Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только…

Ксения Демиденко

Порочна ли любовь между молодой учительницей и ее воспитанником-старшеклассником? Главная героиня София Константиновна Соломина считала, что это грех, который ее не коснется никогда. Закончив институт и освоив все правила педагогики на отлично, красивая инициативная Соня в «подарок» от администрации школы получила классное руководство в самом трудном классе школы. Их двадцать двое, а она одна. Справится ли? И что для этого нужно?

Глава 11

Визит к родителям

Это могло быть любовью,

Неземной, небывалой,

Это могло быть любовью,

Но так и не стало, не стало…

Мама позвонила перед выходными и попросила приехать, жалуясь на то, что уже позабыла, как я выгляжу. Три последние недели я отнекивалась большим количеством тетрадей, огромной подготовкой и колоссальными объемами чтения различной литературы. Но теперь меня саму потянуло на малую родину, возникло жгучее желание побывать дома — родительский дом дает силу и энергию, а мне они были очень необходимы. Благодаря деткам чувствовала себя сильно выжатым лимоном.

Шумный вокзал, электричка и длинные два часа переезда. Я ехала в другую жизнь. Здесь, в столице, последние пять лет я жила как бедная студентка, а там, в родном городе, я была дочерью директора завода, большого завода, на котором работало две трети населения городка. Отец мой был очень умным и хозяйственным человеком, но все же царьком в городе. Он во всем пытался поддерживать статус. Вот и теперь за мной на перрон подогнали автомобиль — отец лично побеспокоился.

Пятикомнатная родительская квартира, как всегда, выглядела идеально. Брат с женой и маленьким сынишкой Ванькой — это своеобразная идиллия. Стол — большой рог достатка. Мама опять, как и в детстве, пытается запихнуть в нас побольше, а мы все, как на зло, мало едим и всего остается почти столько, сколько и было. Мама обижается, считая, что нам не нравится, как она готовит. Но это не так, потому, что мама готовит лучше всех.

— Ты там хоть варишь себе что-нибудь или чем попало перебиваешься? — больше всего интересует маму именно этот вопрос. Она постоянно с болью в глазах изучает мою тоненькую фигурку.

— Я умею готовить, ма, ты ведь знаешь, — успокаиваю, но вижу, что не особенно верит. Как всегда, я — центр всеобщего внимания. Родным хочется многое узнать, как мне работается учителем. Пытаюсь рассказывать смешные ситуации, поэтому всем весело настолько, что животы болят. И у всех складывается ложное мнение, что в школе работать легко и смешно. На самом деле — страшно, но если бы я рассказала все то, что написала выше своему отцу, то он бы вызвал отряд спецназа и меня эвакуировали со школы за 10 минут, не более. Без права возвращения назад. А школу, на всякий случай, продезинфицировали и проверили на наличие лишней живности, мышек, крысок, например.

После длительного, но приятного разговора, брат целует меня в щечку, мило прощается со мной и родителями, и они семьей уезжают в свой загородный домик, который Владик два года, как построил. Выполняет программу минимум: родил сына, построил дом, растит сад. Мы с родителями просматриваем некоторое время семейный альбом, а потом расходимся по своим комнатам. Так всегда, когда я приезжаю к родителям. Сценарий одинаковый до безобразия.

Моя комната выглядит точно так же, как я ее оставила, — ничего не изменилось. Мама только пыль вытирает и поливает мои любимые фиалки на подоконнике. А без меня они почему-то не цветут. Скучают.

Когда я осталась в своей комнате, то выключила свет и, укутавшись теплым мягким пледом, закрыла глаза. Память перенесла меня в тот далекий счастливый день, когда я встретила его…

Как порядочная девочка из интеллигентной богатой семьи, я должна была обязательно уметь играть на каком—нибудь музыкальном инструменте. Поэтому меня, десятилетнюю, отдали в музыкальную школу на класс фортепиано. В зале появилось дорогое каштановое пианино, а мне необходимо было после уроков ездить в другой конец города заниматься с учителем. В тот день я задержалась и опоздала на автобус. Раньше при таких обстоятельствах я звонила от учителя домой или отцу на работу, и меня забирал водитель. Редко сам отец. Но в тот день, уже вечер, я почувствовала себя взрослой и решила: ничего страшного — люди же ходят как-то пешком. Ага, только не с моим везением. Как в классическом фильме, меня остановили двое подростков, забрали сумочку с деньгами, сняли дорогую куртку и золотые серьги с кулоном. Возможно, еще что-то плохое бы сделали, но появился он, — Макс. Подростки как только увидели Макса — исчезли, словно их и не было. Сначала Макс мне показался большим и еще более опасным, чем те двое, что дали деру. Но я боялась Макса до того момента, пока он не сказал приветливо:

— Не туда зашла, крошка?

— Точно, — подтвердила я, отбрасывая волосы назад. — Наверное, нужно было брать уроки каратэ, а не музыки.

Макс засмеялся, заметил, как дрожу от холода, снял свою, пропахшую бензином курточку, и набросил мне ее на плечи. Именно тогда, в то мгновение, я в него и влюбилась. Нет, не потому, что он меня спас от бандитов. Просто я такого парня никогда не встречала. Он словно сошел со страниц классического любовного романа: коренастый, широкоплечий, с густыми черными волосами и блестящими глазами — угольками, прожигающими насквозь. А главное — этот бархатный голос, который завораживал, словно гипноз.

— Как тебя звать, малютка? — спросил он.

— София, но все зовут Соней. А вас?

— Максим, но все зовут Макс, — сказал он и мотнул головой в сторону гаража напротив переулка. — Моя авторемонтная мастерская в этом районе. Правда, не совсем легальная. Бог не подарил мне богатства, но дал хорошие руки. Ремонтирую машины.

— Вы спасли меня. Очень благодарна, — я улыбнулась и указала на себя. — Не большой подарок, но теперь я ваш должник. Мой организм вам говорит «спасибо», что остался цел.

Макс весело улыбнулся, оценив мой юмор:

— А ты действительно подарок, кукла. Ты мне нравишься, стильная девочка с хорошим чувством юмора.

— Вы мне тоже…

— Не зови меня на «вы». Просто Макс. И какие дела могли быть у золотой девочки в рабочем квартале?

— Шла домой от учителя музыки. Обычно, я ездила на автобусе. Вот решила пройтись пешком. Чувствую, как влетит от папы…

— Не похоже, что тебя родители бьют. А кто папа?

— Директор «Химмаша».

Макс присвистнул и добавил:

— Ничего себе… Сам Соломин Константин Степанович? А ты его дочь?

— Ага. А ва… твои родители? — поинтересовалась я в ответ.

— Батя в тюрьме уже пять лет сидит за кражу. Мама…, да ладно, — спокойно, словно это самое обыкновенное, что могло быть, сказал он. — Ты понимаешь, в какую нехорошую компанию попала, крошка? Я неподходящий парень для тебя. Твоя мама точно приказывала тебе держаться подальше от таких, как я.

— Но я тебя почему-то не боюсь. Ты же спас мне жизнь, забыл?

— Ну, не совсем жизнь. Максимум, на что эти двое были способны…, — он осекся, обвел мою фигурку своими черными глазами и резко спросил, — Ты вообще что ешь? Худющая, как моя кошка Марыся.

— У тебя есть кошка? Значит, ты добрый. Тебе не нравятся худые?

— Не-а, — честно ответил он.

— Тогда я начну прямо с завтрашнего дня есть много пирожных и растолстею.

Макс… Стоило мне закрыть глаза, как он представлялся мне — большой, сильный, нежный. Он умел смеяться только глазами, особенно тогда, когда я отвечала на его нежные прикосновения. Он был взрослым мужчиной, а я наивной девчонкой. С нашего первого свидания, когда я убежала из дому через окно (мы жили на первом этаже), один Макс сдерживал не только свои, но и мои порывы. Я всегда помнила его слова:

— Ты еще ребенок, — покусывая мои губы, дразнил он. — Маленькая моя, ты еще не готова для любви. Для физической любви. А душой я тебя люблю безгранично. Честно.

— Возможно, ты ошибаешься, — протестовала я, начитавшись любовных романов и мечтая узнать поскорей мир физической близости.

— Я буду каяться всю жизнь, — не сдавался Макс, гладя волны моих шелковых волос.

— Но я очень сильно люблю тебя, Макс! — с мольбой шептала я.

— Люби. Мечтай и рисуй в своей фантазии все, что тебе угодно, — и он поцеловал меня, притянул к себе ближе. Впервые его руки коснулись к моей груди. — Маленькие мягкие бутончики, — прошептал он, дотрагиваясь губами к моим губам. Он был очень чувственный и не прятал это. Он всегда объяснял мне все свои желания, все физиологические процессы, которые с ним происходят. Он был для меня как сексуальная энциклопедия: доступно, нежно, деликатно и адаптировано Макс раскрыл мне мир физиологии женщин и мужчин, но теоретически. Хотя я видела, как ему тяжело сдерживаться. Но я училась в 10 классе, а он был 25-летним механиком с очень большим опытом отношений с женщинами.

Наверное, 15 лет — это возраст, когда нужно кого-то любить. Все мои одноклассницы уже шушукались и обговаривали свои влюбленности: кто в учителя физкультуры, кто в старшеклассника, кто в актера, кто, за неимением лучшего, — в одноклассника. У них были виртуальные герои, у меня — слишком реальный Макс, о котором я никому ничего никогда не сказала. Он был моей большой и самой ценной тайной.

Встречались мы с ним украдкой и то ненадолго. В основном, когда я возвращалась с музыкальной школы, то заходила к нему в гараж, и Макс увлеченно рассказывал о машинах, мотоциклах и всевозможной технике. Обещал научить ездить на машине, но не успел сдержать обещание. Всего два раза мы с ним сходили в кино: первый раз мы действительно смотрели фильм, а второй раз не до фильма было — нас вместе с поцелуем поглотила другая реальность, в которой час пролетает за минуты. Макс боялся, что узнают мои родители и будут против этих отношений. Он правильно боялся. Отцу рассказали, и он наслал на Макса своих охранников, которые сильно избили его. А со мной он провел разговор в очень грубой форме:

— Ну, ты, дочь, нашла себе кавалера, честное слово. Ты в курсе, что у него отец зэк, а мать проститутка? — кричал на меня отец. Тот отец, который до сих пор никогда не повышал голос на свою принцессу. Мама пробовала как-то защитить меня от нападок папы, но всю жизнь ей приходилось нелегко с упрямым характером мужа. А здесь и правда — он был прав. Меня закрыли на месяц под домашний арест. И никаких уроков музыки — учитель сама приходила к нам домой.

Макс выдержал без меня только неделю, а потом ночью влез через окно в мою спальню. Окно, правда, я ему открыла.

— Макс, я хочу быть твоей, — шептала я ему тогда.

— Ты опять за свое? Если хочешь, я просто зацелую тебя с ног до головы, но не больше, — он освободил мое тело от пижамы и покрыл такими поцелуями, что я еле не задохнулась в его объятиях, — Радость моя, какая же ты маленькая.

— Поэтому я тебе не нравлюсь? Потому что маленькая? — печально спрашивала я.

— Не нравишься? Да я просто дурею, когда вижу тебя. Вот годика через два, я думаю, будет на что посмотреть, а сейчас — ребенок—ребенком. И желания глупые, — смеялся Макс.

Прошло восемь лет, а мое тело все еще вспоминало то, как Макс впервые ласкал его. Никогда с того времени я не чувствовала себя так хорошо с мужчиной. Только Макс владел моим телом и душой одновременно. Каждый раз, когда я пыталась отдаться какому-нибудь мужчине, эти воспоминания приходили, и словно сковывало холодом, ледяным колючим холодом. Мужчины считали меня фригидной, но я — то знала, что с Максом я не была фригидной.

Утром мы с мамой сходили на рынок, скупились, встретили знакомых, поговорили. Когда вернулись, приготовили вкусный обед и стали ждать отца с работы. Он приехал не один, а с Димой.

Дима был сыном папиного лучшего друга Голицына Петра Игнатовича, директора хлебозавода. Все детство мы везде были вместе, поскольку наши родители и отдыхали вместе, и праздники праздновали вместе, и пикники — тоже вместе. Нас с Димкой сватали друг дружке давно, но мы как-то отшучивались и жили своими жизнями. Но год назад Дима на очередном юбилее какого-то нашего родственника (уже и не помню) рассмотрел во мне что-то и воспылал идеей фикс жениться на мне. Теперь, когда и отец, и Дима были одержимы одной мечтой, мне было очень сложно противостоять.

Дима был галантен, пытался угодить и моей маме, и папе, вспоминал наши детские игры, но мне так сильно хотелось, чтобы застолье закончилось, и Дима ушел. Честно говоря, я не представляла его своим мужем. Убирая тарелки со стола, я не удержалась и спросила отца:

— Пап, ты же понимаешь, что я никогда не выйду замуж за мужчину, которого не люблю? Зачем тогда этот цирк?

— Ты о Димке? Он — классный парень. Мне нравиться его общество. Заметь, он отличный предприниматель. И всего добился сам, хотя ты знаешь дядю Петю, он же тот еще жук, все в семью. У Димки есть стержень. В прошлом году прогорел с теми прицепами, не учел многого, но ведь не сдался, взял кредит, выкарабкался и снова на коне. А тебе с такой профессией нужен муж с деньгами.

— Вот только не нужно наезжать на мою профессию! Я хотела быть учителем — и я буду им. Хотя я знаю, что вы с мамой никогда не одобряли моего выбора.

— Да будь ты кем угодно, но уже почти 23 года. А замуж, а дети? Мы с мамой внуков хотим, — бурчал отец.

— Вон у вас Ванька Владиков есть, что мало? — отбивалась я.

— То Владика. А мы с мамой хотим, чтобы у тебя хорошая семья была. Нам тогда спокойнее пенсионерить будет. Ты же знаешь, муж и дети для женщины — это все!

— Не хочу ни того, ни другого. Я не домашняя женщина, — очень устала выдвигать отцу аргументы.

— А тебя никто и не заставляет жарить котлеты с утра до вечера. Дима в состоянии нанять кухарку.

— Па, Дима очень классный парень, — ответила я. — Кому-то он будет отличным мужем. Но не мне. Я не хочу выходить замуж… за Диму…

— Из-за того… бандита с большой дороги? — подняв голову и смотря прямо мне в глаза, спросил отец. — Из-за этого детского твоего романа?

— Папа, я любила его, — а про себя отметила, что и до сих пор люблю.

— Тебе тогда было только пятнадцать лет. Как ты знаешь, что это была любовь?

— Некоторые женщины любят только один раз в жизни. Только раз. Макс был для меня всем. Всем миром, — я отвернулась и уставилась в окно, боясь расплакаться. — С того времени не было никого, кто бы вызвал во мне такие чувства. И я думаю, что уже не будет. А если судьба мне пошлет такого, как Макс — вот он и будет мне мужем. Понимаешь, па, моим, таким, какой подходит мне, а не тебе и маме. И уясни сейчас, это точно не Дима.

— Если бы ваш роман продолжался дольше, ты бы устала от него, — отец говорил тихо.

— А я уверена, что нет, — категорически заявила я.

— Он просто воспользовался тобой. Вот и все. Как еще ребенка тебе не сделал, никак не пойму…

— А мы не были с ним… близки, — призналась я, хотя понимала, что отцу доказывать, что плевать против ветра.

— Ага, так я тебе и поверил, что он не дотрагивался до тебя, — с насмешкой заявил отец.

— Хорошо, что хоть дотрагивался. Есть, что вспомнить. Только он не уничтожил мою девственность. Он понимал, что меня воспитывали по-другому. «Ты будешь каяться», — говорил он. И как был неправ. Я много раз пожалела, что не он был первым мужчиной в моей жизни.

Отец стал хмурым. Никогда у нас не заходил разговор так далеко.

— Я был уверен, что ты с ним спала.

— К сожалению, не спала, — я улыбнулась. — Как сложилось, па, так и есть. Что уж говорить теперь. Мне завтра нужно ехать, ждут ученики. А ты можешь заняться поиском невесты для Димы. Пореспектабельней подбери ему девочку.

— Парню реально ты нравишься. Ну-ну. Сообщишь, когда наиграешься в игру «учительница». Это очень тяжелый и неблагодарный труд. Соня. Твоя бабка, моя мама была учительницей, я знаю ведь все нюансы этой работы. Я все хотел спросить, если бы он не погиб тогда так ужасно, ты бы вышла замуж за этого орангутанга?

— Да, вышла бы, даже если пришлось жить с ним в бедности, в комнате коммуналки и воспитывать с десяток детей, — я улыбнулась, представив эту картину. — И я была бы счастливой, папа, поверь, это правда.

Последняя ночь в родном доме… Завтра поездом опять в Киев в съемную квартиру. А пока один на один с воспоминаниями. Нашла большую коробку из-под сапог. В ней я храню свои рисунки. У меня не осталось фотографии Макса, но я его столько раз рисовала. А ему рисовала машины.

Пересеклись дороги наши лишь на миг

Твой взгляд один

И вдруг огонь в душе возник

Во мне печаль

Поёт натянутой струной

Но почему ты не со мной?

Ты — далеко, а я с тобой всё говорю

Как объяснить

Что всей душой — тебя Люблю

Что без тебя — жизнь стала серой и пустой

Что все мечты мои остались лишь с тобой.

Эту картинку я нарисовала в тот вечер, когда вернулась с последнего свидания. Спустя пять лет приписала с обратной стороны стихи.

В тот день мы с Максом пошли в кино. Я по обыкновению убежала из дому, чтобы родители не знали, что я встречаюсь с парнем, с которым мне нельзя было встречаться. Процеловавшись почти весь сеанс, за 10 минут до окончания фильма мы убежали из кинотеатра под покровом темноты. Хотя все время Макс следил, чтобы мы долго не оставались наедине, теперь он сам пригласил меня к себе в коммуналку.

— Когда ты сделаешь меня своей? — все время спрашивала его, но Макс отшучивался: «Вот закончишь школу, поженимся, и когда я сниму с тебя белое длинное платье и белоснежную фату, тогда, Соня, и будем мы с тобой по—настоящему вместе».

Но мне кажется, что в тот вечер Макс все же хотел нарушить свои планы. И я не была против. Его глаза просили прощения даже в то мгновение, когда он целовал меня так, как никогда до этого не позволял себе.

— Девочка моя, ты разрешишь мне любить тебя сегодня по—настоящему? — раздевая, шептал Макс.

— Ты же знаешь, что да, — радовалась я, ведь, наконец, что-то серьезное, существенное, а не сладкие поцелуи с привкусом жвачки.

— Не бойся меня, — шептал Макс. — Я сделаю это легко и медленно, тебе будет приятно. Возможно, не сразу.

Это был старый потертый диван, правда, с новым красивым бельем. Но когда он уложил меня на этот диван и начал целовать, он показался мне райским ложем.

Макс был взрослым сильным мужчиной, а я худющей десятиклассницей. Вспоминая все это, меня накрывало горячей волной. Но тогда к Максу пришли какие-то двое, что-то громко ему говорили. Он вернулся, но только затем, чтобы одеть меня, как куклу, и сказать: «Прости». Действительно, колдовство было разрушено. Макс провел меня домой. Мы шли и молчали. Что-то было в этом холодное и прощальное. Он довел меня до самой двери, ласково погладил по голове и посмотрел в печальные глаза. Он что-то хотел сказать, но не сказал. Улыбнулся и ушел. УШЕЛ. Если бы мне тогда знать, что навсегда, я бы уцепилась в его одежду и не отпустила. Но я тогда не знала, что больше его никогда не увижу. Я просто долго смотрела ему вслед.

Макса убили. Как мне потом сообщил отец, за какие-то там разборки бандитские. Мне не было важно за что. Просто его не стало. И весь мой радужный мир разрушился.

Я, как зомби, доучилась год в школе, после чего поступила в педагогический. Родители думали, что смена обстановки улучшит мое состояние и я забуду Макса. Но я до сих пор помню каждый день, каждый час, каждую минуту, проведенную с ним.

Институт действительно меня изменил. Будучи старостой, развернула такую самодеятельность, что не замечала вокруг ничего. Мне была необходима именно такая бурная жизнь, в которой могла тонуть, чтобы не оставалось ни секундочки на воспоминания. Все курсы, которые проходили в стенах института, я посещала. Денег родители никогда не жалели, поэтому пошла даже на бальные танцы, год позанималась. Между двумя иностранными — поход в бассейн. По кинотеатрам и театрам с подругами бегали, как дикие козы. С квартиры, которую меня заставили снять родители (мама посетила общежитие и с валидолом под языком покинула его), выходила в шесть утра, а возвращалась — в одиннадцать вечера.

Я знала, что красивая, поэтому кавалеров было много. Но всех их держала на дистанции. Один провожал к институту, второй домой, с третьим в кино, четвертый — серенады под окном пел. Но ночами мне все равно снился Макс…