В поисках Леонардо

Валерия Вербинина

Секретный агент Амалия получает задание заполучить для коллекции Эрмитажа шедевр Леонардо да Винчи, который некий ловкий мошенник ухитрился продать одновременно русскому царю, английской королеве, германскому кайзеру и австрийскому императору, после чего исчез с картиной и всеми деньгами. Поиски приводят Амалию на корабль, отправляющийся в Новый Свет, причем среди пассажиров скрываются агенты всех обманутых правителей – им тоже поручено найти картину. Что ж, посмотрим, кто окажется первым!

Глава третья,

в которой завязываются новые знакомства

Пароход дал гудок, и чайки, сидевшие на гаврской набережной, с пронзительными криками взмыли ввысь, заметались над водой. Амалия, устроившаяся на палубе в шезлонге, достала часы и посмотрела на них.

«Ровно семь», — констатировала она.

Убрали сходни, подняли якорь, и «Мечта» стала медленно отходить от берега. Амалия вздохнула. Гавр нежно таял в голубой дымке, а вскоре и вовсе скрылся из глаз. Впереди лежали почти шесть тысяч верст путешествия через Атлантический океан и десять совершенно бесполезных дней, которые Амалия проведет в обществе своих попутчиков. Бесполезных, ибо она уже успела убедиться, что Онорато Висконти на борту нет. Во всяком случае, в первом классе.

А вообще общество собралось самое изысканное и подчас неожиданное, способное, впрочем, удовлетворить любые вкусы. Здесь был некий английский маркиз, которого угораздило жениться на актрисе, и жизнерадостный молодой американец, возвращавшийся из Европы, которую он, похоже, посетил только для того, чтобы сделать вывод: Америка несравненно лучше. Присутствовали знаменитая оперная певица сеньора Кристобаль со своим врачом и аккомпаниатором, которыми она помыкала, а также с немолодой компаньонкой, которая верховодила ею самой, как неразумным ребенком, и настоящий американский миллионер мистер Дайкори, владеющий заводами, рудниками и всякой всячиной в том же духе, но не владеющий собственными ногами — он передвигался в кресле-каталке, которое возил молодой немногословный человек со стальными глазами. Был здесь и художник, удачно женившийся в свое время на дочери бельгийского богача, с двумя очаровательными детьми; супружеская пара из Эльзаса — страстные путешественники, объездившие полсвета; старая усохшая австралийка миссис Рейнольдс с дочерью, весьма упитанной румяной девушкой, которая сообщила Амалии, что они едут навестить ее дядю. По соседству с Амалией расположилась семья Эрмелин: мать, высокомерная и чрезвычайно уверенная в себе особа, в чьих ушах покачивались длинные бриллиантовые серьги, ее старший сын Кристиан с женой Ортанс, дочь Эжени с мужем Феликсом Армантелем, и младший сын Гюстав, еще неженатый. Вместе с ними ехала и племянница мадам Эрмелин Луиза Сампьер, хорошенькая рыжеватая девушка с мечтательными глазами, к которой ее кузен Гюстав явно был неравнодушен. Амалия краем уха слышала, что Эрмелины — очень богатая семья, и, судя по тому, какое количество людей их сопровождало, они и впрямь не бедствовали. Помимо прислуги, при мадам Эрмелин постоянно находились адвокат, управляющий Коломбье, сестра управляющего (бесцветная особа с серыми волосами и такими же глазами), а также агент страховой компании, уполномоченный следить за тем, чтобы драгоценности, которыми блистали мадам и в значительно меньшей степени ее дочь и невестка, невзначай куда-нибудь не запропастились, ибо страховые компании имеют привычку ужасно переживать из-за мелких неприятностей такого рода. Прочие пассажиры были довольно заурядными: двое застенчивых молодых людей из Вены, поженившихся месяц тому назад, какой-то французский дипломат, вызванный срочно заменить своего коллегу в Вашингтоне, торговец чаем из Голландии с женой и тремя детьми… Ни один человек среди них даже отдаленно не напоминал Онорато Висконти. Четыре каюты первого класса пустовали: одна, записанная на Эрве Дюпона, которую должен был занимать загремевший в asile d’aliénés^[9] агент Пирогов, другая напротив каюты Амалии, отведенная некоему месье Лагранжу, и две каюты четы Мерсье, негоциантов из Марселя, не поспевших на пароход. Все эти подробности Амалия выудила из второго помощника капитана, пустив в ход одну только ослепительную улыбку. Чтобы объяснить отсутствие супруга, нашей героине пришлось срочно заставить его заболеть тяжелой болезнью, «от которой он может и не оправиться». Надо сказать, что при этом сообщении в глазах помощника мелькнул огонек понимания, который деликатная Амалия предпочла отнести за счет его воспитанности. Так как беглый синьор Онорато Висконти путешествовал под фамилией Лагранж, Амалия, вторично пустив в ход улыбку и как бы невзначай коснувшись рукава второго помощника, узнала у него, что багаж негоциантов на борт прибыл, но никаких вещей, принадлежащих господину из каюты напротив, на корабль не поднимали. Итак, поиски зашли в тупик. Благородный итальянец просто-напросто бессовестно надул разведки четырех стран, пустив их по ложному следу, а сам (Амалия была убеждена в этом) преспокойненько сбежал куда-нибудь на Капри или Майорку, малолюдные, прелестные острова Средиземноморья, где можно жить годами, и никто не поинтересуется, кто ты и что тут делаешь. Во всяком случае, будь Амалия на его месте, она бы именно так и поступила.

«Впрочем, нет, — тут же спохватилась она. — Я бы не стала обманывать людей только ради того, чтобы нажить себе врагов. Будь у меня эта замечательная «Леда», я бы избавилась от нее, продав за хорошие деньги, и зажила бы в свое удовольствие. К чему усложнять себе жизнь?»

— Прекрасная погода, правда? — произнес чей-то протяжный голос над ухом у Амалии.

Она с некоторым неудовольствием обернулась и увидела молодого человека с длинным лошадиным лицом и открытой улыбкой. Это был Роберт П. Ричардсон, тот самый американец, что совершал познавательный тур по Старому Свету и теперь, переполненный впечатлениями, возвращался к себе в Новый, где его ждало собственное ранчо. Что такое ранчо, Амалия понятия не имела, но предполагала, что это не жена и не невеста, а что-то вроде большого доходного дома, приносящего твердый доход хозяину.

— Я бы не сказала, — сдержанно отозвалась она на замечание Ричардсона о погоде и поглубже упрятала руки в муфту. Два человека в ее семье, отец и брат, умерли от туберкулеза, и оттого она не слишком жаловала осень и зимнее время года.

— О! — счел нужным зачем-то глубокомысленно воскликнуть мистер Ричардсон.

Амалия уставилась на серое унылое море, сделав вид, что не замечает присутствия американца. Она знала, что поступает в высшей степени невежливо, но ее все еще разбирала досада на себя. Как тонко она раскусила германского агента, как ловко убрала его и его приспешника с дороги, а все оказалось совершенно зря. Висконти-Лагранжа на «Мечте» нет и в помине, а значит, «Леды» тоже, и где их искать — совершенно непонятно. Амалия получила десятки самых разнообразных инструкций на все случаи жизни, но ни одна из них не предусматривала, что она лишится своего напарника и ей придется действовать на свой страх и риск. Но, в самом-то деле, что же ей делать?

После Гавра корабль останавливается в Шербуре, и она спокойно может там сойти на берег…

«Минуточку, — одернула себя Амалия, — а что, если Висконти предусмотрел именно такой вариант развития событий и только этого и дожидается? Что, если я покину судно в Шербуре, а он там же поднимется на борт? Хорошо же я буду тогда выглядеть, упустив его! Нет, — решила Амалия, — сходить на берег мне нельзя. В крайнем случае… в крайнем случае прокачусь до Нью-Йорка и обратно. Все путешествие займет меньше месяца, так что не о чем и говорить».

Досадно, конечно, что она оказалась совершенно одна и ей не с кем даже посоветоваться. Будь здесь проштрафившийся Пирогов, хоть было бы с кем перекинуться словом. А так — ничего не остается, кроме как ждать. Ждать и наблюдать, может быть, ей и повезет.

Амалия бросила взгляд на американца, который все еще стоял возле нее. Тот изо всех сил пытался изображать из себя внимательного кавалера, и это ее раздражало. Куда охотнее она бы осталась наедине со своими мыслями.

— Жаль, что вам так не повезло с вашим мужем, — бесцеремонно продолжал меж тем мистер Ричардсон.

Амалия от изумления чуть не вывалилась из шезлонга. Нет, эти американцы просто поразительно бесхитростный народ!

— Сударь, — сквозь зубы процедила она, — ваши бестактные замечания я настоятельно прошу оставить при себе!

Американец изменился в лице, залопотал что-то невнятное, забормотал извинения и наконец с позором ретировался в свою каюту. С его уходом Амалия вздохнула свободнее.

— Ортега! — взвыл трубный голос неподалеку от нее, и величественная сеньора Кристобаль, оперная певица, выплыла на палубу, колыхая всеми своими необъятными телесами. — Ортега, бездельник! Ах… простите, сеньора, вы не видели моего врача?

Амалию так и подмывало сказать: «Видела, он только что бросился в море», но она лишь сделала серьезное лицо и покачала головой.

— Если вы увидите этого бездельника, будьте так добры, пришлите его ко мне, — попросила сеньора Кристобаль. — Я охрипла! Мое верхнее си пропало! Вы были на моем выступлении в парижской Опере?

Опера всегда наводила на Амалию смертельную тоску, но тем не менее она горячо заверила сеньору Кристобаль, что да, была. Сеньора Кристобаль оживилась и начала ругательски ругать дирижера, режиссера постановки и художника, сделавших все, чтобы представить ее талант в самом невыгодном свете. Посреди ее пламенной обличительной речи на палубе появилось новое лицо. Это была донья Эстебания, компаньонка оперной примы.

— Опять торчите на сквозняке, — злобно сказала она своей госпоже. — Что, хотите умереть от воспаления легких, как молодая Монтеверде? А ну-ка, живо марш в каюту!

Глаза сеньоры Кристобаль сверкнули гневом, и Амалии на мгновение почудилось, что она вот-вот схватит сухонькую компаньонку за горло своими лапищами и будет сжимать их до полного и окончательного удушения последней. Но, к удивлению Амалии, сеньора Кристобаль как-то быстро сникла и неожиданно фальшиво просюсюкала:

— Воздух, милочка… Мне ведь необходимо время от времени проветриваться…

— Мне, кажется, лучше знать, что вам необходимо, а что нет, — прорычал Цербер и круто развернулся, готовясь уйти.

Сеньора Кристобаль поднялась с места и покорно поплелась за своей мучительницей.

«Ох уж мне эти творческие люди! — улыбнулась Амалия. — Только бы она не вздумала петь вечером в салоне, а то бежать решительно некуда. Кругом океан».

Девушка вздохнула. Это бесполезное путешествие положительно навевало на нее тоску, и она почти обрадовалась, когда второй помощник капитана, случайно оказавшийся поблизости, напомнил ей, что завтрак уже готов. Он осведомился, пассажирка желает принять его у себя или в общем салоне, но Амалия была не готова к новой встрече с темпераментной сеньорой Кристобаль и попросила доставить еду в свою каюту.

Каюта номер семнадцать, которую занимала Амалия, была оформлена в стиле второй империи — столики с перламутровой инкрустацией, изящная мебель, обитая голубым шелком. Амалии скорее нравилось там, чем не нравилось, и все же она, не кривя душой, предпочла бы оказаться дома, где нет ни инкрустированных кокетливых столиков, ни этого хрупкого, утонченного убранства, ненавязчиво заявляющего о своей принадлежности к тому, что люди со снобистским складом ума обычно именуют роскошью. Позавтракав, Амалия вернулась на свой наблюдательный пункт.

Палуба вновь оживилась. Слуга со стальными глазами выкатил мистера Дайкори на прогулку. Миллионер был очень стар. Его морщинистые, со вздувшимися венами руки лежали на клетчатом пледе, закрывающем ноги. В профиль Дайкори смахивал на хищную птицу. Но на очень усталую хищную птицу, подумалось Амалии.

Когда кресло проезжало мимо Амалии, старик учтиво притронулся к шляпе и на неплохом французском сказал:

— Доброе утро, мадам Дюпон.

Она улыбнулась. «Мадам Дюпон»! Хорошо хоть, что по чистому совпадению ее по легенде зовут Амели, а то окрестили бы какой-нибудь Мари, Франсуазой или Анеттой, так немудрено было бы и запутаться.

— Доброе утро, месье.

С моря дул пронизывающий ветер. Дайкори важно кивнул ей, и слуга покатил его дальше.

Показались и тотчас спрятались, как пугливые птицы, застенчивые молодожены из Вены. Амалия так и не успела толком разглядеть их и поэтому не решила для себя, являются ли они и в самом деле мужем и женой или же, прикрываясь этим, работают на соперничающую австрийскую разведку. Странно, с чего вдруг молодоженам вздумалось ехать в медовый месяц в Америку, до которой отнюдь не близко, когда в самой Европе столько прекрасных мест. Даже не странно, а очень и очень подозрительно!

— Но я говорю тебе… Ах, мадам Дюпон, вы здесь!

Амалия подняла глаза. Сверкающие серьги в ушах доходили почти до плеч, соболиная шуба — до пят. Мадам Эрмелин, разумеется. Позади нее переминался с ноги на ногу ее младший сын, молодой человек лет двадцати, неловкий и некрасивый блондин с близорукими прозрачными глазами. Он выглядел так, словно его недавно сильно напугали и он до сих пор не сумел оправиться от пережитого страха. Блеклые волосы его были расчесаны на идеально прямой пробор, сюртук сидел на нем безукоризненно, но, несмотря на это, молодой человек почему-то казался жалким и забитым. Наверняка из-за присутствия матери, решила Амалия. Она уже успела заметить, что в обществе кузины Луизы Гюстав выглядел совершенно иначе.

Мадам Эрмелин села рядом с Амалией.

— Нет, Гюстав, и не перечь мне, прошу тебя. Твои лошади и так слишком дорого мне обходятся, пора с этим покончить.

— Но ведь вы обещали мне…

— Нам нечего обсуждать!

Гюстав поглядел на мать с неприязнью, потом, как всегда, смирился и побрел в свою каюту.

— Дети… — произнесла мадам Эрмелин снисходительно, улыбнулась, не разжимая губ, и слегка взбила мех на воротнике шубки. — Все-то у них проблемы, все им не так. Не представляю, что бы они делали без меня. Гюстав бы точно пропал — он ничем, кроме лошадей, не интересуется.

— Мадам Эрмелин? — Возле них возник шатен лет тридцати пяти, с умным решительным лицом и резко очерченной линией рта. — Все в порядке, я надеюсь?

— Это агент страхового общества, — пояснила мадам Эрмелин со смешком. — Боятся, как бы наши украшения не пропали. Что ж, я его вполне понимаю.

Она со значением поглядела на Амалию, на которой не было ни единой безделушки, и наша героиня почувствовала, что в глазах мадам Эрмелин она существо низшего порядка. Подумать только, ехать в первом классе — и не иметь при себе ни бриллиантов, ни агента, ни даже собственной горничной! Впрочем, на корабле для подобных случаев имелась своя прислуга, но дело было не в том. Амалия никому не позволяла унижать себя.

— Мой покойный отец всегда говорил, что лучшее украшение — это молодость, — бесстрастно заметила мадам Дюпон, с нескрываемой насмешкой глядя на собеседницу. Мадам Эрмелин ей не нравилась. Она вообще не переваривала женщин, которые полагают, будто мир должен вращаться исключительно вокруг них одних и их желаний.

Удар попал в цель. Брови мадам Эрмелин слегка дрогнули.

— Все в порядке, сударь, — отозвалась она, обращаясь к представителю страхового общества, застывшему в почтительном ожидании. А затем снова повернулась к Амалии: — Моя дорогая, молодость проходит, а украшения остаются. Разве не так? — Рот ее зло сжался, и дама неприязненно взглянула на собеседницу. — Вы тоже когда-нибудь поймете это.

«Бедняжка, — подумала Амалия. — До чего же глупа, хоть и считает себя умнее всех».

— Едете в Америку за новым мужем? — осведомилась мадам Эрмелин беспечно.

Амалия улыбнулась, глаза ее сверкнули золотом. «Старуха определенно решила взять реванш, — мелькнула у нее мысль. — Ну, мы не доставим ей такой радости».

— Для этого сначала надо овдоветь, — сказала девушка ласково. — Может, поделитесь опытом, мадам? Мне кажется, он у вас имеется.

Мадам Эрмелин вспыхнула и отвернулась. Гордость не позволяла ей покидать поле боя первой, но через некоторое время, убедившись, что Амалия не проявляет никаких признаков раскаяния, она встала и удалилась. Серьги в ее ушах возмущенно покачивались.

Амалия осталась на палубе. Она вытянулась в шезлонге и думала о том, что люди в массе своей ничтожны, мелочны и смешны и что все их попытки выглядеть иначе обречены на неудачу.

Она достала «Историческое обозрение», позаимствованное у германского агента, и стала перечитывать заинтересовавшую ее статью. Она называлась: «Магдалена Соболевская: история одной жизни». Магдалена Соболевская, которую в их семье почему-то всегда называли Мадленкой, числилась среди предков Амалии, и сейчас, четыре с лишним века спустя, кто-то заинтересовался ее жизнью настолько, что провел кропотливые изыскания, попавшие на страницы всеми уважаемого европейского исторического журнала.

Когда Амалия на миг оторвалась от чтения, она увидела у ограждения палубы Кристиана Эрмелина и его жену Ортанс. Женщина в чем-то горячо убеждала супруга, он слушал с рассеянным видом. Кристиану было уже под сорок, и на макушке у него мало-помалу проступала лысина. Его жена, как отметила про себя Амалия, лет на десять моложе него, и по его взгляду девушка заключила, что он до сих пор влюблен в Ортанс. Через минуту на палубу поднялся управляющий Эрмелинов, Проспер Коломбье. Ортанс, заметив его, отвернулась, Кристиан же слегка поморщился. Коломбье поглядел на них с нескрываемой насмешкой и прошел мимо, заложив руки за спину.

«Однако в воздухе витает какое-то напряжение… — подумалось Амалии. — Или мне так только кажется, потому что я сама напряжена? Но в этой семье определенно что-то неладно».

На палубе показался Леон Шенье, аккомпаниатор сеньоры Кристобаль. Это был щуплый долговязый юноша с длинными тонкими пальцами. Он остановился у поручней, глядя на море, которое расстилалось перед кораблем.

— Правда, красиво? — в восторге заметил он Амалии. — Какой простор!

Амалия поглядела на свинцовые волны и поморщилась.

Миллионера Дайкори увезли в его каюту, а к Амалии подсела почтенная австралийка, миссис Рейнольдс. Сначала она похвалила наряд Амалии, потом пожелала знать, что читает мадам Дюпон, после чего последовал подробный рассказ о самой миссис Рейнольдс и ее ненаглядной Мэри. Амалия вежливо слушала, не перебивая, как миссис Рейнольдс рассказывает ей о Мельбурне, ужасно жарком городе Нового Южного Уэльса, откуда они с дочерью недавно уехали. В свое время у миссис Рейнольдс была большая семья, но всех ее родных раскидало по свету. Что же до самой миссис Рейнольдс, то она была гадалкой и могла предсказать будущее хоть по линиям руки, хоть по картам, хоть по кофейной гуще. Также она интересовалась спиритизмом и, судя по ее словам, весьма поднаторела в вызывании духов. Миссис Рейнольдс предложила Амалии погадать, но «мадам Дюпон» вежливо отказалась. Австралийка не стала настаивать и тотчас переключилась на аккомпаниатора, убеждая его принять участие в спиритическом сеансе, а Амалия вновь углубилась в чтение.

Пароход коротко прогудел. Амалия опустила журнал и увидела, что они входят в гавань.

Второй помощник, Марешаль, задержавшись возле нее, объяснил:

— Шербур. Последняя остановка перед Нью-Йорком.

Амалия поблагодарила его кивком.

Примечания

9

Клиника для душевнобольных (фр.).