Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики

Валерий Петрович Большаков, 2017

Продолжение бестселлера «Танкист № 1. Бей фашистов!». Из «Т-72» – в «Т-34», из 2015 года – в 1941-й. Капитан Репнин сгорел в танке под Дебальцево, а ожил в теле Дмитрия Лавриненко, советского танкового аса, танкиста № 1. Переселение душ? Перемещение сознания? Не важно! Главное – не посрамить славы великого предка, не поступиться честью. Бить фашистов! Когда счет подбитых немецких панцеров перевалит за двести штук, когда плечи украсят золотые двухпросветные погоны, когда распишешься на Рейхстаге – можно будет немного передохнуть. Но вскоре от командования поступит новый приказ: идти до Атлантики!

Глава 6

Четыре танкиста

Ахтырка, совхоз «Ударник».

15 августа 1943 года

Пересаживаться с «сороктройки» на «тридцатьчетверку» было все равно что съехать из ладной избы в покосившийся сарай.

Грохот, лязг, вонь, грязь, теснота, в перископический прицел все видать, как в замочную скважину…

Репнину приходилось вспоминать прежние умения — теперь он снова становился, помимо командирства, еще и наводчиком. Это даже радовало, хотя и по-детски: не надо было делить славу с Федотовым!

Сам башнер заделался просто заряжающим, Борзых потерял эту должность, пересев к мехводу, поближе к пулемету. И только Бедный, пожалуй, остался при своих. Ну, разве что опять ему приходилось тягать рычаг переключения скоростей. Ну, в этом ему снова поможет Ванька.

И все же, и все же…

«Тридцатьчетверка» оставалась какой-то родной, что ли. Ощущение было странным. Нечто подобное Репнин испытывал к своей первой машине — там, в будущем. Речь не о танке «Т-64», а о легковушке «Тойота Виц», маленьком «жучке», купленном из-за экономичности. Геша звал его «Вициком», относясь почти как к живому. А когда пришлось продать «Вицика», Репнин чувствовал себя чуть ли не предателем…

Вот и «Т-34» вызывал похожие переживания. Несмотря на все свои «детские болезни», вылеченные в «Т-43», старый танк оставался первой любовью всего экипажа.

Натянув шлем, Репнин занял свое место слева от орудия, окунаясь в духоту — жара стояла страшная. Солнце накаляло броню так, что внутри танка было как в сауне.

— Вперед, Иваныч! В атаку!

— Есть в атаку, товарищ командир!

Танк покатился вперед, качаясь, словно катер на мелкой волне. «Тридцатьчетверки», самоходки и артиллерия открыли огонь по немецким позициям. Артподготовка длилась каких-то десять минут, но ответный удар фрицы нанесли с воздуха — в небе зачернели «лаптежники».

Десятка четыре «Юнкерсов-87» выстроились в круг и начали пикировать, с надрывным воем снижаясь до высоты в полста метров, сбрасывали бомбы и выходили из пике, раздирая слух безумным ревом.

Однако танки штрафников не пострадали — они ринулись в атаку, опережая бомбы. Фугаски рвались позади, перелопачивая прежние позиции батальона. А потом в воздухе замаячили краснозвездные «лавочки» — они набрасывались на немецкие бомберы, как тузики на грелки.

Правда, следить за воздушным боем Репнину было недосуг — гусеницы танка уже рвали колючую проволоку, накатываясь на окопы противника.

— Заряжающий! Осколочно-фугасный!

— Есть осколочно-фугасный! Готово!

— Короткая! Огонь!

«Т-34» остановился, качнув передком, и Репнин вжал педаль.

Грохнуло. Попало — дзот, сложенный из бревен, «разобрало» на части.

— Вперед! Дорожка!

Танк покатился вперед, и было непонятно — то ли незаметный подъем одолевает машина, то ли скатывается по очень пологому склону. Так или иначе, а первая линия обороны фрицев была прорвана. На полном ходу штрафники ворвались в совхоз «Ударник».

Группа немецких «Тигров» не стала связываться — гитлеровцы решили отходить через овраг по небольшому мосту, вот только задачку по сопромату решили неправильно.

Мостик под головным «Тигром» провалился, и танк всей своей массой плюхнулся в ров, увязая гусеницами в топком, несмотря на зной, месиве.

Репнин рассмеялся. Заряжающий, оборотя к нему потное лицо, спросил:

— Чего там, товарищ командир?

— «Тигр» в болото шлепнулся!

Федотов расплылся в улыбке.

— Тогда это не «Тигр», — крикнул он, — а свинья!^[4]

Прижатые к оврагу «Тигры» не развернули башни, чтобы принять свой последний бой. Чувствуя за спиной бряцание гусениц и жалящие выстрелы танков ОШТБ, немцы полезли из «Тигров», как тараканы, тут же попадая под пулеметный огонь.

Штрафники захватили восемь вражеских «Тигров» целенькими и невредимыми, на некоторых машинах еще урчали двигатели.

— Товарищ командир! — захрипел в наушниках голос радиста. — Комбат приказал не трогать трофейные «Тигры»! Сказал, есть идея!

— Понял.

Немцы, засевшие вблизи совхоза «Ударник», обрушили на штрафников шквальный огонь из орудий и минометов, но танки полковника Позолотина и 3-й бригады Походзеева раскатали немцев под ноль.

В те же часы искупил вину один из танкистов ОШТБ, радист Лозин. Он постоянно поддерживал связь с КП 18-й бригады, а потом его «КВ» подбили — немецкий снаряд не пробил башню, застряв в броне, как нож, брошенный в дерево, но осколки брони, сыпанувшие от удара, убили и командира танка, и наводчика, и заряжающего. После того как «Тигры» раскурочили «Климу» двигатель, механик-водитель покинул танк, а Лозин остался, продолжая принимать и передавать команды, доходившие до него. Заметив группу немецких автоматчиков, которые подкрадывались к «КВ», радист передал на КП:

— Огонь на меня!

Заворчали, загремели орудия. Взрывами немцев смело, но один из них успел-таки поджечь танк. Солярка, может, и не такая опасная, как бензин, но уж если загорится, хрен потушишь.

Лозин бросил в эфир «последнее слово танкиста»:

— Горю!

Раненный, он задыхался в ядовитом дыму, когда до «КВ» добежали бойцы 2-й мотострелковой бригады и вытащили Лозина из пылавшего танка.

«Молодец!» — подумал Репнин, а вслух скомандовал:

— Иваныч, вперед! Держи на пулеметные гнезда — вон, где коровник!

— Вижу! Ага…

Немецкие пулеметчики порскнули в стороны, как воробьи от кота. Парочку фрицев «тридцатьчетверка» намотала на гусеницы, а потом резко накренилась, подпрыгнула, просела — по днищу прошел скрежет — это гнулись и давились вражеские пушки.

— Бронебойный! — крикнул Репнин, завидев ворочавшийся «Тигр». До него было каких-то двести метров, да в корму…

— Есть бронебойный! Готово!

— Огонь!

Снаряд пробил задний лист «тигриной» брони, увеча двигатель — «Тигр» задымил, а вот и огонь показался за чадными клубами…

И тут Репнину не повезло — сосед подбитого «Тигра» выстрелил по нему. И попал, куроча ходовую часть.

Удар 88-миллиметрового боеприпаса сотряс машину, а вот и горящий соляр потек, набегая на чемоданы и ящики со снарядами.

— Живые? — крикнул Репнин. — Всем покинуть танк!

Оглушенные танкисты полезли в люки. Иваныч был ранен в ногу, и ему помогал радист. Натужно матерясь, Федотов вылез из горевшего танка. Репнин покинул машину последним, как капитан — свой корабль.

Первым делом он бросился на землю, прижимаясь к ней, валяясь в пыли, чтобы погасить пламя на комбинезоне. Лежа на земле, на него смотрели остальные — потные, закопченные, но живые.

— Сильно подгорел, командир? — крикнул Федотов, поднимая голову. Очередь из MG-32 заставила его пригнуть голову.

— Жить буду! — прокряхтел Репнин.

Пальба шла со всех сторон, то ослабевая, то резко усиливаясь. Советские танки, гитлеровские — все смешалось.

Неожиданно в смертельную какофонию боя вплелись гулкие удары — это заработали тяжелые немецкие минометы.

Одна мина упала неподалеку от Геши. Взрывной волной его подняло и отбросило на склон холма — словно мягкий, но огромный кулачище саданул в бок. Упав на траву, Репнин покатился, не чуя ни рук, ни ног. Разлепив веки, он резко вытаращился: прямо на него ехала «Пантера».

Он хотел было оттолкнуться, откатиться, спрятаться, но тело не слушалось — контузия словно выключила мышцы.

А танк подкатывался все ближе, лязгая гусеницами. Репнин отчетливо видел щербины на звеньях, отшлифованных землей, налипшую глину, давленую траву…

Морозящей мыслью прошло: правая гусеница переедет ему грудь, размозжит голову… Грохот и лязг заглушили канонаду.

А вверху невинно-голубое небо, будто выцветшее от зноя. Какие-то злаки мотыляются под ветерком, кивая метелками…

Танк застыл буквально в двух шагах от Геши. Гусеницы натянулись с тускнущим звоном и словно обмякли. А в следующую секунду прогремел взрыв, почти сорвавший башню «Пантеры» — взвилось пламя, потек дым… Жив, что ли?

Рядом с Репниным на коленки бухнулся Федотов.

— Сейчас, товарищ командир… — бормотал он лихорадочно. — Сейчас…

Стоя на коленях, заряжающий ухватил Гешу под мышки и поволок по склону наверх.

— Сейчас… Еще маленько…

— Погодь. Попробую сам…

Ноги слушались плоховато, но руки упирались что было сил. С трудом Репнин выполз на пригорок и увидел «Т-34», застывший совсем близко, в десятках шагов. Застывший, но целый.

— За мной!

Экипаж, матерясь и постанывая, пополз по изрытой воронками стерне.

— Иваныч! Слышишь? Мотор!

— Слышу!

В самом деле, дизель неподвижного танка работал на холостом ходу. Залезать было тяжело, Репнин сделал это с перерывами. С трудом опустившись в люк, он стиснул зубы — все члены экипажа были иссечены осколками, мертвые тела сочились кровью.

— Похороним… — глухо выговорил Геша. — Потом… Иваныч? Как ты?

— Да перетянул лапу-то, — прокряхтел мехвод, — не капает. А тутошний все залил, япо-она мать…

— Вперед!

Танк с двумя экипажами — мертвецов и живых — ворвался в расположение огневых позиций врага. Одним выстрелом Репнин уничтожил миномет вместе с расчетом.

— Осколочным заряжай!

— Есть! Готово!

— Выстрел!

Немецкое орудие подпрыгнуло и перевернулось. Отстрелялись…

— Товарищ командир! У них рация разбита!

— Это не самое страшное! — ответил радисту мехвод.

Со страшным гулом в борт бьет снаряд. Рикошет…

Чертыхаясь, Репнин попытался углядеть танки своего взвода, но никого вокруг не заметил. Геша скривился.

Взводный, называется! Потерял управление танками!

Поле кончилось, потянулось что-то вроде лесополосы. Дубы и сосны мешали танку, Иваныч юлил среди стволов как мог, и тут «тридцатьчетверка» сотряслась от взрыва.

На миг воздух в танке стал алым. Наверное, это от удара закраснело в глазах, а мотор заглох.

— А, чтоб тебя… — зарычал мехвод.

И тут же, словно подпевая, заревел дизель.

— Ни с места, командир!

— Всем вести круговое наблюдение!

Поворачивая перископ, Репнин огляделся. Ни немцев, ни своих…

— Иваныч!

— Лезу уже, командир…

Механик-водитель залез под танк через днищевый люк, повозился там и просунулся обратно.

— Япо-она ма-ать! На мину наскочили! Два катка вырвало, гусеницу в сторону откинуло!

Геша поморщился.

Запасные звенья имеются, и гусеницу натянуть можно. Но для этого надо вылезти наружу — выбраться из-под защиты брони.

А бой… Не похоже, что он утихал. Смещался к западу, но гремел, бушевал по-прежнему.

Репнин открыл верхний люк и выглянул наружу. Недалеко били танковые орудия. По звуку Геша узнал родимые «тридцатьчетверки». На «Т-43» 18-й бригады стоят совсем другие пушки. А вот пулеметы гогочут, автоматы трещат…

Наши наступают.

— Тащ командир! — возбужденно сказал Федотов. — Давайте, я на разведку схожу!

— Давайте…

Заряжающий живо соскочил с танка и пополз за деревья, вооружась пистолетом «ТТ». Под прикрытием кряжистых сосен Александр поднялся, пошел, крадучись, вперед, скрылся в подлеске.

Неожиданно оттуда застрочили «шмайссеры», раза два сухо ударил «тэтэшник».

Зажимая рану на плече, из зарослей выскочил заряжающий, вспархивая на броню. Репнин тут же развернул башню да и засадил по кустам осколочным. Рвануло.

Матерясь, Федотов вернулся на свое место.

— Немцы там! — доложил он. — Но немного, не больше взвода. Ч-черт…

— Дай мне, — сказал Репнин, отбирая у заряжающего бинт. Быстро разрезав рукав, он перемотал сержанту рану. — Задела только, кость цела. Спирт есть, проверял? Продезинфицируем.

— Унутрь? — натужно пошутил Федотов.

— Обойдешься.

Геша осторожно развернул башню. Справа по борту росла корявая, но толстая сосна, и ствол орудия задевал за дерево.

— Ваня! Будешь держать под обстрелом свой сектор.

— Понял…

Начинало темнеть. Вместе с приходом сумерек бой утихал, и Репнин понял, что они остались одни в этой дурацкой лесополосе.

Бросить танк и уходить к своим? Спасибо, они уже штрафники…

— Иваныч, проверь боеприпасы.

— Ага…

— Как нога?

— При мне, хе-хе…

Как выяснилось, в остатке имелось ровно десять осколочно-фугасных снарядов и ни одного бронебойного. У пулеметчика насчитывалось семь дисков к «дегтяреву» плюс пистолет-пулемет Судаева и четыре гранаты «Ф-1», два «ТТ». Все.

Провиантом танкисты тоже были небогаты. Один НЗ — буханка хлеба и две селедины. Поделив хлеб и селедку на четыре части, танкисты поужинали. Репнину достался хвост, как он и любил.

Слава богу, погибший экипаж позаботился о питье — трофейная канистра была полна теплой воды. Ну, это ничего — после соленой рыбки ты хоть из лужи лакать готов…

Дожевывая, Геша поглядел на Борзых — лопатки на согбенной спине радиста азартно шевелились.

— Ваня, как успехи?

— Лампа вдребезги… — уныло сообщил Борзых.

— А ты поставь вместо нее свой палец, — посоветовал ему Бедный. — Или этот… хм… Ну, ты меня понял!

— Лучше я твою носяру использую, — проворчал Иван.

— Фрицы зашевелились! — сообщил Федотов.

Репнин приник к нарамнику. Немцы кучковались по десять-пятнадцать человек, они прятались за деревьями и потихоньку обкладывали танк.

— Осколочный, — спокойно сказал Геша, когда до немецкой цепи осталось метров пятьдесят.

— Есть! Готово.

— Выстрел!

Грохот расколол неустойчивую тишину. Борзых, оставив рацию, добавил из пулемета. Немцы падали и разлетались сбитыми кеглями, застрочили из автоматов — пули звонко плющились о броню.

Полчаса спустя Репнин опять заметил шевеление у немцев. В ярком свете луны он разглядел, как солдаты вырубали кусты и выкатывали орудия. Это уже хуже.

Три орудия на той стороне лужайки, слева еще одно.

— Осколочный!

— Есть! Готово!

— Огонь!

Снаряд, пущенный почти в упор, отбросил пушку, разбивая ее.

— Осколочный!

— Есть! Готово!

— Огонь!

Взрыв уничтожил второе орудие и перевернул третье. Четвертое, то, что стояло левее, успело само выстрелить, однако артиллеристы так спешили, что промазали, а второго шанса им Репнин не дал.

— Огонь!

Борзых прошелся длинной очередью по кустам. И еще час протикал, натягивая нервы…

— Работает! Работает! — заорал радист.

— Гений!

— Вот, можешь же, когда захочешь! — сказал Бедный.

— Только не вся рация, товарищ командир, а передатчик.

— Все равно — гений! Передавай наши координаты. Просим-де помочь. Пусть выручают!

И получаса не прошло, как вдруг на вражеских позициях разорвался снаряд, потом другой. И посыпалось!

— Видали? — радостно завопил Борзых. — Наши лупят! Я им точные координаты выдал! Сработало мое радио! Ура-а!

— Ура-а! — подхватил Федотов, и даже Иваныч подал свой басок.

Репнин поглядел в перископ и мигом опознал знакомые силуэты «КВ-1М».

— Ура-а! — закричал Геша.

Из воспоминаний капитана Н. Орлова:

«…К переправе вышли не в лучшем виде, с одним танком. Софья на переправе упала с моста в воду. Волосы дыбом, в сосульках. Я сам раненый, хромой, еле держусь на ногах. Опираюсь на костыль — кто-то из ребят притащил мне увесистую сучковатую дубину.

Брижнев сказал, что остатки полка сосредотачиваются в селе Чапуры, и укатил. Мы двинулись туда. Навстречу нам сплошным потоком войска: артиллерия, танки, многокилометровые колонны пехоты… И только мы в тыл!

Тут произошел примечательный случай. Нас тогда угораздило попасть в какую-то воронку и застрять там. К танку направилась группа в белых полушубках:

— Кто такие? Почему драпаете?

Пытаюсь им доложить, кто мы и откуда. Даже не слушают, смотрят с презрением.

— Что за вид? Вояка хренов. Да по тебе трибунал плачет. Что за палка у тебя?..

Чувствую — хотят припаять бегство с поля боя. Я начал огрызаться. И кто-то из свиты съязвил:

— И воевал вместе с бабой?..

Тут я уже не выдержал, вскипел. Кричу экипажу:

— Заряжающий, слушай мою команду! Осколочным!

Тот разворачивает башню, опускает ствол. Эти опешили…

Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут подъезжает «Виллис». Еще один крупный чин, тоже в белом полушубке, в папахе. Без прелюдий спрашивает:

— Кто такие? Как вас угораздило повалить танк набок? Танкист, ты пьян? Расстрелять!..

— Да мы шесть суток держим немцев под Верхне-Кумским, чтоб вы тут вот так могли! Я командир роты, а это последний танк 45-го гвардейского… Выходим из боя по приказу командования корпуса.

— Вольского?!

— Так точно.

— Немедленно вытащить их!

Садится в машину и укатил. К нам подгоняют КВ, пять минут — и мы на ходу. Спрашиваем:

— Кто хоть это был?

— Темнота. Это же герой Московской битвы — Ротмистров! Знать надо. Мотайте на ус!

Пришлось мотать…»

Примечания

4

Реальный случай, описанный И. Вовченко.