Номады Великой Степи

Василий Васильевич Горобейко

История Степи от начала времен глазами просвещенного дилетанта. Рассказ о том, как на протяжении веков кочевники строили свою особую цивилизацию и как влияли на судьбы соседей.

Оглавление

Создание империи

Срубная и Андроновская культурно-исторические общности доминировали в Степи около шести веков. На начальном этапе среди погребальных курганов встречаются довольно богатые захоронения, включающие боевые колесницы, запряженные лошадьми, что указывает на социальное расслоение общества, выделение военной аристократии и формирование протогосударственных образований на уровне как минимум вождеств. Но довольно скоро им на смену приходят курганные захоронения алакульского периода, которые гораздо беднее и проще петровских и синташтинских. В могилах уже не встречается колесниц, да и кости лошадей — редкость. Очевидно породив волну завоевательных походов и выплеснув на южные царства избыток молодого, агрессивного населения степные животноводы вернулись к пасторальному образу жизни. Если и кипели в тот период в Степи какие-то войны, то они не оставили о себе никаких свидетельств.

Все меняется в XIII веке до нашей эры. В этот период, названный кризисом бронзового века, практически по всей Евразии происходит смена археологических культур, а в Степи формируется первая империя номадов. По крайней мере первая из тех чье существование подтверждено археологическими данными. Но обо всем по порядку.

Накануне

К концу II го тысячелетия в степях Евразии складывается букет животноводческих культур, демонстрирующих разную степень перехода к номадному образу жизни и родства с потомками древнеямной культуры. Не вдаваясь в подробности их классификации, бегло ознакомимся с раскладом сил (рис. 7).

Рисунок 7. Археологические культуры бронзового века.

На западе, в европейских степях по-прежнему доминируют культуры срубной культурно-исторической общности. Поселения срубников обычно располагались на невысоких берегах рек и ручьев, часто группами на небольшом расстоянии друг от друга. Поселок состоял из одного или нескольких жилищ, окруженных хозяйственными ямами, постройками, очагами и колодцами. Двускатные крыши жилищ опирались на 2 ряда столбов, идущих параллельно длинным стенам. Площадь такого жилища достигала 120—150 квадратных метров. Основу хозяйства срубников составляло скотоводство пастушеского типа. Разводили свиней, лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, который летом пасли на заливных лугах, а зимой содержали в стойлах. Выращивали различные злаковые культуры. Урожай убирали серпами, для размола зерен использовали каменные зернотерки, ступы. Вспомогательное значение для хозяйства имели охота, рыболовство и собирательство.

Племена срубной культуры поддерживали тесные контакты со своими восточными соседями — племенами андроновского круга, владевшими медными и оловянными месторождениями Южного Урала и Казахстана, от которых получали сырье и готовые бронзовые изделия. На срубных поселениях часто встречается керамика алакульских племен Южного Урала.

Алакульская (андроновская) культура к этому времени была распространена на просторах западноазиатских степей от Урала и Каспия до Саяно-Алтая и от Сырдарьи до таежных лесов Западной Сибири. Как и их западные соседи, свои небольшие поселки, из плотно расположенных друг к другу просторных жилищ полуземляночного типа, они строили вдоль реки, на каком-нибудь высоком мысу. В лесостепной зоне для сооружения жилищ использовалось дерево, в степной зоне — камень. Ведущую роль в их хозяйстве играло скотоводство: разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей; вспомогательную роль — мотыжное земледелие, охота на промысловых животных (лось, косуля, сайгаки и др.), рыболовство, собирательство.

Севернее, в Волго-Уральском регионе развивалась абашевская культура, имеющая тесные культурные и родственные связи с двумя предыдущими, в связи с чем ее часто рассматривают как локальный вариант срубной или андроновской культуры. Отличительной чертой абашевцев был несколько иной состав стада, своеобразная керамика и одна интересная для дальнейшего повествования деталь погребального обряда: их курганы окружались кольцом из выложенных камней. А так, в целом, все три культуры были довольно схожи. Разве, что «имеющиеся данные по составу костных остатков… позволяют с большой долей уверенности говорить о кочевом типе животноводства у населения степной зоны и о придомном типе в составе комплексного хозяйства у отдельных групп населения лесостепной зоны» [Косинцев П. А.].

На периферии этого культурного ядра сложились производные от них культуры, базирующиеся на автохтонном этническом субстрате.

На севере, в лесной зоне Восточной Европы сложилась сейминско-турбинская (протофино-угорская) культура, а на востоке, на основе «лесной» пахомовской культуры, ее азиатский аналог — сузугунская (протосамодийская или протокетская) культура. «Специфика сузгунской культуры заключалась в оригинальном смешении традиционно „лесных“ черт с южными, восходящими к андроновским стереотипам» [Полеводов А. В.].

На юге, в Средней Азии находят памятники характерные как для производных культур, имеющих древние местные корни, типа Тазабагьябской, так и памятники ничем не отличимые от срубных (Патма-Сай, Каралемата-Сай, Парау I и II) и андроновских (Дашти-Кози, Бурманчап, Кетмень-Тюбе).

На востоке, в Монгольских степях сложилась весьма своеобразная метисная Окуневская культура. «В ранних окуневских памятниках встречаются отдельные европеоидные и монголоидные черепа, не несущие следов метисации. К позднему этапу существования культуры наблюдается определенная гомогенизация населения… Контакты местного населения с пришлыми европеоидными группами западного происхождения, собственно и приведшие, по всей видимости, к образованию окуневской культуры, сформировали антропологический облик окуневцев» [Громов А. В.]. Как и их европеоидные предки окуневцы разводили овец, крупный рогатый скот, лошадей, но при этом сохраняли многие черты аборигенной глазковской культуры. По-прежнему значительное место в их хозяйстве занимала охота на диких животных и рыболовство. Довольно своеобразным был погребальный обряд окуневцев. Своих покойников они хоронили в каменных ящиках, покрытых сверху каменными плитами, вокруг которых устанавливалась каменная же ограда. Еще одной яркой отличительной особенностью племен данной культуры, было особое устройство детских колыбелей, что приводило к деформации черепа: «Наиболее примечательной особенностью окуневских черепов является искусственная деформация. Она выражается в значительной скошенности и уплощенности затылочно-теменного отдела…» [Громов А. В.].

Южнее окуневской культуры, в полупустынных районах, примыкающих к северным отрогам Тибета, от Турфанской впадины до Желтого моря, обитали животноводы, выделенные А. А. Ковалевым в самостоятельную культуру Чаодаогоу. Судя по всему ядром этой культуры были племена, обитавшие в районе плато Ордос. Характерной особенностью данной культуры было поразительное сходство производимых здесь бронзовых изделий, в частности «ордосских втульчатых топоров» с луристанскими бронзами, происходящими из Передней Азии, причем западноиранская металлургическая традиция имела явный приоритет по времени. Миграция носителей этой традиции из Загроса на далекие берега Хуанхэ «произошла не позднее II тысячелетия до н.э.» [Ковалев А. А.]. Датировка поселения Синтала, расположенного на северо-востоке Таримской котловины и имеющего явно выраженные центральноазиатские корни, позволяет уточнить время этого переселения: «время обживания поселения Синтала относится к периоду около 1690—1425±150 гг. до н.э.» [Сверчков Л.]. Другими словами перед нами типичные представители андроновско-срубной волны расселения, пик которого как раз и пришелся на XVIII — XVII века до нашей эры. В продвижении на восток их несколько опередили родственные им шанские племена, проникшие в междуречье Янцзы и Хуанхэ северным путем, что, кстати, наложило на шанскую культуру явный отпечаток сеймо-турбинского оружейного комплекса. Путь самих чаодаогоусцев на новую родину был более долгим и пролегал, через города Междуречья, Центральную Азию и пустыню Такла-Макан. Плодородные земли Великой китайской равнины оказались уже «заняты» шанскими племенами и новоприбывшие потомки андроновцев, на основе местных племен и во взаимодействии с империей Шан (Инь), сформировали ту самую Чаодаогоускую культуру. «Чаодоугоу являлась «мощным центром металлообработки с устойчивыми традициями, производившим определенный набор предметов вооружения и украшений на протяжении нескольких веков» [Ковалев А. А.].

Смена доминант

Ситуация остается довольно стабильной на протяжении нескольких столетий, пока климат вновь не меняется. «В конце II тысячелетия до н. э. в степях Восточной Европы происходит резкая аридизация климата». Изменение было настолько существенным, что «к рубежу II и I тысячелетий до н.э. фиксируется резкое понижение уровня Черного моря до отметки 13—15 м ниже современной» [Потапов В. В.]. Очевидно, что за долгие годы благоденствия плотность населения в степной и лесостепной зоне существенно возросла: так только на территории современной Саратовской области: «численность населения эпохи поздней бронзы… могла достигать 30000—200000 человек» [Сергеева О. В.]. И теперь, в условиях сильного иссушения климата, степь была не способна прокормить всю эту массу народа. Она становится малопригодной как для выращивания зерновых, так и для придомного животноводства, вынуждая людей сниматься с насиженных мест.

В этих условиях сообщество степных животноводов распадается в соответствии со своей ментальностью. Та часть племен, которая изначально ориентировалась в основном на земледельческую составляющую своего комплексного хозяйства, а это в первую очередь европейские культуры срубной культурно-исторической общности, массово устремляются на юг, в плодородные и по-прежнему изобилующие водой районы субтропического пояса. В результате такого исхода в XII — X веках до нашей эры количество поселений и погребений, по сравнению с предшествующим периодом, в степной зоне между Доном и Дунаем уменьшается в десять раз. Это далеко не мирное переселение, затронувшее все государства Передней Азии, вошло в летописи как «вторжение народов моря» и «нашествие дорийских племен».

Другая часть степных животноводов, преимущественно племена абашевской и алакульской культур, окончательно переходят к кочевому скотоводству. Аридизация климата «стала толчком к переходу к кочевому (номадному) способу ведения скотоводства, подготовленного, помимо всего прочего, изменением хозяйства, выразившимся в трансформации видового состава стада в сторону увеличения его мобильности… Не вызывает сомнений, что такие трансформации, подстегиваемые нарастающей аридизацией, продолжались и активно нарастали на финальном этапе эпохи поздней бронзы. На его протяжении большая часть населения переходит уже к номадизму, к концу его практически исчезает оседлый быт» [Потапов В. В.].

Переход от отгонного к кочевому скотоводству предусматривает не только существенное изменение хозяйственного уклада (мобильные жилища, легко переносимый скарб), но и серьезное увеличение территории используемой для выпаса скота каждой семейной группой. Такая близкородственная община совместно кочующая со своим скотом традиционно называется «кош» или «кочевье». Сложившаяся за столетия схема распределения пастбищ неизбежно разрушается, когда один кош в поисках корма для своего скота вынуждено вторгается во владения другого коша. По идее такие вторжения должны неизбежно привести к хаосу и всплеску кровопролитных сражений за ставший дефицитным кормовой ресурс. Но вот что удивительно: «Обращает внимание тот факт, что отсутствуют подтверждения военизированного характера предскифской культуры — категории вооружения здесь присутствуют лишь в единичных случаях» [Востриков С. С.]. Да и ожидаемых массовых переселений в зоне степей тоже не отмечается: «серьёзной смены населения в этот период не происходило. Все изменения были результатом либо культурных влияний, либо „инфильтрации незначительных групп населения“» [Поляков А. В.].

Получается, что перераспределение пастбищных земель протекало достаточно организованно и без значительных миграций населения, что возможно только в одном случае — если процесс управлялся из какого-то центра. Другими словами в Степи должна была появиться некая структура способная мирно перераспределить пастбища между кочевьями и принудить всех соблюдать свои решения — то есть единое государство. Именно единое, так как одновременное возникновение нескольких государственных образований наоборот бы способствовало эскалации вооружений и войнам за дефицитные ресурсы.

На первый взгляд кажется невероятным, что в те далекие времена, когда крупнейшие, технологически передовые царства ограничивались рамками приречной поймы какой-нибудь реки, могло возникнуть территориально столь обширное государственное образование. Тем более в условиях аридной степи, способной прокормить только 0,3 — 9,6 человек на квадратный километр, что в 20 — 100 раз меньше, чем в зоне развитого земледелия [Сергеева О. В.]. В этом случае, помимо мирного перераспределения ресурсов, должны были сохраниться и другие признаки наличия единого политического пространства, и в первую очередь следует ожидать некой стандартизации вооружений и культовых объектов.

И действительно, примерно в середине XIII века до нашей эры в азиатских степях, при сохранении местной специфики, широчайшее распространение получают три культурологических признака: херексуры, оленные камни и комплекс бронзового вооружения, четко привязываемые к карасукской археологической культуре. «Инвентарь карасукской культуры невероятно обилен и ярок, и „типично карасукские“ изделия (элементы, черты) можно найти на территории практически всей Евразии от Ближнего Востока и Центральной Европы до Приамурья и Кореи в памятниках культур второй половины II — первой половины I тыс. до н.э.» [Хаврин С. В.]. Особенно это характерно для изделий из бронзы: «Сходные с карасукскими ножи, кинжалы, украшения встречаются от Поволжья до Аньяна» [Грязнов М. П.].

Херексуры — погребальные сооружения, представляющие собой небольшие курганы высотой от одного до двух-трех метров, окруженные прямоугольной или квадратной каменной оградой из поставленных на ребро плит песчаника, в центральной части которой расположен могильный каменный ящик, перекрытый плитами. Они распространены от Алтая до Приамурья. Интересно, что продолжая древнюю традицию курганных захоронений воинской элиты, берущую начало в древнеямной культуре, строители херексуров часть погребальных элементов позаимствовали у носителей окуневской культуры, довольно сильно отстоящей от древнеямников в генетическом плане. При этом, если поздние окуневцы имеют преимущественно монголоидные черты, то похороненные в херексурах «в антропологическом отношении были европеоидами» [Цибиктаров А. Д.]. Причем в этом же регионе, а также дальше на восток степной зоны одновременно с херексурами продолжает существовать другой погребальный обряд, так же зародившийся в недрах окуневской культуры — так называемая культура плиточных могил. Да и сами херексуры, при сохранении общих дифференцирующих признаков, имеют выраженные локальные варианты, что позволило археологам сделать вывод о том, что «понятие „культура херексуров“, вероятно, включает множество родственных культурных образований» [Чугунов К. В.]. Другими словами, в этот период традиция захоронения в херексурах проникает в разные родственные культуры, не вытесняя, а только дополняя местные погребальные традиции.

Рисунок 8. Монголия. Оленные камни

С херексурами тесно связан еще один тип каменных сооружений — оленные камни (рис. 8). Эти мемориально-культовые сооружения, детально передающие характер вооружения и татуировки воинов карасукской эпохи [Худяков Ю. С.] имеют еще более обширный ареал. «Оленные камни распространены достаточно широко. Кроме уже упомянутых территорий Алтая, Тывы, Забайкалья, Монголии, они встречаются также в Киргизии, Казахстане, Приуралье, на Северном Кавказе. Отдельные сведения позволяют судить о том, что они обнаружены на Балканах, в Иране и Центральной Европе» [Соловьёв А. И.]. Найдены они и в Болгарии и Украине [Ковалев А. А.]. Так же как херексуры, оленные камни, при сохранении единых определяющих признаков, имеют региональные отличительные черты.

Все это легко объяснимо только при условии существования в этом ареале единого государственного образования, где один, или несколько близких родов сформировали правящую военную аристократию, разослав своих наместников во все уделы «империи». Тогда херексуры — это погребения этих аристократов, а оленные камни — культовые объекты с изображением героического предка, обычного объекта поклонения для большинства древних культур. В этом случае некоторые отличия в погребальном обряде, могут быть обусловлены либо адаптацией к местным традициям, либо родовой принадлежностью покойного. А еще более значимые различия в исполнении и орнаментации оленных камней, помимо перечисленных причин, могут быть вызваны вкусами и навыками скульпторов, которые явно подбирались из местных мастеров.

К аналогичным выводам нас приводит и анализ вооружения карасукского типа, получивший в этот период широчайшее распространение в азиатских степях. «Археологическая культура (называемая пока культурой херексуров и оленных камней) сложилась где-то в районах Западной Монголии, а затем распространила свое влияние на территории Алтая, Тывы, Забайкалья, Восточного Туркестана, Восточной Монголии. Именно с её военной активностью связывается появление здесь сходных форм оружия, причём того самого оружия, что относится исследователями к карасукскому типу» [Соловьёв А. И.].

Так кто они — первые правители номадов? Откуда пришли? Какое преимущество позволило им утвердить свою власть над Степью?

Давайте вначале поищем ответ на второй из поставленных вопросов. Так как события имели место в эпоху, когда письменность получила уже достаточно широкое распространение, и некоторые письменные памятники сохранили для нас имена древних народов, то установив регион происхождения этноса, мы имеем шанс найти и его наименование. А пока продолжим называть их карасукцами — не очень удачное название, данное данной культуре по раскопкам эталонных памятников на реке Карасук (Хакасия).

Происхождение карасукской культуры до сих пор вызывает горячие споры в среде археологов, которые находят в ней отдельные черты берущие свое начало в южно-уральских, центрально-азиатских, западносибирских и даже восточно-китайских культурах. Ковалев, на основе анализа всех известных на сегодняшний день оленных камней, делает вывод, что именно «бассейн рек Цингильхэ и Булган гол [Монгольский Алтай] может считаться прародиной носителей традиции изготовления оленных камней западного региона» [Ковалев А. А.]. Но анализ карасукских бронз отодвигает их прародину еще дальше на восток, в район распространения чаодаогоуского бронзоволитейного производства. Караскские бронзы по сути правильнее было бы называть «чаодаогоускими», так как весь комплекс так называемого карасукского вооружения имеет более ранние аналоги в северокитайском регионе [Грязнов М. П.]. Изображенные на оленных камнях «бронзовые втульчатые топоры — оружие характерное для памятников культуры Каюэ (Цяюэ), распространенной в северо-восточной части провинции Цинхай и датируемой позднеинским — раннечжоуским временем» [Ковалев А. А.], а карасукские коленчатые ножи по форме удивительно похожи на монеты-ножи, имевшие хождение в Китае в эпоху Чжоу [Хаврин С. В.]. А если вспомнить, что именно через культуру чаодаогоу карасукцы могли получить черты, сближающие их с переднеазиатскими культурами: «характерные для раннебронзового века скотоводов передней Азии орнаментальные мотивы… используются также и для украшения „чаодаогоусских“ бронз» [Ковалев А. А.], то связь ранних карасукцев с бронзоволитейщиками Северо-восточного Китая становится очевидной. Так что я предлагаю согласиться с мнением Сергея Владимировича Киселева17, о том что «карасукская культура сформировалась на основе местных афанасьевско-андороновских компонентов, со значительной инфильтрацией переселенцев из Китая». С тем уточнением, что под «переселенцами из Китая» мы подразумеваем чаодаогоуские племена, пришедшие к отрогам Куньлуня за 400—500 лет до этого сложным маршрутом с Южного Урала, через Западный Иран и Среднюю Азию.

А теперь, определившись с прародиной карасукской аристократической прослойки, мы легко ответим на первый вопрос, так как в конце II тысячелетия до нашей эры на Северных границах Шанского царства обитал только один этнос, подходящий под наши условия — хуну китайских летописей. Надо сразу же оговориться, что данное прозвище, в переводе «бородатый раб», естественно, не было самоназванием кочевого этноса. Известный иранист В. Б. Хеннинг еще в 1948 году пришел к выводу, что в основе этого термина лежит некое тюркское слово «хун», означающее «степень родства» [Henning W. B.]. Но вероятнее всего это просто «человек, народ» — kün на пратюркском, ki̯úne — на древнеалтайском, kunu — в ностратичесом языке [Алтайская этимология]. Так что наиболее корректным будет называть их «куны», понимая что это те самые хуну китайских древних летописей.

В унисон нашей гипотезе французский историк «Дегинь, опираясь на Сыма Цяня, считает, что „около 1200 г. до н.э. мы должны помещать создание хуннского царства“. В это время хунны населяли степи от Хэбэя до озера Баркуль [Восточная оконечность Тянь-Шаня] и уже делали набеги на Китай» [Гумилев Л. Н.]. На самом деле, по данным современной археологии, куны-карасукцы продвинулись на запад почти до Арала (рис. 7), а с учетом ареала оленных камней, однозначно ассоциируемых с этой культурой, и значительно дальше. При этом центром карасукской культуры оставались отроги Алтая, где найдено более двух тысяч могильных памятников той эпохи (рис. 9). Видимо именно здесь располагался коренной юрт кунов, именно здесь хоронили павших героев. Отсюда в разные концы Степи отправлялись наместники верховного вождя, дабы навести порядок, а заодно установить памятник Великому Предку — воину-колесничему. Именно предку, так как вооружение, изображенное на оленных камнях имеет явные архаичные признаки и отличается от того которым были вооружены современники их установки. А вместе с наместниками следовала и небольшая дружина, разнося по степи вооружение карасукского типа.

Но вернемся к нашим вопросам. Осталось понять, что же такого нового, передового привнесли в культуру номадов куны-карасукцы? Что позволило им стать доминантами степного мира?

Первое что приходит в голову — военная инновация. И действительно в этот период получает распространение новый вид войск — конный воин. «Освоение верховой езды привело к радикальным переменам на полях сражений. Теперь здесь безраздельно господствовал конный стрелок, вооруженный луком и стрелами. Колесницы ушли в прошлое. Новое время рождало новых героев, образ всадника вскоре вытеснил из народной памяти нарядных возниц…» [Соловьёв А. И.]. Хотя сама верховая езда, судя по находкам элементов узды, была известна минимум за 3 тысячи лет до описываемых событий, но для ведения войны лошади впервые стали использоваться андроновцами и то в качестве упряжных, а не верховых животных. Видимо разводимая древними животноводами лошадь была просто не способна нести воина в тяжелой бронзовой броне и с бронзовым оружием, а к карасукскому этапу уже удалось вывести породу лошадей, способную нести такого всадника. Но сам по себе факт появления вооруженного всадника явно не мог быть решающим, поскольку никаких крупных военных интервенций, где могла бы участвовать конница, в Степи в этот период не отмечено. Да и развитие конницы как самостоятельной воинского подразделения приходится на саму карасукскую эпоху, а не предваряет ее. Так что широкое распространение техники конного боя скорей следствие, а не причина образования единого государственного образования.

Рисунок 9. Основной ареал оленных камней (по Э. А. Новгородовой) и их отдельные находки.

Никаких других значимых военных инноваций в тот период не зафиксировано. Да и в бытовом плане карасукцы мало отличались от предшествовавших культур. А это значит, что причину возвышения кунов следует искать в социальной и религиозной сфере. Здесь, к сожалению, нет достаточных материальных свидетельств, так что нам неизбежно придется от фактов перейти к предположениям, основанным на косвенных данных.

На мой взгляд наиболее вероятным мог быть следующий сценарий. Ранние карасукцы — европеоиды с небольшой монголоидной примесью, причем эта монголоидная кровь попала к ним не от окуневских племен: «По данным краниометрии и одонтологии карасукцы имеют монголоидную примесь… окуневская примесь в населении карасукской культуры, если и существовала, то не оставила существенного следа в генофонде карасукцев» [Громов А. В.]. Учитывая диспозицию этносов того времени, такую примесь они могли получить только в результате контактов с южными протокитайскими племенами, находящимися под властью родственной карасукцам Шанской династии. Шанские правители, в отличие от многополярной цивилизации Передней Азии, были единоличными владыками восточного цивилизационного центра. Не имея достойных соперников они подчинили своей власти все окрестные племена, создав по сути первую в истории первую империю. Причем, судя по грандиозным захоронениям правителей, сопровождаемым огромным количеством человеческих жертв, власть Шанского ванна была безгранична, а он сам обожествлялся.

От шанцев идея единовластия, вместе с товарообменом и экзотическими наложницами: «можно предполагать сильное влияние в процессе взаимной ассимиляции экзогамных браков» [Поляков А. В.], могла проникнуть в контактную среду родственных им племен чаодаогоуской культуры. Что, в свою очередь, привело к созданию мощного межплеменного союза кунов. Не имя возможности оспорить власть шанских ванов, кунские племена подчинили своей власти, соседствующие с ними с севера племена окуневской культуры, причем подчинение могло идти и без явного применения военной силы.

Добровольному подчинению окуневцев могло способствовать четыре важных обстоятельства. Во-первых, техническое и военное превосходство южан, базирующиеся, с одной стороны, на накопленном в ходе скитаний и взаимообмена с шанской цивилизацией опыте, а с другой стороны на ресурсах чаодаогоуского металлургического центра. Во-вторых, несомненным преимуществом было единство кунов, которому окуневские вождества не могли ничего противопоставить. Возможно третьим фактором стало само происхождение окуневцев, чья культура развилась из небольшого европеоидного ядра животноводов андроновского круга, которое провело культурную ассимиляцию местных монголоидных прото-тунгусских племен, живших до этого в условиях неолитического присваивающего хозяйства. Обычно в таких случаях метисные потомки очень дорожат своей «европеоидностью», доказывающей их родство с «первопредками». О том что окуневцы не были исключением из этого правила свидетельствует в частности их обряд деформации детских черепов, для придания им более вытянутой — «европеоидной» формы. В этой связи претензии на власть со стороны «чистых» европеодиов, родственных «первопредкам», должны были выглядеть вполне обосновано. И, наконец, четвертая причина кроется в родовом тотеме правящего кунского рода — летящем олене. Дело в том, что по древним верованиям палеоазиатских племен олень (лось) являл собой и олицетворение вселенной, и образ солнца, занимая одну из самых верхних ступеней анималистической божественной иерархии: «По этнографическим данным в верованиях многих сибирских народов образ лося олицетворял собой вселенную… в эпоху ранней бронзы… образ „космического“ лося в петроглифах занимает символическое обозначение Солнца» [Заика А. Л., Журавков С. П.]. А кто будет противиться воли сынов верховного бога, тем более если за ними техническое и военное превосходство?

Вслед за окуневцами куны прибрали к рукам и Алтай, который даже в самые засушливые годы изобильно поил влагой Иртыш, Катунь, Енисей и Селенгу. Но помимо сочных пастбищ, горы Алтая изобиловали золотом, серебром, медью и оловом — товар который пользовался неизменным спросом на всех рынках, который с большой выгодой можно было обменять на дефицитное для условий сухой степи зерно. В этой связи совсем не удивительно, что «в период поздней бронзы фиксируются находки андроновских (или андроноидных) вещей и керамики на территории Северного Китая» [Чугунов К. В.]. А опираясь на ресурсы всей восточноазиатской степи куны могли легко навязать свое господство и алакульцам, которые в тот период переживали далеко не лучшие свои годы.

Судя по всему успеху кунов способствовал и тот факт, что за пределами коренного юрта они не пытались прибрать к рукам чужие пастбища, да и на власть племенных вождей — беков, не слишком покушались. По крайней мере, корни той своеобычной «степной демократии», хорошо известной по более поздним номадным империям, явно заложены не позже, чем в карасукский период.

Карасукцы не вытеснили и не уничтожили предшествовавшие им культуры азиатских животноводов. Они просто объединили и возглавили эти племена, привнеся в их пасторальный быт элементы государственности. Под их влиянием происходит ускоренная эволюция местных культур. На Алтае, в Западной Сибири и Казахстанской степи на базе алакульской и других европеоидных культур андроновского круга, формируется собственно карасукская культура. Восточнее окуневская культура, сформировавшаяся на основе прото-тунгусских племен, эволюционирует в прото-маньчжурскую культуру плиточных могил.

Периферийные культуры андроновского круга, хотя несомненно испытывают определенное влияние со стороны кунов, но не попадают под прямую зависимость и эволюционируют в самостоятельные культуры, со своим уникальным набором характеристик. А в европейских степях, которые на первом этапе карасукского периода не вошли в сферу интересов новоявленных владык Степи, на базе срубной культурно-исторической общности, из тех племен, которые не участвовали в «нашествии народов моря», а предпочли остаться выживать в иссыхающей степи, складывается ряд локальных археологических культур. «Большая вариабельность погребального обряда среди постсрубных памятников Поволжья объясняется, по всей видимости, особым географическим положением региона, „пропускавшим“ через себя и частично аккумулировавшим различные культурные традиции» [Вальчак С. Б.]. Оставившие эти погребения племена, благодаря дошедшим до нас свидетельствам древнегреческих авторов, известны под именем киммерийцев. Эти же авторы свидетельствуют о том, что киммерийцы представляли собой отдельные рода и племена, чей социальный уклад оставался на уровне вождеств.

Пройдет двести — триста лет и киммерийцы тоже будут интегрированы в состав степной империи. Но прежде давайте разберемся с самими кунами и построенной ими государственной структурой.

Кочевая империя кунов

До нас не дошло никаких документальных свидетельств о культуре, обычаях хозяйственном укладе и вооружении кунов позднего бронзового века. Тем не менее, современная археология позволяет восстановить многие черты их бытия, а благодаря реконструкции выполненной А. И. Соловьёвым даже увидеть кунского воина карасукской эпохи (рис. 10).

Экономика племен под властью кунской аристократии практически не изменилась. Сами куны занимались главным образом яйлажным скотоводством и примитивным земледелием. Основу стада составлял крупнорогатый скот, овцы и лошади. Каждой весной, засеяв поля, они переезжали на летние пастбища, а осенью возвращались обратно для сбора урожая и на зимовку. Летом основная часть населения кочевала, живя в юртах, известных в этих краях с середины второго тысячелетия до нашей эры. Зимовали в больших домах полуземляночного типа, площадью 150—160 квадратных метров. Отапливались они цепочкой очагов, в которые для большей теплоемкости помещали крупные камни. Вдоль стен располагались нары. От четырех до восьми таких домов, часто соединенных друг с другом переходами, образовывали поселок. «Обитатели землянок занимались изготовлением орудий, литых из бронзы и костяных, обработкой шерсти и растительного волокна, пряжей и ткачеством, на что указывают находки обломков литейных форм, костяных трепал, пряслиц, ткацких гребней и т. д. Зимой в землянках, видимо, содержали и скот» [Карасукская культура]. Они были умелыми ремесленниками, металлургами и художниками. Изготавливали оригинальную керамику, украшения, оружие и латы. Карасукские кузнецы знали такие методы металлообработки, как литье, ковка и пайка. А Алтайские художники, скульпторы и ювелиры заложили основы знаменитого «звериного стиля». Одежду шили из хорошо выделанной кожи, шерстяной или сотканной из растительных волокон ткани. Они сильно усовершенствовали верховую езду, сделав ее повседневным атрибутом жизни и начали разрабатывать технику конного боя.

По своим верованиям куны были анималистами. Особо почиталось животное — тотем рода. Оно традиционно изображалось на одежде, оружии и даже на теле в виде татуировок. Правящий род, согласно ранним китайским текстам, имел тотемом оленя и записывался либо иероглифом со значением «скрюченный, судорога», либо иероглифом со значением «мыльное дерево». Читаются эти иероглифы как «лань» или «луань». Судя по наличию двух, столь отличных и по смыслу и по написанию иероглифов, китайцы лишь воспроизвели звучание этнонима. А наличие в тюркских языках слов «кулан» — дикий осел, «бұлан» — лось и русского (в котором немало древних тюркских заимствований) «лань», говорит о том, что перед нами древнее сакрализированное название оленя, ближе всех которому именно русское название самки оленя. Свой тотем «дети Лани» изображали на пряжках ремней, на одежде, на своей коже, и конечно же на культовых стелах — оленных камнях, изображающих татуированного и вооруженного, но безликого предка-колесничего. Недаром ираноязычные народы Притяньшанья, которые и сами имели генетическую и лингвистическую связь с андроновцами и срубниками, прозвали северных кочевников «саками» — оленями [Абаев В. И.]. Возможно именно отсюда в индоевропейских языках появился корень «sak» — сакральный (рус.), sacred (англ.), sākre (тохар.), sacer (латин.), saxti-z (прото-герман.) в значении «священный», и иногда в значении «удача на охоте» [Алтайская этимология].

Из рода Лани состояла правящая элита кунов, но помимо них были и другие рода допущенные к управлению Степью. На это указывают оленные камни на которых наряду с оленями или даже вместо них встречаются изображения других животных-тотемов: «кабанов, лошадей, козлов, верблюдов, собак, куланов и птиц» [Савинов Д. Г.], Худяков добавляет к этому перечню еще и «пантер» [Худяков Ю. С.], хотя, судя по узору на теле, корректней было бы именовать их барсами. Однако верховный вождь мог принадлежать только к роду Лани. История не сохранила как куны величали своего вождя, поэтому я предпочту использовать один из наиболее древних титулов степных владык — «хакан». Уходящий корнями в эпоху ностратического праязыка титул «ħak’ħaŋ» можно перевести как «стоящий над командующими» [Bomhard A.]. На его древность указывает и тот факт, что он имеет свой вариант в норманнских языках: «гааконг» — великий государь.

Методом исторической экстраполяции, основанной на анализе поздних кочевых империй, мы можем достаточно уверено воссоздать государственное устройство во владениях кунов. Оно довольно существенно отличалось от такового классических государств Средиземноморья. Наиболее подходящим термином для определения этого государственного образования будет «кочевая империя» или «имперская конфедерация номадов» [Барфилд Т.; Крадин Н. Н.].

Титул хакана был выборным. Выбирали его на курултае из числа старших мужчин рода Лани, считавшегося сакральным, старейшины всех включенных в империю племен. Титул был пожизненным, новые выборы могли быть проведены только после смерти действующего хакана, поэтому мало кто из них доживал до глубокой старости. Власть верховного вождя была сильно ограничена, по сравнению с классическими владыками земледельческих государств, и сводилась к трем основным функциям. Во-первых, он являлся верховным жрецом — посредником в отношениях между божествами и людьми, лично осуществляющим все важнейшие ритуалы и обряды. От его удачливости и благочестия зависели расположение или гнев богов. Поэтому пока «подданные» благоденствовали, хакана обожествляли, но стоило наступить тяжелым временам, как несколько лет бескормицы и массового падежа скота могли стоить «прогневавшему богов» жизни. Во-вторых, как это и следует из этимологии слова, хакан был верховным главнокомандующим, решающим вопросы мира и войны. По его призыву племенные вожди были обязаны незамедлительно выставить свое ополчение, а непокорные рисковали стать следующим объектом для нападения. И опять же удачливость и полководческий талант хакана существенно влияли на продолжительность его жизни, ибо любая неудача рассматривалась как немилость богов. В-третьих, хакан выполнял функции верховного судьи, уполномоченного решать все межплеменные споры, включая установление и изменение границ кочевий.

Для реализации этих функций существовал институт наместников, которые отслеживали неукоснительное соблюдение хаканской воли и, по-видимому, осуществляли его функции на местном уровне. Такие наместники назначались лично хаканом из числа его ближайших родственников, реже из особо отличившихся представителей других кунских родов. Наместника сопровождала его семья и небольшой отряд хорошо вооруженных воинов, что способствовало широчайшему распространению оружия карасукского типа. В местах расположения наместничества для отправления культовых обрядов устанавливался оленный камень — обезличенный образ предка-покровителя рода, через которого и осуществлялась связь с потусторонним миром.

Во внутренние дела подчиненных племен ни хакан, ни его наместники не вмешивались, действуя по принципу, позже принятому на вооружение в средневековой Европе: «вассал моего вассала — не мой вассал». Налогами и поборами подданных не облагали за исключением жертвенных животных и других обязательных подношений богам, которые большей частью шли на прокорм хаканского «двора». В остальном же и хакану, и наместникам, и племенным вождям приходилось за свой счет содержать и вооружать свои дружины и неизбежных прихлебателей. Поэтому в такой империи «от старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение…» [Сыма Цянь]. Дополнительный доход они могли получать только за счет удачных военных походов, что во все времена добавляло агрессивности кочевым империям.

Замечательное по своей образности описание процессов становления государственности номадов дал Роман Храпачевский18: «Мир евразийских степей был устроен так, что в кочевой империи, объединявшей большое число различных этнических единиц, постоянно происходили как процессы ассимиляции в состав господствующего этноса, так и обратные процессы. Разнообразные по своему этническому, языковому и культурному, происхождению рода и племена были чем-то вроде кирпичиков, из которых строились кочевые империи народами, занимавшими в них господствующее положение. Крайняя подвижность этих „кирпичиков“, из которых складывались имперские конфедерации, приводили к регулярным перестановкам в раскладе сил, а значит и в определении текущего гегемона в евразийских степях» [Храпачевский Р. П.].

Кочевая империя — по сути конфедерация номадных и полуномадных племен, максимально мягкая форма объединения разнородных и разнокультурных этносов Степи, не препятствующая сохранению их самобытных черт, но, в то же время обеспечивающая политическое и экономическое единство народов на поистине огромных пространствах. В таких условиях любая техническая инновация или просто удачная художественная находка мастера довольно быстро распространяется по всей империи: «Так, например, в Дындыбае (Центральный Казахстан) и в Тагискене (Приаралье) некоторые сосуды невозможно отличить от карасукских на Енисее» [Толстов С. П.; Чугунов К. В.], а серия бронзовых шлемов «кубанского типа», датируемых XII — X веками до нашей эры, обнаружена в Северном Китае, Маньчжурии и Монголии [Варенов А. В.]. От такого товарооборота выигрывали все, даже явно не входившие в состав империи северные палеоазиатские племена охотников-рыболовов: «Отдельные вещи карасукских форм (мечи и кельты) проникают на север вплоть до Якутска» [Карасукская культура], да и у племен Янковской культуры, населявших юг российского Приморья в начале первого тысячелетия до нашей эры, находят бронзовые предметы, изготовленные в Забайкалье и Средней Азии.

Естественно, что товарооборот шел в обоих направлениях и лучшие товары оседали в руках хакана и его наместников: «В могильнике Камышенка [Западный Алтай] встречен целый ряд импортных вещей: нож и сосуд карасукской культуры Минусинской котловины, подвеска из нефрита, происходящая, видимо, из Забайкалья, серьги с горнобадахшанским лазуритом из Передней Азии (Афганистан), бронзовое зеркало из Средней Азии… сосуд корчажкинской культуры» [Цивцина О. А.].

Но не торговля с окрестными племенами способствовала расширению ареала находок доспехов и оружия карасукского типа. Я уже упоминал, что в силу своей организации кочевая империя обречена вести агрессивную внешнюю политику. Ибо успешный военный поход — это и укрепление авторитета хакана; и демонстрация благоволения к нему богов; и возможность ослабить социальную напряженность, позволяющий наиболее энергичной молодежи «спустить пар»; и, что особенно актуально именно для кочевой империи, способ добыть средства для содержания личной дружины.

Довольно продолжительное время в сферу захватнических интересов кунских хаканов не попадали европейские степные животноводы. Но в IX веке до нашей эры очередь дошла и до киммерийских племен: «появление традиции изготовления оленных камней на западе континента необходимо… соотносить с памятниками черногоровской группы и датировать 2-й пол. IX — VIII до н.э.» [Ковалев А. А.]. Одновременно с появлением в европейских степях культуры оленных камней происходит «смена… разрозненных культурных образований единой черногоровской культурой» [Потапов В. В.]. Очевидно киммерийские племена, а черногоровскую культуру прочно ассоциируют именно с ними, были объединены под властью кунских нойонов.

Однако в этот раз банальное расширение границ кочевой империи оказалось фатальным для власти старших кунских родов. В Степи формируется новая, скифская элита.

Примечания

17

Сергей Владимирович Киселёв — советский историк и археолог, член-корреспондент Академии наук СССР.

18

Храпачевский Роман Петрович — директор Центра по изучению военной и общей истории.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я