Личная жизнь женщины-кошки

Татьяна Веденская, 2017

В жизни Фаи Ромашиной наконец-то «все очень хорошо», но появление новой начальницы в отделе ставит с ног на голову всю Фаину жизнь. А тут еще так некстати переезд к любимому мужчине. Проблемы одна за другой сыплются на девушку. Фая оказывается на волосок от тюрьмы. Она уверена: ее подставили. «Кому понадобилось меня уничтожить, зачем?» – не перестает спрашивать себя Фая. Ромашина намерена выяснить, кому выгодно ее убрать. Но получится ли у нее добиться правды и найти виновника ее бед?

Оглавление

Глава 4

Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление[1]

Кабинет бывшего босса Кренделя совершенно не сочетался с сапожками Черной Королевы, но ей, кажется, было на это наплевать — что странно, ибо она была из тех женщин, что не просто следуют моде или следят за ней. Она диктовала моду — Черная Королева унижала своим внешним видом других женщин и некоторых мужчин. Ее появление в кабинете Кренделя напоминало гламурное шоу в небольшой пивнушке неподалеку от станции Бирюлево-Товарная.

Черная Королева встречала нас у себя на Страшном суде, и все мы шли понурившись, ибо каждый чуял за собой тяжеловесные смертные грехи. Королева держала осанку, нужные паузы и соответствующий моменту тембр голоса. Жестко, по-деловому, она сообщила нам, что «давно пора менять», что «никакими словами не описать, насколько все плохо». При этих фразах весь наш дружный коллектив покосился на меня, что являлось прямым следствием того факта, что фраза «все очень плохо» — моя и употребляема мною сплошь и рядом во и вне всякого подходящего контекста.

Причина и следствие.

Все покосились на меня, а со стороны это выглядело так, словно в нашем отделе «все очень плохо» из-за меня и всем это известно. Черная Королева кивнула, что-то пометила в своем планшете, а затем добавила, что, уж конечно, «грядут перемены». Жорка, стоявший прямо рядом со мной, с серьезным видом кивал в такт, а сам вдруг склонился ко мне и прошептал мне на ухо, что, кажется, видел эту фифу с одним из наших биг-боссов из совета директоров. Информация была омерзительна сама по себе, но то, что мое ухо практически облизали, было уж совсем ни в какие ворота. Я отшатнулась от Жоры, а Королева, конечно, посмотрела на меня уничижительным взглядом.

Ваня Шариков, самый приличный из нас молодой человек, если говорить о первом впечатлении, наш «специалист по тарелочкам», антихакер (ха-ха) и спец по информационной безопасности (три ха-ха), зашипел на меня.

— Наверняка спит с ним, — снова принялся за мое ухо Жора. Во второй раз я практически подпрыгнула на месте, ибо к несанкционированным прикосновениям не приучена и не люблю их. Еще один пункт в списке, с которым мой божественный Апрель пока незнаком (а уже собрался со мной съезжаться, неразумный). Когда ко мне прикасаются, я кричу «караул» и убегаю — так, на всякий случай. Любовь любовью, но если меня, к примеру, ночью во сне схватить за руку, я могу ответить хуком справа. Ладно, об этом Игорь узнает и сам.

— Показатели корректной работы программного обеспечения на предприятии нижайшие. Несколько крупных процессов интеграции аутсорсингового программного обеспечения стоят на месте, — продолжала Черная Королева.

Про аутсорсинговые программы я слышала не впервые. Большие боссы очень не любили запускать в головы предприятия чужаков, предпочитали «растить кадры изнутри», но некоторые вещи просто невозможно написать отделом из трех с половиной горе-программистов. Большие тяжеловесные базы данных, программы размером с круизный лайнер. Однако налаживать-интегрировать все равно заставляли всю эту красоту нас. При этом мы же становились крайними в любых вопросах, когда, к примеру, в поле данных не влезала какая-нибудь спецификация или если у бухгалтерии в их программе 1С не отразилось неведомое законодательное изменение. Хотя, казалось бы, откуда ему там взяться, если вы его туда не ввели? Нам-то откуда взять такие данные?

По мнению бухгалтерии, к сожалению, включая Машу мою Горобец, «мыжпрограммисты», а значит, должны знать и предвидеть все.

— А уж теперь, после того как Крендель тут «нааутсорсил» так, что не отмоешься, никто не станет же нам поручать весь этот чертов аутсорсинг… — почти сожрал мое ухо Жорик.

— Слушай, а ты зубы сегодня чистил? — спросила я вдруг, поставив Жору в тупик. — И вообще, то, что ты со мной делаешь, твоя жена не будет считать изменой?

— Ты о чем? — возмутился Жора, но отодвинулся на шаг, хвала изготовителю (как говаривали тачки в моем любимом одноименном мультике).

— Приступаем к интеграции завтра же, — донеслось до меня. Черная Королева усилила громкость и принялась вещать о том, в каком порядке, и какие протоколы, и как распределять зоны ответственности, а у меня отчего-то сработал защитный механизм — черт его знает почему. Видимо, чисто из чувства противоречия, но где-то на этой радостной новости об интеграции я отключилась от «матрицы» и начала раздумывать над тем, не подать ли мне заявление на участие в арктической экспедиции. Откуда-то из темных глубин подсознания вдруг выплыла красивая, в глубоких синих тонах картина бездонного звездного неба, голубых льдов и маленького, почти игрушечного домика сотрудников какой-то экспедиции. В заиндевевших окошках горел свет. Я подумала: почему нет? Там ведь шельфы, нефть, движуха — все, как любят наши короли «Муравейника». А значит, там тоже нужны программисты. Я бы могла делать что-нибудь героическое. Спасать амурского тигра. Хотя… он не живет в Арктике, кажется. Я могла бы завезти туда с десяток амурских тигров, тогда их пришлось бы в любом случае спасать.

Или даже без героизма. Счастье в датском стиле Hygge. Шарфик, варежки, свечки, стаканчик глинтвейна. Все было бы очень уютно, все было бы hygge, что в переводе с датского означает как раз «уют». У нас были бы свечи, я захватила бы их с собой. Связала бы всем носки — специально для этого я бы даже научилась вязать. Настоящее датское hygge — это когда ты плачешь от радости, потому что не замерз насмерть в пурге.

Как раз для меня.

Или пусть все будет в русском стиле — все перечисленное убрать и заменить на водку. Я бы полюбила зиму, ибо нельзя не любить то, что длится одиннадцать месяцев и тридцать дней в году. Лето было бы прекрасным, самым лучшим днем в году.

Что-то пошло не так, и система автоматического срабатывания в чрезвычайных ситуациях принудительно подключила мое сознание обратно к «матрице». И не зря — Черная Королева смотрела мне в глаза и что-то вещала. Я вдруг с ужасом поняла, что обращается она ко мне лично, персонально. Причем, видимо, не в первый раз. Возможно, она даже говорит со мной персонально уже какое-то время. Бог весть о чем. Я вдруг вспомнила, как уютнейший мой Апрель рассказывал о способности людской психики к иннер-замещению (не путать с импортозамещением). Внутреннее замещение — это когда плевать я хотела на то, что мне говорят, думаю о всяких глупостях и витаю в облаках. Кажется, это мой любимый механизм.

— Так что скажет, м-м-м, наш ведущий программист? — спросила меня Черная Королева и с победным видом замолчала. Я впала в ступор. Медленно я подняла правую руку и сложила пальцы в кулак, подперла им губу, словно раздумываю, но выхода не было. Что бы я ни сказала, получились бы чушь и позор. Все было очень, очень плохо?

— Ты запросишь данные по шифрованию у бухгалтерии? Протоколы безопасности? — пришел мне на помощь Гусев, но легче не стало. Я, конечно, кивнула, что, мол, все запрошу в лучшем виде, но… «слишком мало, слишком поздно». Черная Королева не сводила с меня своих пронзительных, темных, я бы даже сказала, колдовских глаз. Она знала, что я ни черта не слушала. Больше того, она понимала, что я знаю, что она это заметила. Откуда? Черт его знает. Все говорят, что я не умею скрывать эмоции. Может, она читает мысли?

И вдруг — о чудо — у меня в кармашке драных штанов завибрировал телефон. «Первый-первый, ответь второму». «Первый-первый, ответь второму». Персональный звонок моей сестры — его мне поставил, конечно же, Вовка, ее сынок. Чего только мой племянничек не вытворяет с моим мобильником! Поубивала бы, но… тут вдруг на меня снизошло озарение. Я приняла позывной, бросила судьбе вызов. Достала трубку из джинсов, но, вместо того чтобы отключить сигнал, я с Очень Умным Видом посмотрела на экран, затем с Тем Же Очень Умным Видом кивнула, подняла ввысь указательный палец и изрекла:

— Это очень срочно. Я на минуточку.

И все! С этими словами я подалась к двери. Через секунду я была уже с другой стороны двери, вне темно-коричневых стен кренделевского кабинета, я оказалась на свободе. Да, я еще не знала и не хотела даже думать, какой ценой, но я ушла от ответа. Хотя… Из огня да в полымя.

— Я не знаю, что мне делать, господи! Я просто не знаю, понимаешь? Я с ума схожу! А что, если и правда? Что, если она сиганет из окна? Это же получается, она из-за меня? — мне прямо в ухо орала, разрывая мою и без того облизанную Жориком перепонку, сестрица. Значит, медовый месяц подошел к концу?!

— Что случилось? Кто сиганет и из какого окна? Ты вообще где? — спросила я, но, кажется, не была услышана.

Информация к размышлению:

Моя сестра Лизавета — та самая, что вышла замуж, сама не зная зачем, — по жизни была особа нежнейшая, раба и жертва Большой Любви. Несмотря на крайнюю неприспособленность к суровым реалиям этого мира, она, двадцати пяти лет от роду (то есть на два года младше меня), уже родила одного ребенка от мужчины, который и мизинца ее не стоил, и уже ждала второго. Крутые жизненные повороты заставили мою сестру задуматься, а жаль, над своим будущим. Так комфортное hygge-будущее бухгалтера-экономиста-банковского клерка (нужное подчеркнуть) сестра променяла на сомнительную радость оказывать народонаселению психологическую помощь и поддержку. Получив соответствующее образование в вузе, где ее по-быстрому научили «чему-нибудь и как-нибудь», теперь Лизавета трудилась в психологическом центре «Надежда». Невзгоды не сломили сестру, они куда больше сломили меня, если уж на то пошло. Лизавета любила психотерапию настолько, насколько меня пугала перспектива позволить кому-то копаться в моей голове. Я разделяла мнение ученых о том, что психология на сегодняшний день — это не совсем наука. Это нечто иное, только формирующееся, эмпирически недоказанное, состоящее из одних только тезисов, гипотез и счетов за сеансы.

Так уж случилось, что мой божественный Апрель тоже оказался психотерапевтом, только куда более образованным: с медицинским дипломом, научным образом мыслей и глубокими познаниями в своей профессиональной области. Когда я слушала его, получалось, что это и впрямь вполне возможно — покопаться у меня в голове. И даже не слишком сложно. Мысль, от которой меня бросало в дрожь.

— Клиентка. Она у меня в кабинете! — кричала Лизавета, в голосе паника и ужас. Моя, на минуточку, беременная сестра. Которой никак нельзя кричать и волноваться.

— Да черт с ней, с клиенткой. С тобой-то что?

— Ты не понимаешь, она же у меня на сеансе. Хочет прыгнуть в окно. Я же отвечаю за нее, да? Ну да, господи! Я не знаю, что делать, я никогда с этим не сталкивалась. Ты не можешь Игорю позвонить, он же все-таки клинический психиатр.

— Информация, которую я стараюсь забыть, — пробурчала я. — Слушай, да не прыгнет твоя клиентка в окно.

— Игорю позвони! — истерично вопила Лиза.

— Да пойми ты, у вас неоткуда прыгать. С первого-то этажа только разве ногу можно вывихнуть?

— Она по ночам плачет. Муж ее спрашивает: «Что с тобой», а она ему: «Я лук режу». Как в анекдоте. Только не смешно, потому что муж устал от ее истерик, он свою жену к врачу послал, а врач — ко мне. Официально, с записью в карту ее медицинскую. А она мне говорит, что после нашего сеанса поняла, что вообще жизнь не имеет никакого смысла и проще тогда в окно сигануть.

— Да шутит она, — пробормотала я, а Лизавета всхлипнула. Я огляделась, пытаясь снова нащупать свое место в этом пространственно-временном отрезке. Пустой отдел пестрил горящими экранами, действительно никакой безопасности. Никто ничего даже в спящий режим не переставил, так и побежали к Черной Королеве на прием. Что-то меня беспокоило. Что-то… ах да, сестра.

— Ничего себе шутки. После моего сеанса! Может быть, она даже так в записке напишет.

— В какой записке, Лиза, ты зачем себя накручиваешь?

— Ты понимаешь, ее вообще не должны были ко мне направлять. Я же самый обычный психолог. Не имею дела с патологией. Ей, может, таблетки нужны. Твой Апрель же прописывает лекарства? Ты говорила, он тебе прописал что-то.

— Ага, от бешенства, — разозлилась я. — Простое снотворное, совокупно с рекомендацией делать зарядку. Потому что я, знаешь ли, работаю много. И даже сейчас тоже как бы работаю.

— И ведь я сама просила этого невролога, если что, ко мне народ отправлять. Знаешь, психология ведь очень хорошо помогает при психосоматике. Ну там… при бессоннице, неврозах, — голос сестры затихал по мере того, как она осознавала, что перечисляет все мои диагнозы. Я усмехнулась.

— Не беспокойся, мне бы ты не помогла. Я — тяжелый случай.

— Да? Ты просто никогда бы ко мне и не пришла, — оправдалась Лизавета. — А тяжелый случай — это вот у меня в кабинете сидит. Так ты позвонишь Игорю, а?

— Слушай, а может, она у тебя уже сбежала? Выпрыгнула из окна и ушла? — предположила я, после чего в трубке раздались подозрительные звуки — шорохи и стуки. Ага, моя беременная сестра побежала проверять. Я усмехнулась и отодвинула трубку от уха. Тут до меня вдруг дошло, что именно мне не нравится, что конкретно беспокоит. Не сестра. Хотя и она тоже. Нет, не это. За одним из столов в глубине зала я увидела чью-то голову с ореховыми волосами неоднородного цвета, словно их обладательница или очень долго загорала на солнце, или сделала неудачное мелирование.

Кто бы это мог быть? У нас таких нет — кроме разве что меня. Летом мои волосы как раз примерно до такого орехового хаоса и выгорали. Но ведь это не я? Тогда кто? И почему не на совещании? Я сделала шаг по направлению к непонятному затылку. Может быть, это какой-то засланец Черной Королевы скачивает компромат на нас, пока мы мирно слушаем все ее «доколе» и «интегрировать немедленно, не дожидаясь перитонитов»? Может, под нас копают? А что? Ведь чисто статистически не могла Черная Королева прийти к нам одна. Такие личности всегда приходят со своей командой. Новая Метла всегда выметает старый сор.

— Что вы выпили? Что это? — раздалось в моем телефоне, и мое внимание переключилось на более неотложные вопросы. Сестра достигла комнаты, где явно происходило что-то не то. — Фая, она какие-то таблетки выпила! Господи, меня посадят в тюрьму. — Дальше была какая-то непонятная возня, напугавшая меня не на шутку. Одно дело — страхи моей сестры. Другое дело — слопанные таблетки, да еще прямо на приеме в кабинете моей беременной сестры, которая уже и так, спасибо Сереже, лежала один раз в больнице на сохранении.

— Лиза, не лезь к ней. Запри ее к чертовой бабушке и жди меня.

— Ты с ума сошла? Как это я ее запру? — запаниковала моя Лизавета.

Я развернулась и закричала:

— Делай, что я говорю. Я сейчас найду Игоря, а ты пока запри ее к чертям собачьим.

— Но что я им скажу. Ой, она… она встает…

— Вот черт! — Я перепугалась. — Отойди от нее. Слушай, не подходи к ней, пусть лучше уйдет. Говори со мной. Что там происходит? Не дай бог она тебе чего-то сделает.

— Она села прямо на пол, — сообщила сестра. — Рыдает.

— А таблетки?

— У нее в руке какие-то.

— Блин, да что за хрень эта твоя работа. Ладно, держись. Я иду! Я бегу! — И я понеслась на выход. Конечно, это было весьма самонадеянно, считать — что я могу попасть с Профсоюзной в Бутово достаточно быстро, чтобы лично спасти ситуацию. Вот если бы я и в самом деле была каким-нибудь мутантом — Человеком-Пауком или Капитаном Америкой, — тогда да. А так ну кого я обманываю? Где я и где Бутово. Но логика во мне умолкла, и я неслась в другое здание, которое у нас в народе называли «Биг-Беном» за большие часы на внешней стене. В лифт, на первый этаж, бегом по улице — только там я вспомнила, что забыла взять ветровку. Плевать. Всего-то пробежать по теплой улице несколько метров, прокрутиться в дверях-вертушках и снова в лифт, на двадцать третий этаж «Биг-Бена». А там в другой коридор, куда более красивый, чистый и стильный, чем наш. На стенах коридора висели фальшивые картины Кандинского, вдоль стен то тут, то там стояли кожаные диванчики. Я неслась так быстро, что чуть не проскочила мимо нужного кабинета с табличкой «Апрель И.А., психотерапевт». Я затормозила и чуть не перекувыркнулась через саму себя. Затем взялась за ручку двери, дернула — и ничего.

Тишина. Все ушли на фронт.

Такая возможность мне ведь даже и в голову не пришла. Игоря не было в его кабинете. Я убежала с совещания, бросила пост, так и не выяснила, что за ореховый шпион работал за нашими компьютерами, а его нет на месте?

— Алло, ты там? — робко спросила меня сестра. — Она легла на пол.

— В смысле? Она же уже была на полу.

— Да, была. Она на нем сидела. А теперь лежит. Лицом вниз. И не шевелится.

— А она таблетки съела или только достала?

— Да откуда я знаю. — Тут я услышала в голосе Лизы нотки, намекавшие на то, что сейчас она сама ляжет на пол и заплачет. Я заколотила кулаком по двери кабинета моего Апреля в бессильной злобе. — Я же выходила! Может быть. Эй, Зинаида… господи, забыла ее отчество. Зинаида, вы таблетки выпили? Сколько вы выпили? Я только хочу помочь.

Дальше я услышала вой. Настоящий, аутентичный бабий вой. Так, как в фильме «Любовь и голуби» выла Надюха. Лизавета взвизгнула. Сестра явно испугалась. А у меня отлегло.

— Не кричи, Лиза, не кричи. Воет — значит, живая. Верно? Ты ей, знаешь, скажи, чтобы она дышала! — «родила» я не по размеру ценный совет, всегда казавшийся мне самым странным и нелепым из всего, что выдавала моя сестрица. Ага, спасибо, а то я обычно забываю! Они бы мне советовали подогревать кровь до 36,6 градуса. Если уж на то пошло, все эти штуки находятся в ведении периферической нервной системы, и я не забуду о них, даже если буду спать или если потеряю сознание. Да что там, я буду дышать даже в коме.

Впрочем, насчет комы я не уверена. Но я вдруг подумала, что и такой совет — просто дыши — сейчас подойдет как нельзя лучше, просто так, чтобы отвлечь человека. Или чтобы заполнить паузу… пока я буду искать выход. Я сосредоточенно кусала губу, раздумывая над сложившейся ситуацией. Так, клиентка воет на полу. Анамнез неизвестен. Прошлое темное, будущее туманное. Что бы сделал Апрель, окажись он на моем месте? Черт, да он бы никогда на нем не оказался. Хорошо, не на моем — на Лизаветином. Как бы он поступил, будь он доморощенным беременным психологом, а на приеме у его клиентки вдруг поехала крыша?

Я закрыла глаза и представила Игоря — мужская тяжеловесная уверенность в себе, проникновенный взгляд, немного ироничный, словно он еле сдерживается, чтобы не сказать какую-нибудь колкость. Впрочем, я всех и всегда в этом подозреваю, но это уже имеет отношение к моей личной неуверенности в себе. Так, зеленые глаза, на щеках небольшое раздражение — кожа страдает от постоянного воздействия лезвия на нее. Чуть заметна щетина — бритье не убирает ее до конца. Интеллигентен, образован, статен. Он не станет теряться в подобных обстоятельствах. Игорь не станет звонить сестре. А кому? Кому он станет звонить?

Каждый отвечает только за свою жизнь.

Игорь Вячеславович всегда сохраняет холодную голову, он умеет отделять работу от личного. Не берет на себя чужого. Моя сестра только и делает, что берет на себя все — и свое, и мое, и того парня. Меня это бесит, потому что я люблю мою Лизу и мне постоянно обидно за нее. Я бы хотела, чтобы она тоже была такой — холеной, спокойной, рассудительной. И отвечала бы только за свою жизнь, даже когда твоя клиентка пытается покончить с собой у тебя на приеме.

— «Скорая»! — я подпрыгнула на месте. — Да! Лиза, вызови «Скорую». И дай ей воды. Нет, постой, воды не надо. Пусть уж лучше просто воет. И дышит.

— Зачем?

— Как зачем? — всплеснула руками я. — Дышать-то надо.

— «Скорую» зачем?

— Ах, это! Надо, надо. Не спрашивай, просто вызывай. И полицию.

— Ты уверена? — переспросила Лизавета, явно готовая последовать любому моему совету. Я зажмурилась еще раз — свериться с моим внутренним Апрелем. Голос внутри меня сказал, что Апрель, будь он на моем месте, именно так и поступил бы.

— Да, да. Вызови от имени центра своего. Должность свою назови.

— А клиентке что сказать?

— Ничего не говори.

— Она на меня смотрит, — прошептала сестра очень тихо. — Как будто гипноз пробует.

— Ладно, скажи ей, что ты ее понимаешь. Скажи, чтобы дышала. Попроси рассказать все сначала — люди любят трепаться. И не смей паниковать.

— А Игорь? Он с тобой?

— Да. Да. Он со мной, — соврала я. — Просто не может говорить.

— Хорошо. Ты только не отключайся, — сказала Лиза чуть более спокойным тоном. Одно только имя Апреля успокаивает людей. Я выдохнула и прислонилась к двери лбом. Дверь была шершавой и теплой. Внезапно она двинулась и исчезла, лишив меня опоры. Я провалилась внутрь кабинета и упала бы, если бы меня не поймал Игорь Вячеславович Апрель. Собственной персоной, он стоял передо мной в проеме раскрытой двери.

— Да ты откуда взялся? — возмутилась я, возвращая себе утраченное равновесие.

— Интересный вопрос. Вообще-то это мой кабинет.

— Да? А чего же ты не открывал, когда я стучала? — возмутилась я. Игорь помолчал, рассматривая меня, а затем вздохнул, словно я снова — в сотый уже раз — разочаровала его.

— Фаин, это мой кабинет, я в нем работаю! У меня идет сеанс. Разве можно так стучаться и кричать? — строго спросил он. Я только растерянно хлопала глазами. Игорь был без пиджака, в одной только светло-голубой рубашке с закатанными рукавами и без галстука. У него в кабинете было солнечно и жарко, отчего, кстати, его многочисленные цветы в горшках и кадках цвели, разрастались и благоухали, делая кабинет похожим на цветочную галерею.

— Здрасте! — пробормотала я, наткнувшись на возмущенный взгляд недовольного мужчины средних лет — тоже в рубашке и без пиджака. Он сидел на темно-коричневом диване для посетителей. — У меня вопрос жизни и смерти.

Примечания

1

Стендаль «Красное и черное» (1830 г.)

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я