Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

Галина Валентиновна Тимошенко

Что происходит с человеком, внезапно получившим то, о чем он мечтал много лет? А если он получил все это совсем не в той реальности, в которой прежде жил и мечтал, – что происходит в этом случае?! Сможет ли он одновременно справиться и с неожиданно сбывшимися мечтами, и с условиями этой совершенно новой для него реальности? А если в этой реальности живут еще и другие люди, тоже получившие все, о чем мечтали? Сумеют они договориться друг с другом и смириться с исполнением чужих мечтаний или нет?

Равнина

…Это была его любимая комната в доме. Именно о такой комнате Тимофей мечтал лет пятьдесят назад, когда ютился в тесной квартирке бестолковой советской планировки. Потолок нынешней комнаты терялся где-то высоко в полутьме, плавно, без углов перетекая в неровные стены. И потолок, и стены были как будто грубо вырублены прямо внутри скалы: по его разумению, примерно так должно было выглядеть жилище скандинавского конунга. Впрочем, даже если оно выглядело совсем не так — Тимофею было все равно. Главное, что в такой огромной мрачной зале (ему нравилось называть эту комнату именно залой) было спокойно и комфортно.

Несмотря на все еще продолжающееся лето, он не мог отказать себе в удовольствии смотреть на открытый огонь, поэтому в дальнем углу залы в камине мерцал черно-багровый ковер из углей. Из-за своего устройства зала оставалась прохладной в любое время года и при любой погоде, хотя незаметные кондиционеры все равно продолжали бесшумно гонять дополнительную прохладу.

Вдоль всех стен стояли низкие широкие диваны, покрытые, как и пол, звериными шкурами. Помнится, в свое время Тимофей даже рисовал многочисленные картинки такой комнаты, бесясь при мысли об абсолютной невозможности когда-либо в подобной пожить. Ошибался.

Он задумчиво щурился, наблюдая за игрой огненных змей на тлеющих углях, и раз за разом придирчиво проверял собственные аргументы. Наконец он решил, что готов, и с силой ударил в толстый металлический диск, отозвавшийся низким долгим рыком. Такие диски висели над всеми диванами, и рядом с каждым диском на изящной цепочке висел молоток с обернутой мехом тяжелой головкой.

В залу из всех экторов Тимофея допускался лишь один: именно он сейчас и возник в дверном проеме. Только с ним Тимофею было интересно разговаривать; остальные экторы предназначались для более практических надобностей.

Вошедший в комнату эктор носил имя Герман. Так звали давнего друга Тимофея — собственно говоря, его единственного друга за всю жизнь. Они подружились еще в конце школы: вместе занимались шахматами, только у Тимофея (тогдашнего Тимки) был первый разряд, а у Германа — второй.

Потом Тимофей поступил в Бауманское училище, на тот момент еще не ставшее техническим университетом, а Герман — на механико-математический факультет МГУ. Тогда-то и выяснилось, что Герман, оказывается, почти что гений. Может быть, даже без «почти что». Практически сразу же после поступления он ушел в астрал фундаментальной науки, а его первая статья в страшно престижном математическом журнале была напечатана, когда он еще учился на третьем курсе. Их общение как-то само собой начало затухать, а на пятом курсе новоявленный гений выпрыгнул из окна.

Разумеется, эктор Герман гением не был, хотя говорить с ним временами тоже было очень интересно. Иногда Тимофею даже приходилось делать вид, что сказанное Германом давным-давно уже было ему, Тимофею, известно. Поэтому сейчас для предстоящего разговора ему нужен был именно Герман.

Длинноволосый, скуластый и очень бледный — в точности, как тот, другой Герман — эктор смотрел на Тимофея спокойно, почти не мигая. Эта дурацкая особенность Германа раздражала Тимофея еще в юности, но деться было некуда: здешний Герман повторял земного с точностью до последней волосинки.

— Садись, — и Тимофей указал Герману пальцем на низенький диванчик рядом с широкой софой, на которой восседал сам. — Мне нужно кое-что проверить. Слушай внимательно.

— Вы же знаете, я всегда внимателен, — серьезно уточнил Герман, опускаясь на предписанное ему место.

— Слушай внимательно, — раздраженно повторил Тимофей. — Ты скажешь мне, если найдешь слишком уж необоснованные допущения.

Герман изготовился слушать, что было понятно по вздернутым бровям и расфокусированному взгляду.

— Итак, мои проигрыши. На Равнине не осталось ни одного мортала, которого я мог бы использовать в своих целях — это раз. Я до сих пор не знаю, куда все эти морталы переселились — это два. Первое и второе вместе означает, что мне не хватает конкретных инструментов власти. Переселение произошло без обсуждения со мной и вопреки моей воле — это три. Появился человек, обладающий тремя неоспоримыми преимуществами передо мной — единственным в своем роде инфинитом, обладанием картами Галилея и родством с самим Галилеем. Это четыре. Итог: сейчас я не могу считаться самым сильным на Равнине. Все так?

— Вы правда хотите, чтобы я это подтвердил? — тихо спросил Герман.

— Можешь не подтверждать, — отмахнулся Тимофей. — Теперь выигрыши. Мы знаем, что Галилей действительно существует — причем где-то поблизости. Это раз.

— Я вмешаюсь? — наполовину спросил, наполовину предупредил эктор.

Тимофей с досадой уставился на него:

— Ну давай.

— Мы не знаем, когда у Стаса появился самолет. Если он появился до его встречи с Галилеем, то Стас мог слетать к нему хоть в Южную Америку.

— А хрен тебе! — торжествующе воскликнул Тимофей, ткнув пальцем в Германа. — Когда он прилетел первый раз, у них была какая-то сходка, и после нее прошла весть только насчет переселения. Если бы уже тогда про карты было известно — все узнали бы об этом тогда же.

— Второй раз он тоже отсутствовал чуть ли не сутки, — упорствовал Герман.

— Ладно, ладно, — раздраженно кивнул головой Тимофей — Оставим под вопросом, но, скорее всего, прав все-таки я, а не ты. Идем дальше. Лосева не стало, а Капитан мне не соперник, его можно не учитывать — это два. На Равнине остались самые ленивые и самые безразличные — это три. Общий итог: если я захочу повести за собой людей Равнины — я это смогу. Возражения есть?

Эктор обстоятельно все обдумал и покачал головой:

— Возражений нет. А куда именно вы собираетесь их вести?

— Да какая разница? Я найду куда, главное — чтобы они пошли.

— Не согласен, — заупрямился Герман. — Пойти на прочесывание Первых гор в поисках Галилея, например — это одно, а пойти штурмовать Долину — совсем другое.

— Да зачем мне штурмовать Долину, балда? — возмутился Тимофей. — Не говоря уж о том, что я понятия не имею, где она находится.

— Но она ведь вам мешает, — прищурился Герман, постепенно включаясь в спор.

— Ну да, мешает, — пожал плечами Тимофей. — Но об этом — чуть позже. Кстати, есть еще один выигрыш: я вполне по-идиотски повел себя тогда, когда Стас собрался увозить людей. Армию пообещал собрать…

Его даже передернуло при воспоминании о том, как неосторожно он выступил в тогдашнем запале.

— Но! — и Тимофей снова торжественно воздел палец. — Зато теперь Стас считает меня глупее, чем я есть. А это всегда выигрыш. Согласен?

— Конечно, согласен, — с затаенной усмешкой подтвердил эктор.

Тимофей с подозрением посмотрел на него, решил, что ему показалось, и продолжал:

— Теперь о том, что мне нужно. А нужны мне инструменты, которыми можно влиять на людей. И на тех, кто на Равнине, и на тех, кто в Долине. И еще мне нужно, чтобы о наличии у меня этих инструментов знали все. Этого будет вполне достаточно. Тогда все будет спокойно, не будет никаких волн дестабилизации — и, соответственно, никаких смертей.

— Вы хотите сказать, что вам нужен только покой? — серьезно спросил Герман, но глаза его как-то очень уж лукаво поблескивали.

Тимофей метнул на него сердитый взгляд и рявкнул:

— Нет, это им нужен только покой! Поэтому они за мной и пойдут.

Эктор смиренно кивнул.

— И теперь самое интересное: что мне нужно сделать. Первое: мне нужно встретиться с Галилеем.

Герман с сомнением покачал головой:

— Его четыреста лет искали — и не нашли. И сейчас бы не нашли, если бы он сам не захотел. А сам он захотел только потому, что Стас — его потомок. Разве не так?

— Заметь, это только твое предположение, — вкрадчиво ухмыльнулся Тимофей. — Но даже если это и так — нужно сделать, чтобы он по какой-то причине захотел встретиться со мной. Тогда я смогу получить от него что-нибудь более весомое, чем его карты. Ты ведь знаешь, сколько человек за три года ими воспользовались? То-то! Всего шестеро. И что толку ими обладать?

— Точнее, если он захочет с вами встретиться, вы попытаетесь от него получить что-нибудь более весомое.

— Господи, если бы я знал, что ты будешь такой нудный… — тяжело вздохнул Тимофей.

— Извините, — скромно потупился эктор. — А что второе?

— А второе — мне нужно создать инструмент влияния на здешнее ленивое и нелюбопытное население. Ну, то есть помимо того, — и он выразительно посмотрел на Германа, — что я получу от Галилея.

— Я так понимаю, у вас уже есть план?

— Есть. Я создам религию, — со скромной улыбкой провозгласил Тимофей.

— Чего-о? — поперхнулся Герман.

Вот-вот. Тот, земной Герман тоже был именно таким: корректен до невозможности, вежлив до отвращения — а потом как выдаст…

— Точнее — культ Галилея, — недовольно добавил Тимофей. — Пусть все будет так, как он задумал.

— А вы уверены, что он задумал именно так? — недоверчиво переспросил эктор.

— Да что такое с тобой сегодня?! Я говорю — в этом будет основное содержание религии! Для населения это — отсутствие смертей, а для Галилея — убедительный реверанс. Как тебе?

— А как Галилей об этом реверансе узнает?

— Господи ты боже мой! Неужели ты думаешь, что он не умеет видеть Другую Землю?! Как бы иначе он узнал, что Стас — его потомок, что его ищет именно Стас — ну, и так далее… Так как тебе?

— На первый взгляд — вроде бы здóрово, — замялся Герман. — Но я плохо представляю себе, как можно просто взять и придумать религию — а потом еще и заставить кого-то в нее поверить…

— Не твоя забота, — отмахнулся Тимофей. — Ты у нас по природе скептичен, тебе про религию все равно ничего не понять. Ты логику конструкции оцени!

— Оценил, — без особого энтузиазма согласился эктор. — Буду внимательно наблюдать за тем, что из этого выйдет.

— Ты свободен, — холодно произнес Тимофей, подходя к камину и помешивая кованой кочергой совсем уже потемневшие угли.

Герман почтительно поклонился и вышел.

Тимофей выждал, пока в коридоре затихли шаги, и тоже вышел.

Все последние три года, входя в свою мастерскую, он испытывал тонкое злорадство при мысли о тех своих коллегах-инженерах, которые переселились в Долину без своих лабораторий, мастерских, приборов, инструментов, самовозобновляющихся материалов и всего остального, без чего увлеченному техникой человеку вообще не жизнь. То же злорадство и сейчас добавило смака привычным действиям: он придирчиво отбирал нужные инструменты, бережно копался в кусках различных металлов в надежде найти именно то, что требовалось для воплощения его идеи, ласково раскладывал все это на огромном верстаке…

Когда все было подготовлено, он, с трудом сдерживая нетерпение, взялся за работу.

Через три часа он убрал последний инструмент на место и полюбовался тем, что получилось. Потом вынул из специальной коробки целый пучок разноцветных лоскутков бархата, шелка, сукна и долго, тщательно выбирал из них самый подходящий. Минут двадцать он полировал свое изделие, а затем торжественно уложил его в заранее приготовленную шкатулку на пышную фиолетовую бархатную подушечку.

Потом он уже без всякого пиетета запихнул шкатулку в карман мятых штанов и, еще раз оглядев мастерскую, двинулся к выходу из дома.

В большом вестибюле прихожей он велел экторам запрячь в самую маленькую из своих повозок смирную вороную кобылу и пресек все их попытки сопровождать своего господина.

Незаметно возникший в вестибюле Герман, наблюдая все эти приготовления, позволил себе заметить:

— Может, стоит послать следом за вами хотя бы пару человек? Капитан беснуется…

— Я сказал: нет! — отрезал Тимофей и подошел к огромному зеркалу.

Очень внимательно изучив все, что в этом зеркале отражалось, он задумчиво хмыкнул.

— Щетку для волос! — скомандовал он и снял свою неизменную мятую полотняную тюбетейку.

Щетка была немедленно доставлена, и он аккуратно расчесался. Снова посмотрел в зеркало, недовольно поморщился и слегка растрепал пальцами светло-русые не слишком густые волосы.

Потом он вытащил из кармана шкатулку, достал оттуда кулон сантиметров десяти в диаметре на длинной простой цепочке и осторожно, стараясь не растрепать только что созданную прическу, повесил этот кулон себе на шею.

Стоявшие вокруг экторы восхищенно уставились на сиявший бронзовый знак на груди своего хозяина. В центре знака красовалось стилизованное солнце, вокруг которого хитрым образом крепились три тонких концентрических круга. На каждом из кругов располагалось по одному шарику разных оттенков бронзы — от желтовато-коричневого на самом маленьком круге до светло-золотистого на самом большом.

Тимофей сделал несколько шагов назад и окинул взглядом всего себя в целом. Еще немного подумал и сбросил мягкие кожаные мокасины. Снова оглядел себя, удовлетворенно кивнул и вышел.

…Сначала он заехал к семейству дричей, которое на протяжении многих лет снабжало его самыми разными продуктами из своих сельскохозяйственных угодий. Наверное, их отношения можно было бы даже назвать приятельскими — хотя Тимофей подозревал, что только с его стороны. Оба дрича, скорее всего, были жертвами здешних мифов насчет того, что любой приор по самой своей сущности — враг всем остальным обитателям Равнины и всей Другой Земли.

Спору нет, большинство приоров на протяжении веков давало для такой уверенности много оснований, и само по себе это очень злило Тимофея. Что и говорить, среди настоящих приоров не так уж много умных людей, потому и приходится им выдумывать себе какие-то несуществующие преимущества по сравнению со всеми прочими. Ну, или обеспечивать свое превосходство за счет грубой физической силы — как, скажем, Капитан или совсем уж одиозный придурок Матвей с его медвежьим телом.

Сам-то Тимофей предпочитал преимущества интеллектуальные. Беда была в том, что благодаря самовлюбленным тупым приорам он тоже давным-давно стал почти пугалом для дричей, итеров и морталов. Именно это он сейчас и собирался изменить.

Когда Тимофей, въехав на просторный и очень ухоженный двор, слез с повозки, ему навстречу из нарядного чистенького домика вышла здешняя хозяйка Ульяна Петровна — загорелая чистокровная казачка, фигура которой напоминала сильно приплюснутые сверху песочные часы. При всей своей пышногрудости и крутобедрости двигалась она удивительно грациозно, и Тимофей привычно залюбовался тем, как она на секунду застыла в дверях, потом сделала шаг ему навстречу и остановилась, обвив крепкой рукой подпиравший навес узорный столбик.

— Привет, казачка! — широко улыбнулся Тимофей, отметив про себя, как заинтересованно уставилась Ульяна Петровна на бронзовый знак на его груди. Он сделал вид, что не заметил ее любопытства, и поднялся на крыльцо, поравнявшись с нею. — Хозяин в доме или работает?

— В доме, но работает, — вкусным низким голосом произнесла Ульяна Петровна и посторонилась, пропуская гостя. — Творог снимает. Творожку-то возьмешь сегодня? Хороший получился, гладкий, как ты любишь.

— А как же, — с удовольствием согласился Тимофей. — Обязательно возьму. Я сегодня много чего возьму. Если вы дадите, конечно.

— Антон! — басисто закричала Ульяна Петровна. — Руки вытирай и встречай гостей.

Хозяин появился в конце коридора с полотенцем в руках и голым торсом. Он был коренаст, широк, и на его мускулистом теле тугой пивной животик выглядел совершенно инородным телом.

Тимофей удовлетворенно заметил, что его нагрудный знак снова не прошел незамеченным: в кухню его Антон проводил, не сводя глаз с бронзовых кругов, загадочно переливавшихся на льняной рубахе.

Тимофей вошел на кухню и огляделся. Один стол полностью скрывался под прямоугольными лотками с уже отжатым лоснившимся творогом, на других столах стояло множество каких-то кухонных приспособлений, мисок, кастрюль и всего прочего, чему трудолюбивые хозяева явно находили постоянное применение.

Ульяна Петровна, не торопясь, расчистила один из столов и укрыла его чистой скатертью, тут же почти скрывшейся под всевозможными чашками, блюдечками, баночками и тарелками с угощением.

— Какой чай пьем сегодня? Как всегда или торжественный? — уточнила она, распахнув один из шкафов.

— Давай торжественный, — объявил Тимофей, улыбаясь.

— Есть повод? — с невинным видом осведомился Антон, уже спрятавший свой животик под клетчатой рубашкой.

Тимофей, упорно не замечая повышенного интереса хозяев к своему необычному украшению, удивился:

— А разве нет?

Дричи недоуменно переглянулись и хором пожали плечами.

— Вы забыли… — укоризненно протянул Тимофей. — Никто уже не обращает внимания…

— На что? — уставилась на него любопытными карими глазами Ульяна Петровна. — Ну говори, не томи!

— Нет уж, — скорбно сказал Тимофей. — Я просто приглашу вас к себе на завтрашний ужин, там и поговорим. Придете?

— Это для ужина тебе много продуктов понадобилось? — догадалась хозяйка. — И сколько гостей будет?

— А сколько вы обойдете и пригласите — столько и будет. Хоть вся Равнина, — заявил Тимофей. — Буду вам очень признателен.

Дричи снова переглянулись — на этот раз слегка настороженно.

— А что там будет? — осторожно полюбопытствовал Антон.

— Как что? Ужин, я же сказал, — спокойно ответил Тимофей, по очереди пристально посмотрел на обоих и усмехнулся: — А чего вы так испугались? Можно подумать, я когда-нибудь хоть кого-то пальцем тронул.

— Нет-нет, мы знаем, ты никогда никого не бил, — поспешно согласился Антон, увидев, что ноздри его строптивой казачки начали раздуваться, — просто все это как-то неожиданно…

— Поверьте, это будет просто праздничный ужин. Ничего больше не спрашивайте, — загадочно улыбнулся Тимофей. — Все завтра.

Он допил чай — тот действительно был праздничным, с плававшими в нем цветами фиалки и кусочками кизила — и встал:

— Так вы пригласите всех остальных дричей от моего имени? Итеров пригласит Нора. Я сейчас к ней тоже съезжу.

Антон аккуратно спросил:

— А новую морталку нужно звать?

— А кто у нас новая морталка? — небрежно поинтересовался Тимофей, аккуратно поправляя и без того ровно висевший знак на груди.

— Как же ты не знаешь-то? — удивилась Ульяна Петровна. — Наша Асенька, бедняга. Помнишь, та, что вино и сыр делает? Она уже полгода как без инфинита ходит.

Тимофей мысленно казнил своих ленивых и нелюбопытных экторов, так и не удосужившихся за полгода сообщить ему о таком знаменательном событии, и душевно поблагодарил хозяев:

— Спасибо, мои дорогие. Ульяна Петровна, чай был, как всегда, непревзойденный, — и он галантно припал к загорелой крепкой руке казаки. — Сейчас мы с тобой пройдем по твоим кладовым, и ты мне дашь то, что не жалко, да? Творожок и в самом деле знатный, ты права. Хотя, наверное, лучше я сам ничего забирать не буду: мне же еще ездить и ездить… Можно, я своих экторов вечером пришлю?

Только прощаясь, он все так же небрежно вернулся к разговору о морталке Асе:

— Вы не трудитесь, к Асе я сам съезжу. Мои бессовестные экторы все это время ездили к ней за вином и сыром, представляете? То ли они вообще на нее не смотрели, то ли мне почему-то не сказали… Надо будет извиниться. Да и сыр с вином завтра нам очень даже понадобится, правда?

Когда Тимофей тронул с места повозку, он кипел от ярости. В то, что экторы могли не заметить исчезновение инфинита с виска его главной поставщицы вина и хороших сыров, он не верил ни секунды. И почему тогда промолчали? Сочли неважным?

Вряд ли. Если уж на Равнине не осталось ни одного прежнего мортала, то появление кого-то новенького не может быть неважным. Даже эти остолопы не могут этого не понимать. Тогда почему? Боялись за нее? Если так, то они и Герману ничего не сказали — иначе тот бы не промолчал.

Или промолчал бы?

Да нет, снова вряд ли. Все-таки он эктор, а не парцел: откуда у него свои желания? Впрочем, ладно. Какая, в конце концов, разница?!

Теперь ему предстояло заехать к Норе: пусть тоже покатается по Равнине, развозя приглашения к нему на ужин. Конечно, было бы лучше самому объехать всех, кто здесь остался, и смиренно позвать их к себе в гости, но… Лень. Просто до невозможности лень. Да и перебирать со смирением не надо — потом не наверстаешь.

Дом Норы отчетливо напоминал о начале двадцатого века; правда, изысканный русский модерн был очень уж претенциозным. При взгляде на изобилие эркеров, балкончиков и прочих архитектурных завитушек сразу хотелось увидеть рядом с парадным входом стаю старинных автомобилей, выпархивающих из них девиц с густо накрашенными глазами и яркими лентами на волосах, и их томных, поэтически озабоченных спутников.

Внутри дом был в точности таким, как можно было предположить по его внешнему виду, — как, впрочем, и его хозяйка.

Нора выглядела как изящная фарфоровая статуэтка с безупречной фигурой, немного капризным лицом и крупным чувственным ртом. Правда, при более внимательном взгляде легко было понять, что статуэтка далеко не так молода, как ей хотелось бы думать: об этом предательски заявляли и обвисшая на шее кожа, и кружево морщинок вокруг глаз, и слегка поредевшие брови.

Как Тимофей и предполагал, она приняла его, лежа на заваленной шарфами и подушками кушетке, с длинным мундштуком в руке и усталым выражением лица. Внутренне он поморщился от вычурности предложенной ему картины, но любезно поздоровался и уселся на бордовый пуфик.

Нора не была столь деликатна, как давешние дричи, и с места в карьер спросила:

— О, Тимофей, а где же твоя обычная тюбетейка? И что это за прелесть у тебя на груди? — и она бесцеремонно потянулась рукой к его бронзовому знаку.

Тимофей осторожно отстранился и сделал строгое выражение лица:

— Не все можно трогать руками, Нора. Есть священные вещи.

Нора широко раскрыла глаза от любопытства:

— Священные? Тогда я хочу знать…

— Сейчас не время, — сурово возразил Тимофей, поддерживая интригу.

Нора надула губы, став похожей на дряхлого ребенка, и капризно протянула:

— Тогда зачем ты пришел?

Странно… Она совсем не боится или надеется его соблазнить, как уже пыталась много лет назад? Ладно, дурочке можно и простить такую фамильярность.

— У меня к тебе просьба, Нора, — стараясь говорить как можно таинственнее, произнес Тимофей. — Я хочу, чтобы ты собрала итеров завтра ко мне на ужин. Всех, кто захочет с тобой говорить.

Вот теперь можно не сомневаться, что она объедет всех, кого знает, и даже тех, с кем никогда и словом не перемолвилась. Но все-таки именно в этот момент в ее продолжавших изумленно таращиться глазах мелькнул страх. Что поделаешь, дурочка — она и есть дурочка…

Нора справилась с собой и вернулась к своему привычному кокетливо-томному тону:

— А что за повод? Ты же никогда к себе гостей не зовешь, я-то знаю…

Он загадочно улыбнулся и прошептал:

— Завтра ты все узнаешь, обещаю…

— А свою висюльку ты мне завтра дашь потрогать?

Тимофей сурово сдвинул брови:

— Это не висюлька. Не говори о том, чего не понимаешь, Нора. Я жду всех вас завтра ближе к вечеру. Отдыхай пока.

Ему оставалось лишь навестить новоиспеченную морталку и убедить ее в том, что он нынче совершенно безопасен, миролюбив и даже дружелюбен.

Он попытался вспомнить, как выглядит эта Ася, но не смог. В самом деле, он же не сам договаривался с ней о покупке ее вина и сыра: это сделали его экторы, как только стало известно, что на Равнине появился кто-то с такими изысканно-полезными пристрастиями.

Конечно, Тимофей появился на Другой Земле во времена, когда на своей родной Земле он никак не успел бы привыкнуть к дорогим французским сырам и настоящему сотерну: на дворе стояли не слишком сытые семидесятые. Уму непостижимо, как ему удалось намечтать себе погреб с запасами, в котором такие сыры и вина все-таки имелись. Видимо, сказалась любовь к чтению: слова «камамбер», «хамон», «арманьяк» и прочие в том же роде еще с детства намертво засели у него в памяти. Поэтому, когда выяснилось, что прямо здесь кто-то ухитряется производить вина и сыры ничуть не хуже, он был весьма доволен.

Между прочим, хотелось бы знать, навещали ли Асю за эти полгода Капитан или Матвей? Досадно все же, что все это время он сам пребывал в неведении: можно было бы интересную комбинацию разыграть…

Увидев у дома Аси чью-то лошадь, Тимофей побоялся даже поверить в свою удачу: если это лошадь Капитана, то у него, Тимофея, появляется возможность выступить в роли героя-спасителя. Если, конечно, это не Матвей, напрямую сталкиваться с которым не очень-то хотелось.

Он осадил лошадь, быстро спрыгнул с повозки и метнулся к дому. Быстро, стараясь не шуметь, пошел по коридору в сторону хриплого мужского голоса, раздававшегося из глубины дома. Теперь можно было уже радоваться в полную силу: это действительно был голос Капитана.

Тимофей подкрался к двери, из-за которой доносились обычные обещания Капитана вывернуть мехом внутрь, намотать на гребной винт и заставить гнить на железе.

Забавно: если бы Капитан и правда был капитаном или хотя бы так уж сильно любил море — куда бы он делся с Земли?! А если бы и делся, то наверняка на Другой Земле оказался бы где-нибудь рядом с морем.

Тимофей медлил, потому что хотел из угроз понять, какой именно особой способностью обладает новоявленная морталка. Ждал он не напрасно: после серии псевдофлотских ругательств Капитан — видимо, решивший, что почва уже достаточно подготовлена, — озаботился тем, чтобы все-таки поставить задачу.

— Я понял, Галилея ты не видишь! Но ты же можешь итальянца поискать или кого-нибудь еще в этом роде?!

Отлично! Судьбе сегодня явно делать нечего: то зеро, то джекпот… Ася, оказывается, видит Другую Землю. В нынешней ситуации лучшего и желать было невозможно. А Капитан-то, похоже, вообще ничего про Галилея не знает — иначе сформулировал бы как-нибудь иначе. Ай эрудит, ай умница…

— А кто будет в том же роде, что и итальянец? — раздался из-за двери тихий, но все равно ироничный женский голос.

Браво, детка. Если ты умеешь кусаться — тем интереснее.

— Ты совсем свихнулась?! Издеваешься, что ли? Ты вообще понимаешь, с кем говоришь? — и из комнаты донесся звук мощного удара кулаком по столу.

Тимофей спокойно вошел в комнату и невозмутимо поинтересовался:

— А с кем она говорит?

В центре комнаты перед большим овальным столом стоял распаливший сам себя до смертельной бледности Капитан, а у окна, на максимально возможном удалении от него, прижималась к стене белокожая шатенка лет тридцати с огромными серыми глазами и совершенно детским припухшим ртом. Судя по ее лицу, она устала больше, чем была напугана. А еще по ее лицу можно было понять, почему Капитан бьет именно по столу: скорее всего, даже он с его матросской грубостью не рискнул бы испортить такое личико…

— Пошел к черту! — рявкнул Капитан, поворачиваясь на голос. — Тебе что здесь надо? Место занято!

— Мадемуазель, вы тоже против моего присутствия? — со светской любезностью обратился Тимофей к Асе.

Та не выдержала и тихо прыснула, потом приняла серьезный вид и проговорила:

— Разумеется, нет. Вы пришли как раз вовремя: мой гость уже уходит.

— Слышишь, дорогой? Ты уже уходишь, — вежливо сообщил Тимофей, глядя на Капитана в упор.

Тот процедил сквозь зубы:

— Как же ты меня достал… Что ты суешься?

— Я что, не могу навестить своего постоянного контрагента? — изумился Тимофей, злорадно ожидая, как справится Капитан с «контрагентом».

— Она — мой агент! — взревел Капитан.

— Я сказал: контрагент, — хладнокровно уточнил Тимофей. — Выговорить не получается?

Да уж, если в изначальные планы не входило прямое столкновение — а оно туда точно не входило, — то говорить этого, наверное, не стоило: Капитан кашлянул и не спеша двинулся к Тимофею.

— Ты, похоже, не помнишь, но у нас был уговор, — угрожающе тихо заговорил он. — Чья задница первая, того и стул. Другим не соваться. Ты полгода рылом не вел, а теперь вдруг зашевелился?

— Причем здесь уговор? — пожал плечами Тимофей. — У меня с Асей дела. Я ем ее сыр и пью ее вино. И то, и другое, кстати, выше всяких похвал, — и он отвесил учтивый поклон в сторону серых глаз, заинтересованно наблюдавших за развитием ситуации.

Капитан остановился в опасной близости от Тимофея.

— И что с того?

— А то, что у меня завтра ужин для широкой общественности. Соответственно, мне потребуется очень много вина и довольно много сыра. Ты против? Если нет, то мне хотелось бы обсудить это с мадемуазель Асей прямо сейчас. Ты ведь, как я слышал, все равно уже уходишь?

Капитан некоторое время еще угрожающе тяжело подышал, потом наставил на Тимофея указательный палец и сурово сказал:

— Помни уговор. Слышишь?

— Тебя трудно не услышать, — чуть поклонился Тимофей, скрывая облегчение, и проводил взглядом выходившего из комнаты Капитана.

Они вместе с Асей в полном молчании дослушали удаляющийся звук шагов по коридору, завершившийся яростным хлопаньем двери. Потом Тимофей повернулся к ней.

— Добрый день, мадемуазель. Теперь — уже на самом деле добрый. Я — Тимофей, и я на самом деле восхищаюсь вашими сырами. И никак не могу понять, как вам удалось меньше, чем за полтора года, наладить производство столь роскошного сотерна. Раньше мне казалось, что на это требуется куда больше времени.

Настороженный взгляд серых глаз.

— Вы — тот Тимофей, о котором я слышала?

Судя по интонации, ничего хорошего она не слышала. Придется идти ва-банк.

— Я догадываюсь, что именно вы слышали. Но вы понятия не имеете, что из этого правда. Вы здесь, будем говорить честно, совсем недолго. И вы, насколько я знаю, совсем не отличаетесь общительностью, — Тимофей говорил жестко и отрывисто, зная, что чаще всего это производит на женщин впечатление выворачивания души наизнанку. — Значит, вам известны только самые примитивные и расхожие здешние мифы. Вы считаете, что каждый приор — изначально сволочь, агрессор и главная причина всех местных несчастий. Поскольку вы знаете, что я — приор, то уверены, что и я — точно такая же сволочь, как и все остальные. Я даже не буду вас разубеждать. Захотите — сами потом разберетесь.

Ася спохватилась:

— Хотите, я сварю вам кофе? Или вы любите чай?

— Я люблю и то, и другое. Но варить ничего не надо.

— Тогда, может, вы хотя бы присядете? — смущенно предложила Ася.

— Только после вас, — галантно поклонился Тимофей и придвинул ей стул.

Ася присела на самый краешек — как он понял, вовсе не от общей стеснительности, а от непонимания того, как ей себя сейчас вести.

— Вы действительно всего лишь хотите взять у меня сыров и вина для вашего ужина? — спросила она, рисуя пальцем узоры на грубом беленом столе в прованском стиле.

— Обязательно. Но за всем этим могли бы приехать и мои экторы. А я приехал еще и для того, чтобы пригласить вас саму на этот ужин.

Она вскинула свои недоверчивые серые озера на Тимофея.

— Вы это решили еще до того, как увидели… этого человека здесь?

— А он-то здесь причем? — изумился Тимофей. — Если бы я не собирался вас приглашать, как бы я вообще здесь оказался?

Почему-то эти слова Асю успокоили: она заметно расслабилась и даже перестала то и дело отводить глаза, чему Тимофей был рад.

— А зачем вы хотите пригласить меня? — с некоторым даже вызовом поинтересовалась она.

Расхрабрилась девочка. Это хорошо.

— Вообще-то затем же, зачем и всех остальных: я просто хочу устроить праздник. Кстати, чтобы вы не волновались: я приглашаю почти всех здешних жителей. Ну, кроме, конечно, Капитана и еще парочки таких же.

— И по какому поводу будет праздник?

— Это вы узнаете, если придете, — хитро улыбнулся Тимофей. — Но когда я здесь оказался, выяснилось, что у меня есть еще одно дело. И его я предпочел бы обсудить сегодня, а не завтра на празднике.

Ася снова напряглась.

— Если вы про… про Капитана, то я сама с этим разберусь. Мне совсем не трудно сделать то, о чем он просит.

— Просит? Это вы называете — просит?! — поморщился Тимофей. — Не надо рассказывать мне сказки, Ася. Я живу здесь уже почти пятьдесят лет и слишком хорошо знаю, о чем и как приор может просить мортала. И знаю, чем это иногда заканчивается.

— Он меня не бьет! — вскинулась она и внезапно залилась несчастным багровым румянцем от кончиков ушей до высокой стойки воротничка нежно-желтой блузки.

Тимофей внимательно посмотрел на нее и вдруг догадался.

— Так, стоп. Он вас не бьет, но… Я правильно понял? Иногда он с вами спит?

— Нет, что вы! — замотала головой Ася, морщась от отвращения. — Он хочет, но я не соглашаюсь…

Вот же скотина! Вроде бы раньше за Капитаном такого не замечалось. Все знали, что он регулярно ездит к одной симпатичной молодой девице из итеров. У той было достаточно экторов, которые могли бы не пустить даже такого драчливого хама к своей хозяйке, если бы она не захотела его принимать. А поскольку ни про что такое слышно никогда не было — значит, их хозяйка была совсем не против. Может, кормилась с приорского стола, а может, Капитан ее вполне устраивал в роли любовника. Что же на него сейчас-то нашло?!

С другой стороны, это ведь можно считать подарком судьбы. Капитан, конечно, все равно скотина, но сейчас он, сам того наверняка не желая, очень помог. Что ж, придется воспользоваться помощью конкурента.

И Тимофей решительно заговорил:

— Значит, так, Ася. Сейчас мы с вами поедем ко мне домой. Не волнуйтесь, — поспешно сказал он, успокаивающе поднимая ладонь, — у меня есть отдельный домик с надежными замками. Вы там переночуете и решите, что мы с вами будем делать дальше. Если вы захотите, то останетесь у меня и будете ездить к своим виноградникам и живности под охраной моих экторов и так часто, как вам будет нужно. А если вас этот вариант не устроит, я просто велю нескольким своим экторам вас охранять. Я построю им домик рядом с вашим, и они будут здесь жить.

Ася, притихшая под его напором, жалобно спросила:

— А сейчас-то зачем к вам ехать?

— А вы уверены, что Капитан не вернется после моего ухода? — возразил Тимофей. — Я хочу, чтобы с этого момента вы не оставались в этом доме одна.

Он встал и протянул ей руку:

— Пойдемте. Или предпочитаете все-таки подождать, пока он вернется?

Ася неуверенно огляделась:

— Вообще-то мне надо собраться…

— Хорошо, я буду ждать вас в повозке, — и он, слегка поклонившись, вышел.

…Тимофей, разумеется, сделал все возможное, чтобы поездка получилась как можно более долгой: все, что он хотел узнать, лучше было выяснить по дороге. Когда они приедут, Ася, скорее всего, тут же укроется в своем отдельном домике — а уж там у нее будет время собраться с мыслями и надеть нужную маску. Поэтому к воротам его сумрачного замка они подъехали только через час.

Истосковавшиеся без хозяина экторы засуетились вокруг повозки, стараясь услужить неожиданной гостье. Тимофей отозвал в сторону Германа и отдал все необходимые распоряжения по поводу размещения Аси и организации завтрашнего ужина. Идее ужина Герман сильно удивился, но можно было не сомневаться: все будет сделано как надо.

Увидев, что экторы собираются распрячь уставшую кобылу, Тимофей сердито прикрикнул на них:

— Повозку не трогать!

— Ты еще куда-то собираешься? — еще больше удивился Герман.

— Если ты не возражаешь, — ядовито откликнулся Тимофей.

Герман внимательно посмотрел на него и тихо спросил:

— Что-то не так? Я ведь вижу.

Тимофей оглянулся на Асю, которую целая процессия экторов уже почтительно сопровождала к небольшому гостевому домику. Убедившись, что та ничего не видит, он схватил Германа за рубашку, рванул к себе и прошипел:

— Почему мне никто не сказал, что на Равнине появился новый мортал? Полгода! Ты понимаешь, полгода — а я ничего не знаю! Как так?

Он отпустил воротник эктора, зло ткнул того кулаком в плечо и демонстративно вытер ладонь об штаны.

Герман перенес выговор со стоическим молчанием, но, выждав с минуту, все-таки спросил:

— Это все? Потому что мне кажется, что дело не в этом.

— Да плевать мне, что там тебе кажется! — рявкнул Тимофей. — Не твое дело, что со мной.

Эктор пожал плечами и рискнул задать еще один вопрос:

— Ты сейчас далеко поедешь? Империя устала, — и он кивнул головой на опустившую голову кобылу. — Если далеко — может, сменить лошадь?

Все так же раздраженно Тимофей огрызнулся:

— К Первым горам — это далеко? Если далеко — меняй лошадь, только побыстрее.

Пока Герман отдавал соответствующие указания, а перепуганные гневом хозяина экторы метались на конюшню и обратно, Тимофей нетерпеливо мерил шагами двор. Герман искоса поглядывал на него, всем своим видом демонстрируя неудовлетворенное любопытство, но спросить больше ни о чем не решался.

Когда повозка была наконец готова к старту, Тимофей, больше ничего не говоря, вскочил на сиденье и хлестнул по хребту молодого светлогривого жеребца. Тот испуганно рванул с места, и повозка скрылась из виду.

…Вернулся Тимофей только поздно ночью. Как было заведено, все экторы бодрствовали в ожидании его появления. Только Герман, сидевший в кресле напротив входной двери, время от времени задремывал, но ему такие вольности обычно сходили с рук.

Когда хозяин — запыленный, уставший и очень возбужденный — вошел в вестибюль, часть экторов неслышными тенями метнулась наружу, чтобы обиходить вторую за день лошадь, а оставшиеся замерли в ожидании распоряжений.

— Я в мастерскую, — бросил Тимофей, с размаху вбивая ступни в дожидавшиеся его возвращения мокасины. — Мне большую чашку очень крепкого кофе сейчас, потом еще одну — через два часа. В девять принесете в мастерскую завтрак, в час — обед. Внутрь не заходить. Открываете дверь, беззвучно ставите поднос… Слышите? Без-звуч-но! Ставите поднос и молча уходите. Если я не выйду до пяти вечера, Герман заходит ко мне и напоминает о времени. И чтобы я больше никого не видел!

Он быстро зашагал в сторону своей мастерской, прижимая к себе какой-то сверток, обмотанный грязным тряпьем.

…К семи часам начали собираться гости. Тимофей, одетый по вчерашнему образцу, босой и с бронзовым знаком на груди, любезно встречал каждого у входа.

Кто-то приходил один, другие появлялись небольшими группками — то ли для пущей безопасности, то ли от смущения. С каждым гостем Тимофей обменивался несколькими непринужденно-любезными словами и провожал его в роскошную парадную гостиную, где пришедшие один за одним замирали перед укрепленным над камином бронзовым знаком — таким же, как у Тимофея на груди, только во много раз больше.

Никто прежде в гостях у Тимофея не бывал. Это вообще было не в обычаях приоров — собирать у себя такие большие компании, так что почти никто из дричей и тем более итеров не мог бы похвастаться тем, что бывал в гостиной у приора. Во дворе — нередко, будучи притащенным экторами; в кладовке, где требовалось оставить привезенные продукты и прочее — тоже частенько, но уж никак не в гостиной. Поэтому сейчас приглашенные с любопытством разглядывали обстановку и манившие ароматами с обширного стола яства.

Но самое большое внимание привлекал все-таки знак на стене. Равнина привыкла видеть Тимофея в неизменно мятой одежде и полотняной тюбетейке; никаких украшений на этом подчеркнуто сибаритском наряде ранее не наблюдалось. И вдруг — нате вам! Сначала он визиты наносит с этим странным знаком — а теперь, оказывается, у него такой же в гостиной висит на самом заметном месте! Посему народ толпился в основном в той части гостиной, откуда лучше всего было видны три круга с солнышком в центре.

Довольно скоро у кого-то родилось робкое предположение, что этот знак очень напоминает центральную часть изображения Солнечной системы. Кто-то даже сумел вспомнить словосочетание «гелиоцентрическая система», однако дальше этого дело не пошло. Приходилось терпеливо ждать, пока Тимофей встретит всех гостей, соизволит появиться в гостиной и, может быть, все вразумительно объяснит.

А Тимофей в это время честно выжидал в вестибюле допустимые пятнадцать минут возможного опоздания гостей. Ему был прекрасно слышен из гостиной взволнованный шум, и он внутренне готовился через несколько минут сделать его еще более взволнованным.

Вошла Ася. Судя по ее виду, вчера она захватила из дому больше, чем было достаточно для произведения на сегодняшнем мероприятии сногсшибательного впечатления. Обнаженные плечи, мерцающий атлас настоящего вечернего платья, длинный тонкий шелковый шарф, окутывающий шею и руки… Видимо, ее слабость к французским изыскам не ограничивалась сырами и вином.

Тимофей некоторое время полюбовался эффектным явлением Аси на пороге его дома, подождал, когда она с ним поравняется, и с удовольствием склонился над ее рукой. Выпрямился, предложил ей руку и неторопливо повел к входу в гостиную.

— Простите, Ася, что я совсем не уделил вам внимания сегодня днем. Вы вчера сообщили мне чрезвычайно важную вещь, и в результате у меня возникли такие срочные и долгие дела, что я вынужден был целый день вас не видеть, — Тимофей с удивлением обнаружил, что говорит почти искренне.

— Может быть, тогда мы уже перейдем на «ты»? А то как-то довольно странно получается, — тихо сказала Ася почти ему на ухо.

— Весьма признателен. Пусть будет на «ты». Кстати, я не уверен, что мой безалаберный Герман предупредил, чтобы ты не волновалась за свой дом. Я еще ночью отправил туда одного из своих экторов — и, между прочим, с оружием. Так что Капитан там ни на что не посягнет, — продолжая интимно склоняться к Асе, сообщил Тимофей. — Можешь развлекаться в свое удовольствие и ни о чем не беспокоиться.

Введя Асю в зал, он с удовлетворением отметил враз наступившую напряженную тишину. Он был вовсе не против закончить на этом торжественную встречу прибывающих, но за спиной вновь хлопнула входная дверь. Оглянувшись, он вынужден был приложить немалые усилия, чтобы сохранить на лице спокойно-радушное выражение: в дверях стояла Лилия — как всегда, в чем-то неопределенно-элегантном и ярком. Она все же заметила промельк напряжения на его лице и весело поинтересовалась:

— А что, разве меня не звали? Ну что уж теперь поделаешь, я здесь. Придется тебе смириться, Тимоша.

Едва заметно скривившись в ответ на «Тимошу», он радостно раскинул руки и пошел ей навстречу:

— Да что ты, голубушка?! Я просто и надеяться не мог…

— Интересно, кого же ты только что встречал, если я по инерции голубушкой стала? — любопытно прищурилась Лилия и оперлась на руку Тимофея. — Ладно, хватит упражняться в остроумии. Веди к столу, хозяин.

Появление Лилии в гостиной произвело не меньший эффект, чем приход Аси: с момента переселения всех ее друзей в Долину на людях ее видели очень редко. Предполагалось, что основную часть времени она живет в Долине со Стасом, хотя точно на этот счет никто ничего не знал: последние три года на Равнине было сравнительно тихо, и третейского вмешательства общепризнанной совести Равнины не требовалось.

Тимофей решил не давать Лилии времени на окончательное овладение вниманием всех присутствующих и провозгласил:

— Прошу наполнить бокалы!

Не слишком привычные к подобной галантерейности дричи и итеры неловко закопошились вокруг стола, разливая напитки и запасаясь закусками.

Когда суета затихла, Тимофей поднял свой бокал и заявил:

— Сегодня исполняется ровно три года, как на Равнине тихо и спокойно. Я хотел бы, чтобы мы все ценили это спокойствие и хранили его как можно дольше. А еще я хотел бы, чтобы мы все помнили, кому должны быть благодарны за все, что имеем и что рискуем потерять каждый раз, когда своим страхом, злостью или скукой вызываем очередную волну смертей, — он выпил бокал до дна, поставил его на стол и повернулся к висевшему за его спиной бронзовому знаку.

Окружающие затихли, с любопытством наблюдая за тем, как Тимофей, благоговейно глядя на солнышко, медленно воздел руку к нему, затем коснулся лба, а потом груди в районе сердца. Закончив сей ритуал, он вновь повернулся к столу и торжественно поцеловал висевший у него на груди знак.

Через несколько секунд он вроде бы как встрепенулся, смущенно оглядел присутствующих и неловко улыбнулся:

— Простите меня, пожалуйста, вас это ни к чему не обязывает, — и уставился в тарелку.

Первой не выдержала Ульяна Петровна:

— Тимофей, ты в порядке?

Он поднял на нее светлый взгляд:

— Я уже давно в порядке — с тех самых пор, как понял, что происходит и что должно происходить.

Оказалось, что Лилия сидит прямо напротив него, и он мимоходом поймал ее язвительно-восхищенный взгляд. Пауза затягивалась, и Тимофей с внутренним содроганием ждал чьей-нибудь подачи.

Наконец откуда-то с дальнего конца стола донесся чей-то дрожащий от сдерживаемого возбуждения голос:

— А что должно происходить?

Отлично. От этой печки уже вполне можно начинать плясать.

— Вы же все понимаете: в полной мере это может знать только Галилей… Спасибо Стасу, — и он отвесил уважительный поклон в сторону хранившей молчание Лилии, — он доказал, что Галилей жив и по-прежнему охраняет наш покой и благополучие. Важно, чтобы мы ему не мешали.

Он замолчал и начал сосредоточенно жевать. Гости тоже послушно занялись своими тарелками, но было совершенно очевидно, что их терпения хватит ненадолго.

Через несколько минут Тимофей снова предложил наполнить бокалы, и посреди начавшегося общего оживления снова раздался голос. Теперь это была Нора, на которую он с самого начала возлагал большие надежды:

— Тимофей, милый, но мы ведь все всегда это знали, разве не так? Зачем же тогда все это? — и она описала рукой с бокалом большой круг, в который попали оба знака — и тот, что на стене, и тот, что на груди.

— Мы все это знали — и все равно постоянно умирали, потому что не хотели чтить законы нашего мира. Галилей создал эти законы такими, чтобы мы могли быть вечно счастливы. А мы принесли в его мир свои дурные чувства, и начались смерти. Вы ведь по-прежнему боитесь вируса, по-прежнему не хотите делать свою жизнь лучше и интереснее… А на самом деле он, — и Тимофей снова поцеловал свой нагрудный знак, — раз за разом дает нам понять, что мы живем не так. Каждая волна смертей призвана научить нас жить так, как он задумывал. А мы не учимся…

И он скорбно поник головой.

Прагматичный фермер Антон не выдержал:

— Тимофей, я, конечно, уважаю твои чувства, но с чего ты взял, что на Другой Земле вообще есть какие-то законы? Что Галилей что-то специально придумывал, что он как-то нами управляет?

Тимофей прокашлялся, глубоко вздохнул и встал. Он повернулся к знаку на стене, беззвучно пошевелил губами и быстро вышел из гостиной.

Все недоуменно застыли, глядя ему вслед. Потом многие перевели искательные взгляды на Лилию, но она, ни на кого не глядя, перебирала вилкой кусочки овощей у себя в тарелке. Самые смелые начали переговариваться потрясенным шепотом через стол, но в это время Тимофей вернулся, и все снова застыли, выжидая.

Не доходя до стола, он остановился, держа на вытянутой перед собой руке потрескавшуюся и потемневшую шкатулку.

— Смотрите, — негромко произнес он и с величайшей осторожностью поднял крышку шкатулки. — Это — старинный компас. Очень старинный. Его дал мне Галилей, чтобы мы с вами не сбивались с пути, который он для нас начертал. Я встречался с Галилеем сегодня ночью.