Сочувствую ее темным духам… 13-21

Евгений Гатальский

«Оуэн, Виктория, Саймон и Дерек попадают в будущее, где оказываются в водовороте странных событий, где каждый из встреченных ими героев имеет какую-то тайну…»Он, Майкл Бернс, или Оуэн Хиллфилд, или пока безымянный персонаж, прямо-таки видел аннотацию книги Фила, в которой является главным героем (он надеялся, что главным, на меньшую роль его внутреннее «я» не хотело соглашаться). Книга содержит нецензурную брань.

ПЛЕНКА

Ад во всей его бесконечности

Иногда духовидческий опыт ужасен, а мир преобразовал к худшему, индивидуализация усиливается, и негативный визионер оказывается связанным с телом, которое, кажется, становится все более и более плотным, более туго упакованным, пока он, наконец, не обнаруживает себя сведенным к

агонизирующему сознанию сконденсированного куска материи, не больше камня, который можно удержать в руках.

Но иногда нет.

Жизнь полна противоречий, не пытайся их понять. Все равно во всем не разобраться. Живи так, как хочется, никогда никого не слушай — все равно все они умрут. И ты умрешь. Пожалуй, эта одна из тех немногих вещей, о которой можно говорить с определенностью.

По крайней мере до тех пор, пока не открыли вакцины от смерти. Это было бы явлением небывалым, даже более значимым, чем изобретение машины времени. А то, что происходит сейчас, уже происходило. И произойдет еще не раз. И будет переосмыслено сотни раз. Своеобразная циркуляция постмодерна во времени.

Итак…

Гриверс, провинция Спелсер, город Лоудаун.

Во свое время Майкл и Саймон уже были неподалеку от этого города — когда приезжали за передвижной лабораторией Элиаса. Но тогда они не заезжали дальше указателя с надписью «Лоудау» с красноречивым граффити Сикстена Бейла. Тогда была их первая поездка в эре Становления, поездка неосознанная, под руководством Элиаса, в компании нервного Клода и бесчувственной Эми.

Но…

Клода здесь нет, Эми тоже, а изобретатель шокирующей своими возможностями машины оказался под арестом. В Лоудауне только двое — Майкл и Саймон. Их взгляды направлены в одну сторону, идеи их рациональны, и рациональность эта скрыта под их напускным — но таким искренним — безрассудством.

Они приняли решение податься в Лоудаун, чтобы не пересекаться с Клодом и Эми. Саймон ссылался на нервозность Клода и общую унылость его взглядов, а Майкл… он тайно возжелал, чтобы Эми не увидела его таким, каким, скорее всего, он станет в стране пороков под руководством своего верного ориентира, который без пороков просто не мыслим.

Он станет грабителем. Он будет воровать у гробовщиков, электромагнатов, простых богачей, просто у тех, чьи рожи хоть на мгновение покажутся ему отвратными. Оппозиционер Престон не был случайностью или порывом, решил Майкл. Он был первой жертвой.

Лучше оставить рожи богачей в стороне — потому что в Гриверсе отвратительных рож хватало и среди бедняков. Сама себя ненавидящая чернь, готовая нырять с головой в дерьмо по первому же указанию своего правителя всегда вызывала у Майкла особенно сладкую ненависть. Одной короткой прогулки по Лоудауну хватило Майклу в полной мере осознать сладость своей ненависти. Вонючая внешность, рваные штаны, страшные проститутки, полуголые наркоманы с пустыми глазницами, длинноухие и близорукие мужики, от которых воняло смесью дерьма и дешевого курева… При всем при этом Майкл не мог оценить общую, словно по сговору, мизантропию, что витала в лоудауновском воздухе. Все жители этого паршивого города ненавидели друг друга по определению — за свою нищету, за свою вонь, за сам факт своего существования. Чтобы не выделяться из гриверской толпы, просто достаточно ненавидеть все живое и неживое, что окружает тебя. Мизантропичное население Гриверса, был уверен Майкл, ненавидит его и Саймона за их выделяющуюся из общей картины, не загаженную, а по меркам лоудауновца и вовсе роскошную одежду. Но Майкл и Саймон были рады с процентами вернуть местному населению все их ненавистные взгляды.

«Пусть меня ненавидят все на свете» — думал Майкл с некой странной гордостью в своей походке. — «Лишь ненависть одной, той самой, станет для меня убийственной…»

Кроме населения, неприятным впечатлением для Майкла стали ползучие большие насекомые — странные, пятнистые, вызывающие болезненное сжатие в желудке… «Если наш мир — матрица, то она чересчур извращенная» — сказал про насекомых Саймон и раздавил одного из них ногой.

По обоюдному желанию они решили опробовать местный общественный транспорт, а именно — фиолетовые автобусы с роботами-водителями, чьи лица выглядели еще тупее, чем пропитые рожи лоудауновских мужиков, так что Майкл и Саймон нисколько не удивились, что автобус дважды врезался в один и тот же столб. Водитель казался новичком, впервые севшим за гоночный симулятор — так что нечего удивляться, что кроме них двоих в автобусе никого не было. Грязные полы ржавых автобусов не то, чтобы удивили, зато удивили разбросанные на полу использованные шипастые презервативы — что невероятно обрадовало Саймона.

— Если мне удастся заполучить Литовку — а я знаю, что ее заполучу — то я трахну ее прямо на этом полу. Превращу ее в чайлдёртку¹, так сказать.

Тут же им бросилась в глаза надпись, выведенная, судя по всему, кровью — «Грид сосёт».

Майкл и Саймон переглянулись. Саймон презрительно процедил:

— Как же это отвратительно!

— Что? Это же Грид, он наш враг.

— Это само собой. Он явно мразь, равно как и остальные политики. Но отвращает меня не Грид, не кровь, которой его имя было выведено, а эта надпись, сама по себе. Это, своего рода, его антипропаганда. А я ненавижу любую пропаганду. Любые лозунги. «Пусть все пропагандисты сдохнут» — вот мой лозунг.

«Деструктивное мнение от деструктивно мыслящего в деструктивном мире» — подумал Майкл, но ничего не сказал — он, почти как и всегда, был полностью солидарен с мнением Саймона.

Характерным знаком, показывающим Майклу, насколько деструктив укоренился в парадигме существования Гриверса, стали объявления от наемных убийц, появляющиеся буквально повсюду — в газетах, на стендах возле остановок, на телевидении — они предлагали самые разнообразные способы осуществления своей профессиональной деятельности. Некое одобрение от Майкла и Саймона получила листовка, чаще других встречающаяся в городе. На ней был изображен мужчина, примерно лет тридцати, с надменной, совсем у Саймона, ухмылкой. При всем при этом у Майкла создавалось ощущение, что он видит перед собой мессию — насколько одухотворенным было лицо на листовке. Под ликом мессии шла фиолетовая подпись: «Вражеский агент, занимающийся разведывательной деятельностью, подрывающей экономику и безопасность Гриверса. Известен под псевдонимом Джейсон. Разыскивается живым или мертвым». А еще ниже шла цитата Джейсона, явно указанная для того, чтобы вызвать ненависть у тех, кто ее читает:

«Живые люди — самые что ни на есть податливые животные на свете. Мертвецами манипулировать нельзя»

А чуть ниже:

«Лишь в смерти вы найдете от меня спасение»

Но у Майкла эта надпись не вызвала никакой ненависти к разыскиваемому Джейсону. Напротив — любой мизантропический выпад вызывал у Майкла невольный отклик согласия в его, по всей видимости, темной душе. Он мысленно поддерживал Джейсона в борьбе против режима Грида. Майкл повернулся к Саймону и не удивился, что Саймон считает также.

— Любой, кто встает против авторитета, автоматически заслуживает уважение, — сказал Саймон.

— Но, судя по листовке, этот Джейсон ненавидит людей, — с притворным негодованием возразил Майкл.

Саймон хмыкнул.

— Кто сказал, что написанные на листовке слова в действительности принадлежат Джейсону? И даже если допустить, что они действительно принадлежат ему, так что это меняет? Люди, проживающие здесь, ненавидят друг друга и без Джейсона. Я думаю, ты и сам это заметил.

— Это правда, — кивнул Майкл.

— К тому же подумай — какое другое чувство, кроме ненависти, может вызывать их нищета, необразованность и безвыходность их положения?

— Жалость? — предположил Майкл.

Саймон вновь хмыкнул и помахал указательным пальцем перед носом Майкла:

— Нет, нет и нет. Жалость лишь уподобит нас тем, кого мы жалеем. Мы можем лишь заставить этих людей попробовать вынырнуть из дерьма, в котором они вязнут. А энергию для этого они смогут найти только в ненависти — и уж точно не в жалости.

После своей речи Саймон многозначительно покивал головой. Майкл в душе согласился с ним, но никак свое согласие не показал. Он молча пришел к выводу, что лишь ненависть способна сдвинуть горы и открыть перед ним все дороги. Майкл махнул рукой вперед.

— Пойдем уже.

— Обратно?

— Да.

— Ладно.

Оба отвернулись от листовки с Джейсоном и пошли в обратную сторону.

Лоудаун являлся сравнительно небольшим городом, лишь ненамного превосходящим в размерах Леклер. Поэтому для Майкла стали удивлением бульдозеры, постоянно роющие землю, используемые, насколько он мог судить по идущим от ковша бульдозера искрам, для установки очередного блока электроэнергии. Электромагнаты, понятное дело, хотели развития исключительно своего бизнеса, и удобство горожан, особенно таких убогих, как лоудауновцы, заботило их в последнюю очередь.

Ранее днем Майкл и Саймон прогуливались по кварталу в Лоудауне с названием Блэк Кантри — как оказалось, в этом квартале чернокожие постоянно избивают не чернокожих. Но, к счастью, им удалось избежать драки — Майкл и Саймон просто пробежали мимо толпы бритоголовых негров, нещадно избивающих какого-то безглазого азиата. «Неумирающие предрассудки — как это мило» — с нежностью произнес Саймон, когда Блэк Кантри остался позади.

Более неприятной неожиданностью стала для них полиция нравов, а конкретно — отдел полиции нравов по борьбе с юмором и инакомыслием.

Реально существующий правоохранительный орган.

Во время третьего часа бессмысленного хождения по городу стало совсем скучно, поэтому нечего удивляться, что Майкл и Саймон уделили особое внимание странным незнакомцам в забавных блестящих костюмах и тонких очках без стекол. Они синхронно засмеялись, прямо перед их носами. Их рассмешили даже не дырявые очки — а жидкие, ставшие дырявыми, видимо, от долгого ношения детские футболки — с узором из мультяшных попугайчиков. Увы, но друзья тогда не знали, что это типичные костюмы типичных сотрудников лоудауновской полиции нравов.

— Предъявите документы.

Тогда Саймон замер, а его руки машинально сомкнулись в кулаки.

— Ради вашей же безопасности, — добавил полицейский.

— Чтобы я был в безопасности, достаточно не приставать ко мне…

— Реально существующий правоохранительный орган.

Эту фразу Саймон не уставая повторял, после того как откупился от требовавшего документы блюстителя нравов крохотным кусочком золотого пистолета. Этот же полицейский, ставший, надо заметить, куда более приятным в общении после получения золота, сообщил Саймону, что идея с полицией нравов была позаимствована Гридом из Синистера, после того как канцлер Гриверса и мэр Кенинг Хора совсем устал от насмешек и пародий в свой адрес.

Майкл сделал для себя довольно удивительный вывод — даже здесь, в Гриверсе, люди, если отбросить в сторону их нищету и общее уныние, в среднем красивее, чем в Австралии. «Медленное проникновение перфекцинации во все сферы» — с видом ученого, видом типичного ученого, а не Элиаса, заметил Саймон. Майкл и Саймон пошли обратно — то есть, к месту, в котором они решили остановиться. А остановились они в мотеле с горящими шестерками, висящими над входом, под логично вытекающим из этого названием «Шестерки Сатаны». Они уже успели снять комнату на втором этаже, полную кассет с порнографией, произведенной, судя по наклейкам на их обложках, в Китни. Апекс Майкла был припаркован на заднем дворе, неподалеку от свалки.

Владелец мотеля, одногубый коротышка, постоянно дымящий феерически огромной (если учесть, что он коротышка) сигаретой, подумал, что Майкл и Саймон — пара. Но Майклу, а тем более Саймону не было дело до каких-то там чужих мыслей. В качестве оплаты за проживание они сдали коротышке отрубленный от золотого пистолета курок. Коротышка невероятно оживился и сообщил, что за оплату золотом он готов оставить за ними комнату на неопределенный и, что радует, точно не короткий срок.

— Ты чудесен, — сказал Саймон коротышке, употребляя какую-то серо-коричневую дрисню, которую в Гриверсе называли едой. — Было бы у тебя две губы — я бы тебя точно расцеловал.

Коротышка с неприязнью на него покосился и прошептал одной губой что-то очень похожее на «точно гомики». Майкл, стоявший рядом у стойки и куривший отменные сигареты с ромом, знал, что Саймон всегда обожал подогревать любые слухи, связанные с ним, даже если они касаются тех вещей, которые уж точно к нему не относятся.

Коротышка куда-то отошел, а Майкл, ощутивший, несомненно, из-за ромовых сигарет, желание говорить… заговорил:

— Это ли не зомби? — начал Майкл, указывая куда-то абстрактно в воздух, но прекрасно понимая, что Саймон знает, что он имеет в виду местных жителей. — Все они — самые настоящие зомби. Внешне одинаковые, с начисто промытыми пропагандой мозгами. Почему зомби обязательно кусают друг друга, чтобы превратить в себе подобных, если можно переносить свою заразу не так явно? Поселить ее глубоко в голове, да так глубоко, что любое проявление непохожести воспринимаются с агрессией, словно те, кто не похож на них, являются заразными. Искусственно созданный психбольной считает главврача идиотом? Это ли не гениально — навязать своим рабам чувство значимости собственных взглядов?

Майкл увидел, что к его кожаной куртке прилипло что-то темно-зеленое, липкое, никогда Майклу до сегодняшнего дня не встречающееся. Он осмотрел стойку, на которую облокотился, и увидел, что почти вся стойка покрыта этой грязью. Майкл брезгливо сощурился и стал отдирать прилипшую к куртке грязь.

— Мы живем под властью микробов. Мы не должны чураться власти. С властью нужно дружить… А неуместная чистота — удел непросвещенных невежд. Чисты телом, но слабы духом. Но не пойми меня неправильно, Майк, я не восхваляю тех грязных животных, которых ты, Майк, вежливо уподобил зомби. Нет, нет и нет. Я одинаково ненавижу и чистюль, и грязнуль. Тот, кто чист снаружи, полон дерьма внутри. А у гриверских грязнуль и вовсе отсутствует дух. Безвольные куски грязной плоти, обернутые в лоскуты. Им я желаю скорейшего вымирания. А чистюлям? Хм… Желаю всем чистюлям галлюцинаций с огромными микробами.

Саймон закурил сигарету с ромом, видимо воображая, что пьет ром в честь сказанных ранее слов. Он сделал три затяжки, наткнулся на странный взгляд Майкла (который все-таки отодрал непонятную субстанцию от своей одежды) и посчитал нужным добавить:

— Я видел галлюцинации с огромными микробами, я знаю, о чем говорю. Это очень, ОЧЕНЬ страшно, можешь мне поверить.

Майкл кивнул — хотя он не нуждался в пояснениях. Он думал совсем о другом…

— Знаешь, что я думаю? — Саймон схватил Майкла за плечо и стал дышать ромом в лицо. — Перед нашими грабежами мы должны как следует упороться. Что ты на это скажешь?

— А… — На Майкла снизошло понимание. — На такие мысли тебя побудило КОМБО?

«КОМБО» — дорогая, изготовленная паксбрайтовскими учеными, особая смесь, позволяющая мешать какие угодно наркотики друг с другом и не умирать при этом от передозировки. У Саймона загорелись глаза, когда он увидел эту смесь на прилавке.

— И да, и нет, — негромко ответил Саймон. — Просто… Я хочу выжимать из людей литры ненависти, чтобы они не мешали мне познавать все те бесконечности, что меня окружают…

— Я не понял, что ты имеешь в виду. Все то, что ты говоришь, похоже на бред. Видимо, ты вдоволь накурился травы Механика и теперь она не отпустит тебя до конца твоей жизни…

— Увы, но это не так. А по поводу бреда — так, дружище, абсолютно все на свете бред. Хаос, ложь, и все такое в этом духе. Но одно я могу сказать точно. Наркотики — это прекрасно. Они очищают меня, после них я начинаю ненавидеть с чистого листа. Чтобы я не причинял никому вред, я должен всегда быть под чем-то… лучше всего под травой, желательно травой Механика. После нее ни одна мысль, кроме правильной, не забредет в мой эгоистичный мозг.

— Ну да, — грустно сказал Майкл, думая о ней, — наркотики помогают бороться с депрессией и выворачивающими наизнанку мыслями.

Саймон презрительно хмыкнул.

— Депрессии — удел слабаков. Никто не будет уважать того, кто не уважает себя. Если бы ты не был тем, кем ты являешься, Майки, я бы с чистой совестью набил бы тебе морду за твои депрессивные мысли.

Майкл поднял брови.

— И не смотри не меня так! — добавил Саймон. — Отбрось всю суету и наслаждайся тщетностью бытия. Просто радуйся, что ты существуешь. Не придавай значения мелькающим картинкам перед глазами, которые всегда через мгновение оказываются в прошлом.

Майкл кивнул — это все, на что он был способен. Слабая предрасположенность к выражению своей воли. Мысли о ней стали невыносимыми. Он ненавидел себя за такую любовь. Сильный импульс, плавивший его внутренности, просто перегорит и превратится в пустоту. А ее — такую священную и такую непостижимую — будет ублажать тот, кто запятнал свою любовь лживыми и, что самое гнусное, бессмысленными обещаниями.

Если бы она встречалась с Саймоном, думал Майкл — вряд ли бы он так мучился. Он убедил себя, что искренне радовался бы союзу своего лучшего друга и своей священной возлюбленной.

— Так, — сказал его лучший друг, отрывая его от грустных мыслей. — Пора подсесть на наркотики. О, слава хаосу, что я оказался в государстве, где меня не посадят за мою к ним порочную любовь.

Майкл подскочил на месте, заставив Саймона с непониманием спросить:

— Что ты делаешь, Майк?

— Пойдем купим КОМБО и перепробуем все, что сможем найти… одновременно, — предложил Майкл с удивительным даже для самого себя пылающим энтузиазмом в груди.

Серые глаза с недоверием взирали на друга, потом просияли — и Саймон с силой ударил Майкла по плечу.

— Вот это уже другой разговор! — сказал он, взъерошив Майклу волосы. — Идем. Да здравствует теневой рынок — рынок, хоть и в этом сраном будущем, но все же вышедший из тени!

**************

Бесконечное чувство голода. Он бросает еду в громадную пропасть, образовавшуюся в желудке. Затем он выходит курить на балкон, на двадцатом этаже своей мельбурнской квартиры. Только сейчас Майкл понял, что это невозможно. Ведь Мельбурна нет. Мельбурн был уничтожен Серым Ураганом в 2021 году. Едва он это осознал, как балкон, словно лифт, стал опускаться вниз…

Майкл подскочил на кровати. Черт побери, это же сон. Как же он раньше до этого не додумался. Испытывая невероятное облегчение и осознавая, что он так и не выспался, Майкл лег на кровать, накрылся одеялом и почти мгновенно уснул.

Майклу приснилось, что он принимал героин. Долгое время он не мог различить эффект неизвестного наркотического микса от навеянного сном героинового поламывания в теле. Когда же это произошло, Майкл ужаснулся — насколько же притягательным показался ему героин, несмотря на все мысленные самозаверения про то, что этот наркотик никогда не окажется в его теле.

Потом он понял, что это не все.

Что этот сон ему приснился! Он испугался, и как только страх пробрал его с ног до головы, он понял, что стоит — а вернее сказать, висит, поскольку пола под собой он не чувствовал — итак, он понял, что висит в темной комнате без единого намека на свет.

Итак.

Темная комната.

К нему подошел некто в темной рваной рясе. Майкл не мог понять, кто к нему подошел, хотя он видел его отчетливо… или ему только казалось, что он видит отчетливо… В незнакомце преобладали черты Саймона и Фила, его дражайшего отчима. Он почему-то был одет в рясу Моллиса, от него пахло странной смесью мандаринов и гари. Запах гари вызвал в его голове воспоминание из прошлого, когда он пытался защитить Эми от ядовитых трезубцев Фрэнка. Воспоминание сразу же исчезло, потому что незнакомец спросил:

— Я не существую, но ты думаешь обо мне…

— Так кто же ты? — спросил Майкл и испугался — он не узнал свой собственный голос.

— Подумай и ответь — твой ответ обязательно будет правильным.

Майкл не мог думать — он не понимал, как это делается.

Но…

Он почувствовал, как открывается его рот, который отвечает все тем же чужим голосом:

— Ты бог?

— Правильно.

— Что тебе от меня надо?

Ответа на свой вопрос он так и не услышал.

Темная комната стала медленно исчезать. Стало просто темно. Он чувствовал, что обрел свое сознание. Он понимал, что за ним кто-то наблюдает. Неужели некий Мастер читает его жуткие мысли?

«Эй ты, Производитель!

В другой сфере ты всего лишь потребитель.

И тебя же травят такие же ебаные производители, как и ты. Травят так же, как и ты!»

Очнись!!!!

— Майк, очнись!

— А?

С огромным трудом Майкл открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо Саймона.

— Ты как? — спросил он. — Уже вышел из экзистенциального трипа?

Майкл подскочил на кровати. Его водило в разные стороны. Перед глазами витали узоры из синтетической еды. Пестрая рубашка Саймона казалась ему еще более галлюциногенной, чем прежде. Гостиничный телевизор, похожий на потасканную раму с мелькающими в ней сенсорными картинками, с перебоями показывал самую разную ерунду.

Одна реклама. Сплошная реклама. Майкл понял, как устроено гриверское телевидение — целые сутки показывать только рекламу.

«…Чистящее средство Квенти1+. Мгновенно выводит сгустки ядовитой пыли от самых различных поверхностей — пластик, деревозаменитель, синтетический каучук…

— Бери и пользуйся, очень хорошее…

— Фу, какая гадость!

— Думаешь, я бы тебе отдал Квенти1+? Беги в магазин и покупай, пока не разобрали…

Квенти1+ — покупай, пока не разобрали…»

— Как мы здесь оказались? — спросил Майкл, с паникой оглядывая место, в котором он находится.

Это была комната мотеля. Та самая, за которую они отдали курок золотого пистолета. Все вроде бы нормально — тогда откуда же взялась паника в его дико стучащем сердце?

Койка была непривычно твердой. Изображение с очередной рекламой становилось то насыщенным, то расплывчатым. В этот раз рекламировался некий инструмент под названием энергосберегатель. Майкл приподнял голову и посмотрел в окно. Мимо свалки с зеленовато-фиолетовым дымом пробегала корова, за ней гнался отчаявшийся чайлдаст. Расплывчатый отчаявшийся чайлдаст. Вся комната стала неустойчивой — Майкл подумал, что он находится на корабле, хотя он никогда в своей жизни на корабле не был. Майкл подскочил с кровати, его повело, и он едва не свалился на пол.

— Эй-эй, дружище, поаккуратнее!

Майкл перевел взгляд на источник звука — им оказался Саймон. Выглядел он как плохо нарисованная карикатура, становящаяся то цветной, то чересчур мутной, словно паутина, висевшая в каждом углу его мельбурнской квартиры.

— Как ощущение, Майки? — спросило изображение, плывущее вертикальными волнами.

— Что мы употребляли? — с невероятным усилием спросил Майкл.

Он с ужасом услышал свой голос — отдаленный и никоим образом не связанный с его собственным телом.

— Мы жгли шелуху земляного ореха, — стал отвечать Саймон, — а после принялись за можжевельник.

Он указал на пеплище в середине комнаты, и едва Майкл увидел его, как его нос стал распознавать резкий одурманивающий запах. Запах был в какой-то степени похож на запах пряного отуанского табака, который постоянно курил Элиас — только аромат дикой смеси можжевельника и земляного ореха был раз в двести насыщеннее. К нему еще прибавился вездесущий запах гари. Майкл чувствовал, что у него подкашиваются ноги, он плюхнулся обратно на кровать и уткнулся в телевизор. Шел какой-то видеоряд с изображением металлической женщины, поющей мужским голосом и с плотно сомкнутой челюстью что-то неразборчивое.

— Что-то было еще, — услышал он голос Саймона. — То, что тебя так прибило. Не подумай обо мне плохо, меня тоже прибило, но не так сильно.

— Так что же нас прибило? — спросил себе в нос Майкл.

— Не помню. Или пока не помню… Не знаю. Но знаю точно, что это сносит все рамки, установленные мозгом…

— Ага, — выдавил из себя Майкл и стал вытирать себе подбородок, поскольку испугался, что тот стал мокрым.

Но…

Мокрым он, к счастью, не был.

Здравствуйте. Меня зовут Лоуэст Даст, и в эфире ежечасовая новостная программа «Мыло для извилин» Сегодня вы узнаете, сколько гвоздей вбил в глазницы неуловимый грейсайдовский маньяк, получивший прозвище «Вбиватель».

— Какое же изощренное убийство… — протянул Саймон. — Вбивать гвозди в глаза… Клевый маркетинговый ход маньяка, ведь им, маньякам, нелегко быть оригинальными…

— Уууу… — поежилось изображение Даста на телемониторе. — Также вы узнаете, сколько паксбрайтовцев было уничтожено синистерскими интервентами и сколько готов отдать наш раненый — не только на голову, но и в живот — Престон за любую информацию о таинственном грабителе, стащившем прямо из-под его длинного сопливого левоцентристкого носа неприкосновенный дар «короля гробовщиков» Эла Дэда.

Майкл икнул. До него медленно доходило, что небольшим кусочком этого дара они расплатились за свое проживание в «Шестерках». Он закричал:

— Нам нужно бежать отсюда!

— Успокойся, дружище. Тебе и ходить-то нельзя, какой к черту бег!

— Что мы еще употребляли?

Саймон посмотрел так, словно неуместнее вопроса, чем этот, никогда не слышал:

— Думаешь, я помню? Я, как и ты, где-то на пару часов выпал из этой реальности…

Карие глаза, казалось, выпученные до предела, стали еще шире.

— Да не волнуйся ты! — Саймон хлопнул Майкла по плечу, отчего тот шарахнулся в сторону так, словно в него выстрелили из пушки. Он опять чуть не грохнулся на пол, Саймон аккуратно его приподнял и усадил на кровать.

— Все хорошо, — стал говорить Саймон. Он взглянул на свою перчатку-часы. — Прошло где-то двенадцать часов с того момента, как мы вышли из мотеля, чтобы купить КОМБО. После того как мы купили этот божественный препарат, мы, по совету продавца, направились в синдикатский ларек неподалеку от Блэк Кантри. Там один узкоглазый предложил нам купить бруснику. И после этого — бам! — я ничего не помню, просыпаюсь в мотеле, а рядом ты храпишь.

— Надо же. Я вот даже этого не помню.

— Я думаю, что ты вспомнишь то же самое — думаю, что твои воспоминания пока еще не прогрузились.

— Какие же мы идиоты! — громко сказал Майкл и тут же пожалел об этом — от громкости его голоса комната словно бы уменьшилась в размерах и сжала его в тиски. — Пробовать неизвестные наркотики в этом сраном месте, где каждое рыло выглядит так, будто бы желает тебе смерти… Сраная брусника! Неужели только из-за нее меня так прибило?

— Может быть, — пожал плечами Саймон. — Дополнительные воспоминания о нашем приключении пока еще не прогрузились.

— Оооооо…

— Надо заметить, что если бы не КОМБО, вряд ли мы остались бы в живых, — сказал Саймон. — Эти ягоды убивают моменталь…

Тут же он прервал свою речь и добавил:

— Вот-вот. Прогрузилось.

— Что прогрузилось?

— Я вот что еще вспомнил — узкоглазый дилер действительно нам сообщил, что синдикатская брусника смертельно опасна, если перед ее приемом не закинуться КОМБО.

— Хорошо, что продавец предупредил об этом.

— Наркобизнес Синдиката легален, и я уверен, что они не стали бы нас убивать, — сказал Саймон. — Хоть их рыла, как ты правильно заметил, желают нам смерти, не думаю, что лишние клиенты им помешают. Хорошо, что хоть лициды здесь нелегальны — страшно представить, что с нами бы было, если бы мы до них добрались…

Майкл ничего не сказал — он почему-то ощутил страх.

— Хотя нет — представляю, — поправил себя Саймон с некоторой мечтательностью в голосе. — Мы увидели бы идеальные иллюзии и не захотели бы их покидать.

— Ага. — Больше Майкл не смог ничего сказать.

— Как ты думаешь, что бы ты увидел?

Майкл не стал отвечать — при вопросе Саймона он сразу же подумал о ней. Приятное еканье в сердце вместе с адреналином появились в упоротом организме Майкла в равных пропорциях и сделали его химические реакции еще более интересными. Вдобавок, он почувствовал, что извилины в его мозге стали натянутыми как канаты. Он сразу же все понял. Мозг стал подгружаться…

— Кажется, я начинаю вспоминать… — начал Майкл.

Но…

Он так ничего и не вспомнил.

Он принялся почесывать лоб — но тут же в страхе убрал от него руки. Его голова показалась ему непомерно большой, явно не меньше того места, на котором он сейчас сидел. Более того, он вовсе не чувствовал шеи. Майкл вновь подскочил и стал искать зеркало, чтобы убедиться в том, что это всего лишь отходняк, а не какая-нибудь метаморфоза, но зеркала он не нашел.

— Как выглядит мое лицо? — спросил Майкл с нотками истерики в голосе.

— Глупо, — ответил Саймон, собираясь закурить ромовую сигарету.

— Я не про выражение. Я про форму. Она нормальная?

— Да. А какой она должна быть?

— Я дотронулся до своего лба, и он мне показался феерически огромным, — пояснил Майкл, вновь пощупал свой лоб и вновь со страхом почувствовал, что он все еще огромный.

— Все пройдет, не волнуйся, — беспечно произнес Саймон и достал другую сигарету с ромом. — На, покури.

— Нет, я боюсь! — Нотки истерики в голосе Майкла стали чуточку выше — и это заставило его вспомнить о ней. Той самой. Снова.

Она…

Очарование всей его трезвой жизни. Вишенка на торте наркотического опьянения.

Чтобы и дальше можно было тайно вздыхать по ней, решил Майкл, нужно незамедлительно отказаться от любых наркотиков — даже от травы.

Ведь никогда в этой жизни он не чувствовал себя так странно…

— Давай, — передумал Майкл и взял у Саймона сигарету с ромом.

Осознание того, что с ним происходит что-то странное, парадоксальным образом вселило в Майкла спокойствие. Саймон зажег сигарету, и Майкл стал курить, уверенный в том, что ничего странного с ним больше не произойдет.

**************

Он вернулся.

Бог опять пришел к нему.

Или же… он вновь встретился с ним.

В том же месте, на том же вопросе, на котором Майкл его покинул…

— Что тебе от меня нужно? — вновь спросил Майкл.

— Я хочу тебе сообщить, что сейчас ты окажешься в аду, — ответил бог.

— Разве не дьявол должен мне об этом сообщать?

Бог укоризненно посмотрел на Майкла, и тот понял, что находится не в том положении, в котором позволительно задавать подобного рода вопросы.

— Ты хочешь сказать, что я умер? — спросил Майкл уже более серьезно.

— Да. Но я ничего пояснять тебе не буду. Скоро ты сам все осознаешь…

— Я не понял, что ты…

Но…

Бог исчез, оставив Майкла наедине с темнотой.

И…

Тут же наступил ад.

Смерть — это еще полбеды, но это…

Майкл ощутил в себе знание всего, что есть в этом мире, поэтому он обратился мыслями к живым, понимая, что они никогда не узнают о том знании, что только что даровал ему бог…

«Я познал смерть, живые невежды!»

Но сказать об этом невозможно — ведь ты мертв. От мысли, что мечты живых могут осуществиться, а твои нет, стало мучительно больно.

Ты познал суть этого мира, но теперь, ты бы предпочел незнание живого.

Ты был мертв, и ты это чувствовал.

Начался музыкальный круговорот мучительных ощущений, смешанный с едва различимыми, совсем ничтожными, отблесками былых надежд, которые когда-то грели твою душу, но в этой парадигме существования — парадигме мертвеца — они причиняли тебе боль своей нынешней бессмысленностью.

Ты не чувствовал времени. Времени больше нет. Путешествия во времени бессмысленны — потому что больше некуда путешествовать.

Ты подумал о других мертвецах, что они наслаждаются своим небытием, в то время как ты вертишься в аду собственных переживаний.

Ты подумал, что тебе выпала самая позорная смерть, которая когда-либо могла быть. Всевышний наказал тебя за твое безбожие. Он выполнил твое желание, дал тебе вечность и знание — но оставил тебя одного, заставил спускаться по круговой лестнице ада, к самому его ужасу — и подниматься вверх, чтобы набраться сил для повторного спуска вниз. Нет никаких шансов этого избежать. И когда ты стал бороться, ты стал сильнее в этом убеждаться.

Ты стремился познать мир. Ты его познал. Твоя цель выполнена. Впереди — мучительная бесконечность. Тебе не дадут смириться с этим — тебе дадут новые силы для борьбы… лишь для того, чтобы эти силы отнять…

О тебе не напишут в газетах. Глупая смерть в обмен на познание бытия. Ты просто умер, как обычный наркоман. Но ты уверен, что ценой грядущего ада, ты познал то, что никто до тебя не познавал.

Все были уверены, что жизнь после смерти — это извечный вопрос — но нет, у тебя, только у тебя есть ответ на него. Который, ввиду твоей бесславной смерти, никто не узнает.

Ты забыл обо всем, что когда-либо составляло твою личность. Все чувства перемешались воедино. Они образовывали собой некую мелодию, в которой иногда прорезались любимые песни, давно переставшие быть любимыми. Эта мелодия из чувств постоянно менялась, переплетаясь с разными ощущениями, которые когда-либо находились в теле. Вспомнились чувства юности, урок физкультуры в школе, оргазм рыжей, с которой у Майкла был секс в квартире Саймона, вкус воды, одышка, удары по телу, еканья в сердце при виде Эми, мать, Клодова джинсовая куртка, чувство падения в колодец, отчим. При всем при этом давящим грузом в сознании появилось осознание того, что ты мертв.

Что ты не отправился в небытие. Что это — твой персональный ад, о котором никогда не удастся поделиться с глупым Саймоном. Он-то, с его надменностью, презрением, отрицанием всего возвышенного, не познает тот бездонный колодец, в который Майкл продолжал падать.

Он был уверен, что это все. Его смерть. Он мертв. Его сознание будет всегда существовать в этом водовороте. Он теперь знает, что все атеисты не правы. Что ад есть. Что жизнь — вечна, и вечность ее мучительна. Он искал пути обхода, но каждый раз некая темная сила, иногда почему-то ассоциирующаяся с Саймоном, чей голос порою до него доносился, знает все его обманные ходы. Когда ему становится легче, когда ментально он мирится с той бесконечностью, в которой ему предстоит обитать последующую вечность — темная сила всегда находит чем унизить его, и именно так она опускает на самое дно ада. Этот круговорот — борьба, смирение, уход на дно, повтор — будет продолжаться всегда.

Ему жаль, что он так умер. Позорно, в сраном мотеле… Имея такие амбиции, строя безумные планы, лелея несбыточные желания — его смерть поистине трагична. Майкл понимал, что для человечества его смерть ничтожна, но осознание того, как она произошла, те муки, которые он ощущает, борясь с темной силой, и самое главное — сохранение после смерти некого подобия сознания, где все восприятия размыты — все это вызывает противное сожаление.

Такое самомнение, такая внутренняя борьба, такая чувственная возвышенность по отношению к прекрасной Эми — и такая позорная смерть…

Ад во всей его рациональности

Там охранял я гробы: полны были мрачные своды трофеями побед ее. Побежденная жизнь смотрела на меня из стеклянных гробов.

Я вдыхал запах пыльных вечностей; задыхаясь в пыли, удрученно поникла душа моя. Ибо там — кто может освежить душу свою?

Все суждения, витающие в его голове до смерти, после нее казались бессмысленной формальностью. Но, воскреснув, ему предстоит мириться с этой формальностью, ради того, чтобы окружающий мир не считал его сумасшедшим. Очень здорово осознавать, что такой все познавающий приход имел место быть, но испытывать его вновь ему хотелось меньше всего на свете…

— Все просто. Вот он, мир, ты его видишь, он доступен твоему пониманию. Смысл жизни — дать жизни смысл.

Никогда не слушай чьих бы то ни было советов — лучших друзей, матерей, жен, любовниц. Даже их можно назвать неудачниками.

Но…

Саймон вытащил его из ада. Майкл испытывал стыд. Но облегчение испытывал сильнее. Все-таки он жив!

— Успокойся, — говорил Саймон, внимательно рассматривая тревожное, только что открывшее глаза лицо Майкла. — Ты немного перебрал, вот и все. Ничего страшного не произошло.

— Правда?

Как не придавать значения тем образам, которые пусть даже на пятнадцать минут, но изменили твое мироощущение?

— Да.

Этого ответа хватило, чтобы внушить Майклу надежду, что его дальнейшая жизнь будет более доступной для понимания, чем то, что он переживал последние три недели. Он вскочил на ноги. Он понял, что теперь с ним все в порядке. Его голова стала обычной на ощупь, мыслительный процесс постепенно становился все более привычным, только живот слегка покалывало и тянуло вниз невидимым крюком.

— Теперь ты все помнишь? — улыбаясь во весь рот, спросил Саймон.

— Да, — выдохнул Майкл и вздохнул полной грудью. — Это — непередаваемые ощущения. Но я не хочу испытывать это вновь.

Саймон усмехнулся.

— Я тоже все помню. Ну, почти все. В моей голове все прогрузилось.

— И слава хаосу. Все-таки… — Майкл широко зевнул, — брусника Синдиката — страшное дело…

— Но самое страшное, что это не самая мощная вещь, которую мы пробовали.

Видимо, путешествие в ад отняло у Майкла немало энергии, поскольку он почувствовал, что его клонит ко сну. Он вновь зевнул и сказал:

— Мне это… мне нужно…

— Что нужно?.. Если я тебя правильно понял, то туалет в конце коридора и налево.

— Нет, мне нужно не это.

Майкл откинулся назад и тотчас, без предупреждения, уснул.

Слава хаосу, что в этот раз ему ничего не приснилось. Ни мельбурнская квартира, ни героин, ни бог. Лишь одна блаженная пустота. Сон без снов…

Неизвестно сколько времени прошло, прежде чем Саймон принялся его будить.

— Отстань, — стал бурчать Майкл. — Дай мне поспать. Я устал…

— Устал ничего не делать? — услышал он язвительный вопрос.

— Да-а…

И вновь забвение…

Затем опять…

— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на сон. Мы не должны спать, мы должны грабить. Грабить, чтобы жить.

— Перед таким серьезным делом нужно выспаться…

Майкл услышал, как Саймон тяжело вздохнул:

— Жизнь довольно коротка, так что не стоит относиться к ней серьезно…

Майкл открыл глаза. Он хотел оставаться в лежачем состоянии весь остаток вечности. Снизу вверх на него смотрело бодрое лицо Саймона. Мерцающие серые глаза его ориентира сияли, как если бы он совершил какую-нибудь пакость.

— Мне не нужно воровать, — пробурчал Майкл. — Больше от этой жизни мне ничего не нужно. Я хочу лежать и бездействовать.

В ответ на это он услышал:

— Лучше лежать и бездействовать с огромной кучей денег. Пойдем.

Майкл кивнул, хотя не понимал с чем, собственно, соглашается.

Он чувствовал, что вновь теряет сознание. Скоро он вновь окунется в забвение — самую приятную форму существования на свете.

— Пойду попрошу у коротышки контраслипы, — услышал он голос Саймона. — Надеюсь, этот одногубый нас не подведет…

Затем он услышал удаляющиеся шаги, после чего он перестал что-либо слышать вообще.

Мать-забвение вновь навестила его…

**************

Деньги — это сила. Пустому мешку трудно стоять прямо.

Деньги — это счастье. Счастье только в деньгах. В порочном антибоге, как сказала бы 72372. Все остальные толкования счастья — порой приятные, но все же пустые сантименты. Если будут деньги, то пришедшие на ум фантазии будут куплены и воплощены в реальности.

Только деньги материальны. Мнения людей, даже лестные, ничего не значат. Любая, чья бы то ни была, похвала годится лишь для наивного самолюбования, не более того.

Только деньги материальны.

А люди… В этой стране люди, точнее — бедные люди, еще точнее — большая часть населения — используются в качестве сырья для денег. Интересная переработка отходов. Бедняк платит крупные налоги, а затем умирает для того, чтобы самому стать платежным средством. Инфляция в Сингрипаксе напрямую зависит от количества покойников.

Майкл бодрствовал. Впервые за все время, что прошло без нее, он чувствовал себя живым. Хотелось петь. Хотелось драться. Хотелось воровать.

— Так кого же мы будем грабить, Саймон? — спросил Майкл с такой непринужденностью, будто бы речь шла о прогнозе погоды.

Надо заметить, он и сам удивлялся своему бодрому голосу, которого у него отродясь не было.

С маниакальным блеском в глазах Саймон ответил:

— Мы будем грабить гробовщиков.

— А почему именно гробовщиков? — спросил Майкл. — Хотя, подожди, Саймон, не отвечай, кажется, я сам знаю ответ.

— А ну-ка…

— Я как раз вспомнил, с каким воодушевлением ты смотрел на Механика, когда тот рассказывал о гробовщиках с их подземными склепами, где захоронено множество скелетов, чьи кости можно обналичить.

— Молодец! — воскликнул Саймон.

Видимо, подумал Майкл, Саймон, как и он, закинулся контраслипами.

Саймон закурил сигарету с ромом и стал говорить:

— Гробовщики великолепны. Они доказали непросвещенным, что ад существует, поместив в свои подземные оссуарии накаченных амфетамином бульдогов — так называемых псов Ада, описанных в пандетерминистких учениях. Именовать свои денежные запасы адом, заставляя суеверных воров обходить эти места стороной? Это самая гениальная идея на свете — ведь в этом мире несуеверных воров не существуют. Единственные здесь несуеверные воры — это электромагнаты и гробовщики. А теперь и мы. В этом и состоит наше преимущество перед остальными. Отсутствие принятых в обществе предрассудков делает нас в борьбе с этим обществом практически неуязвимыми.

Майкл кивнул. То, что их ограбление будет нести ломающий стереотипы характер с неким антирелигиозным оттенком, внушало ему особую воспаленность чувств — по отношению к себе, по отношению к ней, по отношению к окружающем его реалиям.

Но…

Разве воспаленность чувств приводила его хоть раз к чему-то настоящему? Он решил задать вопрос, пришедший в его голову сразу после того, как Саймон заговорил об ограблениях.

— Как мы это все провернем?

Саймон удивился — не было понятно, искреннее ли его удивление или, как обычно, наигранное.

— Что? Я думал, ты мне расскажешь об этом.

— Я?

— Да, Майки, ты. Из нас двоих ты единственный, кто смог своровать что-то стоящее…

Саймон указал на золотой пистолет, лежащий на подоконнике. Теперь понять, что это пистолет, стало практически невозможно — от него осталась только рукоять, которая могла принадлежать чему угодно, но только не оружию.

— Благодаря тебе мы сейчас находимся в мотеле, а не ночуем на улице в грязной луже Блэк Кантри, — добавил Саймон.

— То, как пистолет оказался у нас — всего лишь банальное везение, счастливая случайность, — отмахнулся Майкл. — У меня даже не было никаких планов по его краже, просто безумный порыв, и все.

— Ну вот. Очередной безумный порыв — и мы будем купаться в костях униженных, потратим их на лучшие наркотики мира.

Майкл состроил грустную мину. После путешествия в ад наркотики в одно мгновение перестали казаться ему путеводителем в неизведанные участки разума. Тут же он ощутил пульсирующую боль в районе лба — он не преминул связать эту боль с последним приемом наркотиков, что лишний раз убедило его в том, что в этой жизни ему пора прекращать баловаться интересными субстанциями.

— Так нельзя, — возразил Майкл. — Нужно составить план. В этот раз везение, как и любая другая случайность, может обойти нас стороной.

Саймон закатил глаза.

— Эти склепы никто никогда не грабил. Поэтому никто не будет их охранять. Уверен, что гробовщики уверены, что мнимой божественной силы достаточно для сохранения постчеловеческих активов.

Майкл поджал губы. Тот факт, что Саймон назвал кости «постчеловеческими активами», заставил его подумать, что Саймон все еще не отошел от наркотиков.

Об этом он решил не говорить, сказал лишь:

— Гробовщики не настолько глупы. Их костницы наверняка охраняют, и охраняют довольно плотно — кто-кто, а гробовщики могут обеспечить постчеловеческим активам наилучшую охрану.

— Псы Ада — вот наилучшая охрана. Страх вора спуститься в Ад — лишь это делает гробовщиков богатыми.

Майкл решил не спорить, потому что ему в голову пришел новый вопрос, не менее напрашивающийся, чем предыдущий:

— Ты хоть знаешь, где эти склепы находятся?

Саймон не повел и бровью.

— Я выучил наизусть карту Сингрипакса…

— Сомневаюсь, что склепы были отмечены на карте Элиаса, — перебил Майкл. — Я…

Саймон изобразил пальцами крякающую утку. Этого хватило, чтобы Майкл не договаривал вслух доводы, разумность которых, впрочем, не вызывала у него никаких сомнений.

— Мы поедем в Кенинг Хор, в единственный, если верить Механику, обеспеченный город Гриверса, покатаемся по окрестностям, увидим дом какого-нибудь гробовщика — а то, что дом принадлежит гробовщику, мы поймем сразу из-за специфики их профессии — и найдем неподалеку от него вход в подземелье, ведущий в ад, который нас озолотит. Так что, хватит ныть, Майки! Сложное отношение ко всему простому может убить великие планы.

— Я не ною… Я считаю, что здесь все не так просто. В таких беспрецедентных делах, как это, нужно действовать расчетливо — а безумные действия вызывают у меня чувство страха.

— Но, однако, ты порою совершаешь безумные действия, и именно твое безумие добыло нам этот золотой пистолет — не менее, а то и более ликвидное средство, чем черепа гробовщиков. А разговоры про страх советую тебе оставить в стороне. Наши страхи по большей части относятся к тому, чего никогда не случится.

Майкл продолжал смотреть упрямо на Саймона. Он не был с ним в Сионвиле. Он не видел, с какой легкостью синистерские интервенты застрелили охранника Престона, который, в противном случае, застрелил бы его, Майкла. Майкл сам удивлялся тому факту, что успешная кража не подстегнула его совершать новые, а наоборот, только укрепила в страхе не повторять этого вновь.

— Ты же проснулся таким беспечным, Майк. — Редко когда в серых глазах Саймона можно было увидеть тревогу — это как раз один из тех случаев. — Почему ты опять приуныл? Мало принял контраслипов? Или что-то еще?

«Что-то еще» — про себя ответил Майкл и подумал о ней.

Но…

Он ощутил противное движение внизу своей шеи, схожее с изжогой. Теперь его, в самом деле, тошнило от любви к ней.

Унылое говно, собирающееся воровать черепа — вот кто он такой… Вряд ли у нормальных грабителей такой настрой перед кражами.

В прошлый раз он бездумно украл, чтобы доказать ей, что он что-то значит.

В этот раз он будет бездумно грабить, чтобы доказать себе, что она для него ничего не значит.

— Пойдем, — сухо сказал Майкл и указал на дверь. — Едем в Кенинг Хор. Ищем подземные склепы. Грабим гробовщиков. Обналичиваем кости и упарываемся в говно.

Брови Саймона поползли вверх — он явно удивился тому факту, что Майкл так внезапно передумал, но через мгновение его брови заняли обычное, беспристрастное место, а губы растянулись в улыбке.

— Вот, другое дело. — Он поднял большой палец вверх, взял с подоконника рукоять золотого пистолета и запихнул себе в карман. — Здравый смысл толкает нас на безумные поступки, Майки. Наш злой рассудок уничтожит тщеславие гробовщиков. Мы будем таинственными героями для гриверской черни. Станем неуловимее, чем сам Грезоносец. Будем страшным сном для богачей-политиканов.

Он засунул в рот сигарету, забыл ее поджечь и добавил:

— Злой рассудок уничтожит разожравшуюся глупость. Здравый смысл всегда побеждает.

«Здравый смысл обязательно победит» — обреченно думал Майкл, закрывая за собой дверь номера. Он поджег сигарету Саймона, поджег свою сигарету, размышляя, поможет ли его согласие сделать то, в чем он до конца не был уверен, потушить тот пожар в груди, который, увы, угасать пока не собирался.

**************

Они надеялись, что их поездка обойдется без ядовитой пыли — потому что в случае ее появления и беспрестанного вращения в сырых ветряных порывах, кому-то из них грозит перспектива задержать дыхание на час, а то и на два. Этого нельзя было допустить — у них был один противогаз на двоих.

Но…

Майкл не волновался по поводу своей безопасности. Любовь игнорируется, поэтому злоба в его организме нарастает и не оставляет места для пустых волнений. Он выжал газ на Апексе до предела, заставил его дреды полыхать в зябком полумраке, а себя заставил пересмотреть свое отношение к тому, о чем думал постоянно, к тому, что делало его слабым, прежде всего, перед самим собой. Эта поездка была вдохновляющей — вдохновляющей по-мрачному, заставляющей смотреть по-новому на давно обдуманные вещи.

Он убедил себя, что мысли, переплетенные со связанными с ней чувствами, растворятся после успешного ограбления.

Редкие звезды то появлялись, то скрывались в синеватом водовороте туч…

Он был уверен, что кража черепов, олицетворяющая его цинизм, уничтожит последнюю сакральную вещь в его душе.

Осколки былой цивилизации серебрились в лунном свете…

Он убедил себя, что его душа превратится в холодный камень, сквозь который не пробьется ни одна роза…

Сзади пронеслась струйка дыма — Саймон, его верный ориентир, давно превратившийся в холодный камень, курил и явно ни о чем не волновался — расчет в безрассудстве позволял ему парить над этим миром и использовать его пошлые страсти исключительно себе в угоду.

Когда-то он хотел, чтобы в его душе расцвели розы. И когда это произошло, он понял, что не ощущает их запаха, не видит их бутонов — он чувствует исключительно шипы…

Пыльные камни пустоши метались из стороны в сторону от сильного, но, к счастью, безопасного и лишенного ядовитой пыли ветра.

Раз розы только причиняют боль, раз нет возможности узреть их красоту — стало быть, надо их сорвать, превратить землю, на которой они цветут, в каменную пустошь — холодную, но не причиняющую боль — пустошь с мощными ветрами, уничтожающими все светлое, и потому такое чуждое.

Указатель «Грейсайд», изрисованный изображениями половых органов, испоганил тот притягательный мрак ночи, сквозь которую он и его верный ориентир мчались к продаваемой смерти.

Он никогда не будет любить. Он убьет в себе чувства к той самой, чтобы стать угрозой коррумпированному комфорту гриверской знати.

Дороги были неровными, мотоцикл постоянно трясло. После особенно сильной встряски Майкл услышал особенно недовольный голос Саймона:

— Дороги — это артерии, вены государства. А здесь вены, как у суицидника-неудачника.

«Мило» — подумал Майкл, чуть сбавив скорость, после чего опять вернулся к своим рассуждениям.

Он никогда не будет любить — его сущность будет одержима только разумной ненавистью, безрассудной злобой — поскольку лишь ненависть может уничтожить пред собой любые преграды. Возможно, его смерть как раз и будет связана с тем, что он зашел в своей злобе слишком далеко… Что ж… Любая жизнь оканчивается смертью — так пусть у этой смерти будет стоящая причина, причина, которую определил он сам, а не какой-нибудь нелепый случай…

«Вас наполняет лишь злоба и любовь. Злоба и любовь»

Две крайности не могут уживаться в одной, бессильной перед своими переживаниями, сущности. Только сейчас он смог принять ту двойственность своей натуры, о которой упоминала всеведущая, и оттого ненавистная ему 72372, поскольку только двойственность могла объяснить те внутренние противоречия, заставляющие его относится к себе с убийственной в своей бессмысленности скрупулезностью.

Выбор.

Выбор, который определит его дальнейшую жизнь.

Что ж, думал он, он уже понял, какой выбор стоит ему сделать. Элиас с его загадками, похитители машины времени, напряженная предвоенная обстановка в Сингрипаксе, собственное непонятное, оставшееся пылиться в 2021 году прошлое — все это сплетено в сложный для понимания узор. Порочный узел запутанных случайностей, чьи первопричины так и остались невыясненными.

Что ж… Раз узел нельзя развязать, стало быть, его нужно разрубить. Или вовсе уйти от него навстречу новым проблемам, которые он выбрал для себя сам. Проблемы, которые не стали таинственными следствиями длинной цепи случайностей. Пусть катится к чертям окружающий его хаос. Он должен разобраться с хаосом, находящимся у него внутри, это гораздо важнее. И что самое важное — он стал осознавать, что этот хаос он начинает приводить в порядок.

Выбор.

Выбор, который определит его дальнейшую жизнь.

Злоба или любовь?

Свой выбор он уже сделал. Нет смысла лишний раз его констатировать — череда его длительных рассуждений сама по себе является констатацией. Осталось лишь понять, примет ли этот выбор его биологическое время, или же оно вновь заставит его вертеться в аду своего внутреннего хаоса — аду, гораздо более страшного, чем тот ад, в котором он оказался после приема брусники синдиката…

— Скоро приедем, — услышал он за спиной голос Саймона.

Майкл обернулся и увидел озаренное луной лицо друга. Саймон смотрел на него со странной смесью пытливости и некой издевки в серых глазах, после чего спросил, перекрывая спокойный шум мотора:

— О чем ты думал всю дорогу?

Майкл не ответил. Он отвернулся и вновь стал смотреть вперед, на дорогу. Сырой горелый воздух Гриверса камнем стоял в его легких. Он с ностальгией вспомнил клубничный воздух Леклера, где двухсотлетние останки былой эпохи, были превращены в произведения искусства, где модифицированные дома и генномодифицированные люди жили под ясным небом с иллюзией человеческого счастья, дарованной им мудрым Шелтером — иллюзией, которую Паксбрайт, увы, совсем скоро потеряет…

Майкл решил ответить на вопрос Саймона. Не оборачиваясь назад, он громко произнес:

— Все разрушается. Абсолютно все окажется в забвении. Я всегда об этом знал, но только сейчас — лишь сейчас в полной мере это прочувствовал.

Он словно бы почувствовал спиной одобрительный кивок Саймона, затем услышал его голос:

— Это правда, Майк. Настоящая правда — грустная, жестокая и в какой-то степени бессмысленная. Настоящая правда и должна быть именно такой…

Майкл хотел кивнуть в ответ, но не успел. Мимо них промчался огромный квадроцикл — совсем как у Фрэнка и его банды — и, кстати, это первый и пока единственный транспорт, повстречавшийся им на пути. Квадроцикл вызвал тревожное предчувствие у Майкла. Он не успел вовремя разглядеть водителя, поэтому со страхом обернулся назад, но по дороге, успевшей лишиться лунного света, было сложно различить даже его силуэт.

— Вряд ли это похититель, — махнул рукой Саймон. — Мир, конечно, тесен, но не настолько тесен, так что успокойся.

Майкл повернулся к дороге и впереди увидел долгожданный указатель с надписью «Кенинг Хор». Он стал медленно сбавлять скорость. Они планировали объездить окрестности города в надежде, что склепы гробовщиков выдадут себя какими-нибудь отличительными признаками.

— Вот он — момент истины, — произнес за его спиной Саймон. — Еще чуть-чуть — и нам откроются врата Ада, которые сделают нас богатыми и дадут нам то, благодаря чему мы сможем договориться с абсолютно любым злом…

Майкл обернулся. Саймон широко улыбался, словно бы собирался на вечеринку.

Майкл кивнул в ответ — улыбнуться он не смог. Он понимал, что сделанный им выбор будет нелегко соотносить с собственной противоречивой натурой. Но тот факт, что рядом есть ориентир, который уже смог достичь того, что ему только предстояло достигнуть, внушало Майклу надежду, что сделанный им выбор оказался правильным.

**************

Ночной Кенинг Хор.

Одинаковые дома, сырые улицы, болотно-зеленые тени в свете редких фонарей.

Апекс медленно проезжал по окраине города. Саймон всматривался в окружающие дома, выбирая из них наиболее благоустроенные. Но благоустроенными эти дома считать невозможно, особенно на фоне куполообразных строений Леклера. Гриверские здания были невысокими, не выше двух-трех этажей. Странные наросты, вроде тех, что прилипли к куртке Майкла, находились везде и мерцали даже в отсутствии солнц.

Апекс медленно объезжал каждый закоулок. Затем выехал на проезжащую часть и едва не столкнулся с шипованной машиной, словно молния, пролетевшей перед ними. Саймон, слегка испугавшись, показал вслед машине средний палец, потом обратил внимание на указатель, висевший на уровне его глаз, после чего сказал:

— Удивляться нечему. Аварии здесь поставлены на поток. Глянь.

Майкл обернулся и увидел, что было написано на указателе. «Аллея Смерти». Он сказал:

— Может, она так называется не из-за бешеных скоростей, а из-за того, что здесь неподалеку находится костница?

— Хорошая мысль. Давай обкатаем Аллею Смерти, посмотрим, удастся ли нам найти ее.

Майкл ухмыльнулся двусмысленности слов Саймона и выехал на Аллею, выжимая из ящерицы-волка все соки. Скорость снижать опасно — можно столкнуться с бешеной машиной — хотя если скорость не снизить, то будет сложно найти склепы гробовщиков.

Но…

Скорость он не снижал…

НО…

Через пару минут после стремительного полета по Аллее Смерти они обнаружили черные ворота, обвитые зарослями диких, мутировавших во что-то неописуемое, колючих растений. Голограмма над воротами, подобно старому неисправному телеприемнику, изображала две огромные и пылающие огнем буквы:

АД.

Ниже появлялась надпись, буквы которой были стилизованы под собачьи клыки:

«Вечные мучения обретет тот, кто нарушит заповеди пандетерминизма. Да будет растерзан он на части Псами, ибо тот, кто замыслил недоброе, уже прячет дьявола в своей душе — лишь дьявольская обитель способна забрать у грешника то, что некогда ему вручила Н. Е. П.Ц.Э.С.

Апекс остановился возле ворот. Дреды погасли, мотор затих — ящероподобный волк замер в безмолвии. Майкл достал из рюкзака заранее заготовленные черные мешки, противогаз, повесил их, на всякий случай, на шею и почувствовал редкие капли дождя. Саймон слез с байка, достал фонарик и направил его луч в сторону зловещей тишины, окутывающей тот ад, что находился за воротами.

Майкл и Саймон переглянулись.

— Ну что ж. — Саймон набрал воздуха в легкие и обрел такой вид, будто бы наслаждался его сырым горелым вкусом. — Готов осквернить не оскверняемое?

— Да. — Майкл сглотнул ком в горле. Его бесстрашие осталось, но приобрело какой-то подавленный образ. Он слез с электробайка и протянул мешок Саймону.

— Идем? — спросил Саймон.

Майкл хотел покачать головой, но вместо этого указал рукой в сторону ада.

Они приотворили скрипучие ворота. Майкл хотел их закрыть, но Саймон сказал, что лучше оставить их открытыми, на тот случай, если им придется удирать.

Фонарик Саймона освещал землю, полностью погребенную под смесью острых булыжников и веток нависающего над ней рогаткой дерева. Майкл постоянно оглядывался назад. Бесстрашие в его организме смешалось с паранойей — его голова слишком усиленно думала. Пустота усиливала его страх. Давно утихшая, но пока еще не вышедшая из организма наркотическая брусника тут же дала о себе знать — невидимый крюк стал тянуть его живот то вправо, то влево, словно Майкл вновь оказался на палубе корабля. Майкл подумал, что неплохо бы обрести то внутреннее состояние, которое у него было при ограблении Престона — состояние безрассудности от прорывающегося наружу импульса перемен.

Дождь усиливался. Майкл ощутил холодные мурашки по всему телу.

«Ты ничего не боишься»

«Ты ничего не боишься»

«Ты ничего не боишься»

Он повторил про себя эту фразу двадцать один раз.

— Иди сюда, Майк, — шепнул Саймон. — Глянь.

Майкл перестал оглядываться назад и посмотрел на место, освещенное фонариком Саймона. В круге мутноватого света он увидел ржавую ручку, торчащую из-под толстого слоя булыжников.

— Теперь ясно, что нам нужно делать. — Саймон стал держать фонарик зубами, нагнулся и отбросил в сторону сразу несколько булыжников.

Майкл присоединился. Скоро их руки испачкались мокрой землей и блестящей зеленоватой грязью. Они откинули не меньше сотни камней, прежде чем увидеть…

Бурый люк с потрескавшейся краской. Вскоре над люком появилась полупрозрачная надпись, выведенная клыками:

«Уходи, пока не поздно».

Друзья переглянулись. Саймон хмыкнул и взявшись за ржавую ручку произнес:

— Увы, но это обычная голограмма, а не предупреждение бога.

И с силой дернул ручку на себя.

Сила была здесь лишней — люк удивительно легко открылся. Клыки с предупреждением остались висеть в воздухе. Сквозь них проглядывалась абсолютная тьма. Саймон направил луч фонарика вниз — им открылась лестница, такая же ржавая, как люк, и ведущая вниз к ручейку сточной воды, окруженному рядами булыжников. Из глубины послышался приглушенный собачий лай.

Майкл испуганно посмотрел по сторонам — он не хотел смотреть на Саймона и выдавать свой испуг. Саймон вновь хмыкнул и шепотом произнес:

— Воооу. Воооу. Собачки чувствуют грешную плоть. Как же избежать нам гнева божиего? Повернуть назад?

Майкл решительно покачал головой в ответ — хотя он бы с куда большим удовольствием кивнул.

— Хорошо, грешник. Ты выбрал свой путь. — Саймон, держа фонарь в зубах, стал спускаться по лестнице, ведущей в ад.

До Майкла донеслось плюханье, с которым ноги Саймона опустились в сточную воду. Следом он услышал:

— Спускайся. Собачек здесь нет…

Майкл стал спускаться, как следом услышал:

— По-правде говоря, здесь вообще ничего нет.

Майкл стал ногами на землю. Его ноги оказались по щиколотку мокрыми. Его карие глаза следили за кругом света фонаря Саймона. В свете не отражалось ничего, что могло бы выдавать ад — ни черепов, ни собак, ни тем более охранников, ничего.

— Как ты думаешь, это подземелье огромное? — спросил Майкл.

— Хотел тоже самое спросить у тебя, дружище, — сказал Саймон слегка хмурым голосом. — Не знаю, насколько огромное, но не маленькое точно, раз свет фонарика тонет в этой тьме.

Хмурость Саймона, отсутствие его издевательской иронии, как ни парадоксально, придало Майклу сил.

— Идем вперед? — спросил Майкл.

— Только вперед, — ухмыльнулся Саймон и стал идти первым, освещая путь.

Но мутный свет фонарика лишь ненамного отодвигал окружающую их темноту. Легкие, казалось, промокли от сырого воздуха, а штаны Майкла, на самом деле, промокли до колен. Гарь здесь ощущалась слабее, но в воздухе непонятно откуда появился запах тухлых яиц. Майкл закашлялся, отодвинулся несколько в сторону от Саймона и обнаружил, что никакой воды под его ногами нет.

— Саймон, двигайся правее, если не хочешь и дальше мокнуть.

Шепот Майкла отразился от грязных стен подземелья, он ускорил свой шаг и тут же споткнулся, лицом плюхнувшись в воду.

— Вот она! Ручка! — обрадовано крикнул Саймон, светя фонарем на ноги Майкла. — Ты споткнулся об ручку! Под нами еще одно подземелье…

От радости Саймона, казалось, задрожали стены. Из кромешной тьмы послышался лай, становившийся все громче. Майкл поднялся на ноги, вытер мокрое лицо и прошептал:

— Зачем ты орешь, придурок?

Из глубин тьмы до них доносились неравномерные всплески воды, становившиеся все громче.

— Похоже, собачки бегут к нам! — радостно произнес Саймон, открывая дверцу люка.

Уверенность Майкла после слов Саймона, вновь обретшего воодушевление, тут же материализовалась в испуг.

«Мы боимся лишь неизвестности, не более того» — пытался он успокоить себя.

Но…

Бессмысленно себя утешать. Уверенность уже исчезла. Без уверенности и радости неоткуда взяться… Такой вот странный баланс радости в их безрассудном тандеме…

Саймон стал спускаться вниз. Майкл в нетерпении подошел к люку, вглядываясь в тьму, ожидая от нее чего-то пугающего…

И тут…

Луч фонаря, который Саймон, видимо, привык держать зубами, открыл Майклу картину, которую он боялся увидеть — но в то же время он был почему-то уверен, что ее не увидит, что это лишь обманчивый страх…

Но…

Из тьмы на него смотрел бульдог. Огромный бульдог с красными, словно лазеры, глазами.

Саймон тоже замер. Бросив взгляд на оцепеневшего Майкла, он сказал:

— Не бойся. Скорее всего, это голограмма.

— Голограмма, которая лает? — с паникой переспросил Майкл, вспомнив услышанный им ранее лай, но тут же мигом воодушевился, поскольку бульдог-охранник наверняка запрограммирован реагировать на посторонние звуки. А этот бульдог молчал.

— Может, это робот? — спокойно предположил Майкл, спускаясь вслед за Саймоном.

— Это даже более лучший вариант, чем голограмма. Если все роботы в Гриверсе адски тупые, как водители автобусов, то…

Саймон не договорил. Он спрыгнул вниз и стал смотреть по сторонам. Насколько мог судить Майкл, оставшийся висеть на лестнице, новое подземелье, в которое они спускаются, было не настолько темным, как предыдущее.

— Вот оно, наконец-то! — возбужденно произнес Саймон. — Спускайся скорее, Майки! Сейчас ты охереешь.

Майкл спрыгнул вниз, почувствовал под ногами ровный сухой пол, а его глазам предстали…

Бесчисленные полки, освещенные золотоватым светом, на которых покоились черепа и кости, целые или сломанные. Пыльные и серые, но зато без этой странной блестящей пыли. На каждой полке стояла горящая свеча, залитая воском — было сложно понять, декоративная она или настоящая. Саймон рассматривал свечи, пока внимание Майкла было сосредоточено на треснувшем черепе с прилипшими к нему обгоревшими челюстными мышцами. Рядом с ним покоились разломанные пополам хрупкие кости небольших размеров — явно кости ребенка… или взрослого карлика

— Чья-то смерть сделает нас богатыми, — тихо сказал Майкл.

— Как же это аморально! — рассмеялся Саймон и стал нагружать свой черный мешок остатками несчастных и, скорее всего, нищих людей. Недолго думая, Майкл присоединился к Саймону, понимая, что взятых ими двух мешков не хватит, чтобы унести с собой все богатство этого под-подземелья.

Они бросали останки в мешки, отдавая приоритеты черепам — Саймон предположил, что черепа ценятся дороже других костей. В этой фразе было определенно здоровое зерно, поэтому Майкл, так же как и Саймон, стал ходить по подземелью и высматривать исключительно черепа. Сверху падали небольшие капельки, золотоватое освещение постоянно мигало и рисковало вовсе исчезнуть — эти костницы явно давно не проверяли, только так можно объяснить отсутствие предупреждающих голограмм и общую атмосферу мрачного средневековья. Запах смерти отсутствовал в подземелье — Майкл удивился этому факту, но потом мигом сообразил, что смерть давно настигла обладателей этих драгоценных костей, поэтому ей нет нужды здесь ошиваться и распространять свой запах.

Черепа были разных форм, многие из них были проломлены, а на некоторых даже сохранились волосы. Майкл старался не обращать на это внимание. Интерес внутреннего остеолога уступил страху перед бульдогом с красными глазами, который, наверняка, был наверху не один.

— Эй, эй, Майки, у меня возникла идея. Смотри!

Вдохновленный как никогда ранее Саймон схватил горящую свечу. Майкл понял, что все-таки она была не настоящей, но этого нельзя было сказать о растаявшем воске. Саймон вывел воском на стене:

«Это расплата за ту гниль, которую вы поселили в нас»

— Ну как? — спросил Саймон, любуясь своим творением. — После прочтения таких слов гробовщики подумают, что чернь перестала бояться их бога и восстала против них.

— Да, и они усилят охрану, — сказал Майкл, не испытывая и десятой доли того восторга, который испытывал Саймон.

Подумав, Саймон решил дописать:

«Боги умирают, когда в них перестают верить»

А ниже:

«Спасибо вам за вашу глупость»

Спустя пару минут, убедившись в том, что их мешки набиты до отказа, Майкл и Саймон стали подниматься по лестнице. Первым полез Саймон — самодовольно улыбаясь, он вновь засунул фонарик в рот и стал смотреть, что происходит подземельем выше.

— Эта собачка пялится на меня, — невнятно произнес он — чудо, что с фонарем во рту он вообще мог что-то говорить. Тут же он добавил:

— И она… как-то недовольно рычит…

— Ты же сам говорил, что это голограмма, — сказал с нетерпением Майкл. — Или робот. Вылезай быстрее, Саймон, нам нужно удирать отсюда.

В ответ — еле различимое бурчание:

— Что-то я уже сомневаюсь в том, что это голограмма…

Саймон наконец поднялся — спустя мгновение рядом с ним оказался Майкл. Он закрыл за собой люк в изрядно обедневший оссуарий и посмотрел на бульдога. Его усиливающееся рычание наполняло собой все подземелье. Бульдог скалил желтые клыки, его голодные красные глаза перебегали с одного лица на другое.

— Если это и голограмма, — прошептал Майкл, — то сделана она очень качественно.

Тут же из темноты показался очередной бульдог, неотличимый от своего собрата — но его глаза показались Майклу еще краснее, клыки — длиннее, а рычание — более угрожающим, чем у бульдога, пришедшего первым.

Вдруг новоявленный бульдог залаял. К нему присоединился второй бульдог. Совместный лай отражался от сырых стен подземелья, и он, казалось, вот-вот оглушит костекрадов.

Саймон нервно дернулся. Майкл выронил из рук мешок с черепами. Он смачно ударился о воду, брызги оказались на рубашке Саймона.

Майкл подобрал упавший мешок, но убежать не смог — страх приковал его ноги к земле. Но собаки тоже не спешили рвать грабителей на части. Они продолжали лаять, их морды тянулись к ним, стараясь вырвать куски от плоти, но пока почему-то этого не происходило.

Замораживающий страх стал отступать. Майкл почувствовал, что теперь он в состоянии двигать своими конечностями, а его мозг в состоянии думать.

Стоявший рядом Саймон засмеялся. В ответ на это бульдоги стали более яростно лаять.

— Они нас не укусят, — сказал Саймон. — Подержи фонарик.

Он протянул Майклу фонарик, на котором остались следы от его зубов, а сам закурил с довольно безмятежным, учитывая контекст происходящего, выражением лица. Майкл направил фонарик на лающих собак. В тусклом свете отразились ядовито-желтые слюни, летевшие в разные стороны от острозубых, обтянутых тугой кожей пастей.

Саймон выпускал сигаретный дым в сторону бульдогов и при этом стучал ботинком по земле, расплескивая сточную воду, опять же, в сторону бульдогов.

— Посуди сам, Майки, — сказал он. — Вдруг гробовщику понадобятся деньги. Он что, спустится вниз, в это дерьмо, рискуя быть съеденным? Нет. Он поставит сюда угрозу в виде собак, зная, что именно поэтому никому в голову не придет сюда спускаться, но также зная, что собаки — лишь имитация угрозы, поэтому гробовщику — как и всем остальным — ничто в этом подземелье не угрожает. А, черт побери, Майки, это ограбление оказалось гораздо проще, чем я думал!

— Но… — Майкл старался подобрать возражения, несмотря на то, что слова Саймона успокоили его, — но этих же собак нужно кормить…

Саймон вновь засмеялся под очередной аккомпанемент бульдожьего лая.

— Я думаю, это роботы. Качественные роботы, скорее всего сделанные на заказ в Паксбрайте. Гриверские гробовщики с их черепами, уверен, могут себе такое позволить.

Саймон выкинул окурок в сторону пса, но промазал. Бульдог буквально заверещал — для робота он удивительно живо ответил на выказанное ему неуважение.

— Ай! Ну ладно, мы люди не жадные.

Саймон достал из своего мешка череп и крикнул:

— Лови подачу, сучка!

И кинул череп в одного из бульдогов. Череп вращался в свете фонаря, нацеленный прямо в агрессивную пасть беспрестанно лающего бульдога…

Но…

Раздался звук бьющегося стекла. Тут же градом посыпались осколки, огромный лист стекла едва не упал на Майкла и Саймона, но они вовремя отпрыгнули в сторону. Лист плюхнулся в воду и разбился окончательно. Сточная вода с дождем из осколков расплескалась во все стороны. Пару осколков прилетело и Майклу — он почувствовал острую боль возле локтя. Следом он увидел порванный рукав кожаной куртки, сквозь который сочилась кровь.

Бульдогов тоже засыпало стеклом. Один из них, окровавленный и злобно поскуливающий, остался стоять на месте, видимо уверенный, что стекло все еще стоит на его пути, но другой пес, целый и невредимый, помчался в сторону Майкла и Саймона.

Костекрады переглянулись.

— Все-таки это не робот, — тихо заключил Саймон.

И…

Тут же они помчались обратно, к спасительной лестнице, вверх, вверх и на свободу.

Майкл бежал так, как не бежал никогда в жизни. Он не оборачивался назад и старался удержать мешок с черепами, медленно ускользающий из его рук. Трясущийся в руке фонарик бросал круги света на сточную воду, на острые булыжники и на морду бульдога, неожиданно оказавшуюся возле его ног.

Он увидел, как клок его штанов болтается в зубах бульдога. Красные глаза нацелились на бледную голень Майкла с явным намерением отодрать от кости всю имеющуюся на ней плоть. В панике Майкл, понимая, что нет смысла тягаться в скорости с бешеным псом, кинул в него горящий фонарик. Он попал прямо в клыкастую морду. Бульдог слегка опешил, но тут же ринулся на обидчика, как вдруг сзади на него рухнул Саймон. Бульдог смог вырваться из-под не маленького Саймона, но тут же на его голову обрушился мешок с черепами. Бульдог зарычал и вцепился в мешок зубами. Саймон схватил мокрый булыжник и ударил им в челюсть псу. Бульдог продолжал тянуться к Саймону, забрызгивая того слюной и кровью, но Саймон вновь ударил его камнем, на этот раз в висок. Пес повалился на бок, но хватку не отпустил. Он все еще вгрызался зубами в мешок, рычал и в то же время поскуливал.

Майкл, все еще пребывающий в шоке, подобрал фонарик, чтобы лучше видеть происходящее. Как раз в этот момент Саймон вытащил торчащий из руки осколок стекла и вонзил его в красный глаз. Бульдог издал очередной вопль, после чего Саймон вновь взял в руки булыжник и стал им бить пса по морде, яростно шипя:

— Сдохни, сука! Сдохни!!!

После десяти ударов Саймон отшвырнул камень в сторону и аккуратно просунул руку в пасть мертвого бульдога, чтобы вытащить мешок целым и не порванным. Как только ему это удалось, он поднялся на ноги и взглянул на неподвижно стоящего Майкла. Даже в темноте серые глаза мерцали с тем же зверством, с каким мерцали красные глаза бульдога. Саймон тяжело дышал.

— Идем, Майки, — спокойно сказал он и плюнул на труп. — Все хорошо.

Майкл бросил на труп странный взгляд — взгляд болезненного равнодушия. Он стал медленно идти к лестнице, освещая путь фонарем. На прощание Саймон пнул ногой мертвую собаку, после чего обогнал Майкла и первым стал забираться по лестнице.

Издалека донесся протяжный лай. Он усиливался. К нему добавился плеск воды, становящийся все громче.

— Сраные собаки! — прошептал Майкл.

— Давай сюда мешок. — Саймон уже выбрался на поверхность и протянул руки вниз. Майкл отдал ему мешок и фонарь, затем буквально взлетел по лестнице — и оказался под лунным небом. Напоследок он глянул вниз и увидел окровавленного бульдога с торчащими из шкуры осколками. Он лаял, и лаял громко. Пес поставил передние лапы на нижние ступени лестницы, его жалкая слюнявая морда смотрела вверх, но не на грабителей, а на луну…

С чувством воинственного облегчения Майкл закрыл люк, а Саймон засыпал люк булыжниками.

Вой стал гораздо тише…

**************

Они стали бежать к воротам, опасаясь что собачий, пусть и приглушенный, лай привлечет чье-либо внимание. Они забрались на Апекс, и в следующее мгновение ящерица-волк выехала на Аллею Смерти.

Майкл молча выжимал газ. Саймон, пристегнутый ремнем безопасности, раскинул в сторону руки с двумя мешками, что, учитывая содержимое мешков, было довольно безрассудным поступком.

— Все просто, — говорил он, перекрывая шум мотора. — Так же просто, как я говорил.

Ночь постепенно сходила на нет — близился рассвет. Звезд на небе не осталось, осталась полная луна да темное, еще не включенное, искусственное солнце. Остался и страх в душе у Майкла. Черт, все могло оказаться гораздо хуже…

— Зачем я туда полез? — вслух спросил Майкл у себя. — Я же мог погибнуть…

— Но не погиб.

— Мало ли что в этом Аду могло быть…

— Там были две собачки…

Майкл вспомнил, с какой жестокостью Саймон убил бульдога, и его сердце, казалось, замерло…

Но…

Саймон сделал это не намеренно. Возможно, Саймон спас ему жизнь. Ориентир хотел прикончить бульдога наверняка, чтобы тот их не загрыз.

Но…

Холодная методичность, с которой Саймон сделал это… Блеск его серых глаз до сих пор бросал Майкла в дрожь.

— Ты чокнутый, Саймон! — крикнул он. — Ты безумец!

Позади себя он услышал громкий смех. А следом он услышал:

— Только безумцы могут подмять под себя этот мир. Паззл, не вписавшийся в мозаику, портит всю картину.

Майкл притормозил у обочины. Он обернулся. Саймон, словно распятый Иисус, склонил голову набок и поднял вверх мешки с черепами.

— Мы победители, Майки. Мы вне системы, поэтому мы так легко и непринужденно ломаем ее.

Майкл покачал головой. Он посмотрел на свою разорванную штанину, на все еще мокрую дырявую кожаную куртку, после чего сказал:

— Это явно не мое. Один раз мне повезло. Повезло и второй. Везение на то и везение, что оно без конца продолжаться не может. Черт, мы же даже не планируем свои грабежи…

— Не ной, — сказал Саймон. — Повезет и в третий раз, и в четвертый, и в пятый… В этом и преимущество отсутствия планов. Никакая случайность не порушит план, потому что никакого плана нет. Не нужно планировать, чтобы действовать.

Майкл вновь покачал головой и сказал:

— Я с тобой не согласен. Хороший план уменьшает вероятность случайностей.

Саймон сделал противное выражение лица, будто бы только что выпил глазами уксус.

— Неслучайности случайны, Майки. Зажги мне сигарету.

— Отпусти мешки и зажги сам.

— Нет, дружище, позволь мне как можно дольше чувствовать себя победителем.

Майкл достал сигарету, выронил ее, так как руки его все еще дрожали от только что пережитого приключения, подобрал сигарету с земли, засунул ее Саймону в рот и поджег.

— Спасибо, друг, — пробормотал окутанный дымом Саймон.

— Нет, не так, — поправил он себя. — Спасибо тебе, мой богатый друг.

До Майкла только сейчас стала доходить мысль, что черепа, которые Саймон держит в руках, делают их одними из самых богатых людей в Гриверсе. От этого ему стало несколько легче, он сам закурил и вновь завел байк. Друзья-грабители на медленной скорости стали осматривать славный город Кенинг Хор. Аллея Смерти осталась позади.

— Где мы обменяем черепа на деньги? — спросил Майкл вполоборота.

— У Игрока.

— У кого?.. А, это общий приятель Элиаса и Механика, да? Растаман и браконьер?

— И режиссер. Но, что важнее, скупщик краденого — именно поэтому он нам и нужен.

— И где мы его будем искать? — спросил Майкл с легкой насмешкой, понимая, что Саймон ничего об Игроке знать не может.

— В Кенинг Хоре, неподалеку от Олдтауна, — сразу ответил Саймон.

Майкл вновь притормозил у обочины, чуть не задавив полуголого калеку, стоящего на коленях.

— Откуда ты это знаешь?

— От Механика, — ответил Саймон так, будто бы это само собой разумелось.

— Не может этого быть. Когда ты с ним общался?

— Вчера вечером, пока тебя плющило.

— Но тебя тоже плющило.

— Да, но не забывай, что я Кинг-Конг, поэтому меня плющило гораздо меньше по времени, чем тебя.

Майкл хотел что-то возразить, сам не знал, что именно, но Саймон, увидев его открывающийся рот, быстро добавил:

— Клод позвонил мне. Он и Эми, насколько ты помнишь, сейчас в городе М, ищут непонятно для чего Литовку. Пока не нашли. Клод поругался с Эми, кинул ее в какой-то общине чайлдастов и пошел плакаться к Механику…

Сердце Майкла учащенно забилось, внутри потеплело.

«Нет» — сказал он про себя. — «Да пусть они хоть расстанутся. Все равно… вернее, должно быть все равно… Во мне не должно быть никакой любви. Одна только злоба…»

Пока Майкл вытравливал из себя любовь, Саймон продолжал:

— Со слов Клода, Механик, наш старый предатель, очень и очень расскаивался, когда сдал наше укрытие ооновцам Грида. Он объяснял Клоду, почему он так поступил. — Саймон презрительно хмыкнул. — Будто бы мы не знаем, что он банально хотел продлить себе жизнь. В общем, Механик хотел поговорить со мной, как с единомышленником по части мировоззрения, но я, сгоравший от нетерпения что-либо своровать, не дал ему нудить что-то про раскаяние и спросил, как найти Игрока. Он назвал мне адрес, и я положил трубку.

Майкл продолжал во все глаза смотреть на Саймона.

— Я не хотел слушать нытье Механика про предательство, а еще меньше я хотел слушать унылого Клода с его любовью, — посчитал нужным добавить Саймон.

— Почему ты ничего не сказал мне об этом разговоре? — спросил Майкл.

Саймон всплеснул мешками — черепа в них гремели, словно музыкальный шейкер.

— Чтобы не отвлекать тебя от самого важного, — многозначительно ответил он. — Еще вчера, кстати, был дождь с ядовитыми ветрами, но, увы, без твоих любимых паксбрайтовских спиралей.

— Сколько всего я вчера пропустил… — схватился за голову Майкл.

— Да, пропустил ты немало, Майки. Но я решил не захламлять твою голову лишней информацией. Сперва дело, а потом — разговоры.

Майкл медленно закивал головой. Все-таки сумасшедший Саймон — самый здравомыслящий человек, которого он когда-либо встречал. Не ученый Элиас, пышущий жаждой мести, а он. Его ориентир.

— Где этот Олдтаун находится? — спросил Майкл, заводя мотор.

— Езжай прямо, я скажу тебе, где повернуть…

Апекс набрал скорость, дреды ящерицы-волка засияли в свете медленно загорающегося солнца.

–…а если не скажу, то ориентируйся на указатель с надписью «Олдтаун» — добавил Саймон.

**************

Дорога.

Рваная, как вены суицидника-неудачника, дорога.

Апекс трясся по венам на умеренной скорости навстречу предполагаемому жилищу Игрока. Навстречу умопомрачительному количеству сквелларов.

Мимо него проносились жестяные дома-однокомнатки сурвивалистов — вооруженных бандитов с параноидальными глазами и фаталисткими настроениями. Толпы торчков с разноцветными волосами разрисовывали безжизненные стены малоэтажок. Узкие проулки заполонили проститутки с синяками под глазами — они предлагали свои услуги похотливым жаворонкам, явно не спешившим на работу. Продавцы с огромными мешками продавали всякой черни свои безделушки — Майкл долго не мог поверить, что полуголому бомжу вместо одежды или еды понадобилась фигурка желтой коровы — символа чайлдастов. Вот что являл собой Кенинг Хор, столица Гриверса и крупнейший из ныне существующих городов мира.

— Жить в суете ничтожных человеческих формаций? — кричал Саймон, рассматривая ярмарку безделушек и размахивая мешками, как какой-нибудь торгаш. — Ни за что!

Майкл поднял большой палец вверх, выезжая из узенькой аллеи на неровное шоссе.

— Эти зажравшиеся идиоты считают, что глупые пандетерминистские догмы нас остановят? — спрашивал Саймон с довольством и презрением одновременно.

— Нет. Уже не смогли остановить, — с живостью отвечал Майкл.

— Надменный рассудок грабителя — вот что делает богачей беднее, — говорил Саймон.

В этом мире, новом мире прежней нищеты большинства и прежнего достатка узкого кружка коррупционеров, возможна только одна грандиозная, но в то же время легкая кража, после которой гробовщики начнут совершенствовать свою безопасность — в этом ни приободрившийся Майкл, ни сохраняющий свою бодрость Саймон не сомневались ни на миг.

Они совершили эту кражу. Они стали единственными в своем роде. Майкл хотел кричать от своего всемогущества, но разум и воспоминание о красноглазых бульдогах заставляли его сохранять непроницаемое выражение лица.

«Олдтаун, центральная площадь Кенинг Хора»

Указатель остался позади, а вдали показалась величественная башня, отбрасывающая свою тень прямо на новоиспеченных костекрадов. Майкл не сомневался, что в этом выдуманном памятнике средневековья обитает сам Итан Грид и гадал, там ли сейчас находится Элиас или же он заперт в какой-нибудь темнице. Саймон загорелся желанием ограбить передвижную церковь, стоящую на парковке недалеко от двухэтажки. Несмотря на то, что идея эта показалась Майклу симпатичной, он убедил друга не впутывать себя в очередную авантюру, объяснив очевидную вещь, что украденных ими черепов достаточно для дальнейшего безбедного существования.

— По-моему, это здесь — сказал Саймон спустя три минуты езды, указав на дом с ямайским флагом. — Останови.

Майкл остановился у входной двери, возле которой стояла босоногая девушка, курящая что-то, по запаху напоминающее ганджубас.

— Кто вы? — спросила девушка, смотря в глаза ящерице-волку, в то время как в ее глазах читался космический релакс.

— Мы к Игроку, — широко улыбнулся Саймон и встряхнул мешками. — От Механика.

— Святой Иисус. Сейчас. — Девушка поправила свою радужную кепку и вошла в дом. В воздухе остался запах чистейшего ганджубаса, который Саймон с блаженным удовольствием и довольно шумно втягивал в себя ноздрями.

Спустя пару мгновений на пороге показался он, собственной персоной. Игрок.

Темные очки, леопардовый халат, в зубах косяк, в руке — старомодная видеокамера. В кармане халата торчал пистолет. Игрок приблизил свое лицо прямо к лицу Саймона и тихо спросил:

— Вы от Механика? — Он оскалил зубы и положил свою ладонь с перстнями на рукоять пистолета.

Майкл настороженно кивнул, а Саймон ответил:

— Да.

— Как зовут ящерицу Механика?

— Никак, — ответил Саймон. — У нее, как и у него, нет имени.

Подозрительный оскал пропал, рука оторвалась от пистолета и хлопнула по плечу сначала Саймона, затем Майкла. Голос, ставшим радушным, произнес:

— Механик доработал его для вас? — Он указал на морду Апекса с дредами.

— Да, и доработал ювелирно, — с энтузиазмом ответил Майкл.

— Проходите. Можете трахнуть Эрику, пока я сосчитаю награбленное.

Друзья вошли внутрь.

Они оказались в душной комнате с кислотно-леопардовыми стенами. На стене, слева от входной двери, красовались черно-белые фотографии с изображениям влюбленных суицидников. То, что они влюблены друг в друга, читалось в их одухотворенных взглядах… то, что они, скорее всего, сейчас мертвы — в их тонких, всегда тонких руках, держащих бокалы с ядом, пистолеты у виска или ножи у горла. На стене напротив толстым слоем висели шкуры черных пантер, что, определенно, создавало дополнительную духоту в помещении. На стене справа — Саймон даже причмокнул губами — росли, параллельно пластиковому полу, кусты марихуаны со специфическим запахом — совсем как у травы Механика. Как мог понять Майкл, каждая стена отображала одно из увлечений Игрока. В каждой стене — проем, огороженный бамбуковыми занавесками. Сквозь один из проемов босоногая девушка танцевала под тишину вальс с невидимым партнером. Танцевала, надо заметить, с грацией, неожиданной для девушки с такими увлечениями.

Саймон задержал взгляд на танцовщице. Опомнившись, он положил мешки у порога и переспросил:

— Эрика? — Майкл подумал, что в «прошлой жизни» знал кого-то с подобным именем. — А она… она против не будет?

— Нет. Моей подруге-нимфоманке как раз недоставало свежего мяса, — ответил Игрок, положив камеру на стол, снял темные очки и с профессиональным интересом посмотрел на мешки. — Что у вас там?

— Черепа, — ответил Саймон. — Много черепов.

Узкие глаза Игрока мгновенно стали круглыми, как монеты.

— Неужели? — Он подбежал к мешку, открыл его, после чего перевел на Саймона взгляд, полный неверия. — Вы что, спускались в ад?

— Именно.

— И остались живы?

— Как видишь.

Игрок взял мешок и отнес его в заднюю комнату — и сразу же вернулся за вторым мешком. Майкл бросил на него несколько нервный взгляд, который, впрочем, от Игрока не укрылся.

— Не волнуйся, — сказал он Майклу. — Я просто взвешу черепа, после чего сообщу, сколько сквелларов вы за них получите.

— А сквелларов у тебя хватит? — спросил Саймон.

— Не знаю, — ответил Игрок. — Об этом пока рано говорить. Если что, я пришлю к вам курьера. Где, кстати, вы проживаете?

Майкл и Саймон взглянули на Игрока с одинаковым недоверием в глазах. Саймон сказал с ухмылкой:

— Думаешь, мы просто возьмем и все тебе расскажем? Мы вообще-то грабители. И мы не сидим на одном месте. Как твой курьер нас найдет?

Игрок бросил мешок на пол и сказал:

— Я профессионал в скупке краденого. А вы — новички, которым крупно повезло, и я очень сомневаюсь, что когда-нибудь в этой жизни вы сможете принести мне столько черепов, сколько сейчас.

Саймон хотел что-то возразить, но Игрок перебил:

— Возможно, моих запасов хватит, чтобы купить эти черепа. Уж я-то не беднее большинства гробовщиков, это точно. А если нет — то этот вопрос мы обсудим с вами позже. Сначала мне нужно взвесить черепа, проверить их качество и убедиться в том, что они настоящие. Никто не станет покупать фальшивую смерть.

— Много это времени займет? — спросил Саймон.

— Много. Советую вам разогреть Эрику, или иначе она разогреет вас.

Игрок стал уходить в заднюю комнату, и тут же глазам Майкла и Саймона открылся плакат на стене, который загораживала спина Игрока. Саймон странно посмотрел на Майкла, после чего они в один голос вскрикнули:

— Постой!

Игрок обернулся.

— В чем дело? — с нескрываемым раздражением спросил он.

— Кто изображен на этом плакате? — Саймон подошел к стене и ткнул пальцем в изображенного на плакате широкоплечего мужчину с короткими, но торчащими вверх, черными, как смоль, волосами. На его металлическом торсе красовался золотой пояс, а под ботинками с изображениями кровавых черепов была выведена надпись «Непобежденный чемпион ЛучаСпота».

Игрок удивился вопросу.

— Это Ти-Боун Фрэнк, звезда подпольных боев без правил, — ответил он. — Более трех лет владеет главным поясом ЛучаСпота. Нокаутировал всех соперников на первой минуте боя.

Игрок затушил косячок в пепельнице и с подозрением добавил:

— Вы его не можете не знать.

Саймон с удивилением пялился на плакат. Майкл же почувствовал ненависть при взгляде на не вяжущиеся с внешним видом синие глаза, на квадратный подбородок, на толстые бакенбарды на нижней половине лица. Подонок, чуть не убивший ее — чемпион боев без правил? По-своему медийная личность заполучила себе пусть сломанную, но все же машину времени? И Лаура является его сообщницей?

— Надо бы сходить на его бои, — внезапно для себя выпалил Майкл. — Как нам туда попасть?

Игрок с недоумением перевел взгляд на Майкла.

— Джа, подпольные бои потому и подпольные, что запрещены законами Гриверса. Вы что, с другой планеты?

— Ага, — ответил Саймон. — Мы бежали из Паксбрайта. Надвигающаяся война, все дела…

Недоверие Игрока сквозило в каждой черточке его прокуренного лица. Он долго пялился на них, пока в комнату не вошла Эрика с косяком в зубах.

— Кто-нибудь зайдет ко мне? — спросила она, рукой проведя про промежности.

От взгляда мужчин не укрылся этот жест, но Игрок тут же посмотрел на костекрадов и сказал:

— Так и быть. Я профессионал, вы принесли мне товар, я вам за него плачу. Больше ничего не придумывайте в ответ, мне это неинтересно.

— Добро не… — хотел вмешаться Саймон, но Игрок не дал ему ничего сказать:

— Ребята, у нас взаимовыгодные отношения. Добро здесь ни при чем. Я оказал вам услугу, чтобы иметь право попросить вас об услуге в дальнейшем. Никакой напрасной благодетели. Бизнес-отношения, работающие как часовой механизм. Идите в комнату к Эрике. Считайте это оказанием мне услуги.

Майкл почувствовал облегчение, впервые с того момента как оказался в доме Игрока. Саймон щупал взглядом растаманку, его серые глаза задержались на ее босых ногах с перламутровыми кольцами на больших пальцах.

— Не будем отвлекать тебя от работы, — сказал он и направился в комнату к Эрике.

— Наконец-то, — вздохнул Игрок и ушел в заднюю комнату.

— Спасибо, — бросил ему в спину Саймон, после чего скрылся за занавесками насквозь прокуренной, как только сейчас унюхал Майкл, комнаты Эрики. Майкл кивнул в спину уходящему Игроку и поспешил присоединиться к своему другу… в стремлении помочь ему оказать услугу Игроку…

**************

И снова дорога.

Дорога, которая, как странно подметил Саймон, теперь напоминала «артерии суицидника-неудачника».

— Вряд ли бы суицидник был неудачником, если бы порезал себе артерии, — как-то заметил Майкл, и Саймон рассмеялся.

Впрочем, смех непривычно часто исходил что от Саймона, что от Майкла. Как сказал Саймон: «Мы в состоянии позволить себе хохотать всю жизнь. Покупается все — любовь, государства, идеалы и даже такой милый пустяк, как смех»

Итак, дорога…

Обратный путь от жилища Игрока к «Шестеркам Сатаны».

Майкл выжимал газ на кочкообразной дороге. Полуголый Саймон вновь занял позу победителя — сигарета в зубах, распростертые руки в воздухе. В одной руке он держал гавайскую рубашку — снял ее, как он выразился, «для того, чтобы остудить расцарапанную спину». В другой руке — мешок. Всего один, но зато плотно набитый сквелларами Игрока.

Каждый из друзей по-своему радовался жизни. Саймон переспал с Эрикой, после чего заявил, что это был «лучший секс в его жизни». Майкл, сделавший с Эрикой то же самое, наконец смог привести свои мысли в так необходимый ему порядок. С каждым входом в растаманку-нимфоманку Майкл убеждался в том, что она — та самая — больше ему не нужна.

«Желаю ей помириться со своим Дереком» — подумал Майкл. — «Меня она не получит, даже если этого захочет»

У него есть много денег. Он может позволить себе купить практически все, что пожелает.

Он может добиться стабильности в этом мире — все еще новом, опасном, неизведанном — но таком интересном мире.

Вместе с Саймоном они заняли пьедестал самых бесстрашных воров на свете — и заняли его сравнительно легко.

Они уже успели обсудить свою уникальность после того, как вышли из дома Игрока, расслабленные, с мешком денег в руках.

«Этот мир идеален» — несколько раз повторил Саймон, а Майкл в знак искреннего одобрения несколько раз ему кивнул.

Да. Этот мир совершенен. В Мельбурне он даже не мог ограбить своего отчима. А здесь жертвой его наглости стали сильные мира сего — и стали сравнительно легко.

Майкл постоянно крутил в голове те моменты, которые помогли ему — окончательно и бесповоротно — откреститься от нее.

Игрок после взвешивания черепов радостно вбежал в комнату, где уже близилась кульминация «оказания ему услуги», и сообщил, что эти первоклассные черепа разлетятся на черном рынке не хуже, чем лициды Грезоносца. С его слов он отдавал кости черным остеологам для дальнейших спекулятивных действий. В этот момент губы Майкла были заняты грудью Эрики, поэтому он никак не мог прокомментировать самую крупную сделку в своей жизни. Насколько понял Майкл, в это время Саймон, голый и почти бесчувственный валялся на кушетке. На его теле к уже имеющимся ранам от битого стекла прибавились новые кровоточащие царапины.

Друзья решили не обсуждать свои приключения до своего возвращения в Кенинг Хор. Молчаливая эйфория окутывала Апекс, пока он обгонял безликие автомобили.

Спустя несколько часов — в этом мире Майкл не имел привычки считать часы — электробайк затормозил у входа в «Шестерки…». Довольный, но с оттекшими руками, Саймон поставил мешок на землю, надел рубашку и стуча зубами произнес:

— Похоже, победитель переборщил со своей позой…

Майкл махнул рукой так же беззаботно, как порой махал ему Саймон.

— Дружище, ты сможешь купить себе все грелки этого мира. — Он красноречиво посмотрел на мешок.

Саймон продолжал дрожать. Ничего не ответив, он взял мешок с деньгами и с мрачным лицом вошел в мотель. Майкл удивился неожиданной смене настроения у своего ориентира и поспешил за ним.

За барной стойкой, как обычно, сидел одногубый коротышка. Он не обратил внимание на вошедших, он молча курил свою огромную сигарету и читал фиолетовую газету. Едва Саймон прошел мимо стойки, как бармен словно бы очнулся. Он спросил:

— Постойте! Вы ведь живете в четвертом номере?

Саймон кивнул.

— Да, точно — вы ведь получили этот номер под залог за очень странный кусочек золота, — произнес коротышка, почесывая густую бровь. — Я так до сих пор не могу понять, откуда у вас…

— Ближе к делу, — перебил Саймон.

Коротышка хмуро посмотрел на него и сказал:

— Вам пришла посылка.

Майкл и Саймон переглянулись.

— От кого? — спросил Саймон.

Коротышка ничего не ответил. Он просунул руку под барную стойку и достал оттуда прямоугольный сверток, завернутый в фиолетовую фольгу. Он отдал сверток Саймону, после чего вновь уткнулся в свою газету.

По молчаливому сговору Майкл и Саймон поднялись на второй этаж, в свой номер. Едва Саймон закрыл за собой дверь, Майкл с некоторым волнением в голосе спросил:

— Как ты думаешь, от кого она? Может, от Эми и Клода? Или от Элиаса?

— Не думаю, — сказал Саймон и поднес сверток прямо под глаза Майклу. Только сейчас он смог разглядеть надпись, выведенную жирным красным шрифтом:

«Аноним, желающий представиться»

— Мне это не нравится, — сразу же сказал Майкл. Тут же эйфория в его теле словно бы стала чужой, он почувствовал сжатие в грудной клетке.

— Мне тоже, — сказал Саймон и грубо разорвал фиолетовую фольгу.

На пол упало нечто темное и глянцевое, напоминающее рулон. Рулон оказался неожиданно маленьким в сравнении с прямоугольным свертком, в который он был упакован.

Майкл и Саймон согнулись над рулоном. Они не сразу поняли, что перед ними, так как в этом времени, в эру квантовой почты, эта вещь казалась настолько старомодной, что возникали вопросы, как она вообще могла в этом мире находиться.

Это была видеопленка.

Убить Грида

Итан Грид рассматривал свой новый портрет в полный рост. Старый был убран в специальное хранилище, которое Грид ради забавы называл «хранилищем старых портретов в полный рост».

Нарисованный Итан Грид был облачен в кроваво-красную мантию и держал в руке череп так, будто бы держал бокал вина. Сравнение с бокалом здесь неспроста — череп был наполнен красным вином. Или же кровью — Грид не знал, что за художник писал его портрет, и пока пояснений на этот счет не получил.

Лишь одно смущало канцлера в новом портрете — каким образом вино (или кровь) остается внутри черепа и не выливается из глазниц. Он стал думать над этим, прохаживаясь вдоль картины, параллельно рассказывая своим охранницам о том, что действительно имело для него значение.

— Искусство — есть незыблемая иллюзия, прекрасная в своей бессмысленности, — говорил Грид, касаясь ладонью пистолета охранницы, который был спрятан под длинным нефритовым платьем.

— Как говорил какой-то старец из эры Предстановления… — начал Грид, проходя мимо жемчужных перил своей трибуны. — Все люди — идолопоклонники: кумир одних — почести, других — корысть, а большинства — наслаждение.

Он со скепсисом оглядел серо-голубые глаза на портрете.

— Беднякам позволено лишь совокупляться, — продолжил рассуждать Грид. — Контролируешь секс — контролируешь все. — Теплая рука канцлера сжала гладкое бедро охранницы. — Двигатель любого прогресса — секс. Любой, кто ищет иное объяснение, уподобляется адептам Великого Лжеца.

Грид внимательно осмотрел портрет, потом осмотрел его еще раз двадцать, задумчиво почесал бровь и в итоге издал вопль восторга.

Но стоявшие рядом с ним охранницы напряглись. Восторг канцлера был тише, чем обычно. Это значило, что канцлеру есть к чему придраться.

— Кто писал этот портрет? — спросил Грид у охранницы в нефритовом платье.

Та пожала плечами.

— Мой правитель, заказом занималась Роксанна.

— И где она? — Серо-голубые глаза казались больше серыми, чем голубыми, пока не видели перед собой любимую фаворитку.

— Королевский двор, мой правитель, Роксанна там гуляет на свежем воздухе, — ответила охранница. — Сказала, что воздух ей необходим — с ее слов, так долго под водой она еще не находилась.

Грид поспешил к двери. Охранницы последовали за ним. Шлейфы разноцветных платьев плыли за охранницами по мраморному полу.

У самой двери Грид обернулся.

— Я хочу поговорить с ней наедине.

— Но, мой правитель, вдруг там… — неуверенно начала охранница в нефритовом платье.

— И кто же там, моя дорогая? — насмешливо спросил Грид. — Престон? Синдикат? Грезоносец? Или иной фанатик, желающий моей смерти? Кто-то, а ты, Каприсс, могла бы быть менее параноидальной.

Охранница по имени Каприсс замерла в смущении. Рука канцлера вновь оказалась под ее платьем, на бедре с нежной, как шелк, кожей.

— В любом случае, я буду не один, а с Роксанной. Не примите за обиду, но она лучше любой из вас сможет защитить меня.

Грид вышел на улицу, опять обернулся и сказал:

— Я хоть и беззащитный король, но столько ферзей мне сейчас не к чему.

Затем закрыл перед охранницами дверь.

Грид увидел перед собой Роксанну. Одетая в костюм русалки, она сидела на декоративном пне возле фонтана и курила сигареты с текилой. Ее хищный взгляд был устремлен вниз — на живущий бедной жизнью Олдтаун, на ларьки торговцев, коих в Олдтауне всегда хватало. Как по расписанию, торгаши появлялись в послеполуденное время, чтобы втюхать голодающим беднякам бесполезные побрякушки. Мимо одного из ларьков стремительно пронесся мотоцикл, который Роксанна удостоила продолжительным — и все тем же хищным — взглядом.

Хищный взгляд… Именно эта деталь в генномодифицированной Роксанне возбуждала Грида сильнее всего остального. Он откашлялся, чтобы вся прелесть хищного взгляда была обращена к нему.

Русалка обернулась.

— Роксанна, мне нужно с тобой кое-что обсудить, — начал Грид.

Он заметил, что глаза ее любимой фаворитки были какими-то грустными, а грудь, скрытая ракушками, вздымалась не так высоко, как это бывает при встрече с мастером. Все это заставило Грида задуматься. По всей видимости, дневной секс и ночная охрана, перебиваемые личными просьбами — или ночной секс и дневная охрана, перебиваемые личными просьбами — не дается без последствий даже перфекцинатам.

— Я освобождаю тебя от ночных дежурств, Роксанна, — первым делом сказал Грид. — Вид у тебя неважный. И советую тебе бросить курить. Моя фаворитка должна подавать пример другим охранницам — чтобы по-прежнему оставаться моей фавориткой.

— Хорошо, мой мастер, — улыбнулась Роксанна — вернее, пыталась улыбнуться, потому что последняя фраза Грида ее явно задела.

И Грид это понял. Чтобы не смущать свою пока еще фаворитку, он подошел к перилам и посмотрел вниз — на жадных торговцев, на полуголых бедняков, на случайных безликих прохожих. Уже с высоты второго этажа ощущается превосходство над этим городом — привычное и безмерно любимое Гридом. Да, пожалуй, ради этого превосходства и стоило обворовывать электорат… С этим великолепным чувством Грид повернулся к Роксанне.

— У кого ты заказывала мой портрет? — спросил Грид.

В хищный взгляд русалки проник страх.

— У Нилаца Ретлиха, мой правитель.

— Что? — вскричал Грид. — Ты доверила мою личную просьбу этому любителю ширпотреба?

— Но, мой правитель, вам ведь нравятся его картины…

— Мне не нравится его портрет! Мой портрет! Портрет, на котором я нарушаю законы физики! Я понимаю, что у него есть свой стиль, что он не привык его нарушать и что ради твоей просьбы он не стал рисовать очередных голых девок…

Голос Грида тут же перешел из спокойного холодного в крик.

— Но этот сукин сын должен понимать, что жидкость выльется из сосуда, если в сосуде почти на самом дне находятся дыры!

Выражение лица Роксанны изменилось. Весь ее внешний вид навеивал сравнение с орлицей, которая в данный момент не понимала, куда делась ее добыча. В ответ на это Грид прокричал:

— Если в череп налить вино, то оно выльется из глазниц! А на картине Ретлиха оно осталось в черепе! По его мнению, вино загустело? Или же я каким-то магическим образом заморозил его?

— Это… это художественный замысел Ретлиха.

Грид вновь хотел орать, но передумал и спокойно сказал:

— Роксанна, милая моя фаворитка…

Показной вздох.

— Художник, рисующий курносых девок с их греческой любовью, не должен рисовать канцлера Гриверса и мэра Кенинг Хора в полный рост. Неужели ты сама не могла до этого додуматься?

— Но…

— Я передумал. Я добавляю тебе ночные дежурства. Иди в свою комнату. И быстрее, ты должна привести себя в порядок ко следующей нашей встрече.

Роксанна покорно кивнула — но затем выкинула окурок в фонтан, после чего сняла со своих ног синий, довольно мультяшный хвост, встала, медленно пошла ко входу в замок, открыла дверь…

В которую тут же вскочил Мартин, на ходу отдавая честь — то есть, стуча правой ладонью по золотым нашивкам на своей черной форме.

— Так, так, так, Мартин… — с недовольством начал Грид. — Вы же знаете, что сотрудникам ООН — вообще, любым сотрудникам любой должности — нельзя здесь находиться.

— Но, правитель, обстоятельства…

Любовь к Мартину, как к самому надежному сотруднику силовых структур, не мешала Гриду прокричать:

— МНЕ ПЛЕВАТЬ! ЭТО КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР! ПОЛИТИКАМ И ПОЛИЦИИ ЗАПРЕЩЕНО ЗДЕСЬ ПОЯВЛЯТЬСЯ!

Мартин смутился — но смутился недостаточно сильно, если учесть, что орал на него канцлер Гриверса и мэр Кенинг Хора собственной персоной.

— Но, правитель, — начал Мартин, — мы поймали Элиаса Крица…

Грид был готов разразиться очередной гневной тирадой, уже открыл для этого рот, но слова Мартина вовремя дошли до него и вызвали странную перемену на его лице. Оно воодушевилось, будто бы его обладателя ожидало фехтование с Роксанной.

— Где он? — спросил Грид, позабыв о портрете и своем недовольстве им.

Мартин выпрямил спину и стал докладывать:

— В нашем автомобиле. В наручниках. У него был самодельный пистолет. Мы его изъяли.

— Приведи его в мой кабинет, — приказал Грид.

— Слушаюсь, — сказал Мартин и направился к двери.

У самого входа он остановился и произнес:

— Правитель, мне неловко говорить, но Криц ранил одного из наших сотрудников, Строумэна. Ему необходима медицинская помощь.

Грид отмахнулся от вопроса, словно от назойливой мухи.

— Так окажите ему помощь, в чем проблема?

Мартин стал постукивать левым лакированным ботинком по полу, отражающему свет холодного солнца.

— Медицинская помощь стоит денег, и…

Грид перебил с особым раздражением в голосе:

— Так отвезите его в больницу, черт побери!

Мартин заметно волновался. Сине-зеленые глаза впервые при Гриде потеряли свой уверенный взгляд. Тут канцлер наконец-то понял, к чему клонит его преданный солдат, поэтому добавил несколько брезгливо:

— И запишите лечение на мой счет.

Мартин замялся, но было очевидно, что он услышал то, что хотел.

— Так точно, — отчеканил он. — Я сообщу Ребекке, чтобы она отвезла Строумэна в больницу, а тем временем я доставлю в ваш кабинет Элиаса Крица.

— И побыстрее! — крикнул вслед Грид. — Через пять минут ученый должен сидеть в моем кабинете.

После послушного кивка головой, затылком обращенной к Гриду, Мартин покинул королевский двор.

Черствое сердце любителя искусств бешено заколотилось. В его распоряжении появился он — настоящий изобретатель. Человек, который может повелевать временем. Который по приказу канцлера сделает так, чтобы сам канцлер смог повелевать временем. Одной только угрозой применить машину времени можно подчинить себе не только Паксбрайт, а… (Грид с некоторым страхом притормозил в своих мыслях, но все-таки додумал) сам Синистер…

Он с вдохновением оглядел толпу, окружающую ларьки торговцев, сразу же после этого покинул королевский двор и поспешил к своему кабинету, находящемуся на вершине башни…

…в котором уже находился Элиас Криц. Он сидел на деревянном стуле, спиной к Гриду. Руки были пристегнуты наручниками за спинку стула, бурый плащ ученого валялся под ногами. Мощный торс просвечивался сквозь дырявую жидкую футболку, которую ученый, наверное, не менял много лет.

Ученый…

Грид хмыкнул. Ему казалось странным, что не щуплый Рей в очках, а этот рослый гладиатор является изобретателем. «Такая внешность подошла бы участнику подпольных боев, но никак не изобретателю» — подумал канцлер.

Когда дверь открылась, ученый развернул голову вполоборота — маска ярости исказила лицо с буквами шрамов, когда желтые глаза увидели перед собой столь ненавистного канцлера.

Грид улыбнулся.

— Неужели? Неужели человек, которому под силу сделать так, чтобы меня не существовало, сейчас сидит передо мной, такой злой, но абсолютно беспомощный?

Элиас плюнул на бумаги, лежащие на столе канцлера. Насколько мог понимать стоявший у дверей Грид, только что указ о повышении налоговой ставки до 71% стал недействительным. В другой день это событие, несомненно, вывело бы Грида из себя, но не сегодня…

— Я видел твоего брата, — начал Грид и стал медленно расхаживать по комнате. — Более трех недель назад. Он соврал мне, что является изобретателем машины времени для того, чтобы спастись от ростовщиков, которым он остался должен за наркотики. Полагаю, Элиас, ты знал об этом?

Серо-голубые глаза впились в ученого, мысленно приказывали кивнуть, но Элиас никак не реагировал. Яростный, желающий смерти взгляд желтых глаз с красными прожилками вызывал у Грида какую-то пустоту в желудке. Он решил не смотреть на ученого, поэтому продолжил свою неторопливую, по-театральному выверенную речь, бросая коротенькие взгляды на висящую на стене коллекцию мечей.

— Спешу тебя заверить — твой брат так и не произвел выплаты ростовщикам. Потому что я отправил его в Синистер…

— На ужин к Сикстену Бейлу! — прервал канцлера Элиас. — Ты скормил моего брата этому узурпатору!!!

Грид удивился осведомленности Элиаса, но тут же вспомнил о своих подозрениях, что Шелтер и Элиас тесно общаются, поэтому натянул на лицо как можно более раздражающую улыбку.

— Да, так оно и было. Но, пожалуйста, никому никогда об этом не рассказывай. Я думаю, что протектор Синистера не обрадуется тому, что много… эээ… лишних людей знают о его… слабостях.

Грид сел на свой величественный трон. Теперь Элиас перестал вращать головой. Он получил долгожданную возможность испепелять врага убийственными взглядами напрямую.

Грид же сел лицом к Элиасу не ради этой благородной цели. Он сел на трон в надежде наполнить свой организм соками столь привычного, но пока приглушенного превосходства, но ярость Элиаса, увы, была слишком непомерна, поэтому Грид по-прежнему избегал взгляда желтых глаз с кровавыми прожилками. Он смотрел на портрет красивой девушки, пока говорил:

— Перед тем как я спрошу у тебя кое-что, я хотел бы услышать от тебя что-нибудь — например, вопросы, которые наверняка у тебя имеются… О да, — кивнул Грид, увидев удивление на лице Элиаса. — Я предоставляю тебе возможность первому задать мне вопросы. Забегая наперед, скажу, что в моих планах идет длительное сотрудничество с ученым такого калибра, как ты. Все мои верные поданные получают хорошее жалованье, и ты тоже не станешь исключением, если не будешь ставить свое эго выше моих собственных намерений.

Грид переборол себя и все-таки посмотрел в глаза Элиаса. Увы, ненависти в них не убавилось.

— Я понимаю, что я стал причиной смерти твоего брата, но, насколько мне известно, вы никогда не были близки. Более того, вас можно назвать вра…

— Ты убил моего отца! — внезапно перебил Элиас и ударил ногой по декоративной ножке стула. — Ты отправил его к Бейлу. Черт с ним, с Реем, но после того, что ты сделал с отцом… — красные жилы в глазах стали багровыми, — у тебя есть наглость заикаться о сотрудничестве?

Грид понимающе покивал головой, посмотрел на рыцарские доспехи возле стены, но все же предпочел обратить свой взор к портрету девушки.

— Сейчас я тебе объясню, почему я так поступил. Я отправил твоего отца к Сикстену Бейлу после того как узнал, что твой отец имел любовную связь с моей матерью, правительницей Гриверса, великой Эльжасминой Сагитариус.

Грид притворно охнул и вновь улыбнулся своей самой раздражающей и потому самой любимой улыбкой на свете.

— Не хочу хвастаться, но это первый приказ, который я отдал, когда вступил в учрежденную мною лично должность канцлера Гриверса.

После своих слов Грид продолжил спокойно смотреть на портрет, опасаясь, что от нарастающей, становящейся все более осязаемой ярости Элиаса, могут разорваться наручники, подрагивающие, судя по стуку, за спиной ученого.

— Больше к твоему отцу возвращаться я не намерен, — сказал Грид. — Задавай другие вопросы, ответы на которые ты бы хотел получить.

— У тебя машина времени? — неожиданно спокойно спросил Элиас.

— Я думаю, ты знаешь, что нет.

— То есть, троица похитителей под предводительством некого Фрэнка работает не на тебя?

— Мне достаточно преданных бойцов ООН, — слегка ощерился Грид. — Зачем мне нанимать какого-то Фрэнка?

— И с Лаурой Блейк ты тоже не связан?

— Кто такая Лаура Блейк?

— Ты сейчас на нее смотришь.

Грид недоуменно отвел глаза от портрета, посмотрел на Элиаса в высшей степени глупо, затем вновь стал смотреть на портрет с куда более сильным вниманием.

— По-твоему, эту девушку зовут Лаура Блейк? — спросил Грид тихим голосом, указывая на портрет.

— Она уже проговорилась, что это ее не настоящее имя, — ответил Элиас. — Но этим именем она представлялась, пока жила в Леклере.

— Лаура Блейк? Жила в Леклере? — встревожено переспрашивал Грид, поневоле уставившись на Элиаса. — Что за бред ты несешь?

— Спроси у нее, зачем она выслеживала меня. Я уверен, что ты хорошо ее знаешь, раз ее портрет висит аж в твоем кабинете. Узнай от нее, бред я говорю или нет.

Грид то открывал, то закрывал рот, напоминая рыбу, течением выброшенную на сушу.

— Я не… я не понимаю…

Никакой речи о «соках превосходства», которые мог бы дать трон правителя, теперь не могло идти и речи.

— Стало быть, ничего интересного про похищенную машину времени ты рассказать не в состоянии?

Серо-голубые глаза, казалось, онемели в глазницах. Он бросил очередной взгляд на портрет, словно надеясь от него услышать какие-либо пояснения.

— Тогда не вижу смысла тянуть с этим.

Что-то хрустнуло — и Элиас встал со стула. На его запястьях болтались браслеты от сломанных надвое наручников. Он бросил на стенд с холодным оружием взгляд, полный любопытства.

— Жаль — но я не знал, что у тебя имеются такие замечательные мечи, Грид. Иначе мне бы не пришлось носить с собой это…

Элиас наклонился к плащу и из внутреннего кармана достал пистолет.

— При аресте твои охранники отобрали у меня пистолет. Они и подумать не могли, что у ученого может быть и второй.

— Как тебе это удалось? — Грид смотрел на болтающийся браслет на грубой руке ученого.

— Это? — Элиас позвенел наручниками. — Скажем так — мою злость не удержат никакие оковы в мире.

Глаза канцлера в панике забегали по кабинету.

— Ничто меня не сможет остановить! — Элиас направил оружие на канцлера. Тот вжался в свой трон и заорал:

— ОХРАНА!

Элиас засунул пистолет за пояс, выхватил со стенда меч пламевидной формы и приставил его к шее Грида.

— Я не собираюсь убивать тебя прямо здесь, Грид, — прошипел Элиас. — Но могу поклясться, что ты умрешь с особенной мукой, если будешь продолжать орать.

Смертельно напуганный, канцлер все же нашел в себе силы прошептать:

— А что после? Тебя же убьет моя охрана. Такой талант, как ты, позволит себе умереть ради глупой мести?

За дверью послышались торопливые шаги. Они усиливались.

Элиас тяжело вздохнул.

— Я уже тебе поклялся, Грид.

Грид задрожал с головы до ног. Он бросил отчаянный взгляд на портрет девушки, известной ранее как Лаура Блейк.

— Ты — моя страховка, Грид, — сказал Элиас, острием меча дотронувшись до дрожащего кадыка на старой шее канцлера. — Ты пойдешь со мной.

Дверь распахнулась — в кабинет ворвались Роксанна, Каприсс и чуть позже Мартин, вставший между девушками. Они нацелили на Элиаса оружие — пистолеты у девушек, блестящий автомат у Мартина.

— Не двигайся, Элиас, иначе мы откроем огонь на поражение! — проговорил Мартин четко, словно бы находился на учениях.

Элиас перевел взгляд на Роксанну, которая ворвалась в кабинет в одних только трусиках. Ее пистолет смотрел ему прямо в голову.

— Так, — сказал Элиас, — не вижу смысла блефовать. Он обратился к ооновцу. — Мартин, тебя знаю чуть лучше, чем твоих подружек, знаю, что ты — толковый рассудительный малый, которому не повезло работать на такую мразь, как Грид…

— Пристрели его, Мартин! — прошипел Грид. Острие фламберга слишком плотно прилегало к старой, но идеально выбритой шее канцлера.

— Мартин, достань из моего плаща сверток. В нем находится один немаловажный документ.

Мартин посмотрел на канцлера. Тот, равно как и его охранницы, стали покачивать головами.

— Вдруг это важно, — извиняющимся тоном произнес Мартин, после чего нагнулся к плащу Элиаса и достал из кармана сверток.

Грид с ненавистью посмотрел на своего преданного бойца ООН. Тот, увидев его взгляд, добавил:

— Правитель, пока мы рядом, вашей жизни ничто не угрожает.

Под томящийся от ожидания взгляд Элиаса, Мартин развернул сверток, достал оттуда документ, быстро пробежал по нему глазами…

— Что там, Мартин? — спросил Грид приглушенным голосом, да таким приглушенным, будто бы его душили.

— Это… Правитель, это лицензия на убийство.

— ЧТО?

— Все правильно, — довольно произнес Элиас.

— Где ты ее взял? — спросил Мартин. — Это привилегированная, их почти не осталось в свободном доступе.

— Позвольте мне не выдавать своих подельников, — слегка поклонившись Мартину, произнес Элиас.

— Убейте его! — прохрипел от нехватки воздуха Грид, но Элиас благоразумно скрылся за троном. Теперь в прицел попадала только макушка — и рука, все еще держащая фламберг у старой и уже побелевшей от страха шеи Грида.

— Как вы знаете, — начал Элиас, — в Гриверсе продаются лицензии на убийство. Работают они в отношении любого человека. Есть простая, где нужно указать имя жертвы и привилегированная, где имена не указываются, а указывается количество жертв. Я такую приобрел, чтобы убить канцлера Гриверса и мэра Кенинг Хора Итана Грида. Прошу заметить — работает лицензия в отношении любого.

— Пристрелите его! — проорал Грид.

Раздался выстрел. Элиас успел убрать руку от шеи. Пуля с неприятным лязгом угодила в лезвие меча, переломив его надвое. Элиас бросил взгляд на троицу охранников. Судя по дымящемуся пистолету охранницы в нефритовом платье, стреляла она. Элиас направил на нее свой пистолет и выстрелил — и Каприсс, вторая по «любимости» охранница Грида, упала навзничь и больше не шевелилась. Нефритовое платье окрасилось кровью, струйка дыма неслась к небесам из багровой груди.

Грид закричал. Элиас схватил канцлера за шею и приставил пистолет к виску.

— Не двигаться! — крикнул он Мартину и Роксанне. — Иначе ваш правитель станет следующим.

Мартин застыл, но пистолет его остался направленным в сторону Элиаса. Роксанна склонилась над мертвым телом Каприсс. С ее недокрашенных глаз упала пара слезинок — и это поубавило уверенности в Элиасе. Он ослабил хватку на шее, дуло пистолета перестало давить на седеющий висок Грида.

— Мартин, ты же видишь, что это привилегированная лицензия, — спокойно сказал Элиас. Его грудь в дырявой футболке тяжело вздымалась. — Там указано число три. Я не нарушу гриверских законов, если убью Грида и еще кого-нибудь, например, тебя. — Ученый указал на Роксанну. — Вы всего лишь наемные рабы. Вы перестанете быть таковыми, если позволите мне уйти — разумеется, после того, как я… сделаю то, что законами не запрещено.

— Мартин, Роксанна, прикончите его! — взвыл Грид, чуть не плача. — Я приказываю вам!

Роксанна обнимала труп Каприсс, а Мартин нацелил автомат прямо между глаз Элиаса.

— Подумай о своей жене, Мартин, — вдруг выкрикнул Элиас. — Она хочет ребенка. Смогут ли дети при этой гниде увидеть счастливое будущее?

Серо-зеленые глаза Мартина расширились.

— Я обеспечу твоим будущим детям лучшую жизнь в мире! — прохрипел Грид. — Только застрели этого подонка!

Руки Мартина задрожали. Роксанна оторвалась от трупа соратницы и взглянула на дрожащий автомат, направление которого медленно опускалось от макушки Элиаса до груди Грида…

Вдруг доспехи, стоящие у стены, зашевелись. Серо-голубые глаза Грида выскочили бы из глазниц от шока — если бы могли. Мартин отвлекся на звон доспехов, но тут же, совсем как Строумэн, получил пулю в ногу. Он рухнул на пол, держась за раненое бедро, а его автомат упал на покрывающую пол шкуру пантеры.

— НЕЕЕЕТ!!! — проорал Грид.

Элиас направил пистолет на Роксанну. Та, оплакивая свою погибшую соратницу, вовсе позабыла, что просто положила пистолет на пол. До него она не успеет дотянуться…

— Беги отсюда, — приказал Элиас.

Роксанна поспешила выполнить приказ. Голая, испачканная кровью, она выскочила из кабинета. Ее каблуки еще долго отдавались эхом от мраморных ступенек лестницы…

Под звуки каблуков, постанывания Мартина, всхлипы Грида, Элиас с бешено стучащим сердцем направил пистолет на доспехи, которые двигались к нему…

— Кто там?

Громоздкие руки медленно поднялись к шлему. Спустя мгновение шлем оказался в руках — а Элиасу предстало лицо Лауры Блейк. Словно сошедшее с портрета, живое, обольстительное — но с темными глазами, мечущими молнии.

Грид, казалось, сейчас упадет в обморок. Он не мог выдавить из себя ни слова. Лаура бросила на него короткий взгляд, после чего обратилась к Элиасу:

— Уходи отсюда. И не трогай его. — Она аккуратно положила свою руку на плечо Гриду. — Просто уходи отсюда, пока можешь.

— А если я убью сначала его, а потом тебя? — Элиас направил пистолет прямо в лицо Лауре.

— Не думаю, — сказала Лаура. — Мы с тобой связаны крепче, чем ты думаешь…

Лицо Элиаса скривилось от недоумения. Он шагнул вперед, чтобы рассмотреть лицо Грида. Оно также выражало недоумение, не меньшее, чем у него самого. Губы на белом от страха лице складывались в еле слышные слова:

— Только не трогай ее. Убей меня, но ее не трогай. У тебя же есть лицензия, пристрели меня.

Лаура медленно отступила назад, как раз для того, чтобы потоптаться сабатонами² по привилегированной лицензии, выпавшей из рук раненого Мартина.

— Не волнуйся, — сказала Лаура. — Он меня не тронет. Он слишком многого не знает, ведь так?

Лаура подмигнула Элиасу. Тот просто опустил пистолет и пялился на Лауру, словно завороженный. Грид не знал, что и думать ему.

— Что здесь происходит?

— Ничего, папа. Все хорошо, — заверила его Лаура. — Элиас, я бы на твоем месте поспешила к пришельцам. Кто знает, — Лаура стала наматывать на палец свои темные блестящие волосы, — может, они вновь оказались в опасности…

Она вновь подмигнула ему. Побледневший Элиас направил пистолет прямо в лицо Грида. Очередной всхлип, глаза Лауры испуганно расширились, палец на курке дернулся…

Но…

Выстрела не прозвучало. Элиас, все еще держащий пистолет нацеленным на Грида, направился к двери спиной, переступил через раненого Мартина, после чего открыл дверь и стал у порога, бросая на Лауру странные взгляды.

— Хватит всех этих спектаклей, Элиас! — улыбаясь крикнула Лаура.

Дверь закрылась. В кабинете остались все еще напуганный Грид, Лаура в доспехах, раненый Мартин и мертвая Каприсс.

— Что здесь происходит? — спросил Грид, чувствуя, как его бьет мелкая дрожь.

Лаура ничего не ответила. Она резко опустила руки вниз — часть доспехов упала на пол. Тонкие, с украшениями, пальцы Лауры стали поглаживать Грида по плечу. Грид поднял на нее серо-голубые глаза и спросил:

— Что ты задумала?

Аноним, желающий представиться

— Что он задумал?

Наверняка, этот вопрос беспокоит вас — тех, кто сейчас смотрит эту пленку. Я надеюсь, что меня сейчас видят четверо людей — не больше и не меньше. И я очень хочу, чтобы у тех четверых были только эти и никакие другие имена: Клод Фохё, Эмили Гиллан, Сайрус Монтгомери и Майкл Бернс. Я знаю, что в этом мире вам приходится держаться вместе, поэтому если кто-то из вышеназванных не имеет возможности видеть мою разоблачающую запись, знайте — виной тому тлетворное влияние человека, которому вы обязаны переносу во времени…»

На мониторе появилась фотография Элиаса — молодого Элиаса в лабораторном халате, стоящего возле пробирок в сферообразной аудитории.

— Да, он самый — продолжал вещать незнакомый мужской голос. — Элиас Родерик Криц. Мой подельник, чьи подлинные намерения я планирую озвучить в этой видеозаписи…

Фиолетовая рябь исчезла. Вернее, она стала превращаться во все более четкий фиолетовый фон. На этом фоне появился мужчина. Он был в одет в ярко-красный неоновый пиджак. Под ним скрывалась фиолетовая рубашка, заправленная в матовые красные брюки. Лицо мужчины было замазано фиолетовой рябью, такой же, которая была в начале ролика. Он медленно подошел к камере и приложил к ней свое лицо.

Фиолетовая рябь вновь заполонила монитор.

— Я скрываю свое лицо из опасения, что эта видеозапись может попасть не в те руки, — продолжал говорить мужской голос. — Но вы же помните, что гласит надпись на свертке, который вы получили? Аноним, желающий представиться. Я все еще желаю представиться — просто хочу сделать это в более уединенном месте. Только так я смогу чувствовать себя в безопасности.

Но о безопасном месте я сообщу вам позже. Сейчас я планирую рассказать вам все, что знаю о грязных делах Элиаса Крица, человека, которого вы, возможно, считаете путеводителем или даже другом в этом новом для себя мире…

Итак. Элиас Родерик Криц. Родился он 22 мая 186 года в городе Итиане, в Отрантии, которая сейчас известна под названием Крицборн. Его семья выделялась из круга ученых своей незаурядностью, которая, надо заметить, порою граничила с безумием. Ученые Советы практически всех городов Паксбрайта, мягко говоря, недолюбливали семейство Криц за резкость их научных изысканий, которая, надо заметить, стала главной причиной их известности. Стоит также упомянуть дружбу матери Элиаса, Келлендры, с главным консулом Паксбрайта, Йоханном Шелтером. Недаром, сразу же после смерти Келлендры Криц, произошедшей пять лет назад, ее родная провинция была названа в ее честь. Так что безусловная одаренность и дружба с первым лицом Паксбрайта превознесли семейство Криц над другими, не менее талантливыми, чем они, учеными семьями.

Но… Всегда есть «но». Семейство Криц всегда умело замазывать грязные следы своей истории своим интеллектуальным блеском. Только они не могли и подумать, что найдется человек, готовый бескомпромиссно стереть этот блеск, чтобы явить вам, многоуважаемые путешественники во времени, правду, которую вы заслуживаете знать.

Фиолетовая рябь стала уменьшаться в размере. Равномерный фиолетовый фон постепенно наполнял собой экран — аноним отодвигал свое замазанное лицо от экрана, отходя назад и представляя на обозрение свой красный неоновый пиджак.

— Итак. Я продолжу. Хочу, чтобы вы видели меня, когда я буду говорить правду. Мое лицо останется замазанным — из-за тех же соображений, о которых я сообщил вам ранее.

Возможно, вас посещали назойливые мысли, что Элиас Криц водит вас за нос. Спешу вас заверить — талант ученого и способность хранить в секрете свои темные тайны передались Элиасу по наследству. Я расскажу вам о трех членах семейства Криц, после чего вы сможете сопоставить мои факты и свои предположения и понять, чем же поведение семейства Криц отличается от поведения Элиаса.

Аномим откашлялся — видимо, разминая голос. Фиолетовая рябь дрогнула, слегка вытянулась, а затем вновь пришла в привычное состояние.

— Итак. Начнем с отца Элиаса, Родерика. На редкость странный тип. Неизвестно, почему он покинул райский Паксбрайт, отправился в дегенеративный Гриверс и закрутил там роман с самой Эльжасминой, тогдашней правительницой Гриверса, матерью нынешнего канцлера Итана Грида. Зачем передовому ученому с альтруистичными идеями оставлять жену с двумя детьми и уезжать в Гриверс? Ведь был огромный риск, что он оттуда не вернется. Что, собственно, и произошло — после отъезда в Гриверс, ни жена, ни подрастающие дети больше не видели Родерика Крица живым.

Далее по списку идет Келлендра Криц, мать Элиаса и жена Родерика. Ей принадлежит огромная роль в создании генномодифицированных людей, называемых «перфекцинатами». Но какой ценой ей далось это открытие? Благодаря ее действиям, сотни людей заболели пыльной лихорадкой. Об их дальнейшей судьбе нет смысла говорить — они либо превратились в рептилий, либо перестали воспринимать этот мир. Плюс ее так называемая дружба с Йоханном Шелтером… Может, они не просто дружили? Ведь Келлендре после таинственного исчезновения мужа наверняка понадобилось сильное, мужское и, что самое важное, влиятельное плечо. Келлендру Криц помнят как выдающегося изобретателя, оставившего после себя ряд удивительных идей, которые она не успела воплотить в жизнь. Но никто о ней не думает, как о губительнице сотен невинных жизней — может, авторитет главного и, надо заметить, не менее загадочного, чем она, консула Паксбрайта позволил ей избежать ответственности за свои преступления? Я ни на чем не настаиваю, просто задумайтесь об этом — возможно, это даст ответы на некоторые ваши вопросы.

Итак, следующий по списку идет Рей Криц, сын Келлендры и Родерика, младший брат Элиаса. И, друзья мои, приготовьтесь! Потому что Рей Криц — лицидозависимый наркоман, предавший свою семью, уехавший, совсем как отец, в Гриверс, чтобы — внимание! — совратить пятнадцатилетнюю девочку и заставить ее выйти за себя замуж. Да уж, такие свершения не скроют все интеллектуальные блески мира! На это сложно закрыть глаза. Даже его странная, мягко скажем, семья была в шоке от того, что самый младший ее представитель продвинулся в своем безумии дальше всех остальных. Чем это кончилось, вы, наверняка, уже знаете. В стремлении обогнать своего брата в омерзительности, Рей связался не с теми людьми, попытался присвоить себе изобретенную Элиасом машину времени и пытался обмануть аж самого Итана Грида, чего, увы, ему сделать не удалось — Итан Грид отправил Рея Крица в Синистер на растерзание Сикстену Бейлу.

Позади анонима появилось черное кожаное кресло. Аноним сел и, скрестив ноги, продолжил монолог.

— Итак, экскурс в загадочную семью Криц можно считать оконченным. В живых остался лишь один ее представитель. На мой скромный взгляд, самый безумный из всех. Элиас Родерик Криц.

Для начала позвольте рассказать вам немного о себе. Поскольку я для вас являюсь анонимом, то малоприятные вещи, о которых я рассказываю, заставляют вас относиться ко мне с не меньшим, а то и большим подозрением, чем к Элиасу. Итак, я — двоюродный племянник Фрэнсиса Роттенхарта, чемпиона подпольных гладиаторских боев «ЛучаСпота», больше известного под псевдонимом Ти-Боун Фрэнк. Да, я двоюродный племянник того самого Фрэнка, который похитил у Элиаса машину времени. Того самого, который, возможно, причинил вам, многоуважаемые путешественники во времени, моральный и материальный вред…

Аноним взял паузу, после чего его фиолетовая рябь тихим голосом произнесла:

— От имени Фрэнка и своего имени — имени, которое вы скоро узнаете — я хотел бы принести вам чистосердечные извинения, если наши действия причинили вам боль…

Затем голос повысился:

— Эти действия шли согласно плану Элиаса Родерика Крица, на которого мы долгое время работали…

Вновь пауза — взятая, видимо, для того, чтобы шокированные пришельцы могли осмыслить все услышанное.

— Да. То, что считалось вами роковым стечением обстоятельств, было тщательно спланировано Элиасом. Он понимал, что его брат-шизофреник, знающий о машине времени, мог испортить ему планы, извините за пафос, по завоеванию вселенной, поэтому он инсценировал похищение машины времени, чтобы дистанцировать себя от связи со своим изобретением.

Элиас обратился за услугами ко мне. Я работаю против режима Грида и веду подпольную деятельность — то, что Элиас смог найти меня, тоже должно заставить вас задуматься. Ввиду своей скрытности, я не мог совершить ограбление лично, но, безусловно, такая вещь, как машина времени, не могла не заинтересовать меня. Я поручил это дело своему двоюродному дяде Фрэнку, в качестве поддержки он взял с собой свою сестру и ее мужа. Что было дальше, я думаю, вы помните.

Элиас — талантливый манипулятор и крайне опасный соперник. Он общается с Игроком, у него имеется доступ к лицензиям на убийство, он тесно связан с теневыми рынками Гриверса. В общем и целом, он ничем не отличается от своей семьи, чей незаурядный ум сочетается с крайне опасными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Аноним встал с кожаного кресла — едва это произошло, как кресло исчезло. Остался фиолетовый фон, сам аноним и рябь на его лице.

— У вас, наверняка, возник резонный вопрос — почему я разоблачаю Элиаса, своего, казалось бы, союзника? Потому что в искусстве предавать он не уступает, а наоборот, превосходит своего младшего брата. Он связался с Мелиссой Блисс, дочерью самого Итана Грида, которую вы знаете под именем Лаура Блейк. Зачем он это сделал — я не знаю, но то, что он имеет дело с дочерью нашего заклятого врага, заставило меня в корне пересмотреть свое отношение к нему. Все вышеупомянутое, в конечном счете, привело к тому, что вы сейчас смотрите эту запись.

Элиас зависит от меня. Я храню у себя его поломанную машину времени и не собираюсь ее возвращать, пока не получу от него всю правду. Конечно, он сможет создать новую машину времени, но задумайтесь — так ли это хорошо, когда у человека, в котором есть причины сомневаться, вновь получит себе оружие вселенского масштаба? Сможете ли вы действительно попасть в другое время, когда временем владеет человек с таинственными амбициями?

Напоследок, хочу сказать вам вот что. Наверняка, Элиас сообщил вам, что ваш перенос во времени является случайностью. Задумайтесь — сможете ли вы после всего того, что услышали об Элиасе, верить в то, что вы оказались в этом времени случайно?

Если мои доводы смогли вас убедить в бесчестии Элиаса, советую вам начать сотрудничать со мной. Доставьте Элиаса Крица к Чертовому Мосту — этот мост соединяет Шэддок и Лоудаун. Тогда я с удовольствием открою вам свою личность, после чего мы вместе получим от Элиаса Крица все ответы на все наши вопросы.

Если что-то из сказанного мной вам непонятно — просто перемотайте обратно.

Аноним отошел еще дальше — казалось, за его спиной располагалась не фиолетовая стена, а фиолетовая бесконечность.

— Спасибо за внимание.

Экран стал темным. Майкл и Саймон посмотрели друг на друга, не зная, что и думать.

— Я ТАК И ЗНАЛ! — прокричал Саймон.

— Тише…

— Я так и знал, что этот ученый водит нас за нос.

— Да уж. — Майкл почесал бровь — его голова заболела от мыслей. — Если у Элиаса действительно имеется коварный план, то мы никак не сможем изменить время. Но… Нам это и не нужно.

Он указал на огромный мешок, забитый сквелларами.

— Зачем выбирать нужную нам реальность, когда мы можем просто ее купить? — спросил Майкл.

Саймон удивился этим словам.

— Неужели ты не хочешь узнать правду?

— Наверное, хочу, — неуверенно ответил Майкл. — Только я не верю ни Элиасу, ни этому анониму.

— Обвинения анонима показались мне резонными, — заметил Саймон.

— Согласись, пока мы не услышим версию Элиаса, нет смысла сдавать его этому анониму.

Саймон внимательно, вдумчиво посмотрел на Майкла, затем сказал:

— Наверное, ты прав.

Майкл закурил сигарету и сел на пол рядом с мешком.

— В этом мире больше некому доверять. У всех свои планы, свои амбиции, свои тайны. Черт, как же люди все усложняют. Остается надеяться, что мне посчастливиться не стать лишним винтиком в чьем-то коварном замысле.

Саймон сел на пол и тоже закурил.

— Аноним вызывает у меня больше доверия, чем Элиас. Давай договоримся, что если Элиас не будет честен с нами до конца, мы скрутим его и отвезем к анониму на этот Чертов Мост.

Майкл махнул рукой.

— Честно говоря, я не об этом думаю. — Он подумал о ней, и что-то внутри него екнуло. — Этот мир чересчур опасен. Опаснее, чем я себе представлял. Все вспоминаю твою фразу, Саймон…

— Какую?

— Мы, четверо, должны держаться вместе… — сипло ответил Майкл.

Он подумал о ней, но не как об объекте своей священной любви. Нет — он подумал о ней, как о человеке, которому может грозить опасность и которого он всеми силами будет стараться от этой опасности уберечь.

Слова Майкла, должно быть, тронули Саймона. Он хлопнул Майкла по плечу и тихо сказал:

— Ты очень рассудительный, Майк. Ты круче, чем пытаешься казаться. Скрытый ангел кроется в твоей темной душе…

Майкл недоуменно посмотрел на друга. Саймон рассмеялся.

— А что, хорошее сравнение. Я так понял, ты хочешь поехать к Клоду и Эми в город М?

— Да.

— Хорошая идея. Заодно и Механика сможем проведать. Сможем купить все, что захотим…

— Да, да… — отстраненно согласился Майкл, думая об одном и том же.

–…и сможем заманить к себе Элиаса, чтобы вытряхнуть из него всю правду.

–…да… — еще тише произнес Майкл.

Он думал об одном и том же:

«Мы, четверо, должны держаться вместе…»

Примечания

1

Чайлдаст (childdust) дословно означает «детская пыль» В разговоре о грязном поле Саймон проводил аналогию с childdurt, что означает «детская грязь»

2

Сабатон (англ. sabaton, он же соллерет англ. solleret) — латный ботинок