Федора, но тот не растерялся. Хотя он и сам не всегда помнил имена и фамилии всяких должностных лиц, это имя и отчество того самого полного партийца он все-таки запомнил.

— Михаил Афанасьевич.

— А это кто вообще?

— Какой-то ответственный за связи с общественными организациями в нашей местной приемной… приемной партии…

Энгельсина Никоноровна понимающе покачала головой. Потом она снова поднялась со своего места и направилась к дальнему шкафу, стоящему у восточной стены кабинета, аккурат между двумя большими окнами, занавешенными тяжелыми кремовыми шторами.

Не торопясь, она достала с верхних полок большую черную папку-кейс, откуда извлекла несколько папок поменьше — гибких и синих. В одной из них после длительного изучения, она нашла что искала.

— Да, я так и полагала…

Она вернулась за дубовый стол и положила синюю папку между своей кружкой и клавиатурой компьютера.

— Договор был подписан два года назад между Национальной комиссией по русскому языку и городской администрацией… так… объект договора — предоставление услуг в виде научно-популярных лекций о русском языке… на базе помещений, предоставляемых префектурами города… — Она перевернула несколько листов. — Вот! В договоре выявлены нарушения. Какие-то разночтения в значении слов. Поэтому там началось какое-то разбирательство, и лекции прекратились. Но комиссия, видимо, посчитала, что лекции должны продолжаться, так как боялась обвинений в неустойке.

— И они вели лекции дальше?

— Из документов не понятно кто вел лекции, — задумчиво произнесла она, — да и это странно. Комиссия не является некоммерческой организацией, она не могла получать деньги из городского бюджета на такие лекции. Впрочем, я тут такие видела схемы распила бюджетных денег, что это не кажется чем-то совсем уж необычным…

— Не могли же люди с улицы прийти, выдать себя за людей из этой комиссии, и вести просто так лекции, верно? — не то возмутилась, не то уточнила Елена.

Новикова оторвалась от папки и прильнула к монитору компьютера. Несколько минут она что-то искала в Интернете, а когда повернулась к посетителям, на лицее нее отображалась улыбка, смешанная с недоумением.

— Тут написано, что комиссия с мэрией до сих пор судятся, хотя после расторжения полтора года прошло. Шестую лингвистическую экспертизу на днях назначили…

Федор взял в руки чашку, отпил немного кофе и поставил ее обратно на блюдечко.

Словно кто-то заметал следы, реализуя хитрый и дьявольски бестолковый план, у которого оказались случайные жертвы. Вся ситуация выглядела настолько нелепой, что не укладывалась в голове. Он посмеялся бы над ней если бы мог, и на следующий день выбросил бы из головы, если бы не смерть матери. Но и это выглядело как дурное стечение обстоятельств, если бы не смерть отца у Елены. Находясь где-то между истерикой и бешенством, в состоянии некоторой одосадованности, Федор не мог определиться в какое состояние впадать, и это держало его на плаву всю оставшуюся неделю. Впрочем, он был близок к срыву, так как единственная ниточка, связывающая его с этим странным человеком, оборвалась в эту минуту.

— Это хорошо, что вы обратили внимание на эти наши недочеты, — продолжала слегка разочарованно Энгельсина Никоноровна. — Сейчас время такое. Дракон, как вы знаете, уходит. Отпрезидентствовался. Ну и элиты на разных уровнях готовятся, кадровая ротация, смена лиц. Наш префект как раз скоро уходит, а нам надо дела в порядок привести. И здесь тоже хвосты подчистить. Перед выборами будет не до этого.

— Я и не думал, что это такая проблема, — находясь в некоторой прострации, произнес Федор. — Президенты же и так постоянно меняются — через выборы.

— Выборы-то конечно выборы. Но не все так просто. Когда Дракон пришел к власти в двухтысячном, была настоящая разруха. Вы и не родились тогда еще. Да и сейчас мало кто об этом что помнит, а еще больше народу не хочет об этом никогда вспоминать. С тех пор он многое изменил: прекратил войну на Кавказе, присоединил Крым, поднял экономику. Страна стала настоящим произведением искусства. Но он не может дать нам никакой другой цели. Особенно сейчас, когда он стал стар. Многое продолжает держаться на его слове, личных договоренностях. Приди к власти другой президент, Порохов, например, начни он проводить свои реформы и прочие перемены, и те, кто с Драконом договаривался, разбегутся. Вон, в Чечне заявят, что порядок в республике только потому, что Кадыров с Драконом в две-тысячи-лохматом году по рукам ударили. Нет Дракона, нет и мира в Чечне. Ну и во всем так: от внешней политики до мира внутри государства.

— Так может другой президент придет и даст новую национальную идею?

— Нет никакой национальной идеи… Это миф. Теоретики Великой французской революции, когда придумали такое понятие как «нация», определили ей только одну идею — всеми силами повышать образ жизни. Так что нет никакой цели. И не будет. И Дракон ее дать не в состоянии. Национальная идея может быть сформирована на том национальном языке, который может обеспечить мировое господство, а русский язык так зареформировали, что он ничего не может. Мы живем на руинах языка. В нем слова расходятся с понятиями, другие слова никто не понимает правильно. Например, все уже забыли, что дверь нельзя открыть. «Открыть» можно только крышку. А дверь — это створа. Ее можно только отворить. И так сплошь и рядом. Чему удивляться, что у нас остался один только Дракон. А цель дракона… — Женщина вопросительно подняла глаза на Елену.

— Охранять золото! — выпалила та.

— Да-да, охранять золото, — констатировала чиновница. — Вот он и охраняется золото, пока никто не разворовал. Мыши всякие подворовывают, конечно, помаленьку. Но стратегические запасы — не только денег, но и инфраструктуры, «Первый» телеканал, сотовая компания «Старший брат», нефтяной и газовый бизнес, идейные активы — не разворованы. И как только Дракон уйдет, тут-то они все и накинутся, тут-то они все и повылазят на свет Божий…

Энгельсина Никоноровна задумчиво развела руками, показывая всей своей фигурой ту глубокую безысходность ситуации, в которой оказалась и она, и ее посетители, и вся страна вместе с самим Драконом.

— Но разве у Дракона недостаточно власти чтобы что-то сделать? — Федор оглянулся инстинктивно по сторонам, словно шпионы Дракона могли следить и за этой комнатой. Подсознание говорило, что не стоило болтать лишнего, но сознание требовало прямые ответы. — Ну, я там не знаю. Выборы подкрутить — чтобы к власти пришли правильные люди, которые ничего не испортят, все сделают правильно. Приемник какой-нибудь. Как в восьмом году.

— А что такое власть? — неожиданно спросила чиновница.

Пока Федор соображал, Елена чуть привстала на своем кресле и выпалила:

— Когда побеждаешь на выборах и можешь делать все, что считаешь нужным. Когда общество дает тебе право решать его судьбу — по Конституции.

— Власть дает Конституция?

Неожиданно вспомнился обрывок радиопередачи, посвященной изменению конституции и о том, как конкретно ее стоит понимать — как что-то незыблемое или как что-то, отражающее процессы и изменения, происходящие в обществе. Сам Федор был далек от этого, но шоу заставило его задуматься.

— Да, — пояснила девушка. — Конституция делает власть человека официальной… а Дракон — гарант того, что Конституция работает.

— Но ведь конституция — это лишь бумага, исписана буквами. Она ничего не может делать с властью и человеком.

Елена несколько сникла. Слова опытного человека расходились с тем, что она слышала в вузе и по телевизору.

— А что дает человеку власть?

— Победа на выборах… — неуверенно ответила она.

— То есть ты считаешь, что власть приходит к человеку после того, как он набьет исписанной бумагой деревянный ящик?

— Но как же…

Энгельсина Никоноровна несколько обреченно пожала плечами.

— Я боюсь, все эти разговоры о демократии, священном институте выборов, процедурности и легитимности — лишь разводки для среднего класса, для людей, которые не задумывались о природе власти, и которые не считают нужным разбираться в этом вопросе. Дракон пребывает во власти уже почти четверть века, и он не дает нам об этом забыть. Он создал власть… а власть можно только создать. Ее нельзя ни украсть, ни присвоить, ни обменять на резаную цветную бумагу… и власть Дракона никем не ставится под сомнение, пока жив Дракон. Но пока жив Дракон, жива и его власть. А написана власть может быть только на определенном языке. Поэтому то, с чем вы ко мне пришли, намного важнее того, насколько вы это себе представляете.

— То есть это не распил бюджета, а что-то другое? — уточнил Федор.

— Есть еще кто-то, кто не проявил себя. И он не хочет, чтобы его дела оказались замечены. Поэтому он пользуется правовой неразберихой чтобы делать свои дела и, в конечном счете, построить необходимый язык, на котором будет написана власть. Ваше открытие интересно, но оно очень не вовремя.

Женщина повернулась в своем кресле к шкафу, что стоял сразу за ней, открыла нижние дверцы и там, раздвинув в разные стороны сменную обувь и старые коробки из-под картриджей для принтера, достала увесистую папку с бумагами — белыми и желтоватыми.

— Вы кажетесь разумным человеком… — настороженно произнесла она. — Я это по глазам вашим поняла. И ваша цель не в том, чтобы организовать кружок русской словесности. Кто знает, может именно у вас что-то и получится.

Федор хотел возразить и скрыть свои истинные мотивы, но решил, что уже слишком поздно. Толстая папка неопределенно цвета легла ему в руки.

— Что это?

— Приостановленные контракты с различными НКО по госзакупкам. Попробуйте найти похожие случаи, и, может быть, сможете раскрутить цепочку.

— А вы? — спросила Елена.

— Завтра уволят Вихалевского, а значит подходит и мой черед. Префектуру возглавят новые люди. Пока будут делить власть, никто не хватится папки. Так что желаю удачи…

— Мда-а-а-а-а, — протянул Федор после минутной паузы и двух-трех глотков кофе. — Похоже, не получится у нас ничего с нашим клубом любителей русской словесности.

Он все же решил играть до конца свою роль.

— Ну, почем знать? — Она допила остатки кофе и постучала ложкой по краю чашки. Получилось мелодично и несколько грустно. — Вполне возможно, что вы разберетесь во всей этой странной истории. Может и я чем смогу помочь, пока на своем месте еще нахожусь. Вы держите меня в курсе ваших поисков. — Она достала из нагрудного кармана пять или шесть визиток, две отдала Федору и Елене, а остальные положила на клавиатуру, аккурат ребром между рядов клавиш. — Буду за вами присматривать. Мне самой интересно, что это за заговор такой любопытный у нас за спиной происходит…

Спустя некоторое время они попрощались. Федор и Елена вышли из кабинета, каждый по-своему рассматривая визитку Новиковой. Они спустились на первый этаж и там столкнулись с небольшой группой людей, столпившихся на выходе из префектуры.

Один из них, невысокого роста и полный, в темно-синем костюме с красным галстуком и белой рубашкой находился в центре. Его окружали двое женщин в серых костюмах попроще, а чуть поодаль держался телохранитель с поцарапанной челюстью в похоронно-черном прикиде. Далее находились еще двое — мужчина и женщина. Они, видимо, являлись работниками префектуры, что спорили с полным человеком. Несколько особняком стоял основательно седеющий интеллигентного вида мужчина в вельветовых простых брюках и светлом свитере в элегантную полоску, шею которого украшал элегантный красно-серебристый платок. Он беседовал с уставшим на вид человеком средних лет, который нехотя отвечал на его вопросы. Они явно не имели никакого интереса к склоке у выхода и говорили не спеша. Тот, что в свитере, держал в руках книгу редкого фиолетового цвета.

Когда Федор, а следом и Елена направились к выходу, телохранитель выступил вперед и преградил путь, ожидая, когда его начальник решит все вопросы с работниками префектуры. Спор касался накладок в исполнении госконтрактов, и они раздражали чиновника.

Телохранитель занял внушительную позу между группой сотрудников госаппарата и двумя студентами. Он казался даже несколько грозным, хотя ничего такого нарочито не предпринимал, чтобы таким казаться. Глядя на его работодателя, становилось ясно, кому принадлежала въехавшая в ворота машина с правительственными номерами.

Когда спорщики покинули здание и переместились на улицу, телохранитель сделал несколько шагов назад и оказался у двери, преграждая выход наружу. Федор, Елена, человек в свитере и уставший остались внутри помещения. В этот момент удалось подслушать, о чем они разговаривали.

— Именно вам будет интересно познакомиться с философией Улафа Кенига, этого нового норвежского довольно оригинально мыслящего интеллектуала. Я как раз в том месяце выступал с лекцией на эту тему — «Ультранормальность и бесконечное множество». В каком-то смысле он маргинален. Маргинален и в смысле «непопулярен» относительно идейного европейского мейнстрима, и в смысле «прогрессивен». Ну, вы понимаете, — произнес человек в светлом свитере. — Опыт, которым вы располагаете, настолько бесценен, что должен найти какое-то отражение в современности a realibus ad realiora. Я сейчас не вижу, как это можно сделать. Но, в конце концов, это вопрос социального дизайна, не более того…

— Для того, чтобы находиться в истории, момент выбран не очень удачно. Мне проще говорить. Суммарный опыт позволяет мне не отвлекаться на модные течения. Но новая эпоха будет находиться от истории еще дальше, чем годы перед ней. Мудрые люди отличаются от обычных тем, что видят процессы в истории. И таких все меньше. Вы, Коллинз, может еще несколько человек. Поэтому я доверяю вам это, — произнес задумчиво уставший человек.

Образ его был весьма необычным. Обветренная кожа, совершенно нехарактерная для жителей города, серые, впалые глаза, развитые надбровные дуги, несколько скошенный большой лоб. Если бы добавить к этому еще тридцать килограмм мышц, получился бы вылитый Николай Валуев или иной какой боксер-супертяж.

— Ваша метафизика мудрости в этом плане весьма интересна. Хотя это и absurdum in adjecto, но я бы добавил, что именно вам следовало бы отказаться от идеи мудрости вообще… в конце концов, кому как не вам?

— Да я и не признаю никакую мудрость, — ответил тот. — Единственная разница между мудрыми и дремучими в том, что одни видят с чего все начиналось и куда все идет, а другие думают, что ничего не меняется. Обладание историческим мышлением. Мудрые знают, что тоже были молодыми и хулиганили напропалую, а недалекие думают, что и в двадцать лет были старыми и высоконравственными, и что молодежь — это дегенерация человечества. Глупый человек живет здесь и сейчас. Нынешняя жизнь кажется ему венцом мироздания. Позади — кромешная тьма, впереди — то же самое, что сегодня. Для глупого человека сегодняшняя власть вечна и ничем не заменима. Завтрашняя — будет такой же вечной и безальтернативной. Те, кто глуп, думают, что православие — великое учение, и истинная вера, а исламисты покушаются на этот порядок. Те же, кто помудрее, знают, что две тысячи лет назад христиане были сектой, гадили в храмах Юпитера и совершали теракты, неоднократно поджигали Рим. Но чтобы получить это видение, надо выйти за рамки. А зачем мне выходить за рамки? Я получил все то же самое, только другими путями… я живу, наблюдаю и вижу многое… надоело уже…

Человек в белом рассмеялся.

Затем он протянул своему собеседнику книгу, которую держал в руках. Видимо, это и была та самая книга Кенига. Уставший человек взял ее, осмотрел торец, обложку, пролистал страницы.

— Вы знаете, что фиолетовый цвет в Европе — это цвет смерти? — поинтересовался он.

— Серьезно?

— Да. Отсюда выражение «мне все фиолетово».

Охранник незаметно вышел через парадный вход. Вскоре послушался шум движка, скрип открывающихся ворот и шелест шин по мокрому асфальту. Федор глянул через прозрачную дверь. Пока они были на приеме у Новиковой, начался и закончился дождь.

— А вы, простите, знакомы с Натаном Григорьевичем? — послушалось сзади.

Федор повернулся и увидел, что взгляд человека в светлом свитере обращено к нему. Сначала он даже не понял кто именно из всех людей, почтивших своим визитом коридор, является «Натаном Григорьевичем». Потому многозначно пожал плечами.

— Нет, мы тут из-за языка, — вмешалась Елена.

— Языка?! — изумился тот. — Крайне интересно!! Крайне!

Уставший человек кивнул в знак прощания сперва своему визави, потом студентами, а затем направился к выходу, зажав подмышкой фиолетовую книгу.

— В нашем местном ДК проходили лекции о русском языке, которые проводил человек, который не представился. Мы хотели его найти, ходили сперва в КПЦ, а оттуда нас направили сюда, но мы и тут ничего особого не узнали, — выпалил Федор, хотя и понимал, что говорить о своих проблемах, тем более такого порядка, первому встречному не следовало бы.

— Ну что же, — после некоторой паузы ответил ему человек в светлом свитере. — Хоть что-то происходит на переломе эпох! Воистину ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo dues…

Федор снова пожал плечами, так как из латыни он знал только название химических элементов и немного расхожих фраз, которые иногда в шутку употреблял отец.

— Не переживайте, — резюмировал человек, — язык это такое удивительное архитектурное сооружение, что, сколько бы вы ни старались избежать неизбежного, никогда не сможете это сделать! Дважды два это всегда четыре. Это аксиома языка, если вместо цифр использовать буквы. Почти что алгебра, написанная в счетной системе, где тридцать три цифры, а не десять, как в арабском счете. Так и будущее можно предсказывать. Вы не пробовали? Мда. Такие дела!

— Спасибо вам, — вмешалась Елена.

— Да не за что… — настолько сухо, насколько это было возможно, ответил человек в свитере.

И это «настолько» сильно проконстрастировало с его прежней миролюбивой и спокойной интонацией, что показалось, будто тот в одну секунду утратил весь прежний интерес, перегорел, растратив последнюю энергию.

Не выясняя причин, Федор и Елена покинули префектуру и направились прогулочным шагом на юг. На часах отражалось около шести, и солнце еще продолжало печь. Хорошая погода, мало людей вокруг — самое то, чтобы потратить остаток дня для общения и души.

Вскоре они пересекли Трофимовскую эстакаду и Кожуховский пруд, и направились вдоль проспекта в сторону Царицыно, предусмотрительно перейдя на ту сторону, где располагался Нагатинский парк, а не унылая и грустная промзона вперемежку с полуразорившимися ныне автомагазинами и автосервисами.

Конец ознакомительного фрагмента.