Под флагом смерти. Пиратские хроники

Борис Воробьев, 2014

Девять тысячелетий назад человек, спустив на воду примитивное судно, стал моряком. Пиратство – брат-близнец мореплавания, зародилось тогда же. А сестрами морского разбоя всегда были торговля и война. И эта триада на протяжении многовековой истории связана друг с другом прочнейшей связью не менее прочной, чем молекулярные связи химического элемента… В книгу «Под флагом смерти. Пиратские хроники» известного современного писателя, моряка и путешественника Бориса Воробьева вошли удивительные факты и захватывающие эпизоды мировой «пиратологии». История «братства весёлого Роджера» – итог многолетней исследовательской работы и кропотливых архивных изысканий – читается как захватывающий авантюрный роман.

Глава первая

Легенда о Клаусе Штертебеккере

1

В этот апрельский день 1401 года магистрат Гамбурга заседал в расширенном составе — кроме основных его членов, в ратушу были приглашены известные гамбургские капитаны — Симон Утрехтский, Херман Ниекеркен и Вернер фон Юльцен.

Речь на заседании держал бургомистр Николаус Шокке, заявивший собравшимся, что сегодня им надо решить один только вопрос: какие меры следует предпринять городским властям, чтобы наконец-то избавиться от того террора, который установил в гамбургских территориальных водах всем известный пират и безбожник Клаус Штертебеккер. Город третий год ведет с ним смертельную борьбу, но все экспедиции против пирата заканчиваются поражением. Обосновавшись на Гельголанде, Штертебеккер превратил остров в настоящее разбойничье гнездо, откуда совершает дерзкие нападения на гамбургские торговые суда. Городские купцы несут колоссальные убытки, а презренный пират обогащается за чужой счет. Говорят, что мачты на его корабле выдолблены изнутри и залиты чистым золотом!

Сообщив эту подробность, Николаус Шокке обвел взглядом лица собравшихся, проверяя, какое впечатление произвели на них его слова. Реакция, которую он отметил, вполне удовлетворила бургомистра, и он закончил свое выступление страстным призывом во что бы то ни стало покончить с Клаусом Штертебеккером, подкрепив этот призыв сообщением, что магистрат выделяет для проведения операции тысячу ландскнехтов и пятнадцать кораблей. Все они оснащены еще зимой и готовы выйти в море, как только получат приказ. Впрочем, об этом лучше его расскажут присутствующие здесь доблестные капитаны.

Слово «доблестные» Николаус Шокке произнес с изрядной долей сарказма, ибо все знали, что капитаны, о которых мы упомянули в начале рассказа, были не раз биты Штертебеккером, и теперь бургомистр намеренно задевал их самолюбие.

Но моряки то ли не заметили выпада, то ли проигнорировали его. Получив слово, они говорили кратко, по-военному, а итоги подвел Херман Ниенкеркен, капитан флагманского корабля гамбуржцев, носившего несколько странное название — «Пестрая корова».

— Надо выступать в ближайшее время, — заявил Ниенкеркен, — поскольку шпионы донесли, что Штертебеккер находится на Гельголанде один, а его закадычные дружки, Михель и Вигбольд, караулят бременских купцов в устье Везера. Таким образом, у пирата в данный момент сил намного меньше, чем у города, и надо этим воспользоваться. К тому же настало время весенних туманов, когда можно незаметно подойти к острову и нанести внезапный удар…

2

Шпионы Хермана Ниенкеркена не ошибались: нынешней весной Клаус Штертебеккер действительно пришел на Гельголанд один. Не потому, что к этому вынудили какие-то преходящие обстоятельства, — просто на совместном совете с другими пиратскими главарями — Годеке Михелем и Вигбольдом — было решено изменить свою обычную тактику действовать скопом. Посчитали, что лучше будет разделиться и Михелю с Вигбольдом идти в устье Везера, а Штертебеккеру караулить гамбургские суда у Гельголанда. Именно это и побудило последнего раньше обычного покинуть свою зимнюю стоянку во Фризии и перебраться на остров.

Обосновавшись на хорошо знакомых местах, пираты исправили все недоделки на кораблях и приготовились занять заранее намеченные позиции в устье Эльбы, откуда во все стороны направлялись торговые суда гамбуржцев.

Выход из базы назначили на утро, но еще ночью с моря навалился густой туман, и, пережидая его, пиратская флотилия встала на якоря неподалеку от острова. Никто из командиров кораблей не думал, что такой погодой могут воспользоваться гамбургские капитаны — с носа корабля невозможно было разглядеть корму, а потому, проявив полную беспечность, пиратские команды легли спать, даже не выставив вахтенных. Лишь Штертебеккep не нарушил исконных морских правил-на флагмане стража бодрствовала, как и положено, всю ночь.

А между тем события набирали заданный им ход.

Неся лишь кливер на бушприте, «Пестрая корова» медленно, почти на ощупь, приближалась к пиратским кораблям. Когда продвигаться дальше стало опасно, с «Пестрой коровы» спустили шлюпку, в которую сел корабельный штурман, переодетый рыбаком. Лавируя среди пиратских судов, он отыскал корабль Штертебеккера и закрепился под его кормой. Однако бдительный вахтенный, услышав подозрительный шум, подошел к борту и перегнулся через него.

— Э-эй, парень! Какого дьявола ты здесь делаешь? — крикнул он, разглядев шлюпку, в которой почему-то горел огонь. Вахтенный подумал, что это заблудился в тумане кто-то из пиратов.

— Я здешний рыбак! — откликнулся снизу хладнокровный штурман. — В этом проклятом тумане так холодно, что я решил погреться у огня. Позволь мне немного постоять под вашей кормой — она хорошо защищает от ветра!

«Святая простота!» — воскликнул сжигаемый на костре чешский протестант Ян Гус, когда увидел, как набожная старушка подбрасывает хворост в медленно разгорающийся огонь.

Точно так же можем воскликнуть и мы, отнеся свое изумление на счет простака вахтенного. Поверив лжерыбаку, он перестал обращать на него внимание и тем самым подписал смертный приговор себе и всей команде корабля, поскольку штурман вовсе не грелся у огня, а расплавлял на нем заранее припасенный свинец. Растопив его, он залил им рулевые соединения пиратского корабля и стал ждать, когда свинец застынет и намертво заклинит руль. Удостоверившись, что все так и произошло и флагман пиратов лишился всякой маневренности, штурман отвязал канат, удерживающий шлюпку, и благополучно отбыл восвояси. Первая часть плана, задуманного гамбургскими капитанами, была выполнена, и они повели свои корабли на сближение с противником.

Застигнутые врасплох, пираты, тем не менее, не растерялись и оказали гамбуржцам яростное сопротивление.

При первых же криках Штертебеккер сорвался с рундука, на котором коротал ночь, и, схватив свой двуручный меч, выбежал на палубу. Одним взглядом оценил положение и бросился в гущу схватки, прорубая целые коридоры среди ландскнехтов.

К вящему удивлению пирата, нападавшими руководил не кто иной, как сам бургомистр Николаус Шокке, к которому и попытался пробиться Штертебеккер. Но Шокке, увидев его, быстро спрятался за спины ландскнехтов, крича оттуда, как из-за забора:

— Вот он! Хватайте проклятого пирата!

Воодушевленные этими призывами, ландскнехты кинулись было к Штертебеккеру, но тот несколькими взмахами своего страшного меча скосил одних и заставил попятиться других.

— Презренные трусы! — надрывался бургомистр. — Нападайте же, нападайте, не дайте уйти этому оборотню!

То был глас вопиющего в пустыне. Устрашенные одним только видом двухметрового Штертебеккера и его окровавленным мечом, ландскнехты не решались подступиться к нему.

Положение спасло подоспевшее подкрепление. Десяток наемников с разных сторон атаковали Штертебеккера и в конце концов, оттеснили его к мачте. Прижавшись к ней спиной, он с непостижимой быстротой вращал свой меч, укладывая на палубу всех, кто пытался противостоять ему. Он громоздил трупы на трупы, вселяя необоримый страх в самые храбрые сердца.

Пораженный нечеловеческой стойкостью пирата, Николаус Шокке лихорадочно искал выход из безнадежной, как ему уже казалось, ситуации. Сколько трудов, сколько денег потрачено для того, чтобы захватить или убить одного только человека, а он, словно смеясь над усилиями множества людей, того и гляди, опять ускользнет от расплаты! О Боже, неужели он непобедим?!

Если верить хроникам, Штертебеккер был в конце концов захвачен с помощью сетки, которую на него набросили с реи. Но о какой сетке идет речь? Нельзя же предполагать, что она имелась ради такого случая у ландскнехтов — подобных приемов военное искусство средневековья не знало. Сетка для захвата и запутывания противника использовалась лишь в Древнем Риме гладиаторами-ретиариями, да и то была оружием скорее декоративным, нежели боевым. С исчезновением гладиаторских боев исчезла и она, так что в нашем случае речь идет, вероятно, о сети — обыкновенной рыбацкой сети, какие были на пиратских кораблях и использовались по своему прямому назначению, то есть для ловли рыбы.

Наверное, вид такой сети, лежавшей на палубе, и натолкнул Николауса Шокке на мысль использовать ее против Штертебеккера. И надо сказать, задумка удалась вполне. Запутавшись в ячеях сети, пират оказался совершенно беспомощным и уже через минуту, спеленутый по рукам и ногам, лежал на палубе. Как свидетельствует та же хроника, победителем Штертебеккера был объявлен Николаус Шокке, которому в награду за это гамбургское казначейство выдало 80 серебряных марок.

Так закончилось многолетнее противостояние северогерманских городов, входивших в так называемую Ганзу, и могущественного пиратского объединения, известного в истории как братство ликеделеров. И хотя оставшиеся на свободе пираты еще долго сопротивлялись официальным властям, это сопротивление уже не имело прежнего размаха. Захват Штертебеккера, главного вдохновителя всего пиратского движения на Балтийском и Северном морях, подрубил его корни и сделал недееспособным. Осенью того же, 1401 года в устье Везера были разгромлены и взяты в плен ближайшие соратники Штертебеккера — Годеке Михель и Вигбольд, однако для полного разгрома ликеделеров понадобилось еще почти сорок лет.

3

Но что же представляло собой пиратство в северных морях средневековой Европы? Когда возникло там это зло, сравнимое по своим ужасам разве что с моровым поветрием? И кто такие были ликеделеры, чьим вождем многие годы являлся Клаус Штертебеккер?

Пиратство в Северном и Балтийском морях процветало издревле. Еще во II–III веках нашей эры германские племена фризов и саксов совершали морские походы для захвата сокровищ и рабов; позднее морской разбой стал важной статьей дохода для англов и ютов, вендов и русов. Своего пика он достиг в VIII–IX веках, когда на морскую арену вышли знаменитые викинги, или норманны. Их набеги на европейские города отличались такой жестокостью и разорительностью, что во всех городах Западной Европы церковная служба заканчивалась литанией, где были такие слова: «От неистовства норманнов упаси нас, Господи!»

Началом пиратских походов норманнов считается дата 8 июня 793 года, когда они напали на монастырь Линдисфарн, находившийся на острове у восточного побережья Шотландии. Затем нападения потянулись бесконечной чередой. Были захвачены Шетландские, Оркнейские и Гебридские острова, Исландия и Фареры, а вскоре настала очередь континентальной Европы. В 841 году норманны разграбили Руан, в 843-м — Нант, в 845-м — Париж, в 854-м — Гамбург. Такая же участь постигла Орлеан и Тулузу, Кельн, Бонн и Аахен. И еще многие европейские города.

Но во времена Штертебеккера положение существенно изменилось. Норманнов давно не было и в помине, зато им на смену пришли датчане и шведы, славяне (ободриты, лютичи и поморяне) и пираты из разных немецких земель, расположенных на побережье Северного и Балтийского морей. Их грабительские походы парализовали морскую торговлю региона, и, чтобы защитить свои интересы, купечество городов стало объединяться в товарищества. Так, в начале XII века возникли фландрское и кельнское товарищества, в которых купцам было предоставлено право ношения оружия.

Однако уже через столетие выяснилось, что купеческие товарищества не в состоянии выполнять возложенные на них задачи. Пираты были многочисленны и вездесущи, и противостоять им могли лишь объединенные силы городов.

Первыми это поняли Гамбург и Любек, которые в 1241 году заключили договор об охране своей торговли. В 1299 году к ним присоединились почти все северогерманские портовые города, такие, как Росток, Висмар, Штральзунд, Кельн. Это и было началом знаменитой Ганзы — союза городов, созданного в первую очередь для борьбы с пиратами. Торговые представительства Ганзы имелись во многих городах тогдашней Европы — в Лондоне, Стокгольме, Брюгге, Венеции, Новгороде, Пскове.

Создание Ганзы было, конечно же, сильным ходом в деле организованной борьбы против пиратов, однако последние получили мощную поддержку в лице монархов многих европейских стран. Объяснялось это простым обстоятельством: пиратство было настолько прибыльной статьей дохода, что как короли, так и владетели различных маркграфств и княжеств стали покровительствовать пиратам, выдавая им патенты на разбой. Этот метод известен издавна и носит название каперства — от латинского capio, что означает «захватывать», «завладевать».

Такой вид «сотрудничества» был выгоден обеим сторонам: одни — короли и маркграфы — получали свою долю от пиратских доходов, другие, то есть сами пираты, уже не считали себя просто грабителями, но причисляли к государственным людям, которые могут рассчитывать на поддержку своего сюзерена.

Именно такое положение вещей и привело к тому, что пиратство на Северном и Балтийском морях к началу XIV века расцвело пышным цветом. Каперство стало государственной политикой, а каперов используют в своих интересах все — Англия, Дания, Франция, Швеция. И — Ганза. Говоря современным языком, на море творился самый настоящий беспредел, когда все воевали против всех.

Положение особенно обострилось в 1376 году, когда дочь датского короля Вальдемара IV, Маргарита, стала регентшей при своем малолетнем сыне Олафе. К этому времени Ганза добилась такого могущества, что имела право накладывать вето на избрание датских королей. Разумеется, Маргарита видела в этом посягательство на свои права, а поскольку она была женщиной волевой и решительной, то немедленно восстала против ганзейских привилегий. И завела практику нанимать себе на службу пиратов западной Балтики, с тем чтобы те привели в расстройство торговлю Ганзы. Пираты свое дело знали, и скоро Любек, Росток, Висмар и другие ганзейские города почувствовали на себе их тяжелую руку. Выход был один — по примеру Маргариты привлекать на свою сторону пиратов.

А тем временем сама Маргарита затеяла войну со Швецией. Боевые действия для датчан шли успешно, весной 1389 года шведский король Альбрехт был взят в плен, и войну можно было бы считать законченной, если бы не одно обстоятельство: Маргарита никак не могла взять Стокгольм, в котором, как уже говорилось, располагалось торговое представительство Ганзы. Возьми датчане город — и ганзейские купцы понесли бы немалые убытки, поэтому Ганза всеми силами препятствовала падению Стокгольма. Чтобы помочь осажденным, она обратилась к пиратам, дислоцировавшимся на острове Готланд. Главарем там был некто Свейн Стуре, резиденция которого находилась в столице Готланда — Висби.

Когда к Стуре прибыла делегация ганзейцев, он сразу согласился на их предложение и создал так называемое братство витальеров^[1], сыгравшее важную роль в пиратской экспансии на Северном и Балтийском морях. Но это произойдет позже, а пока Свейну Стуре и его витальерам предстояло труднейшее дело по оказанию помощи осажденному Стокгольму. Стуре не стал вступать в открытый бой с датским флотом, а решил помочь шведскому гарнизону выдержать осаду. Для этого требовалось одно — бесперебойный подвоз продовольствия защитникам города, с чем отлично справились люди Свейна Стуре. На своих легких судах они отрывались от погони и пробирались в гавань Стокгольма.

И здесь впервые всплывает имя Клауса Штертебеккера. По мнению автора «Истории морского пиратства» Яцека Маховского, именно Штертебеккер со своей флотилией начал военные действия против датчан. Нападая на них двумя группами, пираты вызывали замешательство среди осаждавших, и пока те отражали нападение одной группы, другая тем временем проникала в стокгольмский порт и доставляла осажденным продовольствие.

Однако у другого специалиста по пиратской истории, немецкого адмирала Хайнца Нойкирхена, этот эпизод отсутствует. Нойкирхен упоминает Штертебеккера в связи с событиями более позднего времени, и он выступает у него не как витальер, а как предводитель другого пиратского братства — ликеделеров, или равнодольных. Но об этом речь впереди; мы же вернемся под стены Стокгольма.

Энергичными действиями пиратов Свейна Стуре осада с города была снята, что привело Маргариту Датскую (к этому времени она стала королевой) в сильнейшее негодование. Она решила раз и навсегда разделаться с готландскими пиратами. Но одного желания здесь было мало. Пираты, поддерживаемые Ганзой, представляли грозную силу, и Маргарита не могла справиться с ними в одиночку. Требовался союзник, и он нашелся — Тевтонский орден, который давно мечтал расширить свою экспансию на восток и для которого Готланд являлся лакомым куском.

Все это и учла Маргарита, посылая к магистру ордена Конраду фон Юнгингену своего доверенного человека. Магистр оценил предложение Маргариты, и весной 1389 года крестоносцы числом в пять тысяч человек на восьмидесяти кораблях двинулись к Готланду. Высадившись южнее Висби, они блокировали пиратскую столицу с двух сторон, намереваясь быстро захватить город. Однако все оказалось значительно сложнее. Несмотря на внезапность нападения, пираты не думали сдаваться, и на городских стенах завязались яростные схватки. Неизвестно, чем бы все кончилось, если б на помощь крестоносцам не пришли коренные жители Висби. Пираты были для них всегда чужаками, и сейчас, когда родному городу грозило разрушение, его жители приняли сторону фон Юнгингена. Воевать на два фронта пираты не могли, и Свейн Стуре вступил с рыцарями в переговоры.

Их условия были подтверждены письменно. Согласно первому пункту Готланд переходил «на вечные времена» к Тевтонскому ордену, пиратам же предоставлялась полная свобода. Опасаясь, что рыцари могут передумать и объявить всех своими пленниками, Свейн Стуре не стал медлить и, с трудом выведя свои корабли из еще не вскрывшейся ото льда бухты, покинул остров. За ним последовали две тысячи оставшихся в живых пиратов. Позже они разделились — одни решили заняться грабежом в Ботническом и Финском заливах, другие перебазировались в Северное море, конкретно — на остров Гельголанд, взяв под контроль морскую торговлю таких ганзейских городов, как Бремен и Гамбург.

Был ли Клаус Штертебеккер среди тех, кто сделал своей опорной базой Гельголанд? Разные исследователи отвечают на этот вопрос по-разному.

Если принимать за правду утверждение Яцека Маховского о том, что Штертебеккер действовал под Стокгольмом в рядах пиратов Свейна Стуре, то придется признать и его принадлежность к готландской пиратской группировке. А значит, после захвата острова крестоносцами он присоединился к той части своих подельников, которые избрали районом новых грабежей юго-восточный угол Северного моря, куда впадают реки Эльба и Везер.

Однако есть и другая точка зрения, согласно которой гельголандская группировка представляла из себя совершенно отдельное братство, известное под названием ликеделеров. Первоначально они базировались на острове Рюген, но были захвачены миграционным потоком пиратов с Готланда и оказались в Северном море.

Как бы там ни было, но традиция твердо придерживается одного мнения: предводителем ликеделеров был Клаус Штертебеккер, независимо от того, каким образом он оказался на Гельголанде.

Итак, хотя и в самых общих чертах, читатель получил представление о начале пиратства в северных морях, о его дальнейшем развитии и тесном срастании интересов с корыстными устремлениями не только торговой олигархии, но и королевских семейств. И, стало быть, самое время обратиться к именам, точнее — подробнее остановиться на тех фактах из жизни героя нашего очерка, которые дадут более или менее полное представление о личности Клауса Штертебеккера, фигуре во многом загадочной, едва ли не мистической.

Что является отправными моментами любой замечательной биографии? Безусловно — место и время рождения героя. Зная их, мы как бы локализуемся в нужной точке пространства — времени, определяя тем самым границы, за которые нет надобности выходить во весь срок биографического поиска. Применительно к нашему случаю эти условия соблюдены весьма в незначительной степени: мы знаем лишь дату смерти Клауса Штертебеккера — 20 октября 1401 года; однако нам не известны ни год его рождения, ни место, ни социальная среда, в которой он вырос, что затрудняет воссоздание подлинной биографии знаменитого пирата и дает простор для всевозможных догадок и домыслов. Это особенно заметно, когда речь заходит о месте рождения Штертебеккера и его происхождении.

Как некогда семь греческих городов спорили за право называться родиной Гомера, так и ныне не менее семи германских городов и областей претендуют на право считаться родиной Штертебеккера. Вот эти области и города:

— остров Рюген. В этом был убежден кубинский писатель Курт Бархельс. Он же утверждал, что Штертебеккер — сын батрака;

— местность неподалеку от Висмара. Такого мнения придерживался известный немецкий писатель Вилли Бредель, написавший роман «Братья витальеры». Как и Бархельс, Бредель считал, что Штертебеккер — выходец из крестьянской среды;

— одна из местностей в Мекленбурге или Померании, где жили обедневшие сельские аристократы Штертебеккеры;

— Гамбург;

— Верден;

— Ганновер;

— один из городов тогдашней Фризии.

Этот список можно было бы продолжить, но мы ограничимся тем, что есть, и заметим: из перечисленного особое предпочтение отдается Гамбургу и Вердену, тем более что верденское происхождение Штертебеккера в определенной степени подтверждается документально. Так, в «Описании обоих герцогств — Бременского и Верденского», выпущенном в 1718 году, говорится: «Михаэлис (соратник Штертебеккера Годеке Михель. — Б.В.) и Штертебеккер приказали выдолбить в Домской церкви (в Вердене) специальную нишу возле подпорной арки и поместить туда их герб». Существует также предание, что Штертебеккер завещал соборному капитулу Вердена так называемый «пасхальный дар», то есть некую сумму денег, из которой выплачивались пособия беднякам.

Ну а как, по мнению биографов, простой сельский парень Клаус Штертебеккер стал пиратом?

Уже упомянутый Курт Бархельс в одном из своих произведений рассказывает, что Штертебеккер, поссорившись с неким бароном, убил его. А заодно и его управляющего. За что убил? Вероятно, здесь были замешаны любовные страсти, поскольку дальше на сцене появляется девушка, служанка барона, с которой Штертебеккер уплывает на рыбацкой лодке в море. Там их подбирает корабль, которым командовал Годеке Михель — впоследствии правая рука Штертебеккера.

Вилли Бредель приводит свой вариант превращения Штертебеккера из рыбака в пирата. Однажды, рассказывает Бредель, когда рыбаки возвращались с лова сельди, команда судна, недовольная капитаном, взбунтовалась и выбрала Штертебеккера своим предводителем. После бунта возвращение домой стало невозможным, там бунтарей ожидало суровое наказание, и поэтому они решили сделаться пиратами.

Обе версии, скорее, романтичны, ибо никаких документов, подтверждающих, что они соответствуют истине, у историков нет. Зато с большой долей вероятности можно утверждать: Штертебеккер был предводителем пиратов на Балтике уже в 1394 году. Об этом есть запись в Любекской хронике 1395 года, в которой он обвиняется в нападении на ганзейские корабли. Они, эти нападения, продолжались достаточно долго — до 1399 года.

В нашем рассказе мы упомянули о двух пиратских братствах, существовавших в северных морях в одно и то же время, — витальерах и ликеделерах. Говорить подробно о первых — не наша задача. Ликеделеры же интересуют нас в прямой связи с героем очерка, поскольку Штертебеккер, по общему мнению разных исследователей, был предводителем именно этого пиратского сообщества.

Но в чем же заключалась разница между этими братствами? Прежде всего — в их классовой ориентации. Если витальеры выражали интересы городских и сельских ремесленников, то есть интересы среднего класса, то ликеделеры были выходцами из низов (что, впрочем, не помешало тому же Штертебеккеру за год до смерти жениться на дочери влиятельного фризского князя Кено тен Брока). Витальеры начертали на своих знаменах девиз всеобщего равенства и братства, в то время как ликеделеры подняли лозунг: «Друзья Бога и враги всего мира». Под «врагами всего мира» они подразумевали богачей и знать, и это дает полное право отнести их к революционерам крайнего толка. Такими были якобинцы во времена Великой французской революции, большевики во все время своего существования.

Однако главное, чем отличались ликеделеры от всех других пиратов, — это принцип, по которому они делили захваченную добычу. И в древности, и в новое время пираты разных национальностей и вероисповеданий производили дележ согласно паям, определявшимся местом человека в корабельной иерархии. Предводитель получал больше, рядовой — меньше. Это правило было незыблемо, как теорема Пифагора или бином Ньютона, и только ликеделеры покусились на него. У них добыча делилась поровну, никому никаких привилегий не полагалось. Это был своего рода военный коммунизм, который существовал, скажем, у дружинников франкского короля Хлодвига или у воев киевского князя-язычника Святослава и который отмечался впоследствии у донских и запорожских казаков.

Такой способ дележа нашел отражение и в названии братства, ибо ликеделеры — значит «равнодольные».

Несмотря на то, что основу жизни ликеделеров составлял морской разбой, они не считали себя грабителями. По их мнению, это было перераспределение общечеловеческих богатств, которые неправедным путем захватили знатные люди во всех концах земли. И чтобы не встать с ними вровень, чтобы и в самом деле не опуститься до банального грабительства, ликеделеры выработали целый свод правил, определявших всю их жизнь. На первом месте здесь стояла поистине железная дисциплина. На кораблях запрещалось пить спиртное, играть в азартные игры. В поход никто не брал никаких денег и драгоценностей. Перед боем каждый исповедовался и причащался. Эти правила соблюдались свято, за малейшее их несоблюдение провинившемуся грозила смертная казнь.

Впечатляют и другие черты жизни и деятельности ликеделеров. Так, они оставляли восьмую часть груза тем купцам, кто при нападении не оказывал сопротивления; не разрешалось плохо обращаться с пленными; населению возвращалось то, что было отобрано в силу военной необходимости.

Можно, конечно, предполагать, что эти правила не всегда выполнялись, жизнь с ее реалиями сплошь и рядом не укладывается в писаные законы, но даже то, что ликеделеры провозгласили кодекс своей жизни, делает им честь.

История братства изобилует крутыми поворотами. Начинали ликеделеры как каперы Ганзы, но со временем превратились в ее злейших врагов. Причина тому — недооценка ганзейцами услуг ликеделеров. Так, во всяком случае, считали они сами и, вероятно, были правы. Ганза в период своего расцвета не очень-то церемонилась с союзниками, что и вынудило ликеделеров в конце концов, повернуть оружие против нее.

Как проходило это противостояние, читатель уже знает. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону, но в итоге победила Ганза, обладавшая более мощным военно-экономическим потенциалом. Правда, сопротивление ликеделеров продолжалось вплоть до 1438 года, тогда погиб их последний предводитель, Ганс Энгельбрехт, но все же основные силы братства были разгромлены еще в самом начале XV века, когда попали в плен и были казнены самые знаменитые предводители ликеделеров. В том числе и Клаус Штертебеккер.

4

С утра 20 октября 1401 года на торговую площадь Гамбурга, носившую трогательное название Кляйнер Грасброк, что значит «Маленькая зеленая поляна», начал стекаться народ. Толкаясь и обгоняя друг друга, люди старались занять места получше, то есть оказаться поближе к солдатам оцепления, окружившим площадь живым плотным кольцом, внутри которого возвышался деревянный помост. На нем, опираясь на огромный меч, дожидался своего часа палач. Его лицо скрывал черный капюшон; узкие прорези для глаз придавали зловещий смысл этой молчаливой маске: казалось, что на помосте стоит не живой человек, а некое безликое, бескровное и безъязыкое существо.

Гамбуржцам готовилось зрелище казни. В эпоху, о которой идет речь, граждан европейских городов нельзя было удивить представлениями такого рода, они происходили столь часто, что стали обычной приметой городского бытия; однако в этот октябрьский день люди, спешившие на площадь, надеялись увидеть особенно волнующий спектакль. Еще бы: ведь сегодня по приговору городского суда должен быть казнен сам Клаус Штертебеккер, безжалостный морской разбойник, кровавым преступлениям которого несть числа. Именно поэтому горожане так спешили на площадь и так старались протиснуться поближе к эшафоту.

К десяти часам площадь заполнилась; заполнены были и балконы близлежащих домов, где в ожидании зрелища расположились знатные горожане с семьями; не осталось ни одного окна, выходящего на площадь, из которого не выглядывали бы жаждущие увидеть кровавое действо.

Но самые удобные, а лучше сказать, почетные места были приготовлены распорядителем казни для отцов города — членов магистрата. Во главе с бургомистром Николаусом Шокке они восседали в креслах с высокими спинками в непосредственной близости от помоста, окруженные многочисленной стражей.

Между тем напряжение толпы возрастало. Долгое ожидание тяготило людей, которым требовалось выплеснуть эмоции, копившиеся с утра. Их уровень уже достиг критической отметки, создавая общее поле беспокойства. Наэлектризованная толпа могла в любой момент взорваться от одной неосторожной искры, и об этом лучше всего свидетельствовал глухой, смутный гул сотен голосов, висевший над площадью.

Но именно в этот момент, на самом пике беспокойства, в устье одной из улиц, ведущих к площади, показалась процессия осужденных. Их было семьдесят человек. Изнуренные шестимесячным заключением, измученные допросами и пытками, они едва передвигали ноги, однако стража, вооруженная алебардами, не спускала с них глаз.

Впереди процессии шел человек, на голову возвышавшийся над остальными, одетый, как и все осужденные, в рубище, с колодками на руках.

То был Штертебеккер. Его лицо, хранившее следы перенесенных страданий, было спокойным и отрешенным. Не замечая ни собравшейся толпы, со страхом и любопытством взиравшей на него, ни рокового помоста, он смотрел ярко-синими, не потерявшими живого блеска глазами поверх людских голов — словно видел нечто, открывшееся только ему. Он был вне охватившего площадь беспокойства.

Расступившись, оцепление пропустило процессию внутрь своего кольца, где помощники палача, быстро и сноровисто разбив осужденных на группы, приготовились к экзекуции. Но прежде нужно было соблюсти формальности и зачитать приговор. Распорядитель казни подал условленный знак, и один из судейских чиновников, развернув свиток, стал зачитывать обвинение. Оно состояло из множества пунктов и было терпеливо выслушано как магистратом, так и собравшейся толпой.

Наконец прозвучал и сам приговор: все семьдесят человек признавались государственными преступниками и присуждались к отсечению головы. И первым в списке был назван Штертебеккер.

Помощники палача приблизились к нему, чтобы возвести на помост, где уже занял свое место известный всему Гамбургу палач Розенфельд, но Штертебеккер, отстранив помощников, громко обратился к сидевшему на почетном месте бургомистру:

— Николаус Шокке! Я слышал о тебе как о добропорядочном христианине. Если это так, прояви милосердие и выполни мою последнюю просьбу. Ведь даже в Священном Писании сказано: снизойди к падшему.

— Тебе ли рассуждать о Божеских заповедях, Клаус Штертебеккер, разбойник и душегуб! Ты давно заслужил того, к чему тебя приговорил наш справедливый суд, но я сегодня в хорошем настроении, потому что граждане Гамбурга отныне не будут стращать детей твоим именем, а посему принародно обещаю исполнить твою просьбу. Объяви ее нам.

— Я не боюсь смерти, Николаус Шокке, но я вовлек в свое дело невинных людей и теперь хочу спасти хоть нескольких. Я побегу вдоль их строя после того, как мне отрубят голову, и ты, Николаус Шокке, помилуешь тех, мимо которых мне удастся пробежать!

— Ты большой шутник, Клаус! Но не знаешь меры, поэтому я со спокойной душой принимаю твое предложение. Еще никто не бегал, будучи обезглавленным!

Толпа, слышавшая этот диалог, все более наэлектризовывалась, напирала на солдат оцепления, и тем пришлось приложить немалые усилия, чтобы навести порядок.

После этого, выполняя последнюю волю осужденного, его товарищей выстроили в длинную шеренгу вдоль помоста. Словно навсегда запечатлевая их, Штертебеккер обвел шеренгу долгим взглядом и опустился на колени у ее начала, низко склонив голову. Палач сошел с помоста, достал из-за пояса узкий, остро отточенный нож и одним движением отрезал длинные волосы Штертебеккера, оголив ему шею. Теперь она была открыта для удара.

Толпа замерла, и в наступившей тишине страшно прозвучал хряск разрубаемых костей. Лишенное головы тело Штертебеккера упало вперед, но, к ужасу всех, обезглавленный тотчас вскочил и кинулся бежать вдоль шеренги. Оказавшийся на пути стражник не успел отскочить в сторону, и тело, споткнувшись о его ногу, с размаху ударилось о землю.

Гробовое молчание, царившее над площадью во все время действа, сменилось криками ужаса и женскими рыданиями. Часть людей кинулась врассыпную от места казни, другая, пав на колени, истово молилась.

Придя в себя от потрясения, палач Розенфельд вновь поднялся на помост и продолжил свою страшную работу. И, как пелось в старинной немецкой песне, «его башмаки утопали в крови…».

Очевидно, что первая и последняя главки нашего рассказа не есть простое изложение документальных фактов. Это — попытка автора оживить и озвучить наиболее драматические сцены повествования. Но если в первом случае автор рисовал картину произвольно, полагаясь лишь на собственное воображение, то в заключительном эпизоде он опирался на материал, содержащийся в средневековых хрониках. Именно там сохранился рассказ о подробностях казни Штертебеккера — его последней просьбе, его страшном в своей ирреальности поступке, когда, уже обезглавленный, он пробежал мимо одиннадцати своих товарищей и упал лишь после того, как один из помощников палача подставил ему ногу.

Конечно, рассказ хрониста — это, скорее всего, легенда, однако нельзя не согласиться с тем, что сцена казни так и просится в трагедии Шекспира. И автор в меру своих сил описал ее.

Несколько слов в заключение.

Как это нередко бывает с разбойниками, например, с нашими Кудеяром и Стенькой Разиным, Штертебеккер не исчез из памяти народа. О нем сложили песню, а в городе Гамбурге на площади, где когда-то был казнен Штертебеккер (сейчас она находится на территории порта), ему установлен памятник, автором которого является мюнхенский скульптор Н. Вагнер.

Примечания

1

Витальеры — от шведского viktualier — продовольствие. — Прим. авт.