Два мага

Михаил Волконский, 1902

«В роскошном доме на Острове у екатерининского вельможи, богатого барина Елагина, шли приготовления к парадному обеду. Стол готовили в саду, вблизи круглой беседки, обсаженной деревьями и розами и украшенной статуями. Беседка с ее живыми стенами должна была заменить гостиную. День стоял солнечный. Погода как нельзя лучше благоприятствовала готовившемуся празднику…»

На свете нет тайны

Бессменный вышел от Елагина вместе с индусом. У подъезда конюх держал в поводу его оседланную лошадь и стояла карета Елагина для Кутра-Рари, чтобы отвезти его в город.

— Может быть, мой князь желает, чтобы я довез его до Миллионной? — обернулся индус к Бессменному.

Тот приостановился.

— Почему же до Миллионной? — спросил он, отлично помня, что ни единым словом не обмолвился о том, куда ему нужно было ехать.

— Потому что там господина князя ждет обедать его товарищ, — ответил индус.

«И этот тоже хочет показать, что ему известно все! — пришло в голову Бессменному. — Вчера граф Феникс, сегодня индус… — Да этак жить станет невозможно, если про тебя все знать будут!»

— Я думаю, — продолжал между тем Кутра-Рари, — наша беседа с вами сегодня в карете будет более мирная, чем вчера у вас с графом Фениксом. Ведь меня вам нет причины вызывать на дуэль?

«Да он действительно как будто знает все, — удивился Бессменный. — Это становится интересным».

— Откуда вы знаете, что я ехал вчера с графом Фениксом? — прямо спросил он.

— Если вам угодно — я рад объяснить; пожалуйте со мной в карету.

Бессменный больше не колебался. Ему хотелось получить хоть какое-нибудь объяснение загадок и странностей, на которые он стал натыкаться со вчерашнего дня. Положим, в доме Елагина, посвященного масона и члена разных тайных и явных мистических обществ, он видел много из ряда вон выходящего, но все это казалось пустяками сравнительно с тем, чему пришлось быть ему свидетелем вчера и сегодня. И он поручил елагинскому конюху, чтобы тот привел его лошадь домой, а сам не заставил индуса повторять приглашение и сел в карету.

Кутра-Рари как будто остался доволен таким его решением и, сев с ним рядом, заговорил:

— Вот видите, князь, вы, я знаю, не верите и не хотите верить ничему, что переходит границы вашего знания.

— Скажите вернее: понимания, — поправил князь.

— Ну, хорошо, понимания, я не хотел произносить это слово! Но неужели вы думаете, что раз вы что-нибудь не знаете или не понимаете, то этого не существует?

— Нет, я этого не думаю, но, как хотите, не могу верить ни во что сверхъестественное.

— И не верьте. Сверхъестественного, конечно, ничего не может существовать, так как если только оно существует, то уже не будет сверхъестественным.

— Позвольте, — остановил Бессменный индуса, — вот например, вчера граф Феникс, а сегодня вы показали мне, что вам известно то, что со мною было и что говорил я в тех или других обстоятельствах. Как вы могли узнать это? Или вам рассказал кто-нибудь, кто видел и слышал, или сами вы видели. Это — естественный путь, всякий же другой — сверхъестественный, и я ему не верю.

— Но вчера вас в карете никто ни подглядеть, ни подслушать не мог, — проговорил Кутра-Рари.

— Тогда вам рассказал граф Феникс.

— Едва ли граф Феникс стал бы рассказывать кому-нибудь о своем вчерашнем разговоре. Есть еще путь узнать то, что было, узнать посредством зрения и слуха, так как они передают человеку впечатления внешнего мира. Но для этого не нужно присутствовать самому при том, о чем хочешь узнать.

— Как же это так? — спросил Бессменный.

— Вы, вероятно, знаете, — начал индус после некоторого молчания, — что и звук, и свет передаются не непосредственно, но нужно известное время на передачу их. Свет отдаленных планет достигает Земли в течение десятков лет. Представьте себе теперь, что на этих планетах устроены столь сильные телескопы, что в них можно рассмотреть все, что делается на Земле. Допустите, что наблюдатель в такой телескоп смотрит в настоящую минуту на ту местность, по которой мы едем сейчас. Вы думаете, он видит нашу карету и дорогу, и все, что мы видим на ней? Нет, в настоящую минуту он может увидеть только то, что происходило в этой местности пятьдесят, сто лет назад, смотря по тому, насколько удалена от Земли планета, с которой он наблюдает, и сколько нужно времени свету, чтобы дойти от Земли до этой планеты. Отсюда вы видите, что есть возможность вполне естественным путем видеть, что происходило здесь десятки лет тому назад, значит, можно видеть и то, что происходило вчера.

— Но для этого нужно быть жителем другой планеты?

— Я вам говорю только о возможности простой и естественной, а что касается того, каким образом может воспользоваться ею житель не другой, а нашей планеты, то это составляет предмет особых знаний, и сообщить их вам я не могу.

Карета качалась на своих мягких рессорах. Бессменный поглядел искоса на старика Кутра-Рари, и этот азиат произвел на него впечатление совершенно иное, чем граф Феникс.

Граф был европеец в полном смысле слова, окруженный культурной роскошью, остроумный собеседник, смелый и ловкий человек, но с первого же взгляда Бессменный почувствовал к нему безотчетную антипатию и не желал верить ни единому его слову, как тот ни старался доказать свое могущество, уверяя в вероятности невероятного.

Кутра-Рари говорил тоже о невероятных вещах, но в его речах было сосредоточенное спокойствие убежденного знания, и, наконец, все, что он говорил, было последовательно и логично. Бессменный, по крайней мере, не находил возражения.

— Значит, вы также готовы утверждать, — спросил он опять индуса, — что остановленный вами маятник был не фокус-покус, а вы, действительно, остановили его одним взглядом?

— Вы слышали о Месмере? — ответил вопросом Кутра-Рари. — Он, кажется, достаточно известен в Европе.

— Немножко слышал; он, говорят, показывает чудеса магнетизмом.

— Он пользуется — пока еще в очень ограниченных размерах — той силой, которой обладает каждый человек, если пожелает развить ее в себе. Называйте ее магнетизмом или иначе как-нибудь — это все равно, не в названии дело, а в том, что она существует.

— Да существует ли?

— Неужели вы думаете, что человек — не более чем соединение телесных органов, способствующих поддержанию его жизни и продолжению его рода? Ведь человек, кроме того, существо мыслящее и существо, которому открыто милосердие. Кроме человека — животного из тела и костей, существует человек разума и любви, который просвещает и жертвует собой для блага других. Вот вам элементарное проявление его духовных сил.

Кутра-Рари, чем больше говорил, становился симпатичнее Бессменному. В словах индуса было что-то хорошее, что подкупало, располагало и возбуждало, если не полную веру, то доверие.

— Позвольте, — стал рассуждать князь, — если вы в силах узнать все, что пожелаете, так вы можете, например, сказать мне, где теперь медальон, о котором вы меня вчера спрашивали?

— Вы передали этот медальон своей будущей невесте, воспитаннице господина Елагина.

— Вы знаете это? Ну, а дальше, дальше что случилось с ним?

— Дальше — не знаю.

— Но можете узнать?

— Могу.

— Дело в том, что он пропал сегодня ночью.

— Я так и ждал этого. Вы хотите знать, кто похитил медальон?

— Пожалуй хочу, хотя бы для того только, чтобы убедиться еще раз в ваших знаниях. Но сам медальон меня не очень интересует. Я и без него счастлив…

Кутра-Рари остановил Бессменного, коснувшись его руки.

— А вам, наверное, известно, в чем ваше счастье?

— Ну конечно! — уверенно произнес Бессменный.

— Так всегда рассуждает молодость, готовая слушаться только собственных порывов. Вы не знаете ценности вашего медальона и, закрыв глаза, махнули на него рукой, думая, что счастливы. Но счастье — условное понятие на Земле, и только мудрый понимает и знает, в чем оно заключается для него. Однако мудрый не закрывает глаз, не ослепляет себя, но, напротив, усиливает свое зрение и обостряет его… у каждого человека, когда он начинает жить сознательно, в руках его счастье, как был в руках у вас ваш медальон; но немногие, слышите ли, очень немногие умудряются удержать его. Все духовное имеет свое выражение в материи: что наверху, то и внизу. И счастье человека выражается чем-нибудь материальным. Спросите любого, кто чувствует себя несчастливым, и он непременно, если вспомнит хорошенько, скажет вам, что у него в начале жизни было в руках что-нибудь, что могло бы сделать его счастливым. Один теряет деньги, другой — какой-нибудь документ, третий — еще что-нибудь. Вы потеряли, или — хуже — сами отдали свой медальон. Теперь ищите его, ибо всякий человек, потерявший свое счастье при вступлении в сознательную жизнь, начинает искать его в этой жизни и ищет часто напрасно. Я вам желаю найти ваш медальон.

— А если я и искать его не буду?

— Будете.

— Посмотрим! Как хотите, я не могу признать, чтобы мое счастье зависело от какой бы то ни было вещи, медальона или чего-нибудь вроде него. Ведь это было бы слишком мелко и ничтожно.

— Медальон тут не более как символ, внешнее выражение внутреннего смысла. Отдавая его, вы потеряли вместе с ним нечто другое, духовное.

— Что же именно?

— А вот ту силу, которая может заставить и маятник остановиться.

Бессменный почувствовал, что или его мысли мешаются, или то, что говорят ему, несуразно, как бред умалишенного.

— Позвольте, — проговорил он, — каким образом я, отдав медальон, мог лишиться какой-то духовной силы? Какая же тут связь?

— Вы отдали медальон любимой девушке? Ведь вы любите ее страстно, не правда ли?

— Да, да…

— Вот эта страсть, которая охватила вас и во имя которой вы отдали свой медальон, и парализовала вашу силу.

— Ну и бог с ней! — решил Бессменный.

Кутра-Рари улыбнулся только.

— Мы, кажется, приехали, — сказал он, — карета остановилась.

Они были на Миллионной, у подъезда трактира, где должен был ждать Бессменного его товарищ Цветинский.