Целитель. Союз нерушимый?
Продолжение романа «Целитель. Спасти СССР!». Инженер-программист Михаил Гарин дожил до шестидесяти лет, стал дедом – и «попал»! Ему снова шестнадцать, а на дворе – 1975 год. Можно вволю объедаться натуральными продуктами, поражать знаниями учителей и целоваться с юными одноклассницами. Но у Миши есть план – он должен спасти СССР, больше некому! У него нет с собой ноутбука, чтобы показать товарищу Брежневу, что станется с Советским Союзом, но есть феноменальная память! И… таинственный дар исцелять, добиваясь выздоровления там, где медицина бессильна. Хватит ли этого, чтобы вытащить страну из глубокой ямы застоя, уберечь от распада, от «бандитских девяностых», снова сделать Союз лидером мирового технического прогресса?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Целитель. Союз нерушимый? предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
В московском посольстве Джек Даунинг числился гражданским помощником атташе по вопросам обороны, хотя его принадлежность к ЦРУ особым секретом не являлась. Во всяком случае, в КГБ об этом знали. Поначалу такая осведомленность чекистов пугала Джека, он чувствовал себя голым, окруженным плотной толпой хмурых мужиков в ушанках, беззащитным и беспомощным.
Но потихоньку прежний страх ушел. Говорят, новобранцы, попадая на войну, шарахаются от каждой пули, но потом, обвыкнув, уже не обращают внимания на зловещий посвист.
А ля гер ком а ля гер, как говорят французы, а разведчик всегда на передовой…
Бездумно поглядев в окно, где затаилась большевистская Москва, выдавая себя лишь фонарями да редким потоком машин, Даунинг уныло вздохнул.
В свете фар автомобили переливались разноцветным лаком, блестели никелированными решетками радиаторов, бликовали стеклами, а проводишь их глазами — и только зловещие красные огни стоп-сигналов разгораются…
Цэрэушник встрепенулся и решительно задернул шторы. Упруго пройдя к большому столу с массивными тумбами, вероятно происходившему от бегемота, он швырнул на полированное дерево тощую папочку, переданную ему резидентом, и опустился в мякоть пухлого кресла. Подумал — и придвинулся поближе, вытащил из папки первый лист. Вверху и внизу страница была помечена грозным SECRET[8].
В третий или в четвертый раз Джек пробежал глазами убористый текст, выжимку из разных источников. В основном информация поступала от израильтян. Было похоже, что парни из Моссада весьма впечатлились произошедшими событиями, раз уж назвали свою операцию кодовым словом «Машиах».
Ну а что? Понять моссадовцев можно — этот Миха и болезных излечивает, да таких, что ни один врач не возьмется, и очень много знает. Слишком много.
Даунинг привстал, дотягиваясь до атласа, потянул на себя… Как всегда, этот географический талмуд с треском развалился — давно оторвавшийся переплет спланировал на пол.
— Ч-черт…
Джек порылся в атласе и открыл его на нужной странице. Юг России. Где тут этот Первомайск? Вот Одесса, Николаев…
А, вот он, на самом севере Николаевской области, у реки Южный Буг. Разведчик задумался, задрав подбородок и выпятив челюсть. Подвигал ею и скосил глаза на календарь, с которого игриво улыбалась Рэкел Уэлч. Кого бы привлечь?
На ум сразу же пришли бандеровцы или мельниковцы из ОУН — эти отморозки давно в разработке. Операция под кодовым названием «Аэродинамик» мало-помалу переходит в активную фазу, ЦРУ пестует не только отребье из украинских эмигрантов, но и «подпольные группы» в УССР. Все бы о`кей, но Даунинг не верил официальным отчетам.
Как правило, «хорошо организованное подполье» создавалось чекистами из КГБ, дабы впечатлить заокеанских кураторов — пусть штатовцы зря деньги выбрасывают на фиктивную «партизанскую войну против советского режима»!
Джек задумчиво потер зудевшую кожу на подбородке и поморщился — ох уж эти «безопасные» бритвы! Не спасешься потом от раздражения. Советским забористым «Шипром», что ли, прыскать?
«Продирает до слез…»
Сложив ладони и приложив их ко лбу, словно вознося моление Будде, Даунинг перебирал варианты. Хм… Как будто у него богатый выбор…
Покусывая губу, Джек барабанил пальцами по носу, а после положил ладони на край стола, изображая тапёра.
«Не стреляйте в пианиста, он играет как может…»
Ну все, хватит жадничать! Хочется тебе или не хочется, а придется будить «спящего агента». Вздохнув, Джек порылся в папках и откопал нужную. Агент Вендиго.
Даунинг усмехнулся. Этот тип, когда-то завербованный им, сам выбрал себе оперативный псевдоним, толком не понимая, что это за броское и звонкое слово. А всего лишь дух-людоед из индейских мифов!
Глянув на первую страницу, Джек мигом оживился. Бинго!
Агент Вендиго родился в Первомайске, переехав в Николаев с родителями после окончания пятого класса!
— От-тлично!
Подхватив папочку, Даунинг покинул свой тихий закуток и зашагал по длинному коридору, направляясь на доклад к шефу — устроить побудку «агенту глубокого залегания» может только резидент.
Из кабинета Дэвида Келли выпорхнула встрепанная Марта, держа на весу солидную пачку бумаг.
— Как шеф? — перехватил ее Даунинг.
— В депрессии! — хихикнула Петерсон, тряхнув кудряшками.
Джек опасливо просунулся в дверь, наблюдая резидента ЦРУ, глубокомысленно созерцавшего потолок, и стукнул костяшками в створку — тут, наверное, передался русский политес.
— Можно?
— Заходи, Джек, — откликнулся Келли скучным голосом. — Что нового?
— Ничего особенного, Дэвид, — бодро ответствовал помощник атташе. — Я насчет операции «Некст». Собираюсь задействовать агента глубокого прикрытия. Ты как?
— Кого именно? — спросил резидент, продолжая блуждать взглядом по потолку.
— Некто Степан Вакарчук, инженер Черноморского судостроительного завода в Николаеве, — заговорил Даунинг официальным тоном. — Охотно пошел на сотрудничество, завербован в шестьдесят восьмом году. Передал нам ценную информацию по советским авианесущим крейсерам проекта одиннадцать — сорок три «Кречет» и атомному авианосцу проекта одиннадцать-шестьдесят «Орел». КГБ слишком рьяно стал копать, и мы приняли решение заморозить контакты на пару лет. Вакарчук родился в Первомайске, и будет очень легко залегендировать его появление в городе, где скрывается объект «Миха».
— Объект «Миха»… — механически повторил резидент, и неожиданно встрепенулся, сел поудобнее и сложил руки на груди. — Присядь, Джек. В отличие от тебя, у меня новости имеются.
Даунинг нащупал кресло за спиною и примостился с краю, выжидательно глядя на шефа.
— Ситуация резко осложнилась, Джек, — проговорил Келли, умащиваясь и поправляя пиджак. — Моссад — это ладно, я был готов к тому, что мы пересечемся с израильтянами, но они хоть какие-никакие, а союзники. Зато русские… Они очень активны и… Ну это все бла-бла-бла. А вот тебе факты. Помнишь, мы все в затылках чесали, не разумея, куда пропал генерал Калугин? Потом пришла информация, что этот ценнейший агент то ли убит, то ли сам помер. Так вот, выяснилось, что его застрелили осенью в этом самом Первомайске, причем из табельного оружия самого генерала!
— Ого! — не удержался Джек.
— Вот тебе и «ого», — сухо сказал Келли. — Есть подозрения, что это убийство связано с операцией «Хилер», которую КГБ ведет наперегонки с Моссадом, а теперь и с ЦРУ. Русские тоже ищут Миху!
— Но что Калугину было делать в провинциальном городе? — недоуменно сморщил лоб Даунинг. — Если только…
— Ну-ну! — подзуживал его Дэвид со слабой улыбкой.
— Если только это не связано с Михой, — осторожно договорил Джек.
— В точку! — прищелкнул пальцами Келли. — Информации по убийству Калугина очень мало. Известно лишь, что генерал с кем-то встречался в Первомайске, где-то на окраине этого городишки, на берегу Южного Буга. А потом тело Калугина выловили ниже по течению, с двумя дырками — в колене и во лбу.
Резидент сморщился, словно лимонную дольку ухватил. Достав расческу, он тщательно причесал редеющую шевелюру, а затем взялся чистить гребешок от волос. Даунинг терпеть не мог эту привычку шефа, но крепился. — Буди своего «спящего», — проворчал Келли, свирепо подув на расческу, и спрятал ее обратно в карман. — Если он хоть что-то разнюхает, и то польза.
— Да, сэр, — чопорно ответил Даунинг.
Хозяева недолго уговаривали меня остаться на ночь, я согласился сразу. Разве сравнишь гостиницу, даже классную, с ночевкой на даче, когда в приоткрытую форточку долетает не вечный гул мегаполиса, а тихое шуршание сосен, чью хвою перебирает студеный ветерок? К тому же, кроме получения удовольствия, надо было и пользу принести…
Наш с Леночкой план сбывался, хотя и не в том варианте, в каком был задуман. Рожкова рассчитывала на Андропова и даже подсказала точное время и место, где бы я мог пересечься с Юрием Владимировичем.
Это все, конечно, очень здорово, но председатель КГБ заматереет, как политик и государственный муж, лишь года через три. Пока же он не готов взять на себя ответственность за советский народ и его социалистическое отечество. Андропов всего чуть больше года назад вошел в Политбюро, и в Комитете за ним присматривают особы, приближенные к Леониду Ильичу.
Тут сама собой напрашивается параллель с военным временем. Прославленный Черняховский командовал фронтом в сорок четвертом, и стратегом был хорошим, и солдат берег. Молодец, короче. Но разве можно было его назначить комфронта в сорок первом? Никак нельзя! Иван Черняховский тогда в полковниках ходил, дивизией командовал. Позже, на генеральских должностях, ему армию доверили. Так и рос человек, овладевал наукой побеждать, опыта набирался.
С Андроповым та же история. Ныне он — одиночка, не входит ни в какую группировку внутри ЦК, зато предан Брежневу. Юрию Владимировичу, чтобы занять место генсека, нужно либо дожидаться, пока оно станет вакантным, либо освободить его, совершив переворот. О свержении можно разве что помечтать перед сном…
Андропов — как тот богатырь на распутье: «Налево пойдешь — коня потеряешь. Направо пойдешь — голову сложишь…» Уготован Ю Вэ и «прямой» путь — примкнуть к «хохлам» во главе с Черненко, помышлявшим о замене генсека. И оказаться на вторых, если не третьих ролях.
Юрий Владимирович — фигура важнейшая, но не в данный «исторический момент». Хотя мой план, мой проект реализуется далеко не сразу, года два уйдет на подготовку да раскрутку. А там как раз и пригодится товарищ Андропов…
Все эти дела мы с Леночкой обсудили давным-давно в будущем (ах какой оборот!). Я ей сказал тогда, что ставил бы на Брежнева, за ним реальная сила, и не нужно ждать, когда созреют условия — времени нет! Правда, Леонид Ильич не так крут, как Сталин, и почти ничего не решает единолично. Он скорее арбитр, соблюдающий баланс интересов, и придерживается той линии поведения, когда ни одна из элит не задета и все довольны. Хотя… Ведь это Брежнев убрал, задвинул подальше Шелепина, конкурента, возглавлявшего «комсомольцев» в ЦК. Всей группе шелепинцев устроили тогда тихий разгром — кого-то послали очень далеко чрезвычайными и полномочными, кого-то сняли, лишили, отправили на пенсию… Так что не надо держать «дорогого Леонида Ильича» за добродушного любителя охоты да смачных поцелуев, он и когтист, и зубаст.
«А ты будто сожалеешь! — кисло отмечаю я. — Дескать, не вышло с номером первым, так хоть со вторым номером получилось. Ага, можно подумать, Суслов спит и видит себя моим покровителем. Ничего подобного!»
Мой выход на Суслова — полнейшая случайность, не предусмотренная никакими хитроумными планами, помеченными хоть буквой «А», хоть литерой «Б». Надо сказать большое спасибо пройдошливому Данилину за то, что вывел на меня Револия Михайловича. Мне удалось заинтересовать продвинутого генерала — и вот я смакую благорастворение воздухов в «Сосновке-1»…
— Закончил? — спросил Суслов-младший, перебивая мои мысли.
— Ага, — кивнул я и потянулся, — последнюю прогу ввел. Пойду, погуляю, разомнусь маленько.
— Только далеко не уходи, обед скоро.
— Не пропущу ни за что!
Подойдя к зеркалу, я открыл рот, так, чтобы никто не видел, и осмотрел, как смог, болевший вчера зуб. Он выглядел здоровым, а дырочка затянулась свежей эмалью. Опыт удался!
Знать бы еще, что именно мне удалось… Структурированная вода — это сказки для убогих, помешанных на фейках о зомби, НЛО и прочей ерунде. Может, я и впрямь зарядил «Боржоми»?
Что ж, это расширит мои возможности. «Ах я коварный!»
Подумав, заглянул к Нине. Горничная куда-то вышла, но в ящике, приспособленном под мусор, нашлась пустая бутылка из-под украинского красного вина «Оксамит» — это было единственное спиртное, признаваемое Сусловым-старшим. Он выпивал его дважды в неделю по рюмочке, стресс снимал.
Я наполнил бутылку обычной колодезной водой и долго водил по ней ладонями, изготовляя «эликсир». Оставлю Михаилу Андреичу на память. И на здоровье!
Накинув куртку, я вышел во двор, шапку натянув по дороге. Участок раскинулся широко, было где пройтись. Минуя затейливую беседку, добрел до берега Москва-реки, скованной полупрозрачным льдом, как будто застекленной. Нетронутый снег сиял белизной, словно накрахмаленный, а краснокорые сосны полосатили его долгими синими тенями. Порой птица срывалась с колючих ветвей, и вниз просыпались снежинки, опадая серебристым конфетти. Солнце цепляло лучами легкие облачка, опушивая их нездешним сиянием… Картинка!
Вдохнув свежий воздух, словно причастившись свежести, я пошагал по тропе-аллее между деревьев. Дорожку расчистили, а снежок, оставшийся лежать тонким слоем, приятно проминался «прощайками»[9] — за мной тянулись четкие следы «елочкой».
Обогнув молодое деревце, я вышел на круглую полянку, от которой расходилась еще пара исхоженных троп. На одной из них топтался, держась в отдалении, охранник, а по полянке бродил Суслов. В темно-сером пальто, в нахлобученном «пирожке», смахивавшем на меховую пилотку, замотанный в колючий шарф, Михаил Андреевич неторопливо прогуливался, собирая обломанные ветром сухие ветки. Наберет целый «букет» в левую руку и сложит в кучку. Вот уж кому немецкий орднунг как родной!
— Помочь? — спросил я.
Суслов как раз нагнулся за очередным сучком и повернул ко мне голову, не разгибаясь.
— А, тезка… — просветлел он лицом.
У меня даже мурашки пошли. «Человек в футляре», как за глаза называли Михаила Андреевича, кажется, покидал свою «тару». Редко кто мог похвастаться, что наблюдал на лице Суслова благодушную улыбку. Обычно «серый кардинал» хранил бесстрастное выражение лица, как воин племени апачей, а если и улыбался порой, то язвительно или равнодушно, просто стараясь быть любезным. И вдруг этот памятник непреклонности ожил!
«А ведь улыбка его здорово молодит», — подумал я.
— Вот, порядок навожу, — сказал Михаил Андреевич, — больше ж некому… Ох, тезка, давненько я не чувствовал себя так хорошо! Гнешься — и не свербит ничего, не колет… Сказка!
Дальше мы пошли вместе. Дима Селиванов топал позади, не мозоля глаза, и делал вид, что его здесь вообще нет.
— Сегодня я здорово выспался, — негромко заговорил Суслов, — хоть и лег поздно, и от мыслей голова гудела, а заснул сразу, как в молодости, — не помню даже, чтобы ворочался. Да и под утро изменил своей стариковской привычке — бессонницей маяться. Дрых чуть ли не до самого завтрака! — коротко рассмеявшись, он смял улыбку, и только морщинки в уголках глаз не разгладились в память о хорошем настроении. — Миша, вы думаете по медицинской части пойти?
— Нет, Михаил Андреич, — мотнул я головой, — лучше уж я по компьютерам… э-э… по ЭВМ.
— Ну да, можно было догадаться, — понятливо закивал «серый кардинал». — У меня и сын, и зять с кибернетикой связались…
— С «продажной девкой империализма»? — глупо сострил я и прикусил язык. А вдруг именно Суслов навесил сей ярлык на «реакционную лженауку»?
— Да нет, — улыбнулся Михаил Андреевич, — приличная девица оказалась!
— У меня такое впечатление, — сказал я, когда перестал ругать себя за дурость, — что вы затрудняетесь, не зная, какое сказать «спасибо».
— Да! — оживился мой спутник. — Именно! Не знаю, как вам выразить свою благодарность, Миша. Ведь вы спасли мне жизнь!
— Не преувеличивайте, Михаил Андреич, — театрально застеснялся я.
— Отнюдь! — живо возразил Суслов. — В какой-то момент… очень тошный момент, когда боль сделалась невыносимой, я вдруг почувствовал пугающий холод. Очень страшно стало, тягостно так… Костлявая прибирала меня! Ни разу в жизни я так не боялся, даже в войну. На фронте я был в самом расцвете сил и не один, с товарищами, а тут… Эта мука… вот уж точно — смертная! — длилась, наверное, секунд двадцать-тридцать, не дольше, а для меня будто целая вечность минула…
— Михаил Андреич, — серьезно сказал я, — если вы хотите меня отблагодарить, то лучше помогите нашим электронщикам. Поддержите Юдицкого, Староса, Пудовкина, Бурцева, Глушкова. Помните индустриализацию перед войной? Тогда поднимали тяжелую промышленность, а сегодня микроэлектронику надо поднимать! В семидесятых ЭВМ важны, как танки и самолеты в тридцатых. Мы, правда, в этом деле поотстали, но ничего, нагоним. Главное, золотые головы есть и золотые руки не перевелись — растут, откуда положено.
Пару секунд Суслов изучал меня серьезным взглядом. Прошелся молча, руки за спину, чуть горбясь. Потом вынул из кармана ломоть хлеба, стал птицам в кормушки крошить. Упитанный снегирь первым явился за угощением, следом робко слетелись две синички.
— Хорошо, — энергично кивнул Михаил Андреевич, наблюдая за пичугами, — я посмотрю, что можно сделать.
— Спасибо.
Главный идеолог страны рассмеялся — это насторожило пернатых, и он смолк, продолжая улыбаться. Перемогая птичий щебет, донеслись детские крики, больше смахивающие на боевые кличи команчей.
— Внуки пожаловали! — обрадовался Суслов.
Мы повернули к даче, но первым нам встретился не малолетка, а лохматый Джульбарс. Вывалянный в снегу, пес завизжал, заюлил вокруг хозяина, ластясь и бешено метя хвостом.
— Джулька, Джулька! — смеялся Михаил Андреевич, уворачиваясь от умильной слюнявой морды. Тогда и мне перепало от собачьей преданности — всю куртку мне извозил своими лапищами. А тут и детки подоспели.
Маленького Колю до того закутали, что он еле ковылял. Его степенно вел за руку старший брат, входивший в отрочество.
— Деда Миса! — завопил мелкий, выдергивая ладошку. — Пусти!
Вырвавшись, он бросился к деду, смешно переваливаясь, и тот оживленно наклонился к нему, облапил, со смехом подхватил на руки.
— Деда, ты с-сто? — возмутился Коля с высоты. — Тебе зе низ-зя, я тязелый!
— Уже можно! — рассмеялся Суслов.
На обед подавали пюре с сосисками и наваристый борщ. Суслов не терпел кулинарных изысков, предпочитая простую пищу. Видимо, он полагал, что пристрастие некоторых членов ЦК к икре и поросятам с хреном отдает буржуазностью.
После обеда я стал готовиться к отъезду — упаковал «свою» микроЭВМ, а осциллограф отнес к Суслову-младшему. Выходя из генеральских покоев, наткнулся на самого Револия Михайловича.
— А, вот ты где! — обрадовался он. — А я уж боялся, что уехал! Беги наверх, отец хочет тебя видеть.
— Бегу! — Прыгая через две ступеньки, я взлетел по деревянной лестнице наверх.
— Привет! — улыбнулась мне Майя, шагавшая навстречу. — Ты к папе? Вон его кабинет.
Ей было лет тридцать пять, и мне нравилось, что она относилась ко мне, как к давнему знакомому. От этого пропадало ощущение чужеродности госдачи.
Поблагодарив Майю, я постучался в дверь, отделанную орехом, дождался разрешения и вошел. Верно говорят, что по обстановке можно судить о хозяине. Шкафы с книгами доминировали в кабинете Суслова, занимая все свободные стены. На письменном столе лежал справочник по видам птиц, а с краю — маленький бронзовый бюстик Горького.
— Звали, Михаил Андреевич?
Суслов сидел не за столом, а в уютном кресле, листая пухлый том сочинений кого-то из классиков. Сняв и удерживая рукой очки в серой оправе, он склонял голову, приближая книгу к тому глазу, что здоровей. Другой видел плохо с молодости — туберкулез дал осложнение, а в войну, когда Суслов кочевал с партизанским отрядом по Северному Кавказу, болезнь обострилась.
— А, тезка, — сказал Михаил Андреевич, откладывая свой талмуд. — Заходи, садись.
Я занял стул — не присел на краешек, сложив руки на коленях, как благовоспитанный мальчик, а удобно устроился, откинувшись на спинку. Ни страха, ни благоговения перед «человеком в галошах», я не испытывал. Мне было интересно с ним, и порой я не слишком следил за учтивостью.
— Второй день чувствую себя совершенно здоровым — великолепное ощущение! — Михаил Андреевич хлопнул руками по острым коленям. — Словно в юность вернулся, когда все нипочем! Мм… Я помню свое обещание, и все равно — огромное тебе спасибо, Миша, ты просто не представляешь, как много ты для меня сделал.
— Разве оперный тенор сам добивается силы и красоты своего голоса? — улыбнулся я, изображая смущение. — Это все наследственность. Со мной то же самое — спасибо моим родителям, что так гены сошлись!
Малость напряженное выражение на лице Суслова смягчилось.
— Скажите, Миша, — медленно проговорил он, — насколько стойки изменения в моем, увы, немолодом организме?
Я принял серьезный вид.
— Михаил Андреевич, за два сеанса я почистил вам сосуды и укрепил сердце, подлечил диабет, но вот справиться с последствиями туберкулеза быстро не получится. Месяца четыре… до полугода организм сам будет залечивать больные места, а потом его надо… э-э… «взбодрить». В принципе, как раз летние каникулы начнутся, и я смогу приехать.
Хорошо ощущая «тезку», испытывавшего неловкость, я не стал дожидаться просьб с его стороны.
— Очень хорошо! — обрадовался Суслов, и даже пошутил неуклюже, чего за ним не водилось: — Постараюсь дожить!
«Ничего, — подумал я, — скоро вы у меня анекдоты будете травить!»
Лицо моего тезки дрогнуло, радостное оживление спряталось за тучку легкого замешательства — я уловил, как Михаил Андреевич скрывает смущение и неуверенность.
— Знаете, Миша… — Суслов поднял очки на лоб, двумя пальцами массируя переносицу. — Я настолько привык сдерживаться, что мое хладнокровие порой сродни равнодушию. А вам, так сказать, удалось всколыхнуть этот застойный пруд… — Испытав колебания, он все-таки высказался: — Да, я по-прежнему взволнован вашими словами, совершенно неожиданными для меня!
— Вы имеете в виду развитие идей Маркса и Ленина? — осторожно уточнил я.
— Именно! — горячо подтвердил Михаил Андреевич. — Это… — он затряс головой, не находя слов, и отмахнул челку. — Десятки раз я пытался привнести что-то свое в марксизм-ленинизм, но всегда пасовал. Помню, как расстроился в свой последний юбилей — сколько всего пережито, передумано и переосмыслено! Занести бы все на бумагу, сформулировать, сравнить предвидения Маркса с исторической действительностью, выявить новые тенденции, сделать выводы… А сил нет! — Он длинно вздохнул, словно переживая давнишнее разочарование, но бледная улыбка уже трогала его губы. — Привыкнуть не могу никак — волнуюсь очень, но даже голова не болит! Не давит ничего, не ноет… — улыбка растаяла, затеняясь хмурым выражением. — Если я и сейчас не возьмусь… за труд, то ни за что не прощу себе этого. Я почему и спрашивал вас, Миша, о стойкости своего нынешнего состояния — хотел лишний раз услышать, что поправился.
— А я лишний раз скажу, что это в ваших силах — продолжить дело Ленина! — проговорил я с нажимом, наклоняясь для пущей убедительности. — Гарантию даю — здоровья вам хватит. Хватило бы только желания писать от себя, не оглядываясь на классиков, без цитат и догматизма.
Поймал острый взглядец Суслова и смолк, досадуя — опять маху дал!
— Вы считаете меня догматиком, Миша? — с грустинкой в голосе спросил Михаил Андреевич.
— Как только учение Маркса сочтут окончательным, лишенным изъянов и верным на все времена, оно тут же превратится в догмат, — вывернулся я, осторожно подбирая слова. — Вот и докажите, что марксизм жив-здоров! Не окаменел, не закоснел, а развивается вместе с обществом и… нет, не меняется в угоду строю и эпохе, а становится… ну, если тут возможно проводить сравнения с медициной… становится инструментом для точного диагноза и лечения социальных недугов. Должен стать! Не сухой занудной теорией, не собранием пыльных томов, которые никто не читает, а живой, четкой методикой построения высшей формы общества. А то ведь ерунда получается — капитализм эволюционирует, а в марксизме полный застой! Вон, посмотрите на западных рабочих — многие из них владеют акциями той компании, на заводах которой трудятся. Этому уже и название подобрали — народный капитализм. Да, такие работяги — мелкие акционеры, но и они получают дивиденды! То есть наравне с настоящими буржуями эксплуатируют трудящихся. Так какие же с них пролетарии? И что об этом говорит марксизм-ленинизм?
— Ничего не говорит, — признал Суслов. Встряхнулся и уверенно добавил: — Но скажет!
Обычно Андропов заканчивал трудиться в пятницу часов в девять-десять вечера, но иногда заявлялся на работу и в выходные. В субботу обычно занимался делами с одиннадцати утра и до шести, а по воскресеньям мог задержаться на несколько часов.
Вот как сегодня. Замов своих Юрий Владимирович решил не беспокоить, лишь одного хорошего товарища зазвал, но Василий, верный порученец, уже был тут как тут. И откуда только узнал?
— Да сиди, Василь, — улыбнулся председатель КГБ, входя в приемную и усаживая на место вскочившего было капитана. — Отдыхал бы лучше!
Василий ответил легкой улыбкой.
— Я в принципе ненадолго, — продолжил Андропов, отворяя дверь в огромный кабинет, — надо с одним профессором потолковать… Ну, организуй тогда чаю, что ли!
Порученец с готовностью кивнул, тут же берясь за дело.
«Старая школа!» — подумал Юрий Владимирович, перешагивая порог и закрывая за собою дверь. Сразу стало тихо, мысли потекли плавнее.
Раздернув тяжелые светло-коричневые портьеры, он остановился у окна, словно проверяя, на месте ли «Железный Феликс». Памятник стоял несокрушимо.
Искристые осадки, выпавшие с утра, залегли ненадолго — желтые снегоуборочные машины уже хищно кружили по площади, тормозя вереницы авто. Хмурое, затянутое тучами небо провисло над Москвой, наколотое шпилями сталинских высоток и башнями Кремля. Андропов перевел взгляд левее. Темно-серые цековские здания на Старой площади расплывались, почти сливаясь с облачностью. Непогода…
Главный чекист страны посмотрел на часы — и отворил незаметную дверь справа от письменного стола. За нею пряталась маленькая комната — «гостиная», как порой называл ее Юрий Владимирович. Обстановка почти домашняя — вдоль стены, отгораживавшей кабинет, тянулся простенький книжный стеллаж, заставленный полным собранием трудов Ленина, — и диссидентской литературкой. На письменном столе у глухой стены отливал тусклым бликом телевизор, а вокруг низкого журнального столика стояли четыре кресла и диван «на троих», одинаково обтянутые плюшем сдержанного терракотового цвета. Оба окна цедили рассеянный свет, плотно задернутые портьерами, из-за чего в «гостиной» зависал коричневатый сумрак.
Помедлив, председатель КГБ шагнул в короткий коридор. «Мальчики направо…» — мелькнуло воспоминание из давней юности. Повернувшись спиной к туалету и душевой, Андропов осторожно, чтобы не забрызгать пиджак, приоткрыл кран умывальника, сложил ладони ковшиком, набрал холодной воды и омыл лицо. Полегчало.
Вытершись махровым полотенцем в аляповатых китайских розочках, Юрий Владимирович глянул на себя в зеркало. С виду крепок, и в лице твердость. Еще бы в левом боку не ныло…
Вздохнув, Андропов вернулся в кабинет и занял кресло за столом. Словно дождавшись хозяина, слева на пульте, выдерживая равные промежутки, тихонько зазвонил телефон внутренней связи.
— Я слушаю, — сказал председатель КГБ, прижав трубку к уху.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович. Ответственный дежурный по Комитету, полковник Шульга. Здесь профессор Лягин…
— Проводите ко мне.
— Слушаюсь, Юрий Владимирович.
Андропов позволил себе чуть-чуть расслабить узел галстука, расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. С привычной осторожностью откинулся на спинку, задумался. Сейчас он, можно сказать, привык к своей хлопотной должности, а ведь поначалу сильно сомневался, что вообще потянет воз госбезопасности. Но ничего, подучился у знающих людей, вник в суть дела — и стало получаться. И до него не сразу дошло, что Брежнев вовсе не понизил его, переведя из секретарей ЦК партии в председатели КГБ. Нет, это было, скажем так, неявное повышение и одновременно — жест доверия и расположения к нему.
Постепенно пришло понимание того, какая сила таится в КГБ и какую колоссальную власть дает. Правда, Леонид Ильич это тоже хорошо понимал. Генсек особой наивностью не отличался, всегда руководствуясь старым большевистским принципом: «Доверяй, но проверяй!» Потому и приставил к Андропову парочку своих «опричников», Цинева и Цвигуна. Официально — замов председателя КГБ, а фактически — соглядатаев. Вот только не стал Юрий Владимирович ссориться с Леонидом Ильичом, а переиграл его, приняв навязанных заместителей как родных, озаботившись их проблемами. В итоге оба, по сути, заняли его сторону…
Андропов снял очки и отер ладонями лицо, посидел чуток, ссутулившись, а затем вздохнул и выпрямился. Занимая высокое положение, очень трудно оставаться собой.
Достав стакан, чистый до невидимости, он потянулся к графинчику с клюквенным соком, который всегда стоял у него на столе, но передумал, и плеснул себе трускавецкой минералки — почки пошаливали.
Зажегся зеленый глазок селектора — связь с секретариатом, трудившимся неподалеку, через приемную.
— Здесь профессор Лягин, — послышался голос Шарапова.
— Пригласите.
Вскоре дверь отворилась, пропуская Василия с жостовским подносом. Быстро переложив угощение на стол для заседаний, порученец доложил:
— Ученый явился. Мнется…
Мельком глянув на стол — капитан приготовил две чашки, — Андропов кивнул:
— Зови.
Ему иногда приходилось встречаться с представителями научной или творческой интеллигенции — по делу, а то и просто так, лишь бы «пощупать пульс», понять, какие настроения бытуют в стране. Как правило, встречи эти устраивались на конспиративных квартирах — сам Андропов в это время отдыхал от казенщины, а чувствительных интеллигентиков до дрожи пугало здание КГБ на площади Дзержинского. Его коридоры казались им зловещими и даже мысль о «подвалах Лубянки» приводила в ужас.
Но сегодня Юрий Владимирович изменил привычке, решив принять профессора Лягина у себя в кабинете. Разбаловался старый ученый, анти-советчинкой увлекаться стал — вызов в «Контору глубокого бурения» будет для него полезной прививкой.
Вскоре в приоткрытую дверь скользнул бочком, словно боясь задеть створку, сухопарый человек в возрасте, с копной седых волос, порядком растрепанных. В простеньком пиджачке, в неподходящем по цвету галстуке, съехавшем набок, в небрежно начищенных ботинках, профессор Лягин выглядел истинным ученым, какими их любят изображать журналисты — далекими от житейской суеты, витающими в научных эмпиреях, недоступных общечеловеческому пониманию.
Профессор сильно нервничал, и злился из-за этого, воинственно и беспомощно сверля зрачками председателя КГБ.
Тот посмотрел на него — и ученый оцепенел, глядя в глаза напротив — прозрачно-голубого ледяного цвета, придававшего взгляду Андропова острую пронзительность.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — мягко улыбнулся председатель КГБ, не спеша оставляя свое кресло и пересаживаясь за длинный стол. — Вот, пришла нужда встретиться. Посадим вас, — он сделал паузу, наблюдая, как бледнеет Лягин, — напоим чаем. Вы не стесняйтесь, вот печенье, вот конфеты. Угощайтесь.
Профессор боязливо присел и напряжение стало помаленьку отпускать его.
— Да, с председателем КГБ я еще не пил! — натужно пошутил он, тут же бросая испуганный взгляд на хозяина кабинета.
Андропов тихо рассмеялся, придвигая к себе чашку.
— Не бойтесь, товарищ профессор, вербовать вас не буду, — сказал он, улыбаясь. — Мне нужна небольшая консультация. Надеюсь, пригласив вас сюда в воскресенье, я не нарушил каких-то планов?
— Да нет, — пожал плечами Лягин, помаленьку осваиваясь. — По воскресеньям я обычно отсыпаюсь или просиживаю в библиотеке. А что за консультация?
Он вздрогнул — дверь неожиданно отворилась, пропуская Игоря Синицына, помощника Андропова как члена Политбюро. Уже будучи журналистом-международником, Игорь стал сотрудником КГБ, пойдя по стопам отца-разведчика.
— Можно, Юрий Владимирович?
У хозяина кабинета дрогнул уголок рта.
— Вы, Игорь Елисеевич, так и остались сугубо гражданским человеком. Офицер задает вопрос по уставу: «Разрешите?»
Синицын развел руками — мол, таков уж я, не переделать, — и примостился с краю стола. Василий, заглянувший в кабинет, тут же занес еще одну чашку.
— Да вы пейте, пейте, — тонко улыбнулся Андропов, ухаживая за встрепанным гостем из научных сфер.
— Спасибо…
Лягин, благожелательно поглядывая на Игоря — свой, штатский! — подлил себе из заварника. В кои веки испробуешь настоящий чай «со слоном»!
Юрий Владимирович помедлил немного.
— Для зачина вспомним Новый Завет, — начал он.
Профессор едва не поперхнулся.
— Вы же атеист, — просипел он.
— Безусловно, но меня интересуют вовсе не религиозные аспекты Евангелий, а личность Христа, — блеснул на него очками Андропов. — Если конкретно — его чудесные исцеления. Оставим в покое всю церковную чушь про непорочное зачатие, будем считать Иисуса обычным смертным. Просто примем во внимание, что он был наделен не совсем обычными способностями…
— Ах вот вы о чем… — протянул ученый, с удовольствием откусывая от конфеты и запивая чайком. Подумав, он сказал: — Лично я не считаю Христовы исцеления чудесами, за исключением воскрешения Лазаря. Оживить мертвого невозможно в принципе, это противоречит основополагающим законам термодинамики, которым подвластна вселенная. Хотя… Я сейчас подумал, что евангелисты в принципе не называли диагноз в своих писаниях, они просто упомянули, что Лазарь, замотанный в смертные пелены, сильно… Мм…
— Смердел, — любезно подсказал Синицын.
— Вот! — вскинул палец Лягин. — Но умер ли он? Вполне могло быть, что Лазарь болел некоей хворью, которой сопутствует зловоние. Тогда выходит, что Иисус просто оказал ему медпомощь. А то, что Христос изрек паралитику: «Встань и иди!» — или залечивал язвы, меня не удивляет — мы понятия не имеем, на что способны!
Председатель КГБ кивнул, соглашаясь. Тут подуло сквозняком, и на пороге рабочего кабинета нарисовался генерал-лейтенант Иванов. В парадке, с солидной коллекцией орденских планок на груди, генлейт был орел. На войне он ловил и уничтожал немецких диверсантов, а в пятьдесят шестом усмирял мятежников в Будапеште. Наверное, с тех самых пор Иванов и находился у Андропова на доверии. Дважды генерал-лейтенант побывал в шкуре резидента в Нью-Йорке, а ныне курировал 2-ю службу[10], как первый помощник начальника ПГУ.
Андропов развлекался, наблюдая, как профессора снова одолели прежние страхи.
— Здравия желаю, товарищ председатель Комитета государственной безопасности! — обратился Иванов по-строевому. — Вызывали?
— Садись, Борис Семеныч, присоединяйся к нашей теплой компании.
Иванов скользящей кошачьей походкой пересек кабинет и устроился рядом с Синицыным, пожав тому руку, а Лягину холодно кивнул.
Василий молча занес четвертую кружку. Кивком поблагодарив капитана, генерал налил чаю и потянулся за конфетой.
— «Птичье молоко», — проворковал он плотоядно, — мои любимые…
Юрий Владимирович нетерпеливо улыбнулся и легонько шлепнул ладонью по столу.
— Продолжим. Вы дали подписку о неразглашении, Алексей Петрович, поэтому я поделюсь с вами некоторой информацией. Я не зря начал издалека, буквально от Рождества Христова. Мы столкнулись с одним очень и очень непростым человеком. Он не враг нам, он наш, советский, но некоторых товарищей настораживает… Да что там, пугает его знание некоторых вещей сугубо секретного характера и даже событий, которые произойдут в будущем. Сам… мм… объект называет это сверханализом… Но давайте сосредоточимся на другом. Этот человек… назовем его… мм… Ну скажем, Целитель — наделен даром лечить даже самые опасные болезни.
— Ах вот оно что… — затянул Лягин и даже положил обратно в коробку выбранную конфету.
— Да. Вы, как я знаю, много лет занимаетесь исследованиями необыкновенных психологических явлений, изучали в свое время феномены Вольфа Мессинга и Нинель Кулагиной…
— Да, были схватки боевые… — задумчиво проговорил профессор. — Лет десять назад я затесался в компанию маститых академиков, жаждавших развенчать Нинель, уличить ее в шарлатанстве. В принципе им удалось опорочить эту женщину, виновную лишь в том, что владеет способностью двигать предметы силою мысли! Вопреки виденному своими глазами, даже вопреки киносъемке, академики упрямо твердили, что это все фокусы, что Нинель использовала какие-то нити… Чушь! — воскликнул он, разгорячившись. — Вместо того чтобы идти в наступление на неизведанное, они уходили в глухую оборону, вереща: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» Между тем я сам снимал показания приборов, которые регистрировали сильное электрическое поле вокруг рук Кулагиной, а чувствительный микрофон, установленный напротив ее ладоней, фиксировал короткие ультразвуковые импульсы!
— Очень, очень интересно, — оживился Андропов. — А что вы скажете об остановке инфаркта? О расширении коронарных сосудов и ликвидации атеросклеротических бляшек? О заращивании сквозной раны в бедре, повредившей артерию? Об излечении подагры и… как его… бипареза? Попросту говоря, паралича обеих ног?
— И все эти чудеса явил ваш Целитель? — с затаенным чувством спросил Лягин.
— Если бы чудеса! — фыркнул Андропов. — Тогда бы я сюда, пожалуй, попа пригласил! Но это все реальные случаи, а больных Целитель лечил наложением рук.
— Кстати, сам он утверждает, — подал голос Иванов, — что врожденные способности ему помог развить филиппинский хилер.
— Ах хилер… — затянул профессор, с энтузиазмом подхватывая: — Вы знаете, это очень, очень интересная тема, но как же тут журналисты подгадили! Развели нездоровый ажиотаж, понаписали всякой ерунды — и сотни шарлатанов тут же взялись дурачить людей, падких до всего экзотического и таинственного! Ныне не найдешь ни одного серьезного ученого, который согласился бы заниматься темой хилеров. А зря!
— Лет пять назад я побывал в загранкомандировке на Филиппинах, в Багио, — томным голосом заговорил Иванов. — Там я случайно пересекся с потомственным хилером Мануэлем Терте и… знаете, был весьма впечатлен. Мануэль принимал больных по часу в день, дольше не мог — вроде как сил не хватало. Правда, на каждую операцию Терте затрачивал минуту, максимум две. Он с ходу определял, что там у посетителя не в порядке, и тыкал пальцем: лежачему — на кушетку, ходячему — на стул. Помню, как Терте лечил аппендицит. Больной ложится, задирает рубаху, а Мануэль ему живот гладит. Ладонью трет, пальцами перебирает… А потом — раз! — и сует руку в складку! И сразу кровь! Я, помню, даже со стула привстал. Слышу, такие чавкающие, хлюпающие звуки, лицо у Терте совсем бледным стало — и тут он вытягивает, как бы из живота пациента, маленький окровавленный кусочек. Небрежно так швыряет этот ошметок в ведро, берет салфетку, макает в кокосовое масло, протирает, так сказать, операционное поле… И все!
— И ты веришь, что хилер действительно удалил аппендикс? — удивился председатель КГБ.
— Ну, не знаю… — сказал Иванов, щепетно беря сушку.
— Да при чем тут вера! — воскликнул Лягин. — Это был невинный обман! Подчеркиваю — невинный! Ведь на прием к хилеру приходят бедняки-крестьяне, они необразованны, да еще и католики, но по природе своей материалисты, как все деревенские. Им нужно до-ка-за-тель-ство исцеления! И вот больной видит кровь, видит удаленную опухоль или грыжу. Все, теперь он спокоен! На самом-то деле Терте показывал несложный фокус, пряча в руке пакетик с кровью и каким-нибудь огрызком, но дело-то не в этом. Мануэль действительно исцелял! Ведь аппендикс — очень нужная штука. Человеческий кишечник не способен полностью переваривать пищу без полезных бактерий, мы с ними в симбиозе. Наша микрофлора за многое в ответе, и тут любые нарушения, скажем после поноса или приема антибиотиков, грозят серьезными последствиями, вплоть до депрессии и прочих опасных недугов. Так вот, аппендикс — это как бы убежище для наших «родных» микробов. Человек выздоравливает после расстройства желудка, и его микрофлора снова размножается, выходя из аппендикса. Зачем же его удалять? Вот хилер и не вредит организму, а лечит его, помогает справиться с болезнью! Кстати, американцы нашли очень точный термин для хилера — психохирург.
— Годится, — подумав, кивнул Андропов. — Следовательно, вы можете ручаться, что врачевание у тех же хилеров вполне материально?
— Да, — твердо сказал профессор.
— И никакого отношения к божественному не имеет?
Ученый посмотрел на председателя КГБ с укоризной.
— Бога нет! — сказал он наставительно.
— Аминь! — улыбнулся Юрий Владимирович. — Но, в таком случае, какова, по-вашему, природа той силы или энергии, которую Целитель применяет?
— А вот тут в наших знаниях пробел! — развел руками Лягин. — Знаете, где исследовали Кулагину? В Институте радиотехники и электроники!
— Да, — кивнул Синицын, — вы еще упомянули про показания приборов…
— Да какие там показания! — досадливо отмахнулся ученый. — Наши светила убеждены, что во вселенной действует исключительно электромагнитная энергия, только в разных проявлениях, но энергия мозга, я глубоко убежден в этом, имеет совсем иную природу! Ее не измеришь вольтметром или даже наисложнейшим детектором субатомных частиц. Я полагаю, что человеческий мозг излучает особое поле, назовем его психодинамическим… Только, пожалуйста, — профессор прижал пятерню к сердцу, — пусть эти мои гипотезы не покинут вашего кабинета! На меня и так косо посматривают за увлечение парапсихологией! Пока что это воспринимается как безобидное чудачество, но если меня поймают на том, что я серьезно разрабатываю данную тему, то… — Лягин покачал головой. — Репутация — это такая штука… Подмочить ее легче легкого, а вот «высушить» — нереально!
— Мы ничего никому не скажем, — заверил профессора Иванов. — Честное чекистское!
Профессор боязливо посмотрел на него, вздохнул и продолжил, вплетая в речь ворчливые интонации, словно смущаясь:
— Можно предположить, что психодинамическое поле генерируется в коре или в подкорке, но вот доказать это сложно — нужные приборы отсутствуют, и хоть как-то зафиксировать частицы или кванты таинственной энергии мозга мы не в состоянии. Но именно она делает возможным чтение мыслей, телекинез или гипноз!
— Позвольте, — перебил его Синицын, — но гипноз можно объяснить и простым внушением, не привлекая… э-э… психодинамику.
— Да ну?! — завелся Лягин. — И где же здесь наука? Внушение — это сплошное шаманство, глупый идеализм, наивная вера в заклинания! Как было бы просто лечить бессонницу — записал на магнитофон монотонную болтовню гипнотизера, прослушал — и заснул. Любой из нас способен совершать пассы руками, бормотать: «Спа-ать… Спа-ать…» или качать перед носом блестящую бронзулетку. А толку? Между тем сильному гипнотизеру вовсе не нужно тратить много времени на внушение, ему достаточно приказать: «Спать!» — и вы засыпаете. Но слово это — не заклинание, оно всего лишь сопровождает мгновенное усилие воли гипнотизера. И что же происходит в этот момент? Думаю, что психодинамическое поле «внушателя» каким-то образом вступает в резонанс с мозгом внушаемого или модулирует его, подчиняя и заставляя делать то, что велит гипнотизер.
— Ну-у… да, — неохотно согласился Игорь Елисеевич, — это куда ближе к физике.
— Очень интересно и выглядит вполне правдоподобно, — согласился Андропов. — Хорошо, допустим, что ваша теория…
— Гипотеза! — поправил его Лягин.
–…Что ваша гипотеза верна, и Целитель лечит руками с помощью… мм… ну, скажем, психодинамической эмиссии. Оставим в покое телепатию с телекинезом, сосредоточимся на предсказаниях будущего. В октябре Целитель назвал точное число мест, которые займет… определенная партия в одном западном парламенте, за четыре дня до выборов. По-вашему, такое возможно?
Профессор задумался.
— Понимаете… — затянул он. — Предсказать будущее очень и очень сложно. Вот… Вы играете в бильярд?
— Немножко.
— Вот и представьте себе, что бьете кием по шару. Куда он покатится? Тут сразу начинает действовать множество факторов, действующих вместе и попеременно: ворсистость ткани на столе, форма кия, глазомер, вес шара, сила удара… Десятки, сотни параметров! Вычислить, куда угодит шар, оперируя всеми данными, еще можно, а вот точно сказать, кто победит в игре, не получится — количество факторов станет просто неисчислимым. Ведь надо будет учесть колоссальное множество случайностей! Игрок отвлекся на мгновение, глянув на красивую девушку, или у него вдруг зверски зачесался глаз, или он вспомнил неожиданно, что забыл позвонить жене… И чем дальше в будущее, тем больше этих случайных событий. Мало того, они еще и взаимодействуют, интерферируют, усиливаясь или слабея, сливаясь или разделяясь!
— Но предсказание-то было! — с силой сказал председатель КГБ. — Вряд ли тут случайное совпадение!
— Исключено, — твердо заявил профессор, — вероятность совпадения близка к нулю. Проще, мне кажется, самому отправиться в будущее, чем предсказать его!
— Как-как? — напряженным голосом спросил Синицын.
Рассеянно глянув на него, Лягин вновь повернулся к хозяину кабинета.
— Прошлым летом Сережка… внук мой, — повел он рассказ, — оставил на даче книжку. Там было про пионера, который вдруг перенесся в XVII век и оказался в плену у пиратов. Я уже не помню, чем там все закончилось, главное — сама идея! Из будущего — в прошлое, зная, что было и как станет. Помните, фильм был хороший, «Иван Васильевич меняет профессию»?
— Помним, — кивнул Иванов. — А я как-то тоже одну книжку прочел, «Голубой человек» называется. Про то, как парень из пятьдесят девятого года в прошлый век попадает, с Лениным встречается, ну и, само собой, делается революционером…
На минутку зависла тишина.
— Большое спасибо за консультацию, Алексей Петрович, — вежливо сказал Андропов, шлепнув ладонями по столу. — Простите, что отвлекли от дел.
— Да что вы! — воскликнул профессор. — Это вам спасибо!
— Нам-то за что? — улыбнулся Юрий Владимирович.
— За чай! Ну-у… — Ученый встал и затоптался, словно не будучи уверен, что его отпускают. — До свидания!
— До свидания, Алексей Петрович. И большая просьба — не болтать.
— Конечно-конечно!
Консультант вышел, тихонько прикрыв дверь за собой, а председатель КГБ оглядел товарищей.
— Мысли есть?
— Все эти пророки с ясновидцами для меня так же реальны, как Баба-Яга и Кощей Бессмертный, — негромко проговорил Игорь Елисеевич, вертя в пальцах ручку.
— Да уж! — хмыкнул Борис Семенович. — Такую тему разрабатывать надо лишь в детском возрасте! А вы помните, что Алон показал на допросе? Миха ему сгоряча назвал точное число ядерных зарядов у армии Израиля, характеристики ракет «Иерихон-1» и местоположение ракетных баз…
— И что? — прищурился Андропов.
Иванов флегматично пожал плечами, вычленяя главное:
— Просто я подумал, что мы ныне неплохо осведомлены о том, что творилось в Лос-Аламосе лет двадцать назад, сколько тогда у американцев было атомных бомб и какие наши города эти придурки хотели разбомбить…
— А двадцать лет спустя, — подхватил Синицын, — перестанет быть тайной ядерный проект Израиля!
Все трое переглянулись, и председатель КГБ медленно проговорил:
— Я знаю, какая версия вам нравится больше прочих, но отработать надо все, даже самые дурацкие. Пока что я не докладывал об операции «Хилер» наверх и знают о ней немногие. Даже в Комитете партийного контроля еще ни о чем не пронюхали. Вам я доверяю больше других, товарищи, знаю, что не подведете. — Помолчав, посмотрев на подтянувшихся Иванова с Синицыным, он жестко закончил: — Работаем!
Прохаживаясь по Центральному павильону в расстегнутой куртке, чтобы всем было видно, я получал удовольствие… хоть и краснел со стыда. На моем пиджаке тускло отсвечивал знак «Лауреат НТТМ», а рядом ярко сияла золотая медаль «За успехи в народном хозяйстве СССР». Правда, на обороте гравер вывел «Юный участник ВДНХ», и муаровая ленточка была не красной, а синей, но почета с респектом я огреб как взрослый. Именно славы и стыдился — щеки мои горели, а уши пылали. Хорошо еще, под шапочкой их не видно, а то алели бы, как надранные…
Я бродил по гулкому «Залу науки», делая вид, что не замечаю любопытных взглядов. Стреляли глазками студентки в негреющих шубках на искусственном меху, пробегала шумная детвора, догуливающая каникулы и с упоением поедающая мороженое.
После награждения нас тут много собралось, участников главной выставки СССР — лица у всех одухотворенные, словно осенены полощущими флагами и стягами.
Седые кавалеры медалей ВДНХ, иные со значками лауреатов Ленинских и Госпремий, поглядывали на меня одобрительно, объясняя мой румянец понятным волнением. Не буду же я им растолковывать, что «успехи в программировании ЭВМ» присвоены мной? Что истинные создатели программ и утилит, которые я выдал за свои, еще даже не приступали к работе? Просто мне, нахальному попаданцу, удалось попользоваться результатами их будущих трудов…
Разумеется, я не сознавался, хотя и врать о том, как меня совесть мучила, тоже не стоит. Честно говоря, мне было очень приятно! Стяжал интеллектуальную собственность? Ага, и еще не раз стяжаю, потому как средства нужны для достижения цели. А уж она их оправдает…
В павильоне «Вычислительная техника» народу прибавилось — на выделенном мне стенде стояли уже две микроЭВМ «Коминтерн-1». Слинковав их, я запустил электронную почту между компами, и посетители чатились напропалую, радуясь, как дети, всплывающим сообщениям: «Вам письмо!»
Программе mail уже четыре годика, и первое электронное письмо отправил вовсе не я, а Рэй Томлинсон из Массачусетского технологического, чем сразу поднял рейтинг МИТа. Но до широкой публики прогрессу еще долго добираться, даже королева Елизавета отпишется по «мылу» лишь год спустя.
— Уж не достойнейшего ли отпрыска Петра Семеновича Гарина имею счастье лицезреть? — в лучших традициях восточной куртуазности пророкотал у меня за спиною сочный баритон.
Я повернулся, словно по команде «кругом!», и увидел плотного чернявого мужчину в строгой паре. Это был Юдицкий, главный конструктор советской суперЭВМ 5Э53 — я помнил его фото в интернете. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: передо мной стоит человек себе на уме. Обычно замкнутый, порою Давлет Исламович проявлял осторожную открытость, и тогда его лицо с тонкими азиатскими чертами приобретало чуть напряженное выражение — вот, как сейчас.
— Вы не ошиблись, милостивый государь, — по-светски ответил я и отрекомендовался: — Михаил Петрович. Просто Миша.
Поправив большие очки, Юдицкий слегка смешался, но быстро вернул себе привычную невозмутимость.
— Давлет Исламович, — представился он.
— О-о! — сыграл я радость узнавания. — Можно сказать, мы заочно знакомы — отец частенько вспоминал о вас. И большое вам спасибо, Давлет Исламович, за процессор!
Юдицкий шутливо поклонился.
— А мы с Севой уже посидели за вашей машиной! — приподнято заговорил он, кивая на мужчину лет сорока, ерзавшего на стульчике перед «Коминтерном». Его окружали студенты, болея и наперебой советуя — Сева резался в «Тетрис». — Замечательный аппарат!
— Он станет замечательным, — понизил я градус, — но не раньше, чем вы сработаете проц… ну-у… хотя бы на двадцать тысяч транзиков. И еще бы памяти «Коминтерну» добавить, «метров» двести, для начала…
— Метров? — не понял Юдицкий.
— Мегабайт.
— Ого! — развеселился Давлет Исламович. — Ну у вас и запросики!
В это время распаренные студенты взвыли, оповещая о неудаче, и выселили проигравшего юзера с нагретого места. Отдуваясь, товарищ Юдицкого приблизился к нам, мгновенно сориентировался и с чувством пожал мне руку.
— Высший класс! — оценил он мои конструкторские способности. — Признаться, я даже не догадывался, что азартен! Ох, я же еще и не вежлив! Бурцев, Всеволод Сергеевич.
— Миша, — я пожал протянутую руку и хитро улыбнулся: — ИТМиВТ?[11]
— Оттуда, оттуда! — рассмеялся Бурцев. — Директорствую на страх врагам.
— Еще бы на страх товарищам, — фыркнул Юдицкий.
Всеволод Сергеевич поскучнел.
— Ваша реакция… — обережно заговорил я. — Она, случайно, не связана с проектом Единой системы ЭВМ?
— Дурацкая идея! Антисоветская! — сморщился Всеволод Сергеевич. — И не делай такие глаза, Давлет! Ведь и ежу понятно, что «сдирать» айбиэмовские наработки — путь в никуда. Самим надо делать! Думать своей головой! А ЕС ЭВМ — это тупик. Мы опять отстанем! Нет, ну как можно планировать на годы вперед производство одних и тех же машин?! Пока мы добьем «Ряд 1», на Западе сменится пара поколений тамошних компьютеров! Да, да, так и будет — цикл разработки ЭВМ занимает три года как минимум. Планируем регресс?!
— Келдыш горой стоит за «единку», — криво усмехнулся Давлет Исламович. — Унификация, дескать. Совместимость ЭВМ, и все такое. Экономия…
— Келдыш вычислил, сколько мы получим, — забрюзжал Бурцев, — а он, интересно, подсчитывал, сколько мы потеряем? Ведь кучу проектов по ЭВМ придется сворачивать — финансирование перекроют! Да мне в принципе грех жаловаться, институт на оборонку работает. Так за державу ж обидно! У нас и без того проблем — вагон и маленькая тележка. Вон, у химиков никак не допросимся нормальной пластмассы для микросхем. И качественного ферролака для накопителей не дождешься! Прецезионные подшипники — йок, высокоточные шаговые двигатели — йок, — ёрничал он, повторяя за Райкиным. — «Сыжу, куру…» А теперь еще и перспектива — йок! Здрасте, приехали!
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Целитель. Союз нерушимый? предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
