8-й день недели

Дальний

Хэллоуин в шикарном особняке заканчивается кровавым побоищем, обильно усеянным мистическими знаками. Следователь полиции Марченко обнаруживает артефакты, не вписывающиеся в общую картину случившегося. Однако раскрыть загадку не удаётся.Со временем трагедия совсем выветрилась из памяти и всё пошло своим чередом. Но прошлое вернулось, причём шагнуло в жизнь самого Марченко. Обнаружен труп, а следы явно указывают на резню, устроенную на праздновании Хэллоуина. Находится свидетель…

Пролог. Afterparty

В 02:21 на телефон диспетчера системы обеспечения вызова экстренных оперативных служб 112 поступил звонок о пожаре. Горел дом на Рублевском шоссе.

Дежурная следственно-оперативная группа приехала на место чп через пятнадцать минут после прибытия пожарных расчётов.

Следователь, капитан полиции Марченко, зябко поёжился и поднял воротник куртки. Пасмурное первоноябрьское утро обещало мало чего хорошего. Ещё оно предвещало скорый холодный дождь. Порывы стылого ветра то тут, то там поднимали рои опавших листьев. Над остатками некогда величественно строения, словно стая ворон над бездыханным телом, вздымался едкий черный дым. Теперь руины ожидает снос при помощи манипулятора.

— Чёртов дом сгорел быстрее, чем мы успели потушить, — голос прозвучал устало и отрешённо.

Марченко посмотрел на подошедшего, седовласого невысокого мужчину лет пятидесяти.

Тот достал пачку «Петра» и предложил угостить сигаретой, но Марченко отрицательно покачал головой.

— Михаил Васильевич. — Мужчина протянул руку для рукопожатия. — Я тут главный среди пожарных.

— Александр Дмитриевич Марченко, следователь. — Марченко пожал руку собеседника, неожиданно оказавшуюся довольно крепкой. — Выходит, так сказать, дом сам себя потушил. Помог вам.

— За двадцать пять лет службы такое вижу впервые. — Михаил Васильевич глубоко затянулся и на мгновение задержал дыхание, успокаивая нервы. Затем шумно выдохнул. — Много чего повидал, но такое…

Марченко нахмурился.

— Считаете, что дом подожгли умышленно?

Пожарный задумался. Ситуация не из рядовых.

— Похоже на то. Но даже если предположить, что подпаливали одновременно в разных местах, то даже так всё произошло слишком стремительно. Словно и стены заранее пропитали легковоспламеняющейся жидкостью.

Осторожно, стараясь не обжечься там, где было ещё горячо, и обходя лужи воды с пеной, оставленные пожарными расчётами, Марченко пробирался среди дымящихся развалин. Его не остановили ни запрет Михаила Васильевича, опасавшегося обрушения перекрытий, ни собственное чувство самосохранения, настойчиво шепчущее воздержаться от прогулки по свежесгоревшему особняку. Профессиональная интуиция же толкала вперёд.

Пожарные, облачённые в боевую одежду, тем временем деловито сворачивали рукава. Поодаль застыли несколько карет скорой помощи с включенными проблесковыми маячками. Медики сбились в кучку и курили, перетаптываясь с ноги на ногу.

Спасать здесь разве что души.

Марченко ухмыльнулся невесёлой мысли и тут же оступился на обломке кирпича, вывихнув щиколотку.

Бл… ть! Этого только не хватало…

Осторожно потёр ноющее место и, прихрамывая, двинулся дальше. По обеим сторонам залитой грязью аллеи располагался розарий, теперь уже полурастоптанный. Ещё дальше — фонтан с ярусной подачей воды. Некогда прекрасный, сейчас перепачканный сажей и копотью. А всё ещё торчащие из чаши водозаборные шланги пожарных машин делали несчастный фонтан больше похожим на гигантскую медузу. Крупные капли пота заливали глаза, мешая смотреть. От исходящей от пепелища жары Марченко давно и безальтернативно вспотел, однако снять куртку не решился. Мало ли что, лишний слой одежды может защитить при контакте с горячей поверхностью.

Из развалин то и дело доносилось приглушённое шипение и какое-то странное уханье, напоминавшее голос совы и бросавшее в дрожь.

Дойдя до большой лужи, полицейский остановился. Ему вдруг захотелось всё бросить и написать рапорт об увольнении. Пока не поздно. Впереди раскрытой пастью зияла чёрная дыра, ранее служившая главным входом в особняк. На пороге лежало обгоревшее тело, предположительно принадлежащее женщине. Немного помедлив, он перешагнул через лужу и приблизился. Носовой платок хоть и защищал от остатков перегретого пара и неприятного запаха, но не сильно.

Марченко склонился над обугленными останками и инстинктивно перекрестился. Не то, чтобы он глубоко верующий. Скорее, нет. То есть, когда как. Когда припрёт…

Руки жертвы вскинуты к голове, словно та пыталась защитить лицо от огня. Длинные волосы. Вернее, то, что от них осталось. Одежда — судя по всему, карнавальный костюм женщины-кошки.

Вчера было 31 октября…

— Александр Дмитриевич, наденьте хотя бы каску!

Присутствие ещё одного живого человека разбавляло печальную картину и радовало. Однако следователь отмахнулся от семенящего к нему молодого оперуполномоченного Гены Трумана, добродушного здоровяка ростом под два метра.

— Спасибо, Гена. Лучше бы раздел какого-нить пожарника моей комплекции и притаранил евошный костюм. Толку было бы гораздо больше.

— Всё шуточки шутите, товарищ капитан, — Гена обиженно надул щёки и опустил протянутую руку с защитной каской.

— Нет, на самом деле, смотри сколько их теперь без дела шлындает? Отвёл в сторонку одного, прессанул и раздел. — Марченко подмигнул раздосадованному Гене и повернулся, намереваясь войти в дом.

В подобные острые моменты всегда просыпается неуместное желание юморить. Как реакция организма на стресс.

Однако Гена повертел каской и решительно нахлобучил на голову.

— Я с вами, Сан Дмитрич, — заявил он безапелляционным тоном.

Марченко замер.

— У тебя ещё нет жены и детей, Гена. Поэтому твоей драгоценной жизнью рисковать не будем. Ступай, работай с хозяевами и очевидцами.

— Но… — тот был явно недоволен таким поворотом событий, но Марченко перебил:

— Это приказ.

Затем театрально набрал полные лёгкие воздуха и, закрыв нос рукой, шагнул за порог.

За спиной раздалось недовольное бурчание:

— У вас тоже нет семьи и детей, Сан Дмитрич.

Внутри царил полумрак от продуктов горения, разбавляемый светом, пробивающимся через большие оконные проёмы. Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила вздрогнуть:

Дом меня пригласил.

И правда, при таких пожарах строения остывают по нескольку дней. Не то, чтобы зайти, а вообще приблизиться невозможно. Остатки некогда роскошной обстановки хрустели и мешались под ногами. Вспомнив предостережение Михаила Васильевича, Марченко внимательно осмотрел потолочное перекрытие. Почерневшее, оно выглядело крепким и ничем не выказывало готовность обрушиться на голову. Тем не менее, начали одолевать неприятные мысли.

Гена прав. У меня нет жены и детей. Нет наследников. А что, если я отсюда живым уже не…

В свои двадцать семь он так и не создал «ячейку общества». Хотя многие коллеги уже женаты и имеют двоих, а то и троих детей.

Работа отнимает много времени? Да, это правда. Я люблю свою работу. Хотя некоторые говорят, что работу следователя любить невозможно. И уделяю ей слишком много времени за пределами рабочего дня. Почему? Ну просто не всегда успеваю… а, чёрт. На самом деле это не более чем попытка убежать от самого себя, от боли прошлого.

В недрах потолка громко хрустнуло, отчего волосы на голове зашевелились.

А захочет ли дом выпустить?

Марченко чуть ли не физическим усилием отстранился от липких щупальцев страха и сделал ещё шаг… и замер, внимательно разглядывая предмет, лежащий под ногами. Тускло поблёскивавший в немощном свете окна, он явно диссонировал с окружающей обстановкой. Полицейский склонился над находкой, вытащил телефон и сделал несколько снимков. Затем, через платок, чтобы не оставлять отпечатков, поднял вещдок и внимательно рассмотрел.

Им оказался небольшой золотой кулон на цепочке из аналогичного благородного металла. Последняя разорвана, половинки покачиваются в такт колебаниям ладони. В остальном украшение не пострадало.

Весьма странно. Словно ювелирку подбросили минуту назад…

Чья-то тень проскользнула совсем рядом. Рука автоматически потянулась к кобуре, но взгляд успел зафиксировать отсутствие посторонних.

Показалось.

Повинуясь инстинкту самосохранения, кисть ещё несколько секунд лежала на рукояти табельного «макарова», а тело находилось в готовности отреагировать на любое нападение.

Но никого поблизости не было. Во всяком случае, живого. В едкой атмосфере помещения стоял лишь шёпот поверженного пожара.

Кулон выглядел странно и даже зловеще. Чего-либо подобного Марченко прежде не видел.

Змея держит в широко раскрытой пасти солнце.

Мастерски выполненный, с филигранной, прецизионной точностью, делающей и тварь, и небесное светило почти живыми.

Сейчас она его проглотит…

Кулон следовало вернуть на место. Строго говоря, полицейский вообще не имел права к нему прикасаться без присутствия понятых. Но кто же их пустит в этот, представляющий опасность, дом? Да никто в здравом уме сюда не попрётся. Разве что Марченко… да и тот уже начал жалеть о содеянном.

Нахрена я сюда попёрся?

Пот застил глаза. Куртка, которую можно уже выжимать, противно прилипла к телу. Кобура с «макаровым» нагрелась и казалось, что вот-вот, и расплавленный металл потечёт в карман брюк. Это хорошо, если только в карман…

Впереди, чуть поодаль, лежало что-то бесформенное. Черный, обгоревшего цвета, предмет сильно напоминал ещё одну жертву случившегося.

Золушка, мать её…

Наверняка его тут бы и стошнило, но увиденное заставило мгновенно обо всём забыть. Ещё не веря своим глазам, Марченко проморгался. Однако обстановка, расплывающаяся в едком задымлённом воздухе, не изменилась. Обойдя труп Золушки, он снова потянулся за телефоном. На шее останков девушки покоился точно такой же золотой кулон, увиденный ранее: змея схватила солнце и готова его проглотить.

Прям как «Краденое солнце» Чуковского.

По телу пробежал холодок.

Сверху послышался приглушённый свист. Полицейский напрягся, пытаясь определить его природу. Нахлынуло ощущение беззащитности и одиночества в враждебном мире огромного особняка.

Я — Иона во чреве китовом.

Странный звук не прекращался. В нём постепенно различались членораздельные звуки, напоминающие человеческую речь. Внешняя мёртвость дома оказалась всего лишь ширмой. Медленно, стараясь издавать как меньше шума, Марченко двинулся к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Но куски штукатурки, полусгоревшие куски дерева и разбитое стекло предательски хрустели на мраморе под ногами.

Первая ступенька, вторая, третья…

Спасите… спасите меня…

Теперь шёпот звучал совершенно явственно.

Спасите… мне холодно…

Марченко вытащил оружие и дослал патрон в патронник.

Четвёртая, пятая, шестая…

Холодно…

Дрожащей рукой взвел курок и снял «макаров» с предохранителя.

Шшшшшш….

Словам вторил звук трескающегося бетона и деформируемого металла.

По мёртвому телу дома пробежали послесмертные судороги.

— Эй, есть кто живой?

И не узнал собственного голоса. Вместо ясного вопроса вышел булькающий хрип.

— Эй, здесь есть живые? Это полиция! — На сей раз получилось гораздо лучше.

Но в ответ установилась гробовая тишина. Даже странный шёпот пропал. Преодолев второй лестничный пролёт, Марченко поднялся на второй этаж. И обомлел, опуская пистолет. В следующее мгновение откуда-то из недр организма накатила волна тошноты, и он перегнулся через чудом уцелевшие перила, опустошая желудок. На площадке и простиравшемся далее коридоре лежали несколько тел в ещё дымящихся одеждах. Мозг автоматически принялся анализировать обстановку в попытке воссоздания картины произошедшего.

Фиона, вурдалак, оборотень, фея…

На шее у всех — уже знакомые кулоны.

Позы тел предполагают борьбу. С пожаром или с…

Череп одного из тел, ведьмы, с одной стороны сильно повреждён.

Неподалёку валялся металлический подсвечник. Оказавшийся довольно увесистым, он был сильно погнут с одной стороны. Причем характер повреждения вызван, скорее ударом, нежели соприкосновением с открытым огнём или просто падением с высоты.

Марченко приложил его к повреждённой части черепа ведьмы.

Окончательное слово за экспертом, но по мне, так канделябр погнули о голову именно этой дамы.

И на всякий случай сделал снимок.

По мере продвижения по коридору ничего интересного не встретилось. Вот чадящая библиотека: груды бумажного пепла вздымаются ветром и гуляют меж углей полок. В углу несгораемый шкаф с отслоившейся краской. Заперт. Дальше рабочий кабинет: около окна застыла большая столешница на подломившихся ножках. Рядом остов упавшей лампы с рассыпанными вокруг осколками зелёного абажура.

Когда-то подобные лампы были в почёте, а сейчас это винтаж.

Некогда строгая обстановка оказалась бессильной перед всепожирающей властью огня.

Следующая комната в прошлой жизни являлась санузлом. Или, точнее, шикарным джакузи: прямо посередине помещения высится почерневшая и потрескавшаяся огромная гидромассажная ванна. Плитка на стенах изображает резвящихся в морских волнах дельфинов.

Странное дело, то ли воздух в доме очистился, или Марченко, надышавшись, привык к гари, но когда он убрал платок от лица, то с удовлетворением обнаружил, что вполне может обходиться без сковывающего движения куска материи.

Но пахло всё равно не айс.

Последний дверной проём оказался самым большим и, судя по всему, скрывал гостиную. Полусгоревшие двойные двери перегораживали вход, поэтому мешающие обломки пришлось пнуть ногой. Взору открылась интересная картина. Скорее всего, именно здесь находился эпицентр вечеринки. Повсюду валялась разбитая посуда вперемешку с остатками роскошной мебели. И тела. Наличие на каждом золотого кулона теперь не удивляло.

Это не совпадение, а нить закономерности.

Марченко потянулся за телефоном и принялся за мрачный фотосет, запечатлевая каждого погибшего.

Закончив со снимками, полицейский приблизился к стоящему в углу странному изваянию — женщине, облачённой в старинную одежду и прикрывающей лицо руками.

Не смогла вынести зрелища, здесь творящегося?

Грязно-чёрного цвета, вся в копоти, фигура, тем не менее, приковывала взгляд и источала харизму. Если так можно выразиться. Вместе с постаментом немного выше самого Марченко, рост которого составлял 185 сантиметров.

На пьедестале едва различимая надпись, ставшая читабельной после оттирания платком: Ferrabezzo, 1924

Слово — фамилия скульптора. Вероятно, итальянца. 1924 — год создания.

Щёлк. Карточка статуи отправилась на microSD карту памяти телефона, в компанию гостей вечеринки.

В какой-то момент мозг, перегруженный большим объёмом неподдающейся логическому объяснению информации, перестал сопротивляться и сдался. На место пульсирующего адреналина и возбуждения явились оцепенение с жаждой. Сильно хотелось пить. Очень сильно. Марченко уже потерял счёт времени, прошедшего с момента, когда он ступил за порог. Одежда — сырая от пота. Телефон в руке — обжигающе горячий.

Пора отсюда валить. Иначе снова стошнит… Или сойду с ума… свихнусь и превращусь… в этого… одного из них, с кулоном на шее.

Он вяло помахал рукой на прощание изваянию

Пока, крошка!

и уже в дверях остановился, решив напоследок окинуть гостиную финальным взглядом, как

Нихрена себе! Как ЭТО я не заметил?

Неестественность зрелища выпирала наружу и почти кричала, но затуманенное внимание отравленного испарениями организма перестало реагировать на окружающую обстановку.

В кирпичную кладку наполовину вогнан кинжал с чёрной рукояткой.

Марченко напряг слабеющий мозг, пытаясь осознать увиденное.

Человек инстинктивно всаживает нож на уровне глаз. Значит тот, кто это сделал, примерно одного со мной роста.

Взявшись за рукоять через вконец измученный носовой платок, сжал кисть покрепче и… ничего. Как и следовало ожидать, кинжал не сдвинулся ни на йоту.

Кто бы мог это сделать? Причем, судя по входному отверстию в стене, с первого удара!

Скорее из любопытства, осторожно прикоснулся к обоюдоострому лезвию двумя пальцами, и тотчас на обоих выступила кровь.

Немыслимая заточка!

Особняк снова вздрогнул и затрещал по швам.

Желание жить давно перестало толкать к выходу, и, невозмутимо слизнув кровь, в зомбо-состоянии полицейский, в который уж раз, полез в карман за трубой. Но сделать снимок не получилось: проиграв прощальную мелодию, телефон впал в анабиоз.

Чёрт!

Ругнувшись с досады, Марченко швырнул платок на пол и направился к выходу.

Холодный ноябрьский ветер с шумом ворвался в измученные анти-воздухом лёгкие и едва не разорвал. Отдышаться, как и надышаться, никак не получалось. Поэтому он просто опустился на грязную плитку дорожки и, не обращая внимания на дождь, тихо радовался тому, что выбрался целым и невредимым.

Тело у входа успели положить на носилки и благоразумно накрыть.

Окружённый несколькими людьми в штатском, судмедэксперт из группы Марченко выглядел подавленно и даже обескураженно.

Один из «людей в чёрном», широкоплечий мужчина лет сорока, отделился от компании и зашагал в направлении отдыхающего полицейского.

— Александр Дмитриевич?

Марченко, утирая остатки пота с лица, поздоровался.

— Угадали. Ты, значит, у них главный.

— Евгений Васильевич. — И продемонстрировал раскрытое служебное удостоверение Федеральной Службы Безопасности. — Вижу, вы только с парилки.

— Типа того. — Марченко натянуто улыбнулся. После увиденного шутить хотелось меньше всего. Хотелось холодненькой, хрустнуть солёным огурцом и послать всё к едрене фене.

Ещё вас, родимых, гэбэшников здесь не хватало.

— Да, жарковато здесь. Во всех смыслах. — Евгений Васильевич, оглядевшись по сторонам, перешёл на заговорщический тон. — Давайте отойдём в сторонку.

— Я не против. Лишь бы не обратно в особняк, — согласился Марченко.

В этот момент один из фсбшников повернулся к ним.

— Евгений… — однако собеседник Марченко отмахнулся, приказывая оставить обоих в покое.

— Так понимаю, Евгений Васильевич, вы хотите сообщить мне сведения государственной важности? — прервал паузу Марченко, когда они остановились возле сиротливо выглядевшей беседки. Он уже чувствовал, что появление группы одинаково одетых мужчин с холодным умом и горячим сердцем внесёт коррективы в расследование. И даже догадывался, какие именно.

От Евгения Васильевича не ускользнул сарказм в голосе собеседника. Однако чекист лишь скривил губы и снова обрёл невозмутимое выражение лица.

— Совершенно верно, Александр Дмитриевич. Вам как руководителю следственной группы я уполномочен сообщить, что данным происшествием будет заниматься Федеральная Служба Безопасности. Сами понимаете, это… скажем так… нерядовой случай возгорания. А также учитывая личность владельца дома… Уже сформирована специализированная оперативная группа… собственно, сейчас вы её и видели.

— Ага. Видел. — Марченко расслабленно смотрел на фруктовый сад, уже абстрагировавшись от ситуации. И молчал.

А что я могу сделать?

Евгений Васильевич сощурился, проследив за его взглядом. Однако ничего интереснее, кроме раскинувшегося впереди фруктового сада и расположенной за ним конюшни, увидеть не мог. Однако почувствовал лёгкое беспокойство из-за непредсказуемого поведения полицейского. Непосредственность того обескураживала. Откуда чекисту знать, что Марченко просто находится в состоянии повышенного желания послать всё и всех на три весёлых буквы.

— Приказ о вашем отстранении от расследования находится…

Но ему не дали закончить:

— Желаю удачи и поскорее поставить в этом деле жирную точку.

Евгений Васильевич несколько секунд наблюдал за удалявшейся спиной следователя, затем спохватился:

— Александр Дмитриевич!

Тот остановился и обернулся к спешившему фсбшнику.

— Александр Дмитриевич, совсем забыл… а что вы увидели в доме?

Но напускное безразличие прозвучало излишне фальшиво.

Марченко внутренне напрягся, однако внешне оставался спокойным и невозмутимым.

Вот козёл. Как-будто что-то знает.

— Да много чего. — Он пожал плечами. — Руины, угли, пепел.

Евгений Васильевич, однако, не сводил пытливого взгляда.

— И всё?

— Всё. Дальше входа пройти не удалось. — И добавил, как само собой разумеющееся. — Слишком жарко и опасно.

По лицу чекиста проскользнула тень разочарования.

— Ну чтож… в таком случае не смею вас задерживать. Ах… да, Александр Дмитриевич! — Фсбшник просиял. — Пустая формальность, но всё же… вам нужно написать рапорт.

Марченко напрягся. Собеседник имел странный способ общения «забыл-вспомнил».

— Какой рапорт?

Евгений Васильевич приблизился и слегка наклонился.

— Скажем так: рапорт об увиденном. Всё, замеченное внутри, надо описать. — Он виновато вздохнул. — Я понимаю, мои слова на первый взгляд кажутся пущей бессмыслицей. Но это крайне важно для нас. Ведь вы первый, кто вошёл в дом.

Возражать не имело смысла и Марченко согласился.

— Окей. Сделаем.

Сходите туда и опишите то, что я увидел, сами! Фсбшники, блин…

Евгений Васильевич подождал, пока следователь отойдёт на достаточное расстояние, затем достал телефон и набрал номер.

— Михаил Германович, это Попов. Утро доброе. — Затем спохватился. — Хотя, какое оно доброе.

— Попов, давай ближе к теме. У меня сейчас оперативка. — Голос в трубке явно не был намерен затягивать разговор. — Что у тебя?

Евгений Васильевич недовольно поморщился, одновременно удовлетворённый тем, что непосредственный начальник не имеет возможности его лицезреть.

— Михаил Германович, докладываю. Тут руководитель следственной группы шустрым оказался, и успел побывать в доме Быстровых до нашего приезда. Правда, не совсем понятно, как ему это удалось. Потому что ближе десяти метров к строению подойти невозможно: жар адский!

— Действительно, странно. — Согласился собеседник в трубке. — А ты уверен, что это имело место быть?

— Абсолютно. — Евгений Васильевич нисколько не сомневался. — Сам наблюдал его выходящим из дома.

— Ладно. Допустим. Что он видел? — голос Михаила Германовича резко посуровел.

— Утверждает, что ровным счётом ничего. — Продолжил Евгений Васильевич. — Мол, было слишком жарко и ему пришлось вернуться.

— Это хорошая новость, — напряжение в голосе Михаила Германовича быстро спало.

— Но… — Евгений Васильевич замялся, не желая продолжать. Однако понимал, что смолчать не имеет права.

— Что «но»? — Собеседник рявкнул привычным тоном. — Попов, не тяни кота за хвост. Ты же знаешь, что я этого не люблю!

Евгений Васильевич вздохнул и продолжил:

— Со слов членов группы, например, судмедэксперта, этот опер пробыл в доме не менее получаса.

— Я понял, к чему ты клонишь. — Михаил Германович явно раздосадовался. — Надеюсь, он уже отстранён?

— Разумеется. — Поспешил ответить Евгений Васильевич, зябко поёжившись и поднимая воротник плаща. — И напишет рапорт.

— Хорошо. Тела кто-то видел?

— Только одно тело, у входа. Пока не опознано. И его успел обследовать судмедэксперт. Но мы с ним обязательно проведём профилактическую беседу, — заверил Евгений Васильевич.

— Вы уж проведите, проведите. И с опером пообщайтесь. Чтоб не болтал лишнего. Я на вас надеюсь.

— Всё будет в порядке, Михаил Германович. Если понадобится, мы их отправим по состоянию здоровья на заслуженный отдых.

Евгений Васильевич нажал на кнопку выключения разговора и ещё несколько секунд задумчиво смотрел вперёд, казалось, не замечая ничего вокруг. Капли дождя, словно слёзы, стекали по чисто бритым щекам.

Марченко, проходя мимо судмедэксперта, немного замедлил шаг.

Сказать об отстранении или нет? А, чёрт…

— Сань.

Сначала полицейскому показалось, что ослышался: настолько тихо прозвучал голос. Почти шёпотом. Он вопросительно посмотрел на медика.

— Валер, ты чё?

Однако тот знаком попросил тишины и продолжил, ещё сильнее убавив тон:

— Сань, сделай вид, что завязываешь шнурок. И, Бога ради, не смотри на меня.

Марченко повиновался.

— Чё случилось? — и сам перешёл на шёпот.

— Слушай, тут такое дело, — судмедэксперт отвернулся и явно не находил себе места, — не знаю, с чего начать.

— Начни с начала. — Процедил сквозь зубы Марченко, понимая, что сидеть и делать вид, будто завязываешь шнурок, до бесконечности невозможно. Скоро это привлечёт внимание. — У тебя десять секунд!

— То, что скажу, не лезет ни в какие ворота, Сань. — Медик облизнул пересохшие губы. — Ты посчитаешь меня идиотом.

Дрожащий, растерянный голос и вправду говорил, что стряслось нечто неординарное.

— Я посчитаю тебя идиотом, — зашипел Марченко, — если ты и дальше продолжишь держать меня в этой позе.

— Меня убедительно попросили держать язык за зубами… — Судмедэксперт мельком глянул в сторону людей в штатском. Всецело занятые собой, те не обращали на них внимания. — Ты понимаешь, если что, буду отрицать всё, что сейчас тебе сказал?

Марченко начал терять терпение.

— Валера, я не идиот и всё прекрасно понимаю!

Не тяни резину, Айболит.

— Ладно! — Выпалил, собравшись с духом, медик. — Готов поклясться дипломом, что молодая женщина, тело которой обнаружено у входа, умерла как минимум за три месяца до того, как сгорела!