Гора

Алексей Варламов, 2011

«Вечер был покойный и чистый. Солнце медленно уходило за Северо-Байкальский хребет, освещая неподвижную студеную воду, но едва оно полностью скрылось, задуло два ветра. Низовой со стороны моря погнал на берег тяжелую пенистую волну, а верховой принес с запада облака. Они повисли над горами и к утру стали сползать вниз, укрывая густой массой камни, тайгу и степь. Когда рано утром Катя вышла из дому, почти ничего не было видно вокруг: только слышно в вязкой тишине, как катились, затихая, на берег волны и где-то далеко в море гудело судно…»

2

В одну из таких теплых июльских ночей Катя шла по двору в легком платьице, как вдруг дорогу ей преградила высокая худая фигура, обняла и смачно со знанием дела поцеловала в губы. Катя растерялась и пропустила этот поцелуй, как соня-вратарь пропускает мяч, а потом возмущенно отпихнула фигуру и заехала наглецу по физиономии.

— Да за кого вы тут все меня держите?

— Ммм, — обиженно замычала фигура, — я же с дружескими чувствами.

— Знаю я эти чувства, — буркнула Катя и пошла к дому, но фигура бросилась за ней следом и умоляюще сказала:

— Не уходите.

— Ты кто будешь-то?

— Сударыня, — фигура выпрямилась, стукнула ногой о ногу и совсем не по-сибирски, сильно напирая на звук «а», отрекомендовалась: — Абъещщик здешних угодий Евгений Адоевскай.

— Лесник, что ли?

— Если вам так угодно. А вы, стало быть, красавица Катрин, о которой говорит все побережье от Онгурен до Мужиная и которую до сих пор никто не видел?

Голос у него был хороший и теплый, и в тон леснику она ответила:

— Так меня никто и не зовет.

— Я со своей стороны, — забормотал Одоевский, — сударыня, помилуйте, я к вашим услугам хоть сейчас. Я отвезу вас в такое место, которое вы в жизни никогда не видели и больше не увидите.

— Сейчас поздно.

— Завтра, — живо сказал новый знакомый и поцеловал ей ручку. — А теперь я бегу и никому обо мне не говорите. Я тут инкогнито.

Катя проводила его удивленным взглядом и усмехнулась: «От Онгурен до Мужиная». Ей сделалось весело и легко, захотелось с кем-нибудь поговорить, но вдруг в ночи она услыхала голоса.

— Что этот придурок тут делал?

— А кто его знает, пустобреха.

— Пустобреха, — передразнил Курлова Буранов. — Смотри опять понаедут, цепляться начнут.

— Ну, скажете своим дружкам — вот и весь разговор.

При свете дня Одоевский Катю разочаровал. На вид ему было лет тридцать, и выглядел он помятым и неряшливым под стать своей хлипкой, страшной лодке. При такой внешности развязный тон казался неуместным, как если бы Алена Гордеевна вздумала кокетничать с Бурановым.

— Поедемте в Хаврошку.

— Куда? — засмеялась она.

— А что тут смешного? — внезапно обиделся ее кавалер. — Чем это вам наша Хаврошка не нравится? Уж по крайней мере пристойнее ваших мертвецов.

Хаврошкой оказалась та самая избушка, которую заприметила Катя с катера. Правда, внутри чудный домик выглядел довольно убого: нары, печь, высокий грубый стол, горшки, сковородки, керосиновая лампа на подоконнике. За столом сидел парень в белом овечьем свитере и читал.

— Сударыня, позвольте представить: мой близкий друг и коллега Александр Дедов.

Услышав фамилию, Катя хмыкнула, но в этот момент парень поднял голову, хлопнул длиннющими мохнатыми ресницами, и она поняла, чьи глаза привиделись ей три недели назад на берегу таежного озерца. Да, это были те самые пронзительные, цвета хвои глаза, смотревшие теперь немного смущенно.

–…умница и книгочей, идеалист, борец с браконьерами и лучший защитник Байкала.

— Не говори ерунды, — сказал парень и снова уткнулся в книгу.

— Дед, — не останавливался Одоевский, — в конце концов, это просто неприлично. Вы представить себе не можете, как он перепугался, когда узнал, что к нам пожалует дама. Одичал-с в тайге.

— Угу, — пробормотала Катя, — бурхан.

Через полчаса она чувствовала себя в этой избушке лучше, чем дома. Одоевский, хоть и довольно плохонько, играл на гитаре и пел тенорком жалостливые песни о бродягах, туристах и белых офицерах. Дедов сидел набычившись, и ей жутко нравилось дразнить их обоих взглядами, кокетничать и шалить. Водился за Катенькой этот милый грех, но выходило у нее всегда так невинно, что никто на нее не обижался.

Наконец пришло время прощаться. Одоевский, уже с трудом сохраняя непринужденность, спросил:

— А тебя там не обижают, моя пери?

— Вот еще, — повела она плечиком, — я сама кого хочешь обижу. Да и есть у меня защитник.

— Вовчик, что ли? — расхохотался москвич.

— Да нет. Буранов. — И она заметила, что они оба нахмурились. — У него, кстати, и книг много, — сказала Катя, обращаясь уже к одному Дедову, — хочешь, я для тебя что-нибудь попрошу.

— Не хочу.

Обратно ее вез Одоевский. На полдороге мотор заглох и дальше шли на веслах. Катя рассеянно отвечала на вопросы бодрившегося гребца и с ужасом смотрела на море. Никогда она не казалась себе такой беззащитной. Чтобы срезать расстояние между двумя мысами, они плыли довольно далеко от берега, и страшно было подумать, что под ними такая же глубина, как темная гора на берегу. А лодка, казалось, стояла на месте. Одоевский кряхтел, чертыхался, грести было неудобно, и легкий ветерок, дувший с берега, отгонял их в открытое море. После полуночи он успокоился, и через два часа лодка ткнулась в гальку.

Наутро она проснулась влюбленной. Она сама не знала, в кого именно влюбилась, но ей нравилось все — тихое море, теплые доски на крыльце, мягкий южный ветер култук и редкие причудливые облака, зависшие над горою. Даже Курлов не казался ей в то утро таким противным. Он ходил прибитый и печальный, и не умевшая ни на кого долго сердиться Катя решила, что ему надо отпустить грехи.

Ее обидчик удил рыбу в той самой фетровой шляпе и был похож на не полностью утратившего достоинства бича.

— Здравствуйте, Владимир Игнатьевич, — налетела на него Катя со спины.

Курлов пробурчал что-то нечленораздельное.

— Да что ж вы на меня и не смотрите-то?

— А че мне на тебя смотреть?

Он дернул удочку и стал крутить катушку, но согнувшееся было удилище внезапно обмякло, и Курлов вытащил пустой крючок.

— Черт! — прошипел он недовольно.

— Так это вы нас, значит, всех рыбой кормите?

— Угу, — он наконец скосил на нее мутноватые глазки, — глупая ты до чего ж!

— Ну вот! — огорчилась она.

Не слушая ее сетований, Курлов снова приклеился к поплавку, едва видневшемуся на фоне слепящей воды. Катя так и не увидела ничего, как вдруг Вовчик подсек, откинулся на спину и стал судорожно подматывать натянувшуюся леску. В воде показалась отливающая серебряным боком здоровая рыбина. Она шла к берегу недоуменно, но довольно покорно. Однако когда до берега оставалось меньше метра, рыбина вдруг круто развернулась, Курлов дернул на себя удилище, рыбина слетела с крючка и оказалась на камнях совсем рядом с водой. Мгновение — и она исчезнет.

Конец ознакомительного фрагмента.