Судьба-злодейка

Галина Голицына

Удивительное переплетение судеб двух людей из разных слоев общества, которых жизнь то сводит, то разводит, – как в насмешку. Роман и Марина знакомы со школьной скамьи. Однако из-за непростительной ошибки Романа расстаются они плохо. Много лет спустя в книжном магазине герои снова встречаются. Не в силах поверить в такое везение, Роман наблюдает за Мариной издали. Боясь снова ее упустить, он подходит и заводит разговор. Марина шокирована его внезапным появлением, однако соглашается пообщаться. В результате их долгого общения сначала Марина узнает о Романе много для себя нового, потом Роман узнает шокирующие для себя новости из жизни девушки. Оказывается, она ведет как бы двойную жизнь, и он – первый, кому она приоткрывает завесу тайны. Просит, чтобы он её не «рассекречивал», хотя сама не сильно верит его обещанию.

«Таааааам, там, в сентябре, кленовый лист светился, как звезда! Таааам был счастлив я, как никогда не буду, никогда…»

Импозантный мужчина лет пятидесяти сидел на лавочке возле торгового центра, вслушивался в слова и удивлялся: надо же, какое ретро здесь крутят! Эта песня была популярна так давно, что и не вспомнить… Лет тридцать назад, кажется? Или даже раньше? Тогда ему смешно было слушать про страдания, а сейчас очень даже кстати. Вот уж правда: каждому овощу — свое время. Кстати, понятно, что подвигло диджея поставить именно эту композицию: нынче сентябрь, самое время. Ну не в марте же крутить песню про сентябрь, в самом деле… А ему сейчас эта грустная песня — как раз под настроение. Жизнь прошла впустую, сейчас — просто провал, и впереди тоже — пустота…

А в торговом центре, у большого окна, стояла женщина и с высоты второго этажа смотрела на мужчину, понуро сидящего на лавочке. Даже отсюда можно было понять, какое у него настроение. Хуже некуда. Жалко его. Впрочем, сам же и виноват. Пускай теперь терзается. А ей до его страданий дела нет. О собственном спокойствии надо думать. А то не успеешь опомниться — и вся хорошо налаженная жизнь, со всеми тщательно оберегаемыми тайнами, покатится в тартарары. Еще не хватало!..

Детство

Звонок на урок уже прозвенел, но Ромка не особо торопился в класс. Подумаешь, какая-то там биология… Зачем она ему? Он архитектором станет, будет проектировать прекрасные современные здания! При чем здесь биология?

Вообще-то он бы уже давно сидел в классе, но решил подождать Антоху, который побежал в киоск за сигаретами. В сентябре еще тепло, поэтому все старшеклассники на переменках курят за школой. Отовариваются, понятно, в ближайшем ларьке. Там добрая тетя Клава продает сигареты всем, даже школьникам. А чего ей от выручки отказываться?

Школьный коридор, как это всегда бывает во время урока, был пустынным и тихим. Вдруг послышалось шлепанье подошв, и из-за поворота вынырнуло чудо с косичками. Девчонка-пигалица, явно — младшая школа. Она бежала изо всех сил. Ромка пожал плечами: чего торопится? Уже ведь и так опоздала, все равно в дневник напишут замечание… И неожиданно для себя взял да и поставил ей подножку. Не ожидавшая такого коварства девочка, конечно, споткнулась, по инерции пролетела вперед и шлепнулась на четвереньки. Быстро вскочила, изумленно глянула на него серыми серьезными глазами, потом перевела взгляд на свои ноги. Одна коленка оказалась разбитой. Ромка внутренне сжался: вот сейчас рёву будет — на все четыре этажа! И дернул его черт с этой подножкой…

Девочка деловито осмотрела ссадину, сокрушенно покачала головой и сказала:

— Придется водой холодной… Чтобы кровь остановилась… Теперь еще больше опоздаю. Точно выгонят…

И поковыляла к женскому туалету. Ромка озадаченно смотрел ей вслед. Ни визга, ни плача, только боится, что из класса выгонят. Может, и выгонят. Но не убьют же!

Сзади неслышно подошел Антон. Увидев ковыляющую по коридору девочку, окликнул:

— Маринка, ты? Что у тебя?

Она показала разбитую коленку:

— Вот… Бежала, упала… Мыть иду. Антоша, меня теперь точно выгонят?

Он пригладил ей растрепавшиеся косички, вздохнул:

— Не выгонят. Я сам тебя в класс отведу. Может, к медсестре пойдем?

Девочка отчаянно замотала головой:

— Не надо! Она зеленкой намажет. Или йодом. Будет жечь…

— Зато полечит.

— И я буду ходить с зеленым коленом, как маленькая? Нет, я лучше сама вымою.

Она пошла в туалет, и стало слышно, как плюется водой кран. Почему-то здесь вода всегда шла с хорошей порцией воздуха, разбрызгивалась, руки вымыть было невозможно. Девчонки вечно жаловались, что они мокрые с головы до ног, но завхоз ничего не предпринимал.

Ромка снова стал думать о том, что в его прекрасных домах такого безобразия точно не будет: ни плюющихся кранов, ни мигающего света, ни щелей в окнах, ни скрипучих лестниц. В его образцовых домах будут жить счастливые люди!

Девочка вышла в коридор, отряхиваясь от брызг. Антон вынул из кармана носовой платок, вытер ей самые мокрые места — ладошки и колено. Потом взял за руку, кивнул Роману — подожди, дескать — и повел девчушку в конец коридора. Там он сдал ее учительнице, тихо объяснив ситуацию, и вернулся к другу.

Рома скептически оглядел друга:

— Из тебя выйдет прекрасная бонна! Она тебе что — сестра родная, что ли?

Антон пожал плечами:

— Да это Маринка, соседка. Жалко ее. И так жизнь — не сахар, так еще и коленку разбила. Вот уж точно: если не везет — так во всем…

Конечно, Ромка смолчал. Если уж девчонка его не выдала, так зачем же признаваться? Пусть Антоха считает, что сама упала.

На биологию решили не идти. В самом деле: какой смысл являться к середине урока? Уж лучше снова пойти за школу, погреться на осеннем солнышке.

Распечатав новую пачку, Антон с наслаждением затянулся раз, другой, потом набрал побольше дыма и лихо выпустил его колечками. Некурящий Роман смотрел на него с завистью: не очень приятно сознавать, что твой друг умеет что-то такое, чего не умеешь ты.

— А чего ты с этой девчонкой вздумал нянчиться? Детский сад, ей-богу…

Антон глянул на него с недоумением:

— Это Маринка. Дочка нашей школьной уборщицы.

Решив, что все объяснил, он снова затянулся и выпустил дым в голубое сентябрьское небо.

— И что? Ты берешь шефство над всеми детьми уборщиц, дворников и сторожей?

Антон хмыкнул:

— Зачем же над всеми? Я же сказал: Маринка — моя соседка. В одном подъезде живем. Невезучая она. Отца нет. Мать — алкоголичка. Сейчас вот еще коленку разбила…

— Что, боится, что от матери влетит?

— Да прям уж… Мать и не заметит такой мелочи. А боится она только одного: чтобы из школы не выгнали. Понимает: попала в приличное заведение — держись за место зубами! А учится она слабенько, запросто может отсюда вылететь — и приземлиться в обычной школе, без углубленного английского, с учителями-придурками. И без всякой перспективы.

Теперь уже хмыкнул Роман:

— Можно подумать, здесь у нее перспективы радужные! Она что, собирается стать переводчиком? Или дипломатом?

Антон вздохнул и ответил совсем по-взрослому:

— Как знать… А девчонка она правильная. Если бы мои предки вовремя подсуетились и организовали мне младшую сестренку, я бы хотел, чтобы она была такая, как Маринка.

— А как она попала в нашу гимназию? Да еще и с такой матерью…

— Так из-за матери и попала! Живут-то рядом, сначала мать устроилась к нам уборщицей, а как Маринке исполнилось семь лет, она упросила директрису взять дочку, чтобы поближе была. Ну ты же знаешь, сотрудникам всегда идут навстречу.

— Знаю. Не думал только, что к «сотрудникам» можно отнести уборщицу.

— Директриса наша только с виду «железная леди». А так-то она тетка жалостливая. Вот и пожалела девчонку, приютила. Конечно, иностранные языки Маринке не особо нужны, но хорошее образование еще никому в жизни не повредило вроде бы…

Прозвенел звонок на перемену. Пора было возвращаться в школу. Не прогуливать же два урока подряд! Роман загребал ногами опавшие листья и вел сам с собой внутренний диалог: сам на себя нападал — и сам же защищался. Ну вот зачем он поставил ей подножку? Маленькая совсем, лет десять. Что она плохого ему сделала? Ничего. Просто пробегала мимо. А с другой стороны — что здесь такого? Подножки — любимое развлечение школьников. Ну да, он уже выпускник, последний год сидит за партой. А ума — как у первоклассника… А девчонка и впрямь «правильная», как сказал Антон. Могла бы наябедничать, пришлось бы потом выкручиваться… А она просто пошла оказывать себе первую помощь. И даже Антохе не нажаловалась, хотя вполне имела право. Только раз глянула серьезными серыми глазами, совсем по-взрослому, и переключилась на свои проблемы. Ну да, у алкоголиков дети взрослеют быстро, об этом психологи часто пишут. Даже жалко ее… Впрочем, на всех жалости не хватит. Это Антоха такой мягкий, готов всем соломку стелить. Интересно, многого он в жизни добьется своей мягкостью? Вот он, Ромка, человек целеустремленный. Некогда ему жалеть чужих детей. У него есть цель — и он к ней идет. Кстати, следующий урок — геометрия. Никак пропускать нельзя! Это вам не биология скучная, это — основа основ в архитектуре. Вот ему о чем думать надо!

И он тут же выбросил девчонку из головы.

Выйдя из класса, Марина оглянулась вправо-влево, но этого долговязого старшеклассника в коридоре не было. Ей стало легче дышать. Как его Антоша назвал? Кажется, Ромка. Ну вот зачем он поставил ей подножку? Вроде выглядит прилично, не хулиган. Конечно, ее многие норовят обидеть, потому что знают, чья она дочь. Но разве она виновата, что родилась у такой матери? Она, между прочим, вообще не просила, чтобы ее родили. И не ее вина, что мать у нее пьющая. Но в этой элитной гимназии учатся дети из приличных семей, они проходили при поступлении жесткий отбор, и только ее, Марину, взяли из жалости.

Конечно, из-за этого никто не стремится с ней дружить. Как будто заразиться боятся… Хорошо, хоть не дразнят, и на том спасибо. А вот если подумать — о чем с ней говорить? Девчонки из класса хвастаются друг перед другом то туфельками новыми, то часиками, то ручками-фломастерами заграничными, то у кого калькулятор круче. У нее нет никаких калькуляторов. Да и зачем это в десять лет? Неужто трудно в уме сосчитать?

Как неприятно саднит разбитая коленка… И еще обидно очень. Она же почему так неслась по коридору? Потому что на урок опоздала. А почему опоздала? Потому что матери помогала. Кто же ей еще поможет… А за опоздания учителя ругают, конечно. Но она же не нарочно! Да и опаздывала всего-то на минутку. А потом упала, пришлось идти коленку мыть. Конечно, ее обидеть может любой, а вот заступиться некому. Спасибо Антону, помог, перед учительницей оправдал. Она не стала ему говорить, что не сама по себе упала, а дружок его постарался. Зачем говорить? Они — друзья, а из-за нее могли бы еще поссориться. Вот уж ни к чему! Антоша мог бы разругаться с этим Ромкой, и из-за кого? Из-за нее. Еще не хватало… А коленка заживет, что ей сделается! Только поболит несколько дней. И полы мыть будет неудобно с больной ногой. Ну, что поделать…

Еще немного постояла у стенки, пугливо оглядываясь. Хоть бы больше на нее никто не налетел, а то она теперь и отскочить не успеет… Но тут прозвенел спасительный звонок, и она поковыляла в класс.

Домой шла неспешно. Обычно неслась со всех ног, но теперь, с разбитым коленом, ногу сгибать больно, так что уже не побегаешь. Зашла, как обычно, в гастроном, купила хлеб и кефир, да еще в придачу сладкий творожный сырок с изюмом. Для бабушки. Она любит, но никогда не признается. Однако Маринка точно знает. Сегодня вот сэкономила на себе, не поела в школе, зато может купить бабушке внеплановое угощение.

Бабушка снова лежала. Совсем расхворалась. Марина знала, что от болезней люди, бывает, умирают. Тем более пожилые. И очень этого боялась. Ведь им с матерью без бабушки не выжить. Она дом держит, с ней — семья. И живут они все вместе в основном на бабушкину пенсию, потому что мать свою зарплату пропивает.

— Бабуль, я все купила. Сейчас пойду обед варить. Ты только скажи, что приготовить.

— Не надо, деточка. Я вставала сегодня, кашу сварила. Потихонечку, с божьей помощью. Большую кастрюлю сразу. Нам хватит на сегодня и на завтра. Ты давай, уроки делай, пока мать не пришла.

Марина выложила в кухне хлеб и кефир, а сырок принесла бабушке:

— Вот, бабуль, тебе гостинчик!

Бабушка покачала головой:

— Опять не ела в школе? Сколько раз говорила: тебе надо хорошо кушать, потому что ты растешь!

— А тебе тоже надо хорошо кушать! Тебе выздоравливать надо!

Вздохнув и покачав головой, бабушка сдалась:

— Ну ладно, давай пополам скушаем…

Быстро сделав уроки, Маринка устроилась рядом с бабушкой — поговорить. Бабушка очень интересно умела рассказывать о самых обыденных вещах. Особенно здорово рассказывала о своем детстве и юности. Детство у бабушки было счастливое. Не то что у самой Маринки… У бабушки были хорошие родители: заботились о ней, любили и баловали, жили дружно. Бабушка говорила, что ей каждый день давали деньги на мороженое. Вообще-то девочка привыкла верить каждому бабушкиному слову, но в это поверить она не могла. Как это — каждый день мороженое? Быть такого не может. Сейчас — другое дело. Многие ее одноклассники и мороженое могут себе позволить каждый день, и жвачку — вообще непонятное что-то: жуешь, жуешь, а глотать нельзя, выплевывать надо. Тогда зачем жевать?… Но у них — богатые родители, денег много. У бабушки родители трудились на заводе, поэтому богатыми быть не могли. Неужели бабушка ее обманывает? Нет, вряд ли обманывает. Просто сочиняет. Как добрую сказку.

Ближе к вечеру пришла мать. Подшофе, конечно. Бабушка снова завела разговор о том, что нельзя каждый день выпивать, тем более женщине, тем более, если в доме ребенок. Мать вяло огрызалась, потом упала на свой диван и уснула.

После этого и Марина улеглась. Она была рада тому, что большого скандала у мамы с бабушкой сегодня не случилось. Мать была настроена благодушно, а у бабушки уже просто сил нет на «крутые разборки».

Покрутившись на старой раскладушке с провисшим брезентом, девочка нашла то положение, в котором лежать было почти удобно. Закрыв глаза, она хотела на ночь помечтать о чем-то хорошем. Например, о том, как было бы здорово каждый день съедать по мороженому! А не один сырок пополам с бабушкой раз в неделю… Но вдруг в ее морожено-творожные мечты самым нахальным образом пробрался этот странный Ромка, который ни с того ни с сего поставил ей сегодня подножку. Тут же заныло колено, о котором она старалась не думать. И обидно стало опять. Ну вот зачем он это сделал? Посмеяться хотел? Но ведь даже не улыбнулся. Просто смотрел на ее мучения без всякого интереса. Наверное, он, хоть и взрослый уже, до сих пор отрывает жукам лапки, а бабочкам — крылышки. Есть такие люди, она это уже знает. Просто делают неправильные вещи, а для чего — и сами не знают.

А вообще-то он симпатичный… То есть был бы симпатичным, если бы не был таким… таким… злым? Да вроде не злой… Придурок просто, вот он кто!

Во сне Марина превратилась в прекрасную царевну из библиотечной книжки «Волшебные сказки». Она плыла по красивому озеру в золотой ладье, и были на ней кружевные белые одежды. А Ромка стоял на берегу и восторженно смотрел ей вслед. Царевна Марина даже взглядом его не удостоила. Будет знать, как подножки ставить!

В декабре темнеет рано, поэтому вечеринку по случаю наступающего Нового года решено было устроить сразу после занятий. В выпускном классе каждый день — по шесть-семь уроков, так что к концу учебного дня за окном уже начинались сиреневые зимние сумерки.

В актовом зале, как и полагается, была наряжена елка. После утренника для начальной школы остались картонные фигуры зайца и лисы, а также избушка. Но все эти сказочные атрибуты мальчишки тут же сдвинули в дальний угол, так что они не мешали. Музыка была самая модная, потому что многие принесли записи, да еще и выпендривались друг перед другом, у кого исполнители круче. Взрывались хлопушки, но из-за громкой музыки этих взрывов было почти не слышно, только по залу то и дело летали конфетти и ленты серпантина.

Сначала отплясывали быстрые танцы, потом постепенно стали делиться на пары. Все чаще звучала медленная музыка, и парочки уходили «в свободное плавание» на танцпол. Больше всего поклонников было у Леры, потому что она считалась самой красивой в классе. Но Леру эти воздыхатели не интересовали, ей хотелось внимания Романа. А он, как назло, стоял в окружении мальчишек. Далеко от танцпола, в районе картонной избушки. Они, кажется, вовсю травили анекдоты: то и дело то прыскали, то взрывались хохотом.

Лера каждые пять секунд косилась в тот угол, ожидая, что они наговорятся, нахохочутся, а потом вспомнят, что здесь вообще-то вечеринка с танцами. Но они, похоже, о танцах совсем не думали. Ну ладно, она им напомнит, мало не покажется…

Подошла к избушке, призывно взмахнула ресницами, игриво потянулась с грацией пантеры, лениво пропела:

— Кто похвалит меня лучше всех, с тем пойду танцевать!

Мальчишки замолкли, дружно повернулись в ее сторону.

— А как тебя хвалить? — озадаченно спросил Антон.

Она закатила глаза:

— Комплименты говорить, балда!

И тут мальчишки, вспомнив давний мультик, наперебой зачастили:

— Ой, Лерочка, красавица ты наша! У тебя самые большие в мире ноги! И руки тоже! И плечи! И голова! А еще у тебя самые большие в мире уши!

И дружно покатились со смеху. Ромка молчал, наблюдая как бы со стороны. Очень хорошо, что молчал. Это ей как раз на руку.

Дотронувшись до его плеча, Лера сказала, презрительно скривив совершенной формы губки, накрашенные перламутровым блеском:

— Пойдем, Ромаша, у этих идиотов — острый приступ плоского юмора. Сами себя щекочут, сами же хохочут.

Она увлекала его поближе к танцующим парам, и ему ничего не оставалось делать: пришлось идти танцевать.

Вообще-то Лера ему нравилась, как и большинству мальчишек. При взгляде на нее бабочки в животе не порхали, но он, как человек с художественным вкусом, не мог отрицать, что смотрелась она очень живописно: мягкие локоны янтарно-медового оттенка; глаза цвета зеленоватой бирюзы; пухленькие губки придавали лицу капризное и в то же время трогательное выражение. Прямо готовая кинозвезда!

Многие советовали Лере попробовать свои силы в кино или на подмостках, поступать в театральный. Она снисходительно улыбалась и объясняла, что не для того учится в гимназии с языковым уклоном, чтобы потом всю жизнь провести в нервном ожидании: предложат роль или не предложат? Лучше быть переводчицей. Это — профессия достойная, в любом случае прокормит. Все ахали и поражались здравому смыслу девушки: надо же, с такой красотой — и в переводчики! Разумная девочка. Умница и красавица — в одном лице.

Но Ромка давно раскусил Леру. Он понял, что она просто хочет выгодно выйти замуж за иностранца. Для нее мечта стать переводчицей — просто первая ступень на пути к успеху. Сначала она выйдет на рынок заграничных женихов, потом осмотрится, выберет себе перспективного — с ее точки зрения — бизнесмена, выйдет замуж, уедет в благополучную процветающую страну, станет жить припеваючи. А там уж — судьбу не угадаешь! — можно и к кинематографу присмотреться…

Из динамиков лилась «История любви», бессмертный хит, романтики в зале было хоть отбавляй, Лера льнула к нему в танце всем телом, и у Ромки вдруг запорхали внутри те самые пресловутые бабочки. Голова девушки доверчиво лежала на его плече, и он сначала легонько поцеловал ее в макушку, потом — в висок. Она подняла голову и посмотрела на него затуманенным взглядом. Потом, не дождавшись от него решительных действий, приблизила свои соблазнительные губки к его губам. Но Ромка понимал, что целоваться посреди актового зала, на виду у всех — не самая лучшая идея. Поэтому, разжав объятия, он взял ее за руку и повел к выходу.

— Рома, ты куда? — всполошилась Лера.

— Подальше отсюда. Найдем тихое место, где нам никто не помешает.

За дверью актового зала никого не было, и они начали целоваться прямо там. Однако в любую минуту мог кто-то выйти подышать, поэтому они, не переставая обниматься, пошли по коридору, уходя подальше от музыки и шума.

Уроки давно закончились, в школе никого не было, коридоры были пустынные и гулкие. Отголоски музыки из зала метались от стенки к стенке, постепенно затихая. Но и коридор — не самое лучшее место для романтических моментов. Ромка понял, что лучше всего спрятаться в классе, благо они уже опустели. В свой класс идти смысла нет, — туда могут завалиться одноклассники. А вот любой другой подойдет.

Привалившись к первой же попавшейся двери, он, не прерывая поцелуя, нащупал ручку, нажал, дверь открылась, и они ввалились в класс. Там почему-то горел свет, что вызвало досаду: он-то надеялся на темноту, которая, как известно, — друг молодежи. Наощупь ударил рукой по выключателю, и потолочные лампы погасли, уступив место сумеркам, которые из сиреневых уже превратились в фиолетовые.

— Ой!.. Зачем?… — раздался детский голос.

Лера, взвизгнув, отпрыгнула от Романа. Он машинально включил свет, огляделся. В самом дальнем углу класса, за последней партой, сидела девочка.

Ромка опешил:

— Ты что здесь делаешь?

— Уроки…

— Уроки дома делать полагается!

— А я маму жду. Уже темно, мы вместе домой пойдем.

Что-то в девочке показалось ему знакомым. Серые серьезные глаза, деловитый тон… Да это же соседка Антохи, та самая дочка уборщицы! Вспомнив, как он ее обидел в сентябре, Ромка внутренне чертыхнулся. Захотелось извиниться перед ребенком и уйти, но за его спиной жалась Лера, и в ее глазах он должен выглядеть героем.

Поэтому он, напустив на себя строгость, сказал:

— Так, отличница! Быстро собирай тетрадки — и дуй отсюда!

Девочка сокрушенно покачала головой:

— Я не отличница… У меня даже тройки есть… А вы не могли бы целоваться в другом классе? Мне совсем немножко осталось доделать…

Лера тихонько прыснула, а Ромка аж задохнулся от возмущения:

— А ну кыш отсюда, мелюзга! Учить старших вздумала… Собирай манатки — и на выход, живо!

Вздохнув по-взрослому, девочка стала собирать учебники в рюкзак. Собравшись, пошла к выходу, волоча рюкзак по полу. На своих обидчиков даже не взглянула.

Она ушла, и теперь их романтике ничего не мешало. Но и Ромке, и Лере уже как-то расхотелось целоваться. Настрой пропал. Снова выключив свет, они подошли к окну. Редкие снежинки красиво кружились в свете фонаря.

Лера сказала задумчиво:

— Как прозрачен первый танец новорожденных снежинок…

Ромка хмыкнул:

— Это откуда? Из раннего Лермонтова?

— При чем здесь Лермонтов? Просто подумала вслух…

— Лерка, а ты стихи писать не пробовала?

— Пробовала. В девятом классе. Но у меня не получается.

— Но сейчас же получилось!

Она пожала плечами:

— Так это не стихи. Просто строчка придумалась.

— Очень красивая строчка. Развей мысль дальше. Получатся хорошие стихи. Их напечатают, ты станешь популярной. Только псевдоним возьми звучный, чтобы сразу запоминался. Например, Лера Лермонтова. Как тебе? Мне кажется, звучит…

Расхохотавшись, она толкнула его локтем в бок:

— Ну и дурак ты, Полынин!

Перебравшись в другой пустующий класс, Марина даже не стала открывать рюкзак. Она тоже подошла к окну, залюбовавшись снежинками. Проезжающие по улице машины отбрасывали блики на стены класса, неоновая вывеска магазина, что был напротив школы, то и дело меняла цвет, и в классе было очень красиво, даже как-то сказочно. Марина решила, что без света даже лучше.

Опять этот Ромка ее обидел. И снова — ни за что ни про что. Ничего же плохого не сделала! Просто сидела, математику решала. Она же первая заняла этот класс! Они с мамой уже его помыли, а потом мама пошла мыть учительскую, а ей наказала оставаться там и делать уроки. И тут ввалились эти двое… Целоваться им приспичило, причем именно там, где она уроки делала! Как будто других классов в школе мало…

Ну понятно, у них любовь… У Марины в классе девочки уже тоже про любовь разговаривают. Правда, никто из них по-настоящему еще не влюблялся, но поговорить на эту тему всегда интересно! А красивая девочка у этого Романа… Вот бы ей, Марине, такую внешность! Не сейчас, конечно, а когда вырастет.

Марина с детства оценивала себя очень трезво. На «красавицу» она явно не тянула — и понимала это. Ну что красивого может быть в темно-каштановых волосах и серых глазах? Она видела настоящих красавиц — и в фильмах, и на улице попадались. У них были обалденные волосы: белые, золотистые или черные. Нет, пожалуй, самые красивые — рыжие. Они такие яркие, такие праздничные! И глаза у красавиц бывали обычно либо голубые, либо зеленоватые, либо карие — цвета молочного шоколада. Вот это красота! А она даже когда вырастет, красавицей не будет. Потому что серые глаза так серыми и останутся…

А эта девушка, с которой целовался Роман, — настоящая красавица! Интересно, какой она была в детстве? Наверное, тоже очень красивой. Конечно, Роману приятно с ней общаться. На серенькую мышь он бы и не взглянул…

А ее, Марину, он шпыняет при первой возможности. Конечно, чего с ней церемониться? Она еще маленькая, к тому же некрасивая. Да еще одета в обноски… Одежду ей обычно отдавали соседи — ту, из которых вырастали их собственные дети. Только пару раз мать покупала ей вещи в магазине. Да и то — в секонд-хенде…

Полюбовавшись еще немного сказочной красотой за окном и помечтав о том, как было бы замечательно стать красавицей, девочка снова взяла рюкзачок и пошла искать маму. Поздно уже, домой пора…

По окончании вечеринки стали расходиться по домам. Кто-то — по парам, кто-то — компаниями.

Ромка церемонно кивнул Лере:

— Сударыня, позвольте вас проводить. Дабы не подвергать опасности на темных улицах.

— Да, точно! Я тоже пойду! — подпрягся Антон.

Лера изумленно распахнула бирюзовые глаза:

— Что ты, Антоша, ни к чему это! Мне и Ромы хватит…

Антон шутливо закатил глаза:

— Лерка, у тебя даже женской логики нет, не то что общепринятой. Во-первых, я не брошу товарища в трудную минуту. Во-вторых, мне приятно твое общество. В-третьих, два рыцаря — надежнее, чем один, — загибал он пальцы.

Теперь пришла очередь Леры закатывать глаза:

— Ну, если ты такой логичный… Куда деваться…

Вообще-то она возлагала большие надежды на вечернюю прогулку с Романом, но ей неловко было в этом сознаться. Логика девушкам, может, и не полагается, а вот гордость — да, это обязательно!

Вечерний город окутал их темной вуалью. Снегопад все усиливался, поглощая звуки, поэтому было непривычно тихо, красиво и даже как-то волшебно. До Лериного дома было недалеко: полчаса пешком. Она шла между двумя «рыцарями», которые состязались в остротах. Лера их шуточки пропускала мимо ушей. Ах, как было бы замечательно, если бы рядом шел только Роман! Можно было бы прижаться к нему, погулять подольше. Может, он бы наконец-то сказал что-то о своих чувствах… Лера никак не могла понять, как Полынин к ней относится. Вчера почти не замечал, сегодня потащил целоваться, а завтра снова будет смотреть сквозь нее, как будто ее не существует…

Лера привыкла к обожанию, восхищению и поклонению мальчишек. Только Полынин не метет перед ней хвостом. Но именно его внимания ей хочется больше всего! И сегодня так удачно все сложилось: танцевали под «Историю любви», обнимались в танце, поцеловались даже… И могли бы сейчас, во время прогулки, окончательно прояснить ситуацию.

Навязался этот Антоха на ее голову!

Проводив барышню до подъезда, ребята пошли назад.

Ромка хмыкнул:

— Спасибо, друг, что не бросил в беде.

— Да я уже понял, что дурака свалял. Поломал вам романтическое свидание…

— Нет, я серьезно рад, что ты с нами пошел. А то пришлось бы с ней еще час кружить по улицам, комплименты делать. Кажется, она всерьез ожидала, что я признаюсь ей в любви.

— А ты бы признался?

— Была бы любовь — да. А мне признаваться не в чем. Так что ты спас меня от тягостных объяснений.

— Лерка психанула. Я думал, ты тоже расстроился.

— Еще чего! Я, друг мой Антоха, расстроился по другой причине. Представляешь, мы с Леркой завалились в пустой класс, чтобы там без свидетелей пообниматься-позажиматься.

— Ну, дело молодое, — хохотнул Антон. — Расскажи, как все прошло?

— Расскажу. В этом классе сидела девчонка лет десяти. Уроки, видишь ли, делала. Вот был бы я умный, я бы что сделал? Ушел бы в другой класс. Они вечером все пустуют.

— А ты что?

— Я почему-то решил перед Леркой выпендриться. И шуганул ту малышку. До сих пор мерзавцем себя чувствую…

Антоха взглянул непонимающе:

— А что тут такого мерзкого? Ну не будешь же ты даму сердца при детях лапать… Наоборот, правильно поступил.

— Да неправильно я поступил, Тоха! Совсем неправильно… Во-первых, Лерка для меня — пустое место. Никакая не дама сердца. Во-вторых, это была та самая малышка, про которую ты мне рассказывал. Ну, дочка уборщицы, что ли… Сам говорил: жизнь у нее — не сахар. А тут еще я раскомандовался… До сих пор стыдно.

И опять он не сказал про ту давнюю подножку. Не смог признаться. Что поделать, не всем Боженька при рождении отсыпал смелости…

Какое-то время шли молча, потом Антон сказал:

— Да, зря ты ее шуганул. Она и так зашуганная жизнью. Мать каждый день выпивает. В доме бедность такая… По телевизору только такое увидишь. В репортаже про обездоленных. Там на бабке все держится. Но та старая уже, болеет сильно. Если помрет — мать может Маринку в интернат спровадить.

— Да ладно… — не поверил Роман. — Она же не сирота. Ее не возьмут.

— Еще как возьмут! И попутно мать лишат прав. И я даже не знаю, что для Маринки будет хуже: идти на казенные харчи или оставаться с матерью-пропойцей. Смотри, как бывает: два варианта, и оба — хуже.

Опять помолчали. Потом Антон снова подал голос:

— Она и так все на себе тянет, хоть и маленькая. И в доме убрать, и в гастроном сбегать. Хвасталась мне, что научилась уже суп варить. Матери помогает по вечерам школу мыть. Сам же убедился сегодня… И при этом ей нельзя учебу запускать, а то вылетит из гимназии.

Зря Тоха так подробно обрисовал Маринкину непростую жизнь. У Романа и так было мерзко на душе, а теперь ему просто хотелось изо всех сил стукнуться головой о стену. Так стукнуться, чтобы сознание потерять. И не думать о невезучей малышке и своем недостойном поведении.

Тут он мысленно усмехнулся. Надо же, какое определение подобрал: недостойное поведение. Все правильно. Так и есть. Недостойное.

И вот наступил долгожданный выпускной. Программа была такая: сначала — торжественная часть, вручение аттестатов; потом — ресторан.

Марина с мамой мыли окна в коридоре на первом этаже. Но потом мать отпустила ее посмотреть на праздник.

Девочка поднялась на второй этаж, где был актовый зал. Там было шумно. Нарядные выпускники, гордые родители, взволнованные учителя. Зал был украшен огромными букетами роз и пионов, которые просто одурманивали запахами. В коридоре были накрыты длинные столы для праздничного фуршета, и от них тянуло копченой колбасой, шпротами и клубникой. Непередаваемое ощущение. Еще и чадолюбивые мамаши, надушенные сверх всякой меры, вносили посильную лепту в общую какофонию ароматов. Как можно так поливаться духами в жару…

Марине стало нехорошо от запахов. Но уходить не хотелось. Когда еще доведется увидеть такой праздник? Хоть со стороны посмотреть… Она придумала, как унять тошноту: стала дышать ртом, а нос зажала пальцами. Вот и нет запахов!

Потом всех присутствующих пригласили в зал: начиналось торжество. Выпускники заняли первые ряды кресел, родители сели подальше. На невысокой сцене стоял стол для президиума, где уже сидели оба завуча — по школьной и по внеклассной работе, представитель районо, две учительницы, самые старшие по возрасту, и серьезный человек с деревообрабатывающей фабрики, которая была главным спонсором гимназии.

По случаю июньской духоты дверь закрывать не стали, и Маринка притаилась у входа. Она чувствовала себя так, как, наверное, чувствовал бы себя уличный воробей на ферме со страусами или павлинами. Вряд ли павлины замечают воробьев, поэтому она не боялась, что ее прогонят, но и на глаза им попадаться не хотела.

Однако Антоша ее заметил и радостно помахал рукой. Она несмело улыбнулась в ответ и юркнула за колонны у входа.

На сцену поднялась директриса, и зал затих в ожидании. Она прокашлялась, обвела строгим взглядом присутствующих, потом совершенно по-человечески улыбнулась и всхлипнула. Отпила воды из хрустального стакана и сказала:

— Ну вот и всё… Ваш долгий школьный путь подошел к логическому финалу. Каждый год я выпускаю в большую жизнь своих деток, которых вела с первого класса, и каждый год для меня эта радость — со слезами на глазах.

Потом она стала говорить правильные слова о том, что они должны с честью нести по жизни высокое звание выпускников этой гимназии, должны быть достойными людьми, не забывать эти стены, которые навсегда останутся для них родными.

Марина быстро перестала слушать эти фразы. Куда интереснее было разглядывать выпускников. Как нарядились!.. Даже мальчики сегодня были красавцами, хоть их костюмы были довольно строгими. А уж девочки… Все до одной — кинозвезды!

Она поискала глазами Антона, но не нашла. Оказывается, затылки у большинства людей одинаковые. Наверное, поэтому на документы фотографируют лица, а не затылки.

Тогда она стала разглядывать родителей. Папы в основном тоже были в строгих костюмах, а вот мамы… Да, там было на что посмотреть. Таких шикарных нарядов Марине видеть не доводилось. А украшения!.. Мамы сверкали и переливались всеми оттенками, какие только есть в природе. Молодцы, подготовились к празднику! Если бы только поменьше духов… Марине уже надоело дышать ртом, она попробовала переключить дыхание на нос, но очень скоро снова зажала его пальцами.

После директрисы с поздравительными речами выступили представители районо и фабрики, потом обе старенькие учительницы сказали напутственные слова. А потом началось самое главное: то, ради чего собрались. Вручение аттестатов.

Стало понятно, что сейчас выпускники станут по очереди выходить на сцену, получать документ, благодарить и возвращаться на место. Родители засуетились, защелкали фотоаппаратами. Каждый спешил запечатлеть любимое чадо в такой торжественный момент.

Поскольку в зале поднялась небольшая суматоха и ряды смешались, девочка рискнула войти внутрь. Села в самом дальнем ряду, чтобы не путаться под ногами. И продолжала рассматривать людей. Вручали аттестаты в алфавитном порядке. Причем сначала вызывали медалистов. Антоша пошел на сцену первым, потому что его фамилия — Борисов. Марина задохнулась от счастья: надо же, Антон получил золотую медаль! Когда зал зааплодировал, она хлопала громче всех. И любовалась соседом: как он хорош в темном костюме и белоснежной рубашке!

Вторым на сцену вызвали… Нет, этого не может быть! Друг Антона, этот противный Роман, который ее обижал. Оказывается, его фамилия Полынин. Он шел на сцену так, будто для него получение медали — обычное дело. Какая несправедливость… Такой хороший Антоша, конечно, медаль заслужил. Но этому-то за что?… Да еще и оделся так, что Марина просто ахнула: у всех — темные костюмы и светлые рубашки, а у этого — костюм белый, а рубашка, наоборот, черная. А разве так можно?…

Получив медаль и аттестат, Полынин повернулся к зрителям и ослепительно улыбнулся. Да, хорош, не придерешься: и красивый, и умный, и одет как-то по-заграничному, как в глянцевом журнале, так еще и медаль получил! Маринка в досаде аж зубами скрипнула: затмил он Антошу, обидно…

А третьей на сцену вышла… Лера. Оказывается, ее фамилия — Яворницкая. Понятно, вечно — в конце списка. Красивая фамилия. Как и сама девушка. В этот день Лера была чудо как хороша: платье струилось шелковой бирюзовой волной — в цвет глаз, — открывая одно плечо, а свои чудесные локоны медового цвета эта богиня — иначе не скажешь! — зачесала на одну сторону, заколов красивым гребнем. Длинные волосы закрывали обнаженное плечо, и все выглядело вполне прилично.

Марина из этого класса знала только троих, и все они оказались золотыми медалистами, надо же! Но искренне порадовалась она только за Антошу. В принципе, к Лере у нее тоже претензий не было. Наоборот, она восхищалась ее красотой. А вот за что наградили Полынина… Ну понятно, это не ее ума дело.

Потом стали выдавать аттестаты всем остальным, и Марина с восторгом разглядывала наряды и прически девушек. Ей понравились абсолютно все. Неужели когда-то и она, Марина, будет вот так же выходить на сцену за аттестатом, а директриса будет с чувством жать ей руку и промокать глаза? Будет, конечно. Когда-нибудь и Марина будет стоять здесь в выпускном платье. Если не вылетит отсюда за неуспеваемость…

Конец ознакомительного фрагмента.