Кавалерист-девица

Дмитрий Дмитриев

Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915)□– писатель, драматург. Родился в Москве в купеческой семье. Воспитывая сына в строго религиозном духе, отец не позволил ему поступить в гимназию. Грамоте его обучила монашенка. С 1870-х годов Дмитриев служил в библиотеке Московского университета, тогда же он начал публиковать рассказы, сценки, очерки, преимущественно бытовые. В 1880-е он сочиняет пьесы для «народных сцен», отмеченные сильным влиянием А. Н. Островского. С конца 1890-х Дмитриев пишет в основном исторические романы и повести (их опубликовано более шестидесяти). В 1908□г. после смерти единственного сына принял священнический сан. В данном томе представлен роман «Кавалерист-девица», повествующий об удивительной судьбе Надежды Андреевны Дуровой – первой в русской армии женщины-офицера и писательницы. Даже А. С. Пушкин был глубоко заинтересован личностью Дуровой, писал о ней хвалебные, восторженные отзывы на страницах своего журнала и побуждал ее к писательской деятельности.

XV

Во время своего пребывания в Петербурге Надежда Андреевна остановилась в квартире флигель-адъютанта Засса.

Когда Дурова вернулась из дворца в отведенную ей комнату, ей сказали, что ее желает видеть какой-то человек.

— Кто такой?

— Не знаю-с! Чиновник с вашей родины, — ответила Наде дворовая девушка Засса, приставленная к ней для услуг.

«Странно, кто бы это мог быть?» — раздумывала молодая женщина.

— Прикажете впустить?

— Пусть войдет.

К Наде вошел ее муж, Василий Чернов. Он остановился у порога, как виновный, не смея поднять своих глаз на жену.

— Василий! Ты ли? — удивилась молодая женщина.

— Я… я… Наденька… Надежда Андреевна.

— Зачем пришел?

— Повидаться.

— Ведь между нами все кончено.

— Ты — моя жена.

— Да… по имени, по бумагам.

— Я… я любил тебя, Наденька, и теперь люблю.

Язык у Чернова несколько заплетался; идя в дом Засса, он для храбрости зашел в трактир и выпил.

— Ты любил и любишь вино, а не меня…

— Уверяю тебя, Надя, я скучал, плакал, когда ты ушла… Все мы думали, что ты утонула… А тут мы узнали, что ты живехонька, и я с радости…

— Напился?..

— Эх, Надя, не любишь ты меня!

— Ты это знаешь давно… Еще до нашей свадьбы я говорила, предупреждала тебя… Ты не хотел ничего слушать.

— Я любил тебя.

— Полно…

— Право же, Надя.

— Оставим об этом говорить. А лучше скажи, зачем ты приехал в Петербург?

— За тобой, — совершенно спокойно ответил Чернов.

— За мной?

— Да!.. Поедем домой…

— Вот как!

— Где муж, там должна быть и жена… по закону, по праву.

— Я советую тебе проспаться.

— Зачем? Я не пьян… Ты, Надя, собирайся, поедем.

— Куда? — с улыбкой спросила своего мужа молодая женщина.

— Домой.

— Я поеду, только не домой.

— А куда же?

— В полк.

— Опять в полк?.. Нет, зачем же… Домой поедем! — настойчиво проговорил Чернов.

Его робость теперь сменилась грубостью.

— Я — муж… Волей не пойдешь — силой прикажу ехать, — продолжал он.

— Поди вон, ты с ума сошел!

— Ты гонишь мужа.

— Не муж ты мне…

— А кто же?.. Надя, пожалей, ведь я бедствую! Сама знаешь: без хозяйки дом сирота… Прислуга тащит, ворует, порядку никакого нет… хоть живой ложись в могилу.

Чернов заплакал. Дуровой стало его жаль:

— Полно, успокойся, Василий! Постарайся меня забыть и женись на другой.

— От живой-то жены?

— Ты получишь разводную. Я стану просить, хлопотать, и нас разведут.

— Благодарю покорно… утешила.

— Ну, прощай, Василий, ступай.

— Что же теперь делать? Что делать? — голосом, полным отчаяния, проговорил Чернов.

— Ехать домой! — посоветовала ему Надя.

— Один я не поеду… как я без тебя покажу глаза? Твой тятенька наказывал непременно тебя привезти. Поедем, Надя! Если не ради меня, то хоть ради своего старика-отца поедем…

Сколько ни просил, сколько ни умолял Василий Чернов Надежду Андреевну ехать с ним, она осталась непреклонной.

Так ни с чем и пришлось ему вернуться в гостиницу.

На другой день в одном из грязных, дешевых трактиров или, скорее, в харчевне за столом, покрытым грязной скатертью, сидел Василий Чернов.

Напротив его помещалась какая-то сомнительная личность в поношенном платье, с опухшим от водки и багровым лицом, — по всем признакам канцелярист.

— Так ты говоришь, Кузьмич, мне присудят жену возвратить? — спросил Чернов у сидевшего с ним человека.

— Всенепременно, — хрипло пробурчал ему в ответ Кузьмич.

— Заставят ее со мной жить?..

— Разумеется. Ты сам чиновник, закон, чай, знаешь — что Бог сочетал, того человецы не разлучают! — поднимая свой жирный красный палец кверху, важно промолвил Кузьмич и подлил водки из стоявшого против него графина в свой стакан.

— Уж ты, пожалуйста, Кузьмич, устрой мне дельце.

— Сказано…

— Я десяти рублей не пожалею, награжу тебя.

— Ладно. Я просьбу тебе напишу, а ты ее подай в полицию. Полицейская власть присудит отдать тебе жену для совместного с нею жительства. Понял?

— Понял! Полиция водворит ее силой на жительство ко мне… А как жена, Кузьмич, развода потребует?..

— До развода долга песня!.. Графин-то высох, прикажи наполнить, — выливая остатки водки себе в стакан, проговорил Кузьмич.

Появился другой графин, полный водки. Чернов и Кузьмич продолжали совещаться.

Опустел и второй графин; потребовали третий, совещание все продолжалось. Наконец Чернова и Кузьмича благородным манером попросили о выходе.

Так как ни клиент, ни его адвокат собственными ногами не могли ходить, то хозяин трактира приказал слугам вытащить их обоих на улицу и положить на тротуар.

На улице Чернов немного отрезвился и поехал к себе. Кузьмич, спокойно лежа на тротуаре, богатырски храпел, как будто у себя на кровати.