Приключения Шерлока Холмса

Артур Конан Дойл

Как спасти брак короля и кого принимают в «Союз рыжих»? Способна ли крыса помочь установить убийцу и что можно найти внутри рождественского гуся? Какое зловещее послание несут в себе зернышки апельсина и за что отсекли палец инженеру-гидравлику? На эти и многие другие каверзные вопросы можно с легкостью найти ответ. Правда, для этого нужно быть всего-навсего гением. Таким, как мистер Шерлок Холмс с Бейкер-стрит.

Союз рыжих

^[8]

Как-то осенью прошлого года я зашел на минутку к моему приятелю, мистеру Шерлоку Холмсу. У него сидел какой-то пожилой джентльмен, очень полный, огненно-рыжий. Я хотел войти, но увидел, что оба они увлечены разговором, и решил удалиться. Однако Холмс втащил меня в комнату и закрыл за мной дверь.

— Вы пришли как нельзя более кстати, мой дорогой Уотсон, — приветливо проговорил он.

— Я боялся вам помешать. Мне показалось, что вы заняты.

— Да, я занят. И даже очень.

— Не лучше ли мне подождать в другой комнате?

— Нет, нет… Мистер Уилсон, — сказал он, обращаясь к толстяку, — этот джентльмен не раз оказывал мне дружескую помощь во многих моих наиболее удачных исследованиях. Не сомневаюсь, что и в вашем деле он будет мне очень полезен.

Толстяк привстал со стула и кивнул мне; его маленькие, заплывшие жиром глазки пытливо оглядели меня.

— Садитесь сюда, на диван, — сказал Холмс.

Он опустился в кресло и, как всегда в минуты задумчивости, сложил концы пальцев обеих рук вместе.

— Я знаю, мой дорогой Уотсон, — сказал он, — что вы разделяете мою любовь ко всему необычному, ко всему, что нарушает однообразие нашей будничной жизни. Не будь у вас этой любви к необыкновенным событиям, вы не стали бы с таким энтузиазмом записывать скромные мои приключения… Хотя по совести должен сказать, что иные из ваших рассказов изображают мою деятельность в несколько приукрашенном виде.

— Право же, ваши приключения всегда казались мне чрезвычайно интересными, — возразил я.

— Совсем недавно, перед тем как мисс Сазерлэнд задала нам свою несложную загадку, я, помнится, говорил вам, что самая смелая фантазия не в силах представить себе тех необычайных и диковинных случаев, какие встречаются в обыденной жизни.

— Я тогда же ответил вам, что позволяю себе усомниться в правильности вашего мнения.

— И тем не менее, доктор, вам придется признать, что я прав, ибо в противном случае я обрушу на вас такое множество удивительных фактов, что вы будете вынуждены согласиться со мной. Вот хотя бы та история, которую мне сейчас рассказал мистер Джабез Уилсон. Признаться, за всю свою жизнь я не слыхал столь необычной истории. Помните, я говорил, что странными и необыкновенными оказываются скорее мелкие, чем крупные преступления, часто даже такие дела, когда возникает сомнение, совершено ли вообще правонарушение. В данном случае я не могу пока сказать, есть ли тут состав преступления, однако ход событий крайне любопытен. Будьте добры, мистер Уилсон, повторите свой рассказ. Я прошу вас об этом не только для того, чтобы мой друг, доктор Уотсон, выслушал начало рассказа, но и для того, чтобы мне самому как можно лучше познакомиться с каждой подробностью. Обычно, едва мне начинают рассказывать какой-нибудь случай, тысячи подобных же случаев возникают в моей памяти, но на этот раз я вынужден признать, что ничего похожего не слыхал.

Толстый клиент с некоторой гордостью выпятил грудь, вытащил из внутреннего кармана пальто грязную, скомканную газету и разложил ее у себя на коленях. Пока он, вытянув шею, пробегал глазами столбцы объявлений, я внимательно разглядывал его, пытаясь в подражание Шерлоку Холмсу угадать по одежде и внешности, кто он такой.

К сожалению, мои наблюдения не дали почти никаких результатов. Сразу можно было заметить, что наш посетитель — самый заурядный мелкий лавочник, самодовольный, тупой и медлительный. Серые в клетку брюки висели на нем мешком, его не слишком опрятный черный сюртук был расстегнут, а на темном жилете красовалась массивная цепь накладного золота, на которой в качестве брелока болтался просверленный насквозь четырехугольный кусочек какого-то металла. Поношенный цилиндр и выцветшее бурое пальто со сморщенным бархатным воротником были брошены тут же на стуле. Одним словом, сколько я ни разглядывал этого человека, я не видел в нем ничего примечательного, кроме пламенно-рыжих волос. Было ясно, однако, что он крайне озадачен каким-то неприятным событием.

От проницательного взора Шерлока Холмса не ускользнуло мое занятие, он кивнул головой и усмехнулся.

— Конечно, каждому ясно, — сказал он, — что наш гость одно время занимался физическим трудом, что он нюхает табак, что он франкмасон, что он побывал в Китае и что за последние месяцы ему приходилось много писать. Кроме этих очевидных фактов, я не могу отгадать ничего.

Мистер Джабез Уилсон выпрямился в кресле и, не отрывая указательного пальца от газеты, уставился на моего приятеля.

— Каким образом, мистер Холмс, могли вы все это узнать? — спросил он. — Откуда вы знаете, например, что я занимался физическим трудом? Да, действительно, я начинал корабельным плотником.

— Ваши руки рассказали мне об этом, мой дорогой сэр. Ваша правая рука крупнее левой. Вы работали ею, и мускулы на ней стали крупнее.

— А нюханье табака? А франкмасонство?

— О франкмасонстве догадаться нетрудно, так как вы вопреки строгому уставу вашего общества носите галстучную булавку с изображением дуги и окружности.

— Ах да! Я и забыл про нее… Но как вы отгадали, что мне приходилось много писать?

— О чем ином может свидетельствовать ваш лоснящийся правый рукав и протертое до гладкости сукно на левом рукаве возле локтя!

— А Китай?

— Только в Китае могла быть вытатуирована та рыбка, что красуется на вашем правом запястье. Я изучил татуировки, и мне приходилось даже писать кое-что по этому предмету. Обычай окрашивать рыбью чешую нежно-розовым цветом распространен только в Китае. Увидев китайскую монету на цепочке ваших часов, я окончательно убедился, что вы были в Китае.

Мистер Джабез Уилсон громко расхохотался.

— Вот оно что! — сказал он. — Я сначала подумал, что вы бог знает какими мудреными способами отгадываете, а оказывается, это так просто.

— Я начинаю думать, Уотсон, — сказал Холмс, — что совершил ошибку, объяснив, каким образом я пришел к моим выводам. Как вам известно, «omne ignotum pro magnifico»^[9], и моей скромной славе грозит крушение, если я буду так откровенен… Вы нашли объявление, мистер Уилсон?

— Нашел, — ответил тот, держа толстый красный палец в середине газетного столбца. — Вот оно. С этого все и началось. Прочтите сами, сэр.

Я взял газету и прочел:

«Союз Рыжих

Во исполнение завещания покойного Иезекии Хопкинса из Лебанона, Пенсильвания (США), ОТКРЫТА новая вакансия для члена Союза. Предлагается жалованье — четыре фунта стерлингов в неделю за чисто номинальную службу. Каждый рыжий не моложе двадцати одного года, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, может оказаться пригодным для этой работы. Обращаться лично к Дункану Россу в понедельник, в одиннадцать часов, в контору Союза, Флит-стрит, Попс-корт, 7».

— Что это, черт побери, может означать?! — воскликнул я, дважды прочитав необычайное объявление. Холмс беззвучно засмеялся и весь как-то съежился в кресле, а это служило верным признаком, что он испытывает немалое удовлетворение.

— Не слишком заурядное объявление, как, по-вашему, а? — сказал он. — Ну, мистер Уилсон, начните-ка сначала и расскажите нам о себе, о своем доме и о том, какую роль сыграло это объявление в вашей жизни. А вы, доктор, запишите, пожалуйста, что это за газета и от какого числа.

— «Морнинг кроникл», 27 апреля 1890 года. Ровно два месяца назад.

— Отлично. Продолжайте, мистер Уилсон.

— Как я вам уже говорил, мистер Шерлок Холмс, — сказал Джабез Уилсон, вытирая лоб, — у меня есть маленькая ссудная касса на Кобург-сквер, неподалеку от Сити. Дело у меня и прежде шло неважно, а за последние два года доходов хватало только на то, чтобы кое-как сводить концы с концами. Когда-то я держал двоих помощников, но теперь у меня только один; мне трудно было бы платить и ему, но он согласился работать на половинном жалованье — лишь бы иметь возможность изучить дело.

— Как зовут этого услужливого юношу? — спросил Шерлок Холмс.

— Его зовут Винсент Сполдинг, и он далеко не юноша. Трудно сказать, сколько ему лет. Более расторопного помощника мне не сыскать. Я отлично понимаю, что он вполне мог бы в другом месте зарабатывать вдвое больше. Но, в конце концов, раз он доволен, зачем внушать ему мысли, которые нанесут ущерб моим интересам?

— В самом деле, зачем? Вам просто повезло: у вас помощник, которому вы платите гораздо меньше, чем платят за такую же работу другие. Не часто встретишь в наше время бескорыстных служащих. Интересный у вас помощник, пожалуй, еще интереснее, чем объявление.

— Хотя должен сказать, у него есть свои недостатки! — продолжал мистер Уилсон. — Никогда не встречал человека, который так страстно увлекался бы фотографией. Щелкает аппаратом, когда нужно работать, а потом ныряет в погреб, как кролик в нору, и проявляет пластинки. Это его главный недостаток. А впрочем, он хороший работник, и мне не в чем его упрекнуть.

— Он и теперь служит у вас?

— Да, сэр. Он да девчонка четырнадцати лет, которая кое-как стряпает и подметает полы. Больше никого нет, я вдовец, и к тому же бездетный. Мы трое живем очень скромно, сэр. Крыша над головой у нас есть, долги отдаем — чего нам еще надо? Но вот это объявление выбило нас из колеи. Сегодня исполнилось как раз восемь недель с того дня, когда Сполдинг вошел в контору с этой газетой в руке и сказал:

— Жалко, что Господь не создал меня рыжим, мистер Уилсон.

— Почему? — спрашиваю я.

— Да вот посмотрите, — говорит он, — открылась новая вакансия в Союзе рыжих. Тот, кто займет ее, неплохо будет зарабатывать. Там, пожалуй, больше вакансий, чем кандидатов, и душеприказчики ломают голову, не зная, что делать с деньгами. Если бы волосы мои способны были изменить свой цвет, ни за что не упустил бы это выгодное местечко.

— А что это за Союз рыжих? — спросил я. — Дело в том, мистер Холмс, что я большой домосед, и так как мне не приходится искать клиентов — они сами приходят, — я иногда по целым неделям не переступаю порога. Вот почему я мало знаю о том, что делается на свете, и всегда рад послушать новости…

— Неужели вы никогда не слыхали о Союзе рыжих? — спросил Сполдинг у меня, широко раскрыв глаза.

— Никогда.

— Вот странно, вы ведь один из тех, кто имеет право занять вакансию.

— А много ли это может дать? — спросил я.

— Фунтов двести в год, не больше, зато работа пустяковая и не мешает человеку заниматься любым другим делом.

Понятно, я навострил уши, так как предприятие мое за последнее время давало очень мало дохода и лишние двести фунтов в год были бы очень кстати.

— Расскажите все, что вы знаете об этом Союзе, — сказал я.

— Как вы видите сами, — ответил Сполдинг, показывая мне объявление, — в Союзе рыжих имеется вакантное место, а вот и адрес, по которому вы можете обратиться за подробностями. Насколько мне известно, этот Союз основал американский миллионер Иезекия Хопкинс, большой чудак. Он сам был огненно-рыжий и благоволил ко всем рыжим на свете. Умирая, он оставил огромную сумму, и душеприказчики должны на проценты с нее подыскивать теплые местечки для тех, у кого волосы ярко-рыжего цвета. Что ни говори, платят неплохо, а работы почти никакой.

— Но ведь рыжих миллионы, — сказал я, — и каждый пожелает занять вакантное место?

— Не так много, как кажется, — ответил он. — Объявление, как видите, обращено только к лондонцам, и притом лишь ко взрослым. Этот американец родился в Лондоне, прожил здесь свою юность и хотел облагодетельствовать свой родной город. Кроме того, насколько я слышал, в Союз рыжих не имеет смысла обращаться тем лицам, у которых волосы светло-рыжие или темно-рыжие, — там требуются люди с волосами яркого, ослепительного, огненно-рыжего цвета. Если вы хотите воспользоваться этим предложением, мистер Уилсон, нужно только пройтись до конторы Союза рыжих. Впрочем, есть ли вам смысл отвлекаться от основного занятия ради нескольких сотен фунтов?..

Как вы сами изволите видеть, джентльмены, волосы у меня ярко-рыжие, такого красочного, богатого оттенка, что, дойди дело до состязания рыжих, у меня, пожалуй, будет шанс, как ни у кого. Винсент Сполдинг, как человек весьма сведущий в этом деле, мог оказаться полезным, поэтому я распорядился закрыть ставни на весь день и попросил его сопровождать меня. Он обрадовался, что сегодня не придется работать, и мы, закрыв контору, отправились по адресу, указанному в объявлении.

Такого зрелища, мистер Холмс, мне больше никогда не придется увидеть! С севера, с юга, с востока и с запада в Сити устремились все люди, в волосах у которых был хоть малейший оттенок рыжего цвета. Флит-стрит была забита рыжими, а Попс-корт был похож на тачку разносчика, торгующего апельсинами. Сколько народу собралось по объявлению! Никогда я не думал, что в Англии столько рыжих. Все оттенки рыжего цвета: соломенный, оранжевый, кирпичный, лимонный, цвет шерсти ирландских сеттеров, цвет желчи, глины; правда, Сполдинг заметил, что голов настоящего — живого, яркого, огненного цвета — тут было очень немного. И все же, увидев толпу, я пришел в отчаяние и решил отказаться от предприятия, но Сполдинг и слышать об этом не хотел. Не знаю, как это ему удавалось, но он проталкивался сквозь толпу с таким усердием, что вскоре мы очутились на лестнице, ведущей в контору. По лестнице двигался двойной людской поток: одни поднимались, полные приятных надежд, другие спускались в унынии. Мы протискались вперед и скоро очутились в конторе…

— Замечательная же с вами случилась история! — сказал Холмс, когда его клиент замолчал, чтобы освежить свою память понюшкой табаку. — Пожалуйста, продолжайте.

— В конторе не было ничего, кроме пары деревянных стульев и простого соснового стола, за которым сидел маленький человечек, еще более рыжий, чем я. Он обменивался несколькими словами с каждым из претендентов и в каждом обнаруживал какой-нибудь недостаток. Видимо, занять эту вакансию было не так-то просто. Однако когда настала наша очередь, маленький человечек оказался гораздо приветливее и, едва мы вошли, запер двери, чтобы побеседовать с нами без посторонних.

— Это мистер Джабез Уилсон, — сказал мой помощник. — Он хотел бы занять вакансию в Союзе.

— И он вполне достоин этого, поскольку отвечает всем требованиям, — ответил человечек. — Давно не случалось мне видеть такие прекрасные волосы!

Он отступил на шаг, склонил голову набок и глядел на мои волосы так долго, что мне стало неловко. Затем он внезапно кинулся вперед, схватил мою руку и горячо поздравил меня.

— Было бы преступлением медлить, — сказал он. — И все-таки, надеюсь, вы простите меня, если я приму некоторые меры предосторожности.

И он вцепился мне в волосы обеими руками и дернул так, что я взвыл от боли.

— У вас выступили слезы, — сказал он, отпуская меня. — Значит, все в порядке. Извините, приходится быть осторожными, потому что нас дважды обманули с помощью париков и один раз — с помощью краски. Я мог бы рассказать о таких проделках, которые внушили бы вам отвращение к людям.

Он подошел к окну и крикнул во все горло, что вакансия занята. Снизу донесся стон разочарования, толпа расползлась по разным направлениям, и скоро не осталось ни одного рыжего, кроме меня и человека, который со мной договаривался.

— Меня зовут мистер Дункан Росс, — сказал он, — и я тоже получаю пенсию из фонда, который оставил нам наш великодушный благодетель. Вы женаты, мистер Уилсон? У вас есть семья?

Я ответил, что я вдовец и детей у меня нет. Лицо его вытянулось.

— Да, это — серьезнейшее препятствие! Очень, очень жаль, что вы не женаты. Фонд создан не только для поддержания рыжих, но и должен способствовать увеличению их числа. Какая неудача, что вы оказались холостяком!

Должен сказать, мистер Холмс, что при этих словах я опечалился, так как стал опасаться, что меня не возьмут; но, подумав несколько минут, Росс заявил, что все обойдется.

— Ради кого-нибудь другого мы не стали бы отступать от правил, но человеку с такими волосами можно пойти навстречу. Когда вы могли бы приступить к исполнению ваших обязанностей?

— Право, не знаю, ведь у меня еще собственное предприятие… — ответил я.

— Не беспокойтесь, мистер Уилсон! — сказал Винсент Сполдинг. — С работой я справлюсь и без вас.

— В какие часы я буду занят? — спросил я.

— От десяти до двух.

Так как в ссудных кассах главная работа приходится на вечерние часы, особенно по четвергам и по пятницам, накануне получки, я и решил, мистер Холмс, что недурно заработать кое-что в утренние часы. Помощник у меня — человек надежный и вполне может меня заменить.

— Эти часы мне подходят, — сказал я. — А какое вы платите жалованье?

— Четыре фунта в неделю.

— А в чем заключается работа?

— Работа чисто номинальная.

— Что вы называете чисто номинальной работой?

— Вы должны безотлучно находиться в нашей конторе или по крайней мере в здании, где она помещается. Выходить нельзя — потеряете место. Завещатель особенно настаивает на точном выполнении этого пункта. Если вы хоть раз покинете контору в рабочие часы, будет считаться, что вы не исполнили наших требований.

— Если речь идет всего о четырех часах в сутки, мне, конечно, и в голову не придет уходить из конторы, — сказал я.

— Имейте это в виду, — повторил мистер Дункан Росс. — Потом мы никаких извинений не примем. Никакие болезни, никакие дела не могут служить оправданием. Вы должны безотлучно находиться в конторе или потеряете службу.

— А в чем же заключается работа?

— Вам придется переписывать «Британскую энциклопедию». Первый том — в этом шкафу. Чернила, перья, бумагу и промокашку вы достанете сами; мы предоставляем стол и стул. Не могли бы вы приступить к работе завтра же?

— Конечно, могу, — ответил я.

— В таком случае до свидания, мистер Джабез Уилсон. И позвольте еще раз поздравить вас с получением такого хорошего места.

Он поклонился. Я вышел из комнаты и отправился домой вместе с помощником, безотчетно радуясь необыкновенной удаче. Эта история весь день не выходила у меня из головы, но к вечеру я несколько упал духом; я почти убедил себя, что все это дело — просто мошенничество, хотя никак не догадывался, в чем может заключаться цель подобной затеи. Казалось почти невероятным, что кто-то мог оставить такое завещание и что люди согласны платить такие деньги за переписку «Британской энциклопедии». Винсент Сполдинг изо всех сил старался подбодрить меня, но, ложась спать, я твердо решил отказаться от этого дела. Однако утром я подумал, что все-таки стоит сходить туда. Купив чернил на пенни, захватив гусиное перо и семь больших листов бумаги, я отправился в Попс-корт. К моему удивлению, там все было в порядке. Я очень обрадовался. Стол был приготовлен для работы, и мистер Дункан Росс ждал меня. Он велел мне начать с буквы «А» и вышел. Однако время от времени он заходил, чтобы посмотреть, работаю ли я. В два часа он попрощался со мной, похвалив за то, что я успел так много переписать, и запер дверь конторы.

Так шло изо дня в день, мистер Холмс. В субботу мистер Росс выложил на стол четыре золотых соверена — плату за неделю. Прошла вторая неделя, потом третья. Каждое утро я приходил туда ровно к десяти и уходил ровно в два. Со временем мистер Дункан Росс начал заходить в контору все реже и реже, а потом и вовсе перестал наведываться. Тем не менее я, понятно, не осмеливался выйти из комнаты даже на минуту, так как он мог прийти в любой момент, а я не хотел рисковать такой выгодной службой.

Так прошло восемь недель; я переписал статьи об аббатах, об артиллерии, об архитектуре, об Аттике и надеялся в скором времени приступить к букве «Б». Я изрядно потратился на бумагу, и исписанные мной листы едва помещались на полке. Но вдруг все кончилось.

— Кончилось?

— Да, сэр. Сегодня утром. Я пришел на работу, как всегда, к десяти часам, но дверь оказалась запертой на замок, а к двери был прибит листок плотной бумаги. Вот, посмотрите сами.

Он протянул нам этот листок. Там было написано:

СОЮЗ РЫЖИХ РАСПУЩЕН

9 октября 1890 года

Мы с Шерлоком Холмсом долго разглядывали эту краткую записку, потом перевели глаза на унылое лицо Джабеза Уилсона; смешная сторона происшествия заслонила от нас все остальное, и мы расхохотались.

— Не вижу ничего смешного! — крикнул наш клиент, вскочив с кресла и покраснев до корней жгучих волос. — Если вместо того, чтобы помочь мне, вы собираетесь смеяться надо мной, я обращусь к кому-нибудь другому!

— Нет, нет! — воскликнул Холмс, снова усаживая его в кресло. — Мне ни за что не хотелось бы отказываться от вашего дела. Оно вдохновляет меня своей новизной. Простите меня, но согласитесь, в нем все же есть что-то забавное… Что же вы предприняли, найдя эту записку на дверях?

— Я был потрясен, сэр. Я не знал, что делать. Я обошел соседние конторы, но никто ничего не знал. Наконец я отправился к хозяину дома — он жил в нижнем этаже — и спросил, что случилось с Союзом рыжих. Он ответил, что никогда не слыхал о такой организации. Тогда я осведомился о мистере Дункане Россе. Он сказал, что впервые слышит это имя.

— Я имею в виду джентльмена, который снимал у вас квартиру номер четыре, — сказал я.

— Рыжего?

— Да.

— Так его зовут Уильям Моррис! Он стряпчий, снимал у меня помещение временно, пока не подыскал другое. Он вчера выехал.

— Где его можно найти?

— В новой конторе. Он где-то оставил свой адрес, вот он: Кинг-Эдуард-стрит, 17, близ собора Святого Павла.

Я отправился по этому адресу, мистер Холмс, но там оказалась протезная мастерская, и никто не слыхал ни о мистере Уильяме Моррисе, ни о мистере Дункане Россе.

— Что же вы предприняли тогда? — спросил Холмс.

— Я вернулся домой на Сакс-Кобург-сквер и посоветовался со своим помощником. Но он ничем не мог помочь. Надо, говорит, подождать, мне, вероятно, сообщат что-нибудь по почте. Но меня это никак не устраивает, мистер Холмс. Я не хочу сдаваться без боя. Я слыхал, что вы даете советы бедным людям, попавшим в трудное положение, и отправился прямо к вам.

— И правильно поступили, — сказал Холмс. — Замечательный у вас случай, и я счастлив, что имею возможность им заняться. Из того, что вы рассказали, я заключаю, что дело это гораздо серьезнее, чем может показаться с первого взгляда.

— Уж чего серьезнее! — сказал мистер Джабез Уилсон. — Я лишился четырех фунтов в неделю.

— Ну вы-то лично вряд ли можете жаловаться на этот необычайный Союз, — сказал Холмс. — Напротив, вы ведь заработали тридцать фунтов, не говоря уже о том, что приобрели глубокие познания о предметах, начинающихся на букву «А». Так что, в сущности, вы ничего не потеряли.

— Не спорю, все это так, сэр. Но мне все-таки хотелось бы разыскать их, узнать, кто они такие и чего ради они сыграли со мной эту шутку, если только это шутка. Да, забава обошлась им дороговато: они заплатили за нее тридцать два фунта.

— Мы попытаемся все выяснить. Но сначала разрешите мне задать вам несколько вопросов, мистер Уилсон. Давно ли служит у вас этот помощник… тот, что показал вам объявление?

— К тому времени он прослужил у меня около месяца.

— Где вы нашли его?

— Он пришел по объявлению, которое я дал в газете.

— Он один откликнулся на ваше объявление?

— Нет, человек десять.

— Почему вы выбрали именно его?

— Потому что он проворный и не запросил много.

— Вас прельстила возможность платить ему половинное жалованье?

— Да.

— Каков он из себя, этот Винсент Сполдинг?

— Маленький, коренастый, очень живой. Никакой растительности на лице, хотя ему под тридцать. На лбу у него белое пятнышко — ожог кислотой.

Холмс выпрямился. Он был очень взволнован.

— Я так и думал! — сказал он. — А вы не замечали у него в ушах дырочек для серег?

— Заметил, сэр. Он объяснил, что уши ему проколола какая-то цыганка, когда он был ребенком.

— Гм! — произнес Холмс и откинулся на спинку кресла в глубоком раздумье. — Он до сих пор у вас?

— Да, сэр, я только что видел его.

— Он хорошо справлялся с делами, когда вас не было в конторе?

— Не могу пожаловаться, сэр. Впрочем, по утрам в ссудной кассе дел немного.

— Отлично, мистер Уилсон. Через день или два я буду иметь удовольствие кое-что сообщить вам. Сегодня суббота… Надеюсь, в понедельник мы все будем знать…

— Ну, Уотсон, — сказал Холмс, когда наш посетитель ушел, — что вы обо всем этом думаете?

— Ничего не думаю, — ответил я откровенно. — Дело это представляется мне совершенно таинственным.

— Общее правило таково, — сказал Холмс, — чем страннее случай, тем меньше в нем оказывается таинственного. Как раз заурядные, бесцветные преступления разгадать труднее всего, подобно тому как труднее разыскать в толпе человека с заурядными чертами лица. Но с этим случаем медлить я не могу.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

— Курить, — ответил он. — Это задача как раз на три трубки. Я прошу вас минут пятьдесят не разговаривать со мной.

Он скрючился в кресле, подтянув худые колени к ястребиному носу, и долго сидел в такой позе, закрыв глаза и выставив вперед черную глиняную трубку, похожую на клюв какой-то странной птицы. Я уж подумал было, что он заснул, да и сам начал дремать, но тут он вскочил, словно человек, принявший твердое решение, и положил трубку на камин.

— Сегодня в Сент-Джеймс-Холле играет Сарасате, — сказал он. — Что вы думаете об этом, Уотсон? Могут ваши пациенты обойтись без вас в течение нескольких часов?

— Сегодня я свободен. Моя практика вообще отнимает у меня не слишком много времени.

— В таком случае надевайте шляпу и идем. Мне нужно в Сити, а где-нибудь по дороге перекусим. В программе концерта много немецкой музыки, мне она гораздо более по сердцу, чем французская или итальянская. Немецкая музыка богата глубокими мыслями, а мне как раз необходимо кое о чем поразмыслить.

Мы доехали подземкой до Олдерсгета, а оттуда прошли пешком до Сакс-Кобург-сквер, где совершились события, о которых нам рассказывали утром.

Сакс-Кобург-сквер — маленькая сонная площадь с жалкими потугами на аристократический стиль. Четыре ряда грязноватых двухэтажных кирпичных домов глядят окнами на крохотный садик, заросший сорной травой, среди которой несколько блеклых лавровых кустов ведут тяжкую борьбу с насыщенным копотью воздухом. Три позолоченных шара и коричневая вывеска на углу с надписью «Джабез Уилсон», выведенной белыми буквами, указывали, что здесь и находится контора нашего рыжего клиента.

Шерлок Холмс остановился перед дверью и, склонив голову набок, устремил на нее глаза, ярко блестевшие из-под полуприкрытых век. Затем он медленно прошелся по улице, внимательно вглядываясь в дома. Перед ссудной кассой он раза три с силой стукнул тростью по мостовой, затем подошел к двери и постучал. Дверь тотчас же распахнул расторопный, чисто выбритый молодой человек и попросил нас войти.

— Благодарю вас, — сказал Холмс. — Я хотел только спросить, как пройти отсюда на Стрэнд.

— Третий поворот направо, четвертый налево, — быстро ответил помощник мистера Уилсона и захлопнул дверь.

— Ловкий малый! — заметил Холмс, когда мы снова зашагали по улице. — Я считаю, что по ловкости он занимает четвертое место в Лондоне, а по храбрости, пожалуй, даже третье. Я о нем кое-что знаю.

— Видимо, — сказал я, — помощник мистера Уилсона играет какую-то роль в этом Союзе рыжих. Уверен, вы спросили у него дорогу лишь затем, чтобы взглянуть на него.

— Не на него.

— На что же?

— На его колени.

— И что вы увидели?

— То, что и ожидал.

— А зачем вы стучали по мостовой?

— Милейший доктор, сейчас надо наблюдать, а не разговаривать. Мы разведчики в неприятельском лагере. Нам удалось кое-что узнать о Сакс-Кобург-сквер. Теперь обследуем улицы, которые примыкают к ней с другой стороны.

Разница между Сакс-Кобург-сквер и тем, что мы увидели, когда свернули за угол, была столь же велика, как разница между картиной и ее оборотной стороной. За углом тянулась одна из главных артерий города, соединяющая Сити с севером и западом. Эта большая улица была вся забита экипажами, движущимися двумя встречными потоками, а на тротуарах чернели толпы спешащих пешеходов. Глядя на ряды роскошных магазинов и великолепных контор, трудно было представить себе, что позади этих самых домов находится убогая, безлюдная площадь.

— Позвольте мне осмотреться, — сказал Холмс, остановившись на углу и внимательно разглядывая каждый дом один за другим. — Я хочу запомнить, в каком порядке расположены здания. Изучение Лондона — моя страсть… Так-так, сначала табачный магазин Мортимера, затем газетная лавчонка, затем кобургское отделение Городского и Пригородного банка, за ним вегетарианский ресторан, затем каретное депо Мак-Фарлейна. А там уже следующий квартал… Ну, доктор, наша работа окончена! Теперь мы можем немного и поразвлечься: бутерброд, чашка кофе — и в страну скрипок, где все сладость, нега и гармония, где нет рыжих клиентов, досаждающих нам головоломками.

Мой друг страстно увлекался музыкой и был не только очень способным исполнителем, но и незаурядным композитором. Весь вечер просидел он в кресле, вполне счастливый, слегка двигая длинными тонкими пальцами в такт музыке; его мягко улыбающееся лицо, его влажные, затуманенные глаза ничем не напоминали о Холмсе-ищейке, о хитроумном, безжалостном Холмсе, готовом в любую минуту преследовать нарушителей закона. Удивительный характер этого человека слагался из двух начал. Мне часто приходило в голову, что его потрясающая проницательность родилась в борьбе с поэтической задумчивостью, составлявшей основную черту характера этого человека. Он постоянно переходил от полнейшей расслабленности к необычайной энергии, и я хорошо знал, что он никогда не бывает более твердым, чем в те дни, когда с бездумным спокойствием отдается своим импровизациям и нотам. Но внезапно охотничья страсть охватывала его, свойственная ему блистательная сила мышления возрастала до степени интуиции, и люди, незнакомые с его методом, начинали думать, что перед ними не человек, а какое-то сверхъестественное существо. Наблюдая за ним на концерте в Сент-Джеймс-Холле, я видел, с какой полнотой он отдается музыке, и понял, что тем, за кем он охотится, будет плохо.

— Вы, доктор, собираетесь, конечно, домой, — сказал он, когда концерт кончился.

— Домой, понятно.

— А мне предстоит еще одно дело, оно отнимет у меня часа три-четыре. Это происшествие на Кобург-сквер — серьезная штука.

— Серьезная?

— Там готовится крупное преступление. Правда, у меня есть основания думать, что мы успеем предотвратить его. Но все усложняется из-за того, что сегодня суббота. Кстати, вечером мне может понадобиться ваша помощь.

— В котором часу?

— Часов в десять, не раньше.

— Ровно в десять я буду на Бейкер-стрит.

— Отлично. Имейте в виду, доктор, дело будет опасное. Суньте себе в карман свой армейский револьвер.

Он помахал мне рукой, круто повернулся и мгновенно исчез в толпе.

Я не считаю себя глупее других, но, когда я имею дело с Шерлоком Холмсом, меня угнетает тяжелое сознание собственной тупости. Ведь вот я слышал то же самое, что слышал он, видел то же самое, что видел он, однако он знает, очевидно, не только, что случилось, но и то, что должно случиться, тогда как мне все это дело по-прежнему представлялось непонятной нелепостью.

По дороге домой в Кенсингтон я снова припомнил и весь необычайный рассказ рыжего переписчика «Британской энциклопедии», и наше посещение Сакс-Кобург-сквер, и зловещие слова, которые Холмс сказал мне при прощании. Зачем эта ночная экспедиция, и почему я должен прийти вооруженным? Куда мы поедем, что нам предстоит делать? Холмс, правда, намекнул, что помощник владельца ссудной кассы — опасная личность, способная на большие преступления. Но как я ни пытался разгадать эти загадки, ничего у меня не вышло, и я решил ждать ночи, которая должна была разъяснить мне все.

В четверть десятого я вышел из дому и, пройдя Гайд-парк и Оксфорд-стрит, очутился на Бейкер-стрит. У подъезда стояли два кеба, и, войдя в прихожую, я услышал наверху голоса. Я застал у Холмса двух человек, он оживленно разговаривал с ними. Одного из них я знал — это был Питер Джонс, агент полиции; другой был длинный, тощий, угрюмый мужчина в сверкающем цилиндре, в удручающе безукоризненном фраке.

— Вот мы и в сборе! — сказал Холмс, застегивая свою гороховую куртку и беря с полки охотничий хлыст с тяжелой рукоятью. — Уотсон, вы, кажется, знакомы с мистером Джонсом из Скотленд-Ярда? Позвольте представить вас мистеру Мерриуэзеру. Мистер Мерриуэзер примет участие в нашем ночном приключении.

— Как видите, доктор, мы с мистером Холмсом снова охотимся вместе, — сказал Джонс с обычным своим важным и снисходительным видом. — Никто так блестяще не начинает охоту, как он. Но для того чтобы затравить зверя, ему нужна помощь старого гончего пса.

— Боюсь, что мы подстрелим не зверя, а утку, — угрюмо сказал мистер Мерриуэзер.

— Можете положиться на мистера Холмса, сэр, — покровительственно проговорил агент полиции. — У него своя собственная методика, которая, позволю себе заметить, несколько отвлеченна и фантастична, но тем не менее дает неплохие результаты. Нужно признать, что бывали случаи, как, например, в деле об убийстве Шолто и истории с драгоценностями Агры, когда он оказывался прав, а полиция ошибалась.

— Раз это вы говорите, мистер Джонс, значит, так оно и есть, — уважительно произнес незнакомец. — И все ж, признаться, жаль, что мне сегодня придется лишиться обычного роббера. Это первый субботний вечер за двадцать семь лет, который я проведу без карт.

— В сегодняшней игре ставка покрупнее, чем в ваших карточных играх, — сказал Шерлок Холмс, — да и сама игра увлекательнее. Ставка, мистер Мерриуэзер, равна тридцати тысячам фунтов стерлингов. А ваша ставка, Джонс, — человек, которого вы давно хотите поймать.

— Да, Джон Клей, убийца, вор, взломщик, фальшивомонетчик, — сказал Джонс. — Он еще молод, мистер Мерриуэзер, но уже искуснейший преступник; ни на кого другого в Лондоне я не надел бы наручников с такой охотой, как на него. Исключительная личность этот юный Джон Клей. Его дед был герцог, сам он учился в Итоне и в Оксфорде. Мозг его так же изощрен, как его пальцы, и, хотя мы на каждом шагу натыкаемся на его след, он до сих пор неуловим. На этой неделе он совершает кражу со взломом в Шотландии, а на следующей уже собирает деньги на постройку детского приюта в Корнуэлле. Я гоняюсь за ним уже несколько лет, а еще ни разу не видел его.

— Сегодня ночью я буду иметь удовольствие представить его вам. Мне тоже приходилось раза два наблюдать подвиги мистера Джона Клея, и я вполне согласен с вами, что это искуснейший вор в стране… Однако уже одиннадцатый час, пора двигаться в путь. Вы двое садитесь в первый кеб, а мы с Уотсоном поедем во втором.

Шерлок Холмс во время нашей долгой поездки был не слишком общителен: он сидел, откинувшись, и насвистывал мелодии, которые слышал сегодня на концерте. Мы колесили по бесконечному лабиринту освещенных газом улиц, пока наконец не добрались до Фаррингтон-стрит.

— Теперь мы совсем близко, — сказал мой приятель. — Этот Мерриуэзер — директор банка и лично заинтересован во всем деле. Джонс тоже нам пригодится. Он славный малый, хотя ничего не смыслит в своей профессии. Впрочем, у него есть одно несомненное достоинство: он отважен, как бульдог, и прилипчив, как рак. Если уж схватит кого-нибудь своей клешней, так не выпустит… Ну вот мы и приехали, они уже тут.

Мы остановились на той же людной и оживленной улице, где были утром. Расплатившись с извозчиками и следуя за мистером Мерриуэзером, мы вошли в какой-то узкий коридор и юркнули в боковую дверцу, которую он отпер. За дверцей оказался другой коридор, очень короткий, и в конце его массивные железные двери. Открыв их, мы спустились по каменным ступеням винтовой лестницы и подошли к еще одним дверям, столь же внушительным. Мистер Мерриуэзер остановился, зажег фонарь и повел нас по темному, пахнущему землей коридору. Миновав еще одну дверь, мы очутились в обширном подвале, заставленном корзинами и тяжелыми ящиками.

— Сверху проникнуть сюда не так-то просто, — заметил Холмс, подняв фонарь и оглядев потолок.

— Снизу тоже, — сказал мистер Мерриуэзер, стукнув тростью по плитам, которыми был выложен пол. — Черт побери, звук такой, будто там пустота! — воскликнул он с изумлением.

— Я вынужден просить вас не шуметь, — сердито сказал Холмс. — Из-за вас вся экспедиция может закончиться провалом. Будьте любезны, присядьте на какой-нибудь ящик и не мешайте.

Важный мистер Мерриуэзер с оскорбленным видом взгромоздился на корзину, а Холмс опустился на колени и с помощью фонаря и лупы принялся изучать щели между плитами. Через несколько секунд, очевидно, удовлетворенный результатами своего исследования, он поднялся и спрятал лупу в карман.

— У нас впереди по крайней мере час, — заметил он. — Они вряд ли примутся за дело прежде, чем почтенный ростовщик заснет. Вот тогда они не станут терять ни минуты, потому что чем раньше они управятся, тем больше времени у них останется, чтобы скрыться… Мы находимся, доктор — как вы, без сомнения, уже догадались, — в хранилище городского отделения одного из богатейших лондонских банков. Мистер Мерриуэзер — председатель правления банка; он объяснит нам, почему наиболее дерзкие преступники именно в настоящее время с особым интересом приглядываются к этому хранилищу.

— Мы храним здесь наше французское золото, — шепотом сказал директор. — Нас уже не раз предупреждали, что будет совершена попытка похитить его.

— Ваше французское золото?

— Да. Несколько месяцев назад нам понадобились оборотные средства, и мы заняли тридцать тысяч наполеондоров у Французского банка. Впоследствии необходимость в средствах отпала, и стало известно, что нам даже не пришлось распаковать деньги, и они до сих пор лежат здесь. В корзине, на которой я сижу, — две тысячи наполеондоров, они переложены листами фольги. Редко случается, чтобы в одном отделении хранилось такое количество золота, и директора, естественно, беспокоятся.

— У них есть все основания для беспокойства, — заметил Холмс. — Ну, нам пора приготовиться. Я полагаю, что в течение ближайшего часа все будет кончено. Придется, мистер Мерриуэзер, прикрыть этот фонарь чем-нибудь темным…

— И сидеть в темноте?

— Боюсь, что так. Я захватил колоду карт, и, поскольку нас здесь четверо, мы могли бы сыграть один роббер. Но я вижу, что враг подготовился не на шутку, поэтому оставить свет было бы рискованно. Нам нужно занять свои места. Они люди дерзкие, и, хотя мы застанем их врасплох, они все же могут причинить нам немало неприятностей, если мы не будем осторожны. Я стану за этой корзиной, а вы спрячетесь за теми. Когда я направлю на грабителей луч света, хватайте их. Если они начнут стрельбу, Уотсон, стреляйте без колебания.

Я зарядил револьвер и положил его на крышку деревянного ящика, а сам притаился за ним. Холмс закрыл дверцу фонаря, и мы оказались в кромешной тьме. Правда, запах нагретого металла напоминал, что фонарь не погашен и что свет может вспыхнуть в любое мгновение. Нервы мои от ожидания были напряжены до предела, я был подавлен тьмой и холодной сыростью подземелья.

— Для отступления у них только один путь — обратно, через дом, на Сакс-Кобург-сквер, — прошептал Холмс. — Надеюсь, вы сделали то, о чем я просил вас, Джонс?

— У парадного входа инспектор и два полисмена.

— Значит, мы заткнули все дыры. Теперь остается только молчать и ждать.

Как медленно тянулось время! Позже я узнал, что прошел всего час с четвертью, но тогда мне казалось, что ночь кончается и наверху рассветает. Я боялся шевельнуться, хотя ноги у меня затекли и ныли от боли, нервы были натянуты, а слух так обострился, что я отличал глубокие, приглушенные вздохи грузного Джонса от легкого, свистящего дыхания директора банка. Со своего места из-за ящика я мог видеть часть пола, и вдруг там, внизу, я заметил мерцание света.

Сначала это была слабая искра. Вскоре искра эта превратилась в желтую полоску. Потом в полу неслышно образовалась щель и в середине освещенного пространства появилась рука, белая, почти женственная, которая как будто пыталась нащупать какой-то предмет. С минуту эта рука, шевеля пальцами, торчала из пола. Затем она исчезла так же внезапно, как возникла, и все опять погрузилось во тьму; лишь через узенькую щель между плитами пробивался слабый свет.

Однако через мгновение одна из широких белых плит с резким скрипом перевернулась, и открылось квадратное отверстие, из которого хлынул свет фонаря. Оттуда выглянуло гладко выбритое юное лицо; неизвестный зорко осмотрелся по сторонам, потом оперся обеими руками о края отверстия и стал подтягиваться; сначала показались плечи, потом туловище, а вот он уже занес колено на пол. Через секунду незнакомец стоял во весь рост и помогал влезть своему товарищу, такому же маленькому и гибкому, с бледным лицом и с вихрами ярко-рыжих волос.

— Все в порядке, — прошептал он. — Зубило и мешки у тебя?.. А, черт!.. Прыгай, Арчи, прыгай, я за себя постою.

Шерлок Холмс выскочил из-за укрытия и схватил его за шиворот. Второй вор юркнул в нору; Джонс пытался его задержать, но, видимо, безуспешно. Я слышал треск рвущейся материи. Блеснул ствол револьвера, но Холмс охотничьим хлыстом стегнул противника по руке, и револьвер со звоном упал на каменный пол.

— Бесполезно, Джон Клей, — сказал Холмс корректно. — Вы попались.

— Вижу, — ответил тот совершенно спокойно. — Но приятелю моему удалось ускользнуть, вы поймали только полу его пиджака.

— Три человека поджидают его за дверями, — сказал Холмс.

— Ах, вот как? Чисто сработано! Поздравляю вас.

— А я — вас. Ваша выдумка насчет рыжих вполне оригинальна и удачна.

— Сейчас увидите своего приятеля, — сказал Джонс. — Проворно он, однако, ныряет в норы, не то что я. А теперь я надену на вас наручники.

— Уберите свои грязные руки, пожалуйста! Не трогайте меня! — сказал ему наш пленник после того, как ему надели наручники. — Вам, может быть, неизвестно, что во мне течет королевская кровь. Будьте любезны называть меня «сэр» и говорить «пожалуйста».

— Отлично, — сказал Джонс усмехаясь. — Пожалуйста, сэр, поднимитесь наверх и соблаговолите сесть в кеб, который отвезет вашу светлость в полицию.

— Вот так-то лучше, — спокойно сказал Джон Клей.

Величаво кивнув нам головой, он безмятежно удалился под охраной сыщика.

— Мистер Холмс, — сказал Мерриуэзер, выводя нас из хранилища, — я, право, не знаю, как наш банк мог бы отблагодарить вас за эту услугу. Вам удалось предотвратить крупнейшее, насколько я знаю, ограбление банка.

— У меня были свои собственные счеты с мистером Джоном Клеем, — сказал Холмс. — На сегодняшнем деле я понес небольшие расходы, и банк, безусловно, возместит их мне. Что до остального, то я уже вознагражден тем, что испытал единственное в своем роде приключение и услышал замечательную повесть о Союзе рыжих…

— Видите ли, Уотсон, — начал Шерлок Холмс, когда мы сидели с ним утром на Бейкер-стрит за стаканом виски с содовой, — мне с самого начала было ясно, что единственная цель этого фантастического объявления о Союзе рыжих и переписывания «Британской энциклопедии» — ежедневно удалять из дому на несколько часов не слишком умного владельца ссудной кассы. Способ, который они выбрали, конечно, курьезен, однако благодаря этому способу они добились своего. Весь план, без сомнения, подсказан вдохновенному воображению Клея цветом волос его сообщника. Четыре фунта в неделю — хорошая приманка для Уилсона, а что значат четыре фунта для них, если они рассчитывали заполучить тысячи! Они поместили в газете объявление, один мошенник снял временно контору, другой мошенник уговорил своего хозяина пойти туда, и оба получили возможность каждое утро пользоваться его отсутствием. Как только я услышал, что помощник довольствуется половинным жалованьем, я понял, что для этого есть основательные причины.

— Но как же вы отгадали их замысел?

— Будь в доме женщины, я заподозрил бы обыкновенную интрижку. Но женщины нет, и это предположение отпадает. Предприятие нашего рыжего клиента — ничтожное, да и в квартире у него нет ничего такого, ради чего стоило бы затевать столь сложную игру. Следовательно, они имели в виду нечто находящееся вне дома. Но что? И тут я вспомнил о том, что помощник занимается фотографией и постоянно ныряет в погреб. Погреб! Вот и ключ к этой запутанной истории. Я навел справки об этом человеке и понял, что имею дело с самым хладнокровным и дерзким преступником в Лондоне. Итак, он что-то делал в погребе, что-то очень сложное, ведь ему приходилось работать там по нескольку часов в день в течение двух месяцев. Что же он делал? Только одно: рыл подкоп в другое здание. Вот к каким выводам я пришел, когда мы отправились познакомиться с ситуацией на месте. Вы очень удивились, когда я постучал тростью по мостовой. А между тем я хотел узнать, куда прокладывается подкоп — перед домом или на задворках. Впереди его не было. Тогда я позвонил в лавку. Как и следовало ожидать, дверь открыл помощник. У нас с ним и прежде бывали кое-какие стычки, но мы никогда не видали друг друга в лицо. Да и на этот раз я не смотрел ему в лицо. Я хотел видеть его брюки. Вы могли бы и сами заметить, как они у него были грязны, помяты и протерты в коленях. Это свидетельствовало о том, что он долгие часы копал землю. Оставалось выяснить, куда вел подкоп. Я свернул за угол, увидел вывеску Городского и Пригородного банка и понял, что задача решена. Когда после концерта вы отправились домой, я поехал в Скотленд-Ярд, а оттуда к председателю правления банка. Результаты вам известны.

— А как вы узнали, что они попытаются совершить ограбление именно этой ночью? — спросил я.

— Когда они закрыли контору Союза рыжих. Это означало, что их больше не заботит, дома мистер Джабез Уилсон или нет, — другими словами, подкоп был готов. Очевидно, что они не хотели терять времени, так как, во-первых, подкоп могли обнаружить, а во-вторых, золото могло быть перевезено в другое место. Самым удобным днем оказалась суббота, потому что до понедельника золота никто бы не хватился и они имели лишние сутки, чтобы скрыться. Так я и пришел к выводу, что попытка ограбления будет совершена ближайшей ночью.

— Ваши рассуждения безукоризненны! — воскликнул я с непритворным восхищением. — Такая длинная цепь обстоятельств, и каждое звено безупречно.

— Этот случай спас меня от угнетающей скуки, — проговорил Шерлок Холмс зевая. — Увы, я чувствую, что скука снова начинает одолевать меня! Вся моя жизнь — сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия будней. Маленькие загадки, которые я порой разгадываю, помогают мне в этом.

— Вы истинный благодетель человечества, — сказал я.

Холмс пожал плечами:

— Пожалуй, я действительно приношу кое-какую пользу. «L’homme c’est rien — l’oeuvre c’est tout»^[10], — как выразился Гюстав Флобер в письме к Жорж Санд.

Примечания

8

© Перевод. М. и Н. Чуковские, наследники, 2009.

9

«Все неизвестное принимается за великое» (лат.). Тацит. «Жизнь и нравы Юлия Агриколы».

10

«Человек — ничто, произведение — все» (фр.).