Фреска судьбы

Антон Грановский, 2011

Открытие, к которому профессор Тихомиров пришел после двух лет упорной работы, обещало стать сенсацией – он наконец-то догадался, почему были уничтожены фрески Андрея Рублева, когда-то украшавшие Спасский собор Андроникова монастыря. Ученый предвкушал, как его книга произведет эффект разорвавшейся бомбы, но чувствовал, что ввязался в рискованное дело, угрожающее его жизни. И предчувствие не обмануло – Тихомирова убили, а рукопись его книги исчезла… Незадолго до смерти историк сумел передать призыв о помощи и оставить три подсказки, которые помогут раскрыть тайну. Они попали в руки журналистки Марго Ленской и дьякона Андрея Берсенева. Увлекшись загадкой профессора, они вскоре поняли: речь идет об артефакте, который может перевернуть всю историю человечества…

5. Великолепная четверка

1919 год, октябрь

Для заштатного городка с населением в двадцать тысяч человек шинок был не таким уж и скверным. Можно даже сказать — роскошным. Большой зал на двадцать с лишним столиков, сколоченных из прочных дубовых досок, такая же прочная высокая дубовая стойка, из-за которой выглядывала напомаженная, щекастая голова хозяина — маленького, юркого человечка в белой рубашке и шелковой, видавшей виды жилетке.

Шинок шумел многоголосым хором, дымил дюжиной прокопченных махрой мужских глоток. Дым из редких папирос и наспех свернутых самокруток нависал над столами мохнатыми шубами, а душный, спертый воздух шинка пьянил не хуже горилки.

В прошитом пьяными голосами тумане, подобно юрким подручным сатаны, сновали половые, держа на растопыренных пальцах подносы с выпивкой и закуской. Где-то за завесой дыма надсадно пиликала скрипка. На сцене, сколоченной из свежих сосновых досок, выступала заезжая знаменитость — певица Жозефина, больше известная как Евдокия Васина.

Публика состояла в основном из мужчин. Часть из них была одета в черные мундиры — форму бойцов армии батьки Махно, другая часть — в пиджаки, сюртуки, поддевки, меховые жилеты, в общем — в то, что бог послал. Роднила всех лишь хрустящая кожа портупей с болтающимися на бедрах кобурами.

В самом неприметном углу шинка, за столом, сидел черноволосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти, худощавый, но с широкими плечами и мускулистой шеей. Щеки мужчины покрывала густейшая щетина. Черные усы потеряли былую ухоженность, но позорно обвиснуть не успели и все еще не без некоторой лихости топорщились в стороны. Взгляд у мужчины был мутноватый, общее выражение лица — флегматично-философическое. Одет черноусый был в светлое, сильно заношенное летнее пальто, в вороте которого виднелась белая, несвежая рубашка.

На столе перед ним стояла тарелка с ветчиной и вялым соленым огурцом, а рядом — наполовину пустой штоф самогонки. Чуть в стороне лежала светлая фетровая шляпа с мятыми широкими полями.

Мужчина не смотрел ни по сторонам, ни на сцену. Время от времени он флегматично наливал самогонку в кружку, выпивал и, крякнув, так же флегматично закусывал соленым огурцом. Казалось, мужчина был глубоко безучастным ко всему происходящему.

Взяв последнюю, высокую ноту, певица опустила голову и театрально скрестила руки на груди, обхватив пальцами худенькие плечи. Раздались редкие хлопки, выкрики «браво, Жозефина!». В этот момент двери шинка распахнулись, и на пороге, удивленно вглядываясь в махорочный туман, застыл молодой человек.

Внешность у молодого человека была совсем не подходящая для подобного места. Черный пиджачок, белая чистая косоворотка. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок, на голове — гимназическая фуражка. По всему видать — бывший гимназист или что-нибудь в этом роде.

Молодой человек обвел зал любопытствующим взглядом, заметил свободное место и решительно к нему направился.

— Вы позволите? — вежливо осведомился он у черноусого.

Черноусый без всякого интереса скользнул взглядом по лицу юноши и едва заметно пожал плечами, как бы говоря: «Делайте как хотите, мне плевать». Расценив это как согласие, юноша сел, скрипнув расшатанным стулом. Несколько секунд он рассматривал черноусого, затем отвел глаза и начал с интересом оглядывать публику. Судя по всему, все это было ему в новинку.

Половой, рыжеволосый парень с тощим лицом, остановился перед столиком юноши и вежливо осведомился:

— Чего изволите?

— Мне… м-м… — Юноша задумчиво наморщил лоб. — А что у вас есть?

— Солянка, щи, котлеты по-киевски… — начал перечислять половой.

— Дайте солянку, — прервал его юноша. — И котлету. И еще… — Тут щеки молодого человека покрылись легким румянцем, и он бросил быстрый взгляд в сторону черноусого. — Самогонки, пожалуйста. Сто грамм.

Половой понимающе улыбнулся, кивнул, споро развернулся на каблучках и удалился.

Юноша продолжил изучение обстановки шинка. Между тем конферансье, одним прыжком вскочивший на струганую сцену, зычно объявил:

— Дамы и господа, к вашим услугам — кумир молодых девушек и престарелых дам! Отважный идальго итальянских и испанских предгорий, господин Петруччио Браккато собственной персоной! Встречайте!

Выдав этот высокопарный бред, конферансье, уставившись в зал и растянув губы в улыбку, энергично захлопал в ладоши.

Черноусый мужчина медленно поднялся из-за стола. Нахлобучил фетровую шляпу на голову и небрежным жестом сбросил с плеч пальто. Под пальто у него оказалась расшитая золотом белая кружевная рубашка, которая (несмотря на несколько потрепанный вид) все еще выглядела нарядной. Тонкая талия черноусого была обмотана широким черным поясом, за которым торчали белые костяные рукоятки ножей. Мужчина вышел из-за стола и неторопливой походкой направился к сцене.

Скрипочка заиграла туш.

Черноусый взошел на сосновый настил, провел рукой по деревянной доске, прибитой к задней стенке сцены, потом отошел на максимальное расстояние от нее и объявил хрипловатым, сочным баритоном:

— Кладу ножи на два вершка друг от друга!

Тут идальго чуть-чуть двинул правой рукой, и два ножа со свистом впились в деревянную доску.

Конферансье подбежал к доске, достал из кармана линейку и отмерил расстояние между ножами.

— Аккурат два вершка! — радостно сообщил он публике.

— Силен! Молодец! Метко бьет! — одобрила публика, наградив артиста редкими хлопками.

Конферансье выдернул из доски ножи и засеменил с ними к черноусому. Тот небрежно взял ножи, повернулся к доске спиной и объявил:

— Латинский крест!

Затем принял устойчивую позу, сосредоточился и метнул через плечо один за другим четыре ножа. Вонзившись в доску, ножи образовали правильный четырехугольник. Черноусый мельком обернулся, одобрительно сам себе кивнул, затем снова отвернулся от доски, пошевелил плечами и сказал:

— Il morso di un serpente! Укус змеи. В центр композиции!

Еще один нож, весело свистнув, вонзился в доску.

Конферансье сделал широкий жест рукой и крикнул:

— Изволите видеть, граждане господа, аккурат посередке! Следующая часть нашей программы — аттракцион «Испытай судьбу»! Господин Браккато желает повторить подвиг Вильгельма Телля! Желающего испытать судьбу прошу подняться на сцену!

Публика зашумела.

— Нет желающих! Нет таковых! Ищи дураков!

— Е-есть желающий! — сипло проревело из тумана.

От одного из столиков отлепился рослый мужчина с красной мордой. Одет он был в сильно заношенный мундир державной варты с оторванными знаками отличия.

— Я! — громко и пьяно проговорил мужчина. — Желаю испытать судьбу!

Красномордый тяжело взобрался на сцену и остановился перед метателем ножей.

— Полагаюсь на вас, господин идальго, — сказал он, сверля артиста налитыми кровью глазами. И тихо добавил: — Предупреждаю сразу, мусью, промажешь — мои ребята с тебя шкуру спустят.

— Молодец, Белаш! Давай! Не робей! — поддержала красномордого публика.

Красномордый глумливо раскланялся, затем отошел к доске, снял папаху, и конферансье, подобострастно суетясь, положил ему на голову большое желтое яблоко.

Идальго встал на краю сцены и вынул из-за пояса нож. Скрипочка заиграла тревожную мелодию, и публика, ожидая острых ощущений, притихла. Из тумана влажно поблескивали десятки выжидающих глаз.

— Скоро там? — крикнул, ухмыляясь, красномордый. — Или передумали, господин Бракка…

В воздухе свистнуло, блеснуло, и пронзенное ножом яблоко со стуком упало на дощатый пол.

— Браво! — крикнули из зала. — Ай да идальго! Метко бьет, стервец! Аккурат в яблочко!

Красномордый потрогал голову, посмотрел на расколотое яблоко. Щека его дважды дернулась, рот приоткрылся. Он сглотнул слюну, повернулся к метателю ножей и хрипло, с напускной веселостью произнес:

— Ну что, господин идальго, выходит, судьба ко мне благосклонна. Идемте выпьем по стаканчику первача. Я угощаю.

Артист нахмурился и отрицательно мотнул головой. Красномордый ухмыльнулся:

— Бросьте, идальго. Моя жизнь была в ваших руках. Теперь мы с вами почти что родственники. Извольте пройти за мой столик, если не хотите, чтоб я затаил на вас обиду.

Артист подумал, пожал плечами, повернулся и стал неторопливо спускаться по ступенькам. Красномордый двинулся за ним. Он чуть-чуть посторонился, давая пройти поднимающейся на сцену Жозефине, а когда она прошла, шлепнул ее по ягодице и со смехом проговорил:

— А ну, братва, какие тут любители персиков — налетай!

Шутка была встречена грубым хохотом и непристойными выкриками. Несколько секунд Жозефина в упор смотрела на красномордого, затем, ни слова не говоря, размахнулась и влепила ему звонкую пощечину.

Изумленная физиономия красномордого стала похожа цветом на вареную свеклу.

— Мне? — хрипло и гневно проговорил он, выкатывая на певицу красные, мутные глаза. — По роже? Ординарцу батьки по роже? Да я тебя… — Он схватил девушку за руку и рывком притянул к себе.

Жозефина вскрикнула и заколотила кулачками по его груди, вызвав у публики новый приступ веселья.

— Давай, Белаш! — ревела публика. — Покажи этой б…!

Красномордый, пользуясь поддержкой публики, прижал певицу к себе и звучно поцеловал ее в губы.

— Эй! — крикнул вдруг из зала высокий голос. — Не слышите, что ли? Господин с красной рожей, я к вам обращаюсь!

Белаш ослабил хватку и удивленно завертел головой.

— Что такое? — недоуменно спросил он.

— Поднимать руку на женщину — низко! — повторил тот же голос.

— Чего-о?

Из махорочного тумана вынырнул молодой человек.

— Бить беззащитную женщину — это низость. А вы — негодяй и подлец!

Несколько секунд красномордый изумленно смотрел на юношу в гимназической фуражке. Затем ухмыльнулся и проговорил:

— Ишь какой выискался. «Низко» ему. А ты кто такой, что мне указываешь? Я вот сейчас сниму ремень и отхлестаю тебя по тому месту, каким ты табуретку к полу прижимаешь. Не слишком «низко» будет, а?

Публика одобрительно загоготала.

Лицо юноши вспыхнуло, словно ему на щеки плеснули киновари.

— Милостивый государь, повторяю: вы — подлец! — громко и четко объявил он.

Белаш оттолкнул от себя певицу и двинулся на юношу.

— Ну все, хлопцы, — глухо рычал он. — Играйте траурный марш. Сейчас я этому щенку уши отстрелю.

Он уже был в шаге от наглого юноши, когда ленивый голос за его спиной произнес:

— Эй, Белаш!

Голос этот — негромкий и спокойный — был такого рода, что на него невозможно было не оглянуться. Красномордый остановился как вкопанный и медленно повернул голову. Черноусый метатель ножей, до сих пор стоявший возле сцены, смачно зевнул, показав два ряда белых, крепких зубов, и сказал:

— Силен лаять на щенка, а ты поучи волка.

— Господин идальго? — хрипло проговорил Белаш, таращась на артиста и как бы его не узнавая. — А вы какого черта лезете? Может, хотите ответить вместо него?

— Хочет молодой кочет, — ответил на это метатель ножей. — А взрослый петух как решит, так и вскочит.

С этими словами он достал из кармана брюк вороненый «маузер» и брякнул его на край сцены. Белаш обвел взглядом притихшую публику, снова посмотрел на метателя ножей и осклабился.

— Фигурно выражаетесь, господин артист. Что ж, ваши уши не хуже, чем у этого щенка. Я с удовольствием их вам отстрелю.

Белаш выхватил из кобуры «кольт» и наставил его на метателя ножей.

— Это что же, хлопцы, дуэль? — оживилась публика.

— Делаем ставки! — послышались голоса. — Ставлю «маузер» на Белаша!

— Отвечаю персидским кисетом!

— Серебряные часы на Белаша!

— Латунные шпоры! Шапку! Золотую цепку! — перебивая друг друга, возбужденно загалдели мужчины.

Белаш приблизил свое пухлое, красное лицо к черноусой физиономии метателя ножей и поинтересовался с холодной и колючей уверенностью в голосе:

— Со скольких шагов предпочитаете драться, господин идальго?

Черноусый небрежно подвигал подбородком — влево и вправо — махнул рукой, обозначая расстояние от двери до стойки.

— Господа, господа! — заволновался хозяин шинка. — Прошу вас, успокойтесь! У меня приличное заведение! Хотите убивать друг друга — воля ваша, но, ради бога, делайте это на улице!

Белаш даже не посмотрел в его сторону, лишь брезгливо поморщился и бросил через плечо:

— Пшел прочь, вахлак! Я продырявлю этого наглеца прямо здесь. Здесь нагадил, здесь и ответит. Вы как, господин Петруччио? Не брезгуете деревянным настилом? Или вам удобней на свежую травку?

Артист небрежно пожал плечами и зевнул.

— Прекрасно! — сказал Белаш. — В таком случае — на позицию!

Хозяин прижал ладони к груди и жалобно проблеял:

— Господа, умоляю вас, цельтесь поточнее! Ванька, — повернулся он к половому, — убери бутыли с полок! И крепче держи, свинья! Уронишь — башку откручу!

— Ну что, господин идальго, — сказал Белаш, — готовы?

Вместо ответа артист снова зевнул. Публика притихла. Из-за ближайшего столика вскочил казак и крикнул:

— Стреляться будете по моей команде! По шестому шагу от барьера! Приготовьтесь!

Белаш и артист повернулись друг к другу спинами.

— Пошли! Один… Два… — считал шаги казак.

Дуэлянты двинулись к противоположным стенам шинка. Но выстрелить им было не суждено. На третьем шаге дверь шинка распахнулась и через порог, озирая задымленную залу гневным взглядом, переступил невысокий человек в кителе.

— Прекратить! — властно крикнул он. — Немедленно!

— Батько! — выдохнуло несколько глоток.

Вошедший был щуплым человеком с длинной гривой черных волос и бледным, нервным лицом. На переносице его поблескивали кругляшки очков в серебряной оправе.

Он остановился перед черноусым и, бегло осмотрев его, спросил:

— Кто таков?

Артист, в свою очередь, смерил атамана спокойным взглядом и ничего не ответил.

— Это идальго, циркач, — с готовностью объяснил Белаш. — Ножи в деревяшку кидает.

Атаман бросил на Белаша недобрый взгляд, затем прищурил на метателя ножей сухие, блестящие глаза и уточнил:

— Артист?

— Так точно, батько, артист, — снова пояснил Белаш.

Уголки губ вошедшего слегка дернулись.

— Почему молчит? Немой?

— Да нет, батько, наоборот, — шибко разговорчивый. Сеял смуту. Контрреволюционер!

— Господин военный, — быстро заговорил, выдвинувшись вперед, юноша в фуражке, — этот человек…

— Молчать! — жестко приказал атаман. Снова повернулся к красномордому Белашу и спросил: — Мальчишка с ним?

— Так точно, батько, с ним.

— Обоих в сарай, — быстро распорядился атаман. — Если действительно сеяли смуту — на рассвете расстреляем.

— Верно, батько, — одобрительно вякнул Белаш. — К стенке их, и делу конец!

Атаман вперил в Белаша острые и цепкие, как рыболовные крючки, глаза, и тот осекся.

— С тобой мы позже разберемся, — сухо проговорил он.

— Батько, я…

Атаман его больше не слушал, он взял с ближайшего стола бутыль с горилкой и вышел из шинка.

* * *

Артист лежал на охапке сена, закинув ногу на ногу, и с задумчивым видом разглядывал носок сапога. Сапог этот явно и недвусмысленно «просил каши». Юноша стоял подле него с убитым видом.

— Ну вот, — бормотал юноша. — Видите, как все получилось. — Он вздохнул и взъерошил ладонью светлые волосы. — Это все из-за меня. Ну ничего, ничего. Вы только не расстраивайтесь. Мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Артист посмотрел на него снизу вверх и ничего не сказал.

— Спасибо, что не остались в стороне, — продолжил спотыкающимся от смущения голосом юноша. — Я бы, конечно, и сам справился, но раз уж вы вступились…

Конец ознакомительного фрагмента.