Имидж напрокат

Дарья Донцова, 2016

Надо же было Евлампии Романовой так удачно упасть с лестницы – ничего не повредила, только головой немного стукнулась. Правда, подруга уложила-таки ее по блату в дорогой реабилитационный центр. В первый же день, отправившись на экскурсию по бывшему имению графа Милова, где сейчас находится клиника, Лампа стала свидетелем гибели одной из пациенток. Чтобы прийти в себя, вышла Лампа в старинный парк, дошла до беседки, а там… натолкнулась на очередную загадку. Кому принадлежит механический голос из забытого кем-то телефона? И загадок тех целый букет. Откуда в Москве взялся заморский жук-древоточец? Что означают черепушки на браслете медсестры? Как монашка может быть чьей-то прапрабабушкой? Сложно Лампе со слегка сотрясенной головушкой найти ответы. Но ничего невозможного нет!

Глава 2

Катя мигом схватила Мусю и запихнула ее в сумку. Кирюша хотел взять Фиру, но та, сопя, заползла под мою подушку. В палату вошел мужчина и неодобрительно крякнул:

— Ну и ну, посетители совсем распоясались… Плюшевого урода вон! Цветы отнесите куда хотите, оставлять их в палате нельзя! И покиньте помещение, мне надо пообщаться с больной.

— Я хирург, — сказала Катя, — лучшая подруга пациентки.

— Очень хорошо, — кивнул доктор, — просто замечательно. У нас в холле удобные кресла, там и устраивайтесь. И раз вы медик, то какого черта притащили веники с плюшевым безобразием, а?

Мои гости схватили букеты, медведя, сумку и живо смылись.

Врач сел на табуретку.

— Тихон Федорович, так меня зовут. Понимаете?

— Да, — кивнула я.

— Ага, есть контакт с орбитальной станцией, — обрадовался он. — Я невропатолог. Вам понятно последнее слово?

— Крайнее слово, — решив позанудничать, поправила я. — Последнее произносит преступник на суде. А еще его кто-нибудь говорит у могилы.

— Я задаю вопросы, вы отвечаете, — не обращая внимания на мое выступление, продолжал Тихон Федорович. — Как вас зовут?

— Лампа.

— Как вас зовут?

— Лампа.

— Как вас зовут?

— Хоть сто раз спросите, ответ будет один: Лампа! — вскипела я. И повторила с расстановкой: — Лам-па.

Невропатолог почесал подбородок.

— Первое: таких имен нет. Нельзя нарекать женщину Лампой, а мужчину Торшером.

— Можно, — заспорила я. — Хотя в паспорте у меня указано имя Евлампия. Я сообщила вам сокращенный вариант, который мне нравится больше.

— Второе: это еще тест на раздражительность, — снова проигнорировал мое замечание врач. — Теперь я вижу — вы заводитесь с полоборота. Дальше. Столица России?

Я покорно ответила:

— Москва. — Не удержалась и добавила: — Доктор, я просто упала, когда снимала занавески, маразмом не страдаю.

Невропатолог задал новый вопрос:

— А государства Тувалу?

— Есть такое? — поразилась я.

— Конечно.

— Не знаю.

— Хм. Минус. Сколько будет семью восемь?

Я притихла. В те времена, когда меня звали Фросенькой^[1], основной моей проблемой являлась математика. Ну не видел Господь меня Пифагором, и все тут. Пока на уроках речь шла о цифрах, я еще худо-бедно разбиралась в материале, научилась складывать-вычитать в столбик. Правда, с задачками дело обстояло намного хуже. У меня в ответах частенько фигурировали два с четвертью землекопа или половина мальчика, отдавшего яблоки одной трети девочки.

Помнится, учительница Валентина Сергеевна Подколзина тщетно пыталась воззвать к моей логике:

— Фрося, ну подумай! Как может жить половина человека? Это нонсенс.

Я согласно кивала, но про себя возражала: в задачах существуют бассейны, в которые безостановочно наливается-выливается вода. По логике вещей нужно купить пробку и заткнуть сливное отверстие, но никто этого не делал, бассейны продолжали работать в том же режиме. Та же Валентина Сергеевна каждый урок заявляет: «Вы сидите на уроке без головы». Значит, учительница признает, что ребенок, у которого нет головы, может прийти в школу. Так почему бы не существовать четверти землекопа?

Но, повторяю, цифрами я еще могла оперировать, а вот когда появились буквы, наступил полный мрак. А плюс В равно С? Почему? Как можно складывать буквы? Я бы еще поняла пример типа А плюс А равно два А. Но соединить А с В — все равно что поженить ежа с черепахой. Вероятно, это и получится, но зачем? И совсем плохо у меня было с таблицей умножения — затвердить ее ученица Романова так и не смогла. Однако, повзрослев, дискомфорта я не испытываю, просто пользуюсь калькулятором.

— Семью восемь? — повторил Тихон Федорович.

— Сорок восемь, — ответила я.

— Ммм, — протянул врач. — А восемью семь?

— Девяносто семь, — обрадовалась я.

— Сколько у человека зубов?

— У кого как, — хихикнула я.

Но невропатолог не улыбнулся.

— От природы.

— Двадцать восемь. Нет, тридцать… тридцать шесть… или восемь, — засомневалась я. — В общем, много. И, как правило, все с дырками.

Тихон Федорович свел брови в одну линию.

— Постельный режим. Читать, смотреть телевизор, работать на компьютере нельзя.

Он встал и вышел в коридор. Я вскочила с кровати, приоткрыла дверь и тут же получила ею по лбу — кто-то толкнул створку назад.

— Ой! — взвизгнула я.

— Что вы делаете босиком на полу? — сурово спросила женщина в белом халате.

Отличный вопрос. Какой ответ предполагает услышать незнакомка? Что-нибудь вроде: «Я стою на полу, потому что не умею висеть в воздухе»?

— Идите в кровать, — потребовала дама, — а то разовьется близорукость.

Я посмотрела на свои ступни. Помнится, моя мама, бесконечно оберегавшая доченьку от сонма болезней, любила повторять:

— Не пей холодную воду — подхватишь насморк, он перейдет в гайморит, тот в менингит, последний тебя в дурочку превратит.

Мамина логическая цепочка от холодной воды до идиотии казалась мне вполне понятной. А как близорукость связана с босыми пятками? Где здесь логика?

— Кардиолог Наталья Федоровна, — представилась врач.

— Лампа, — улыбнулась я.

Брови доктора поползли вверх.

— Евлампия, — скоренько уточнила я.

— Сядьте на кровать, обопритесь о подушки, — скомандовала Наталья Федоровна, — мне нужно вас послушать.

Я покорно выполнила ее распоряжение. Доктор приложила к моей груди фонендоскоп, и тут Фира, до сей поры спавшая под подушкой, начала громко выводить:

— Хр-хр-хр-р-р… хр-хр-хр…

На лице врача отразилась тревога. Надо сказать, Фируша у нас мастер художественного храпа, ее рулады поражают могучей окраской звука и разнообразием мелодий.

— Фр-р-кхе-кхе, ш-ш-ш, — сменила пластинку мопсиха, — уф, ух, уш, р-р-р-р.

Наталья Федоровна уронила фонендоскоп.

Я топнула локтем подушку, под которой с комфортом устроилась собака, и улыбнулась:

— Что-то не так?

— Все чудесно, — пробормотала кардиолог. — Ну-ка, еще разочек! Дышите… не дышите…

Я набрала полную грудь воздуха.

— Х-х-х, ш-ш-ш, кха-кха-кха, и… и… и… а… а… кха-кха, — выдала Фира.

— Лежите, не шевелитесь, — испуганно велела врач и унеслась.

Я схватила телефон и отправила Кате эсэмэску. Спустя пару мгновений в палату вошла подруга.

— Ну, что сказали врачи?

Я вытащила из-под подушки Фиру, которая, даже не открыв глаз, продолжала сладко спать.

— Фирундель идеально воспроизвела бронхиальный спазм, доктор умчалась в ужасе. Думаю, сейчас она вернется и притащит гору шприцев. Убери мопсиху.

Катя вынула из кармана телефон, быстро понажимала на экран и велела сыну:

— Кирюша, принеси саквояж… Ну так достань ее! Хорошо, тащи вместе с Мусей…

— Можешь назвать столицу государства Тувалу? — спросила я у подруги.

— Есть такое? — удивилась Катюша.

Я обрадовалась и встала. Значит, нас уже двое. Всегда приятно знать, что ты не самая глупая в семье.

Дверь начала открываться.

— Кирюша! Наконец-то! Сколько можно тащиться из холла в палату? — укорила парня Катя.

Створка распахнулась полностью, и я увидела незнакомого доктора в сопровождении кардиолога Натальи Федоровны. Катя, державшая на руках сопящую Фиру, быстро запихнула ее под свой трикотажный пуловер и вмиг превратилась в беременную даму, месяце этак на девятом.

— Где больная? — сурово осведомился муж-чина.

Я помахала ему рукой:

— Тут.

— Можете стоять? — спросил эскулап.

Напрашивался ответ: «Вы же видите», но я сказала:

— Совершенно спокойно.

— Почему в палате посторонние? — помрачнел медик.

— Я хирург, — ответила Катя.

— И что у больной сломано? — уточнил доктор. — Рука? Нога?

— Не травматолог, — пустилась в объяснения подруга, — я эндокринолог. И…

Но дядька не дал Катюше договорить.

— Только проблем со щитовидкой нам здесь не хватает. Почему вы стоите?

Я поняла, что вопрос адресован мне.

— А надо сидеть?

— Лежать, — отрезал врач, — молча и тихо. Понимаете, в каком вы состоянии?

— Ну, я пошла, — пробормотала Катя и стала бочком двигаться к выходу из палаты, придерживая рукой живот.

— Вам, наверное, трудно работать на таком сроке, — проявила женскую солидарность кардиолог, — похоже, вы вот-вот родите. На мой взгляд, прямо сегодня ночью.

— М-м-м, — пробормотала Катюша, — всякое может случится.

— Нет уж, останьтесь! — рявкнул мужчина. — Раз пришли, нечего удирать.

— Павел Семенович… — робко начала Наталья Федоровна.

— Ну? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, протянул дядька.

— Павел Семенович, — испуганно повторила кардиолог.

— Я уже пятьдесят лет Павел Семенович. Что вы хотите?

Наталья Федоровна испуганно замолчала, я села на кровать. Доктор снял с шеи фонендоскоп и стал прикладывать его к моей груди.

— Не слышу проблем, — сказал он через пару минут.

— Хрипы, клокотание, — перечислила Наталья Федоровна.

— Ничего похожего, — отрезал врач.

— Но только что… — залепетала кардиолог, — прямо в уши било.

— Не знаю, кто вас по ушам колошматил, но эта женщина здоровее бегемота, — заявил эскулап.

И тут Фира, согревшаяся под пуловером Кати, громко пукнула. По палате пополз соответственный запашок.

— Э… э… э… — забормотала моя подруга, — это совсем не то, что вы подумали… вообще не оно…

— Беременная женщина часто выпускает газы, это естественно, — изрек Павел Семенович и живо ушел из палаты.

Лицо Кати стало свекольного цвета.

— Нет! Я… не…

Фира пукнула еще раз.

— Не смущайтесь, дорогая, — приободрила Катюшу Наталья Федоровна, — мы с вами медики, не такое порой слышим-видим-нюхаем.

Я изо всех сил старалась сохранить серьезный вид. А Фира в самый неподходящий момент решила проснуться — пуловер на подруге заходил ходуном. Катя схватилась за живот.

— Ой, у вас роды начинаются, — занервничала кардиолог, — надо срочно перевезти вас в специализированное отделение.

— Ерунда, это просто усиленная перистальтика, — объяснила Катя и, легкомысленно убрав одну ладонь с «брюшка», начала чесать нос.

Фира с оглушительным пуканьем упала на пол и осталась лежать — наша черная мопсиха не любит лишних телодвижений. Она великолепно знает, что в случае планирования с высоты нельзя нервничать, вскакивать, вертеть хвостом. Хозяева сами наклонятся и поднимут собаку, чье жизненное кредо можно определить двумя словами: «Не суетись».

— Мама! Негритенок! — заорала Наталья Федоровна и молнией метнулась в коридор.

— Интересно, где и когда она училась, — засмеялась Катя. — Базовый курс акушерства и гинекологии обязателен для всех студентов медфака независимо от дальнейшей специализации. Наталья Федоровна не знает о том, что процесс родов долгий, за одну секунду младенец не появится? Она не заметила, что «новорожденный» покрыт черной шерстью, не обратила внимания на наличие у него хвоста. Очень странная женщина. Цеховая солидарность не позволяет мне осуждать коллегу, но, согласись, кардиолог… э… как бы это помягче выразиться… Ну, даже не знаю, как реагировать на ее поведение. Я впервые такую специалистку вижу. Может, она просто глупо пошутила?

Примечания

1

О детстве Евлампии рассказывается в книге Дарьи Донцовой «Маникюр для покойника».