Соло

Валерий Бардаш, 2010

Герой обращается к одиночеству в горах в надежде залечить раны судьбы. Неожиданно в его новой жизни появляются новые краски и ощущения. Азарт и жажда риска подталкивают героя на всё более рискованные приключения. Его ждут любовь, известность и тяжёлая потеря.

1.

Палатка заполнилась радужным светом, проникающим сквозь красную куполообразную крышу. По часам северной стены утро только начиналось, прямые лучи солнца ещё не достигли его места, но обилиe света вокруг выдавало набирающий силу солнечный день. Пробуждаться не хотелось. Добраться до этой роскошной площадки удалось только с наступлением полной темноты. После двух подряд неудобных ночёвок он наслаждался простором хорошо растянутой палатки и тёплого спального мешка. Его палатка и мешок, сделанные по заказу, самых современных материалов и конструкции, выделялись своей откровенной чрезмерностью среди остального содержимого рюкзака. С годами он научился обходиться на маршрутах минимальным количеством еды и снаряжения, но спать любил с комфортом и гордился своим умением использовать все возможности рельефа для устройства на ночлег.

До сих пор стена не выказывала излишнего гостеприимства. Вчера он нетерпеливо дожидался наступления утра на узкой, наклонной полке, безуспешно пытаясь вытянуть во всю длину утомленные ноги и отодвинуться от холодного, трепыхающегося на ветру края палатки. Лишь лучам солнца, настигшим его к полудню, когда он поднимался по узкому ледовому кулуару, удалось окончательно вытеснить из тела память о плохо проведенной ночи. Он вполголоса ругал себя за то, что опять поддался на прелести холодных, северных стен. День прошёл в тщетных попытках наверстать упущенное время и, конечно, затянулся.

Спешка в горах — непозволительная для одиночки роскошь. Обычно ему удаётся предупреждать необходимость в ней самой тщательной подготовкой. На серьёзные восхождения он отправляется только с детальным планом в голове и любит шутить, что использует все доступные человеку средства для уменьшения риска, кроме самого последнего — отказа от восхождения. Всего, однако, не предусмотреть. Места для палаток ему порекомендовала побывавшая здесь недавно группа. Трудно представить, как они умещались на них втроём. Большие энтузиасты.

Дело, разумеется, не только в неудобствах. В этот выход приходилось почему-то сильней обычного подгонять себя, чтобы поддерживать нужный темп. Даже после такой хорошей ночи не хотелось высовывать голову из спального мешка, а хотелось продолжать нежиться в знакомом с детства состоянии утренней полудрёмы, когда в тепле и безопасности одеяла легко предаваться самым сокровенным мыслям и мечтам. А может, хотелось подольше удержать приятные ощущения, оставшиеся от ускользающего из памяти сна.

Временем для этого он не располагал. Сегодня по плану предстояло достичь вершины и, если повезёт, заночевать уже на спуске где-нибудь на западном гребне. Западный гребень довольно простой, но до вершины ещё далеко, почти на пределе того, что он может пройти за день. Следовало бы выйти на маршрут без промедления.

Он перевернулся на живот и широко раскрыл кольцо входа палатки. Внутрь ворвался свежий холодный воздух. Невидимое солнце уже щедро отдавало энергию заполнившей всё вокруг до линии горизонта горной системе. Лёгкие облака, кажущиеся доступными с его высоты, оживляли вид своим неспешным передвижением. Внизу, на противоположной стороне ледового цирка, хорошо была видна морена, на которой он провёл три дня в наблюдении за маршрутом. Потоки талой воды, пробужденные солнцем, уже заблестели, бесшумные с высоты, и забороздили по поверхности ледника. Привычно и охотно он отдался моменту созерцания.

Пока маленькая горелка работала над приготовлением кипяченой воды из снега и льда, он оделся и упаковал свой рюкзак. Чашка чая и калорийный пакет — его обычный завтрак, вечером он выпивает на одну чашку больше и съедает ещё один пакет. Такой скудный рацион, по многократному опыту, мог поддерживать его вполне работоспособным в течение четырёх-пяти дней. Он без особого труда преодолевал соблазн технически посильных, но более длительных маршрутов, на которые нужно нести больше еды и горючего. Тяжёлый рюкзак — испытанное средство испортить хорошее восхождение. Рюкзак, который он прилаживал на спину, содержал, кроме палатки, спального мешка и газовой горелки с баллончиком газа, ещё шесть калорийных пакетов, запасные перчатки и носки. Остальное снаряжение он надел на себя. На обвязке висели два карабина, набор френдов с двумя верёвочными лестницами и ледобур. Кошки были пристёгнуты к ботинкам, в правой руке он держал ледоруб, в левой — ледовый молоток.

Предстоял относительно лёгкий день, что, конечно, не означало возможность расслабиться. Стенная часть маршрута осталась внизу, дальнейший путь шёл по постепенно выполаживающемуся огромному куполу вершины — неупорядоченному нагромождению скал и льда. Не такой крутой, как стена, рельеф всё же не из самых простых. Лёд и скалы в местах, где они граничат друг с другом, часто теряют прочность и требуют особого внимания. Если повезёт, большую часть дня он проведёт на льду, обходя, где возможно, скальные выходы, даже если это означает не самый короткий путь наверх.

Обе ноги по-прежнему на ровной площадке, он застыл в полной готовности, неожиданно затрудняясь сделать то, что давалось очень легко все эти годы, — первый шаг. Большая часть купола вершины не просматривается с морены, составить хорошую картину этой части маршрута во время наблюдения не удалось. Напряжённым глазам и чувствам открывались лишь первые сорок-пятьдесят метров пути. В распоряжении оставался только один способ узнать, что его ждёт впереди. Он попытался сосредоточиться на приятном ощущении от хорошо сбалансированного, легкого ледового молотка в левой руке в надежде вызвать привычное чувство предвкушения. Предвкушение не приходило.

Промедлив ещё немного, он наконец придвинулся к ледовому склону, воткнул в полуметре над головой сначала ледоруб, затем молоток, коротким движением приставил зубья правой кошки, затем левой — и покинул площадку. Тело привычно вошло в отработанную до автоматизма череду движений. Он начал быстро подниматься.

Так продолжалось недолго. Ночёвка ещё не успела скрыться из вида, когда давно забытые ощущения вдруг обрушились на него. Неуверенность и сомнение быстро овладевали каждой клеткой его тела. Вдали от защищенной площадки он ощутил с непривычной остротой крутизну уходящей глубоко вниз стены, угрожающее нависание масс сверху и отчаянно захотел оказаться где-нибудь в другом, ровном и безопасном месте. Сопротивляясь панике, он нашёл в себе силы добраться до подходящего места, быстро закрутил ледобур и с облегчением пристегнулся к нему.

Прошло немало времени, прежде чем он решился выкрутить этот ледобур. Он висел на нём под прикрытием небольшой скалы, упираясь расставленными ногами в склон. Под его весом страховочная петля натянулась и прижала ушко ледобура к ноздреватой поверхности льда. Следуя лёгким перемещениям его тела, ушко дергалось из стороны в сторону, вырезая во льду полуконус. Момент, которого он давно уже опасался, был позади. С облегчением и удовлетворением он чувствовал, что овладевает собой. Дела могли обернуться хуже, случись это в менее подходящее время — вчера на стене, неделю назад на другой стене, месяц назад ещё на одной, несколько лет назад на простых маршрутах ущелья. С недавних пор, полагаясь по-прежнему на необычайную благосклонность судьбы, он отправлялся наверх с прочно поселившейся в сознании мыслью, что в один день всё может вернуться на прежние места. Что пришло без предупреждения — может без предупреждения уйти.

В предупреждениях не было недостатка в этом сезоне многих откровений. Его жизнь перестала быть наполненной той мучительной внутренней борьбой, которая дала ей когда-то новое начало. С обновлённой силой он ощущал её ценность и наполненность. Известность и популярность не оставляли его таким равнодушным, как он любил показать. Всё охотней он пользовался их плодами, хотя по-прежнему относился с небрежностью ко многим своим привилегиям, уверенный, что сможет без труда обходиться без них.

Исключением была его главная привилегия — неизменно выходить невредимым из опасной близости, один на один, с равнодушным миром гор. Эта привилегия незаметно перестала быть его единственным источником пополнения жизненной энергии, а всё больше ощущалась как незаслуженная роскошь, которую он страшился потерять. Предчувствия неизбежности потери набирали силу, он подсознательно и сознательно готовился к ещё одному испытанию судьбы. В мечтах ему удавалось продолжать свою насыщенную жизнь уже в новом качестве, зарабатывая её тяжёлым трудом. Он никогда не заблуждался относительно истинной цены своим восходительским достижениям, но только с недавних пор стал ощущать нарастающую неудовлетворённость. Сердце желало большего, невольно ускоряя этим перемену.

Ничто, разумеется, не могло сравниться с проявлением слабости на виду у всех. Поэтому он предпринял это восхождение только после того, как район покинула последняя экспедиция и он остался один во всём ущелье.

Пролетающие неспешно облака по-прежнему находили его в том же месте, в пятидесяти метрах выше ночёвки. Он встал на кошки, немного приподнялся так, чтобы ледобур оказался на уровне пояса, воткнул повыше ледоруб и молоток, нагрузил их своим весом и начал выкручивать ледобур, настороженно прислушиваясь к себе. Ледобур медленно вышел изо льда и занял своё место на обвязке. Он снова взялся за ледоруб и ледовый молоток, сделал первый осторожный шаг, затем второй — и с облегчением пришёл в движение. Одинокий, он стал пробивать свой путь среди хаоса льда и скал. Манера передвижения потеряла привычную лёгкость и быстроту, но его это мало беспокоило. Сосредоточенный на каждом своём движении, тревожась одновременно о прочности льда под острыми клювами молотка и ледоруба и о правильной позиции передних зубьев кошек, он совершенно утратил чувства времени и расстояния и, остановившись перед первым скальным участком, который нельзя было обойти по льду, затруднялся оценить пройденный путь и затраченное на него время. Ночевка скрылась позади, следующим надёжным ориентиром могла служить только знаменитая горловина в нижней части купола.

Горловину нужно проходить в первой половине дня, он уже опаздывал это сделать. Большую часть северной стороны купола вершины прорезает сверху вниз перевёрнутый гигантский конусообразный жёлоб, оканчивающийся десятиметровым сужением. После двенадцати часов, в ясный день, нагретые прямыми лучами солнца, камни макушки начинают вытаивать изо льда и соскальзывать вниз. Ускоряемые земным притяжением, эти камни собираются в узкой части природного мусоросборника, на выходе из него отрываются в воздух, пролетают в свободном падении и бомбардируют ледовые склоны у основания стены. Место известно как Горловина Шести — в память о шестёрке альпинистов, сорванных в нём камнепадом. Их могилы встречают поднимающихся по тропе в ледовый цирк вершины. Репутация участка не останавливает восходителей, неизменно соблазняющихся его технической лёгкостью. Справа и слева он окружен скальными нависаниями, на которые ни у кого после стены уже не остаётся ни сил, ни терпения.

Судя по характерному гулу, он находился недалеко от горловины, но до неё ещё предстояло добраться. Очередное препятствие, скальный участок пятнадцати-двадцати метров длиной, глазу казался довольно простым, но сердце не легко было в этом убедить. Вчера он проскочил бы этот участок, не снимая кошек, сегодня это не представлялось возможным. Он подошёл к скале, заткнул ледоруб за лямку рюкзака и взялся правой рукой за выступ, затем освободил от ледового молотка левую руку и нашёл ей другой выступ. Аккуратно выбирая зацепки, он поднялся ещё немного, пока ноги не оказались у границы льда и скал. Два френда погрузились глубоко в трещину, он пристегнулся к ним. Теперь можно было снять кошки. Одна за другой они отошли от ботинок и были привязаны поверх рюкзака. Влажные ботинки доставили немного беспокойства на заглаженных скалах. Осторожно он достиг верхнего края участка, снова надел кошки и встал на лёд.

Больше выходить на скалы в тот день не пришлось, он прокладывал едва заметный след по прочному, некрутому льду, останавливаясь часто для короткого отдыха. Горловина гудела в полную мощь к тому времени, когда он достиг её. Вырывающиеся из сужения камни издавали низкий, вибрирующий звук, пролетая высоко над его головой. Его день завершился, несмотря на то что невидимое солнце, наверно, только перевалило через зенит. Под прикрытием скального карниза он стал устраиваться на висячий ночлег.

Он с облегчением освободился от рюкзака и закрепил его в стороне. Затем организовал самостраховку и не спеша выбрал участок прочного льда для ледобура. Временем он располагал. Закрутив ледобур, он осторожно вынул из рюкзака палатку и сложил её специальным образом. Получился хороший гамак — он в очередной раз похвалил умные головы конструкторов. К ледобуру был пристёгнут один конец гамака. Для другого конца он, так же тщательно, приготовил два спаренных френда. Провозившись немного со шнурами, он подвесил гамак, осторожно погрузился в него, попробовал вертикальное и горизонтальное положение тела и остался довольным.

Солнце между тем на короткое время осветило его укромный уголок и снова скрылось за скалами. От погружённой в сверкающий, прозрачный воздух горной страны веяло холодным спокойствием. Вглядываясь в появившиеся на горизонте перистые облака, частые предвестники надвигающейся непогоды, он думал о том, что хороших дней осталось уже совсем немного. Лето закончилось, в приближении первого снега оживлённый район быстро опустел. Люди устремились подальше от посуровевших гор в ещё полные тепла и щедрот природы долины. Его от тех долин отделяли многие дни и недели.

Оставалось только вскипятить воду, выпить чай и съесть свой пакет. Он долго и безуспешно пытался вырубить небольшую выемку во льду, чтобы поставить в неё горелку. Неглубокий лёд откалывался непредсказуемо. Утомившись, он оставил эту затею, уселся ровно в гамаке, устроил горелку на коленях, зажёг, поставил на неё кастрюльку со льдом и долго сидел в напряжении, следя за тем, как лёд превращается в воду и вода подходит к кипению. Разделавшись с ужином, он залез в спальный мешок, растянулся во весь рост в гамаке, прикрыл себя сверху краем палатки и приготовился дожидаться наступления следующего дня. Заходящее солнце окрашивало округу в нереальной сочности и силы краски, которые после прихода темноты ещё долго оставались в его усталых глазах.

К полуночи холод опять сковал камни, и горловина затихла. Наступило самое подходящее время для прохождения опасного участка. Сон не приходил, усталости уже не чувствовалось. Правильным решением было бы быстро собраться, проскочить горловину и подыскать хорошее место для палатки. Если верить описанию, в пяти верёвках выше есть подходящая площадка. У него был с собой налобный фонарик на тот случай, если лунного света окажется недостаточно.

Ночные выходы он совершал редко и неохотно. Только когда это абсолютно необходимо, он мог заставить себя открыть глаза в темноте, преодолеть сопротивление непробудившегося тела, покинуть тепло спального мешка и одеться в холодную одежду. Одетый и совсем не сонный, в ту ночь он не чувствовал в себе желания очутиться на склонах купола одному, в темноте. Подъём на пять верёвок может вполне занять весь завтрашний день, судя по темпу прошедшего дня. Он помнил, что ледовый склон в этой части становится круче. Не желая открывать глаза, он решил, что двинется вперёд, не теряя времени на завтрак, как только начнёт светать. Тишина цирка изредка нарушалась далекими камнепадами. Утомляемый мыслями и неудобством ночлега, он стал впадать в состояние полудрёмы. Возбуждённый мозг перенёсся к началу его одиссеи.

2.

Годы, прошедшие со времени разрушения его прежней жизни, казались уже вечностью. Он всё так же неохотно вызывал память о тех событиях. Малодушные мысли не посещали его даже в моменты наибольшего отчаяния, возможно, потому, что среди терзающих чувств не было одного из смертельных — вины. Пришедшее скоро осознание безвозвратности потери надолго осталось источником мучительных переживаний и в то же время открыло единственную тогда надежду на спасение. Вместе с самым дорогим из жизни исчезли большинство обязательств и необходимость следовать рутине привычного, заведённого порядка. Свобода, хоть и нечаянная, оказала своё могучее действие. В пустоту души хлынули приглушённые годами воспоминания о времени, которое он когда-то проводил в горах. Его неудержимо потянуло в места, где прошли самые наполненные дни его молодости. Он быстро распродал и раздал большую часть своего имущества и выручил достаточно средств для осуществления нехитрого плана: сесть в самолёт, который унесёт его далеко от привычных мест. Нехитрыми планами он живёт с тех пор.

Оказавшись в одном из своих излюбленных, хотя и полузабытых уже мест, он сразу почувствовал его целительную силу. В ущелье стояла благостная осенняя тишина. Ещё не утратившее свою мощь солнце прогревало ленивый воздух и медно-красные скалы. Он сидел, в одиночестве, на удобном камне у сужения ведущего к вершине кулуара и наслаждался долгожданной умиротворённостью чувств. Далеко внизу осталась небольшая хижина, где он спешно бросил свои вещи, перед тем как устремиться сюда. Этой хижине предстояло стать его новым домом. Трудно было представить более подходящее для этого место, так же как и более подходящий день для его первого одиночного восхождения.

Решившись наконец нарушить тишину, он, постепенно разогреваясь, продолжил свой неспешный подъём сначала по хорошо вытоптанной тропе, затем по жесткому, слежавшемуся снегу. Сердце уверенно застучало в ритм с врезающимися в снег ботинками, тело наслаждалось приятной работой, лёгкие наполнялись чистым, прохладным воздухом. Невидимая ещё вершина находилась в нескольких часах простого подъёма по плотному снегу. Наверх, насколько было видно, вели хорошо протоптанные следы.

Прошло полчаса, поворот кулуара открыл справа по ходу выход на скальный гребень. Просматриваемая часть гребня упиралась в крутую, хорошо освещенную гладкую стену. С возбуждением он узнал неоднократно пройденный в прошлом маршрут. Стена обходится справа, и дальнейший путь идёт по более сложным и интересным скалам. Соблазнившись приятными воспоминаниями, он в хорошем темпе поднялся под стену, где его ожидал сюрприз. Вместо простого обхода, справа открылся уходящий высоко вверх крутой отвес. Обход слева выглядел так же неприступно. Было очевидно, что он ошибся и с гребнем, и с маршрутом.

При близком рассмотрении стена, как нередко случается, утратила свою монолитность. Откинувшись на удобном камне, он разглядывал её с нарастающим интересом. Хорошо тренированный в прошлом глаз различал выступы и зацепы для лазания и трещины для крючьев и закладок. Просматривался путь: сначала прямо вверх по вертикальной узкой щели, затем вправо по наклонной полке, выводящей на пологий верх стены. Две верёвки крутых скал, слишком серьёзных для одиночной прогулки без страховки. Дальнейший путь отсюда лежал, конечно, обратно вниз, в кулуар, откуда он мог продолжить подъём или вовсе отказаться от вершины и вернуться назад.

Он не спешил покинуть свою удобную позицию на камне и продолжал скользить глазами по стене. Затем некоторое время было потрачено на осмотр ботинок. Легкого, скального варианта ботинки вполне годились для рельефа, но он пожалел о новеньких скальных туфлях, оставленных в хижине. Наконец он поднялся с камня и размял успевшее застыть тело. Маленький рюкзак на плечах, казалось, не причинял особого стеснения. По телу прошёл знакомый зуд. Смутно вспоминая, что глазами “лезть” всегда легче, чем руками и ногами, он сделал первый шаг вверх по щели.

К моменту когда вторая нога оторвалась от земли, мир вокруг него сузился до размеров видимой части стены. Где-то в высоте существовала также и невидимая часть стены, всё остальное или исчезло, или потеряло всякое значение. Ботинки оказались очень важным предметом в этом мире. Заклинивая их жёсткую подошву в щель, он начал продвигаться вверх, замедляясь только в поисках зацепок для рук. По мере неспешного подъёма необходимость в зацепках ослабевала, он чувствовал себя всё более уверенно на ногах, используя руки только для поддержания равновесия. Переход из щели на полку оказался первым серьёзным препятствием. Он остановился у окончания щели, не испытывая больших неудобств, кроме слабого пощипывания стёртой о скалы кожи подушечек пальцев и напряжения заклиненной в щели стопы. Наклон полки и её ровная, без выступов поверхность не выглядели привлекательными. Чтобы добраться до хороших зацепок прилегающей стены, нужно покинуть безопасность его места и пролезть несколько метров, полагаясь только на трение ботинок и рук о скалу.

Если ставить ботинки так, чтобы их специальная подошва соприкасалась плотно с поверхностью скалы, они держат надёжно. Нужно только сохранять твёрдость в коленях и руках, когда каждой клеткой тела чувствуешь глубину возможного падения. Прежний альпинистский опыт подсказывал ему, что эти несколько метров должны серьёзно испытать его решимость. Однако прежний альпинистский опыт не привёл бы его сюда. Он почувствовал, что правила игры изменились. С неожиданным хладнокровием он покинул щель и пересёк полку, достигнув прилегающей стены. Опьянённый свободными и уверенными движениями своего тела, он вскоре выбрался на самый верх.

Мир вернулся в свои привычные размеры. До вершины оставалось совсем немного — через три четверти часа он уже стоял на ней, подставив лицо лучам предзакатного солнца, проигрывая снова и снова в возбуждённом мозгу моменты прохождения стены. Долина скрывалась в сгущающихся сумерках, оставалось немного светлого времени для спуска, но он не хотел спешить. Обратный путь в темноте продолжался бесконечно. Добравшись до хижины, он распластался на кровати с забытым чувством расслабляющей усталости. Ночью не было никаких снов.

*

Утреннее пробуждение приятно затянулось. Он лежал, неподвижный, в полудрёме. Редкие лучи высвечивали бесшумное движение частичек пыли в воздухе. Вместе с лучами сквозь раскрытое окно проникала ленивая и грустная нега осени. Со смутной надеждой он возвращался душой и мыслями в ущелье своей юности. Много дней было проведено здесь в поисках компании близких по духу, приключений и убежища от суеты города. Лица, эпизоды, места вереницей выплывали из памяти. Один за другим он посещал дорогие сердцу уголки.

Мысли остановились на одном памятном стометровом отрезке скалы, и возбуждение, знакомое со вчерашнего восхождения, вновь овладело им. Он старался поглощать его размеренными порциями, боясь исчерпать. Детали маршрута, проложенного по этой скале, проявились вдруг отчётливо в оживлённом мозгу. Маршрут известен своим ключевым участком — монолитной двухметровой стенкой, упирающейся под небольшое нависание. Участок проходится свободным лазанием. Нужно подняться на трении под нависающую скалу, найти скрытую между ней и стеной зацепку, откинуться от стены, держась двумя руками за эту зацепку, затем упереться ногами и поднять себя как можно выше нависания. Из этого положения быстрым движением нужно дотянуться левой рукой до следующей хорошей зацепки, ухватиться там же правой рукой и поднять себя наверх.

У неудобного положения под нависанием есть ещё одна неприятная особенность. Из него практически невозможно вернуться назад, к началу стенки. Те, кому не удаётся дотянуться до зацепки и выйти наверх, неизбежно ослабевают и срываются вниз. В этом случае рекомендуется не забыть оттолкнуться хорошо от скалы, чтобы при падении не удариться об неё. Перед началом участка надёжно замурован прочный крюк для страховки. Срыв и задержание разделяет около шести метров свободного падения: сначала три метра до крюка, затем столько же после крюка, пока не натянется струной верёвка, зажатая в руках партнёра по связке. По альпинистским меркам вполне безопасное упражнение. Нужно только суметь убедить в этом во всём сомневающийся на высоте шестидесяти метров от земли разум.

Преодоление себя и препятствия вознаграждается щедро. В свой черёд и он испытал несравненное удовлетворение и облегчение, после того как сумел подняться выше ключевого участка, громко подбадриваемый своим напарником. Торжество, однако, было осторожным. Серьёзный, но по всем меркам не чрезвычайный тест потребовал всего, казалось, его мужества и немного отчаяния, хотя технически оказался вполне по силам. Закралось немногообещающее для честолюбивого сердца чувство, что у него не осталось ничего в запасе. Последующие альпинистские годы прошли в преодолении этого чувства, с переменным успехом. В день второй своего возвращения в ущелье он с внутренней улыбкой обнаружил, что эта борьба ещё не утратила для него значения и что он ещё не сказал в ней последнего слова.

Он поднялся с постели, неторопливо приготовил завтрак из горы продуктов, запасённых для него друзьями, и стал собираться для выхода. Сегодня нельзя было обойтись без скальных туфель. Он вынул их, еще пахнущие свежей резиной, из специального мешочка, тщательно примерил и положил обратно в рюкзак вместе с лёгким анораком, небольшим количеством воды и еды. После некоторого раздумья положил туда же каску. Так же не спеша он одел тирольки, плотную рубашку с длинными рукавами, кроссовки и темные очки. С удовольствием приладив на себя лёгкий рюкзак, он вышел наружу.

Вершина нежилась в дымке густого воздуха, уже предчувствуя приближение холодных дождей и снега, но никакая сила не могла испортить этот разгулявшийся день. Отыскать тропу не стоило труда, он зашагал по ней с небрежной уверенностью, мгновенно узнавая много раз хоженные повороты и развилки. Испортить его день тогда могла только встреча с кем-нибудь на пути. Через час тропа закончилась в широком полуцирке, образованном скальными стенами, многократными свидетелями его больших и маленьких побед и разочарований. Они поприветствовали друг друга как старые знакомые. Постояв немного в тишине, он ещё раз убедился, что никогда не покидал насовсем эти места. Всё тот же небольшой камень у основания маршрута, казалось, по-прежнему хранил его след.

Зажатые в плотно зашнурованных скальных туфлях, ступни испытывали немалое неудобство. Им предстояло перетерпеть. Он закончил приготовления осмотром деталей одежды и рюкзака, встал обеими ногами на знакомый камень, с приятным чувством нашёл каждой руке по удобной зацепке и поставил ногу на скалу. Не тренированное, не разогретое ещё тело неохотно включилось в работу, с трудом преодолевая боль в перетруженных вчера мышцах. Это не мешало ему уверенно набирать высоту, переходя из одной неуклюжей позиции в другую. Глаза без труда находили зацепки и полочки на богатом рельефе слоистых скал. Глаза намеренно небрежно скользили мимо хороших трещин, куда в прежние годы он не замедлил бы заложить закладку для страховки. В страховке не чувствовалось необходимости.

Он остановился перевести дыхание на широкой полке, распрямился и освободил руки. Под ногами осталось около сорока метров крутых скал, в двадцати метрах над головой выглядывало нависание, путь к которому шёл по правой стороне широкого угла. Правильная геометрия угла радовала глаз. К разогретым мышцам вернулось немного гибкости и наслаждения от работы.

Достигнув двухметровой стенки перед нависанием, он с улыбкой отметил, что годы не добавили ей ни трещин, ни выступов. Ровная, обрамлённая красными скалами, немного шероховатая поверхность с характерным темным отливом. В руках и коленях уже чувствовалась усталость. Немного поколебавшись, он распластал для равновесия руки по стене, встал ногой на хорошо знакомый крюк и вытянулся на нём во весь рост. До зацепки под нависанием оставалось немногим более метра. Крюк, разумеется, предназначен только для страховки. Использование его для лазания значительно облегчает участок и считается плохим тоном. Он решил, что может пренебречь этим правилом в тот день.

Преодолеть стенку возможно только на трении, зацепиться пальцами не за что. Нужно собраться и проскочить участок быстро, без остановки. Левая нога, вытянутая на крюке, подрагивала от напряжения, полусогнутая правая нога нашла положение наибольшего трения в полушаге выше, пальцы впились в шероховатую поверхность. Первый шаг, второй — и пальцы обеих рук ухватились за невидимую зацепку, мгновенно узнав каждую её неровность. Руки наливались тяжестью, нельзя было терять ни минуты. Откинувшись на них назад, он сделал несколько шажков вверх, так что колени уперлись больно в нависание. Усталое тело застыло в напряжённой позе. Теперь нужно слегка расслабиться, распластаться вверх и вокруг нависания и найти достаточно сил, чтобы освободить левую руку и дотянуться до заветной зацепки. Ещё одно резкое движение — и пальцы левой руки задержались на ней, второй рывок — и правая рука ухватилась рядом. На последнем дыхании он добрался до небольшой расщелины, в пяти метрах выше, и втиснул себя в неё. Не хватало сил ликовать.

Он просидел в расщелине до тех пор, пока не восстановилось дыхание. Тишина полуцирка осталась внизу, у основания стены. До него доносился шум проезжающих по дороге машин и лай собак в селенье. Последние метры неизменно самые тяжёлые. Выбравшись наверх, он испытал знакомое чувство облегчения, отдышался и не спеша разделался со своим бутербродом, запивая его теплой водой и раздумывая о маршруте на непривычно многообещающий завтрашний день.

*

Уже через несколько недель пришло ощущение, что он всегда жил в этом ущелье в своей добротной, пригодной для круглогодичного жилья хижине, расположенной в одиночестве у подножья невысокой горы, среди редких, малорослых деревьев и кустов. Растительность немного густеет вдоль протекающего поблизости ручья. Над окрестностью преобладает главная вершина, та самая, на которой он побывал в первый день. К широким плечам вершины подходят длинные гребни со многих направлений, образуя узкие кулуары, прячущие остатки прошлогоднего снега в тени крутых скал. В получасе ходьбы от хижины находится небольшое селение с единственной лавкой, хозяин которой охотно согласился доставлять необходимые припасы. Ущелье прорезает дорога, ведущая к большому, затянутому дымкой пыльного воздуха городу его детства и молодости.

Близость города, полного старых друзей, знакомых лиц и воспоминаний, почти не волновала чувств. По прибытии в аэропорт его встретили несколько друзей, которые помогли с транспортировкой в ущелье и с хижиной. Они не виделись давно, и радость от встречи была искренней, но его желание ехать в ущелье немедленно, не задерживаясь нигде, не вызвало ни удивления, ни возражений. Привычно и не без некоторого облегчения он отметил, что его присутствие тяготит даже самых близких друзей. И он не мог найти покоя среди них, сочувствующих и тревожащихся. Неизбежно устанавливающиеся напряжённость, недоговорённость служили нежеланным напоминанием. Только в одиночестве, в своём расшатанном, но все ещё привычном мире сокровенных мыслей и побуждений, он ближе всего мог подойти к состоянию душевного равновесия и оказывать сопротивление подтачивающим приступам отчаяния. В ту осень, в ущелье, ему на помощь пришли могучие силы, и он безоговорочно доверился им.

*

Выбор маршрута, особенно в первые дни, был нелёгкой, но приятной задачей. В памяти всплывало множество участков, когда-то пройденных, и тех, которые не довелось пройти, на каждом не терпелось испытать новые ощущения. Иногда он примечал маршрут в предыдущий день, иногда откладывал выбор до последнего момента, сначала просто решая, в какой из укромных уголков отправиться. Со временем нетерпение улеглось, осталось предвкушение остроты и силы ощущений, которые хотелось испытать снова и снова.

Известное своими хорошими, прочными скалами, ущелье регулярно посещается немногочисленной, но постоянной группой увлечённых горами горожан. В выходные дни, когда они заполняли популярные места, он исследовал отдаленные или труднодоступные скалы. В будние дни не нужно было уходить далеко в поисках тишины.

Дни начинались и заканчивались одинаково. Он вставал не очень рано, завтракал, не спеша упаковывал рюкзак и выходил на одну из троп. Пройдя маршрут, он чаще всего задерживался наверху, дожидаясь захода солнца и наблюдая за жизнью в ущелье. Иногда из тишины появлялись горный козёл или лиса, иногда он завораживался плавными кругами орла в небе, иногда наблюдал движение связки скалолазов. В хижину он возвращался уже в сумерках, готовил ужин и укладывался спать. Время от времени он оставался в хижине на весь день, проводя большую его часть растянувшись на солнечной веранде, открытый запахам и звукам. Эти дни не были похожи на прежние, тягостного одиночества, а были днями сладкого безделья уставшего, восстанавливающего тела. Природа благоприятствовала ему в том году. Сухая, теплая погода простояла почти до начала зимних месяцев, за исключением тех двух дней, когда ветры принесли холодные тучи и первый снег, растаявший вскоре без следа.

Его тело охотно отозвалось на регулярные нагрузки, простоту жизни и естественное окружение. По мере того как мышцы обретали былую силу и упругость, он отправлялся на всё более сложные и продолжительные маршруты. Его излюбленным местом вскоре стали скальные массивы юго-западной стороны вершины. Высотой местами до трехсот метров, они были мало хожены из-за своей относительной труднодоступности и сложности. Крупноблочность и нагромождённость скал массива придавала им почти устрашающий вид.

Он полюбил, не затрачивая много времени, прокладывать глазами приблизительный маршрут среди этого хаоса и незамедлительно вставать на него в предвкушении неожиданностей и трудностей рельефа. Его душа также охотно забывалась в накале ощущений на высоте, где он стремился проводить как можно больше времени.

*

В первый из двух дней непогоды холодные ветры пригнали тучи с северо-востока. Проснувшись утром в остывшей хижине, он вспомнил с облегчением, что это был день отдыха, и затянул подъём насколько было возможно. Затем долго возился с давно не бывшей в употреблении печкой, пока она не сдалась его неумелым, но настойчивым усилиям и, перестав дымить, наполнила хижину теплом. Последовал обычный в день отдыха долгий завтрак. Вечер застал его в созерцании сквозь небольшое окно пролетающих над вершиной серых, тяжёлых туч. На следующее утро всё в ущелье: камни, деревья, хижина — застыло, жалкое, под слоем мокрого снега в нетерпеливом ожидании солнца. Безоблачное небо уже розовело, не оставляя сомнений, что снег не переживёт наступающий день.

Завтрак прошёл в раздумьях. С вечера он намеревался пролезть необычный камин, обнаруженный им недавно по другую сторону юго-западного гребня. Осматривая камин, он удивлялся, что никогда не слышал о нём. Около двухсот метров высотой, с почти вертикальными стенами из прочных скал, это был великолепный образец. Идеальная ширина, от одного до полутора метров, позволяла прохождение в классическом стиле, упираясь руками и ногами в противоположные стены. Ему доводилось видеть такие маршруты только в фотоальбомах. Соблазн был большой, однако ещё одним неприветливым утром он опять провалялся гораздо дольше обычного в постели. Чтобы успеть пройти камин и вернуться до темноты, нужно было сильно поспешить, и он решил оставить удовольствие на другой раз, а вместо этого взойти по короткому снежному кулуару на главную вершину и полюбоваться панорамой покрытых свежим снегом гор.

Немного спустя, по дороге в кулуар, разогретый ходьбой, он ещё раз изменил свое решение и направился к много раз хоженному маршруту, который начинается серией крутых, одна за другой, стенок и заканчивается коротким острым гребнем, подходящим прямо к главной вершине. Маршрут, в отличие от кулуара, был уже залит солнцем и издалека выглядел веселей. Подниматься к первой сорокаметровой стенке нужно по крутому, свободному от больших камней склону. Ботинки проскальзывали в неглубоком снегу, не успевшем ещё примёрзнуть к выгоревшей траве. Местами приходилось использовать обе руки, чтобы не скатиться вниз. К концу подъёма, изрядно вспотев и тяжело дыша, он пожалел о перемене решения, но, несмотря на это, после короткого отдыха обтёр подошву ботинок о камень и нетерпеливо двинулся вверх.Лазание затруднилось с первых же метров. Неожиданно для себя он оказался на мокрых от талой воды скалах с полочками, всё ещё покрытыми остатками снега, который налипал к подошве ботинок и подмораживал быстро теряющие цепкость пальцы рук. Темп движения пришлось замедлить, он внимательно выбирал полочки для ног, часто отряхивал ботинки и был готов сойти с маршрута в кулуар, как только достигнет верха стенки. Такое удовольствие было не в его вкусе.

Оставалось несколько метров до широкой полки, где он собирался остановиться, чтобы отогреть руки, когда случились, почти одновременно, ещё две неприятные неожиданности: занемевшие пальцы правой руки не удержались на зацепке, до которой пришлось тянуться изо всех сил; рант левого ботинка соскользнул с опоры. В одно мгновение он потерял контакт со скалой и с удивлением очутился в воздухе. В падении его тело, наверно, слегка задело о скалу, на скользкий крутой склон под стенкой он упал, вероятней всего, на спину и врезался в густой куст у основания склона ногами вперёд.

Придя в себя, он увидел небо в разбросанных, неярких звёздах. Через некоторое время вернулась память. Два ощущения медленно заполняли сознание: холод и нарастающая боль в правой ноге. Он попробовал перевернуться на левый бок. Тело послушалось, руки и левая нога казались в порядке, нужно было только выпутаться из куста. Работая руками и здоровой ногой, он осторожно сделал это.

Ближайшие окрестности хорошо освещались лунным светом. Приподнявшись на руках, он смог различить линию тропы в нескольких метрах внизу. Он осмотрел и ощупал больную ногу. К облегчению, она выглядела внешне нормальной. Может, обошлось без серьёзного перелома.

От места падения до пересечения тропы с большой дорогой чуть больше часа ходьбы. Он понимал, что придётся добраться туда самому: вряд ли кто-нибудь появится в этом углу до выходных дней. Осторожно освободившись от рюкзака, оставшегося на плечах благодаря застёгнутому поясу, он достал из него слегка влажные перчатки и пуховый жилет, треснувшую пластиковую фляжку с остатками воды, смятый бутерброд и запасные носки. В жилете и перчатках, чувствуя себя намного лучше, он с усилием надел пустой рюкзак и начал ползти. Больная нога не сильно затрудняла движение. Он полз попеременно то на левом, то на правом боку, переводя дыхание на спине, и покрыл, наверно, немалое расстояние, прежде чем почувствовал резкое ухудшение. В глазах помутнело, боль в ноге отдавалась по всему телу, вызывая дрожь в здоровой ноге и руках. Через некоторое время, совсем обессиленный, он опрокинулся на спину. В закрытых глазах не сразу угас свет мигающих звёзд. Когда он пришёл на короткое время в сознание во второй раз, солнце стояло уже высоко в небе. Он ощущал тепло его лучей на щеках. В поле зрения появлялась и исчезала неясных очертаний черная звериная голова с торчащими ушами, слышался вой.

Тропа, по которой он полз, пересекает дорогу в месте, где водители часто останавливают машины, чтобы дать охладиться перегретым от затяжного подъёма двигателям. Один из таких водителей, привлечённый тревожным звуками, издаваемыми собакой, обнаружил его, без сознания, неподалеку от дороги и отвёз в ближайший госпиталь в небольшом городке у входа в долину. На следующее утро, проснувшись в сносном состоянии, он узнал, что отделался сильным ушибом в правой ноге и сотрясением. Ему был прописан покой и болеутоляющее. В ответ на расспросы он объяснил, что проводит свой отпуск в ущелье и соскользнул на крутом участке тропы. Через несколько дней ничто уже не могло удержать его в душном и сером госпитале. Выслушав все предупреждения и подписав все бумаги, он договорился, чтобы его отвезли обратно. Хижина пахнула домом. На столе, среди груды припасов, была аккуратного почерка записка от хозяина лавки, в которой он просил не забыть оставить деньги к его следующему приезду.

*

Тяжелее всего было носить воду и дрова, передвигаясь с помощью двух костылей, но в его распоряжении был почти весь день для выполнения этой работы. Выручал рюкзак, в который помещались две небольшие фляги с водой или достаточно дров на одну растопку печки. С восстановлением тёплой погоды необходимость в топке возникала только по вечерам, чаще для развлечения. Остальное время он был занят приготовлением еды и созерцанием. Природа щедро делилась с ним состоянием первозданного покоя и непричастности. Время вернулось в свой неспешный ритм. Он снова ощутил себя в череде дней, тянущихся в бесконечность сквозь густую, наполненную приятной и томящей сердце грустью пору зрелой осени. Деревья и кусты быстро теряли непередаваемых красок листву. Дикая яблоня позади хижины покрыла землю вокруг себя слоем загнивающих плодов. Каждый день он отбирал несколько еще сохранившихся яблок и погружал зубы в их сочную, ароматную мякоть.

Пришёл день, когда он решился отправиться за водой без костылей. Нога не подвела, но в самом крутом месте ведущей вниз, к ручью, тропы всё же пришлось встать на четвереньки. Выбравшись наверх, с рюкзаком на плечах, он остановился перевести дух и не сразу заметил видавшие виды машину хозяина лавки перед хижиной. Водителя не было видно. Появление машины было хорошей новостью. Запас продуктов подходил к концу, доставка запаздывала, он уже несколько раз раздумывал о том, как напомнить о себе хозяину. В дверях хижины появилась молодая женщина, которая оказалась дочерью хозяина. Выяснилось, что её отец страдает поясницей и что все заботы по лавке временно перешли к ней. Этим объяснялись задержка с доставкой и аккуратный почерк последней записки. Дочка не торопилась уезжать после того, как получила долг и новый заказ, и предоставила им возможность познакомиться друг с другом.

Только округлости её тела оживляли серые тона и грубоватость повседневной одежды женщин этих мест. На ней не было никаких украшений. Темные волнистые волосы были убраны небрежно под неприхотливую косынку. Не смущаясь в продолжительных паузах разговора, она спросила, что привело его в их места и что случилось с ногой, и с заметным интересом выслушала повторение истории, рассказанной им в госпитале. Не задавая вопросов, он узнал в ней старшую дочь хозяина лавки, живущую у родителей со своим маленьким ребёнком, но не смог вспомнить всех подробностей, поведанных как-то её отцом. Ему была приятна её спокойная, уверенная манера и улыбчивые, понимающие глаза, но в игру он не вступал, несмотря на предложение. Наконец вопросы с противоположной стороны закончились, она уехала и оставила после себя аромат, который преследовал его до конца дня.

Нога выздоравливала, он стал быстрее справляться со своими нехитрыми хозяйственными делами и вскоре не знал, что делать с образующимся избытком свободного времени. Первые порции этого избытка он отваживался проводить в размышлениях о своём насыщенном пребывании в ущелье. Его новая жизнь приобретала несомненную привлекательность и неожиданное продолжение. Ощущения, владевшие им наверху, оказывали сильное воздействие на его шаткое душевное состояние. Появилась потребность снова и снова насладиться их необычностью и накалом. В прошлой альпинистской жизни, прошедшей под знаком неоспоримого могущества гор, подобные ощущения полного контроля и неуязвимости приходили в редкие мгновения. Теперь, казалось, возможностям не было предела. Страх не исчез совсем, но утратил прежнюю подавляющую силу, перестал влиять на каждый шаг, каждое движение. Лёгкость, с которой удавалось преодолевать его, переполняла сердце возбуждающим чувством. Сердцу хотелось верить, что его одиночные приключения служат защитой от более губительных сил, и что его хладнокровие, при всей своей ненормальности, значительно увеличивает его шансы наверху, и что он не просто пренебрегает опасностями гор, а обрёл способность контролировать их. Его деятельная натура приветствовала появление достойной цели — совершенствование своих восходительских качеств до недоступных ему раньше высот. О падении он вспоминал с досадой, считая его результатом легкомыслия и неосторожности. В голове строились планы постепенной подготовки. Однако на маршруты он вышел гораздо раньше, чем позволяло состояние ноги, страшась длительного безделья.

*

Он уже давно ожидал их прибытия. Ущелье, казалось, утратило былую способность доносить слухи до города. Его присутствие не осталось незамеченным. Несмотря на старания, совсем избежать встреч с людьми было невозможно. Всё чаще он замечал, что за ним наблюдают. Однажды он неосторожно вышел на популярный маршрут в выходной день и был уже в верхней части продолжительной стены, когда услышал снизу негромкие голоса. Приостановившись, он обнаружил большую группу людей, очевидно скалолазов, расположившихся под стеной. Чувствовалось, что всё их внимание принадлежало ему. Когда он вышел на верх стены, снизу донеслись возбуждённые восклицания. Не было сомнений, что интерес к нему возрастал и новости распространялись быстро в относительно узком альпинистском кругу города. Запоздалость появления его друзей объяснялась ослабленной годами их связью с этими местами.

Они приехали большой группой, на нескольких машинах, кое-кто с детьми и жёнами — провести в ущелье выходные дни. Он был на маршруте в тот день, издалека заметил суету вокруг хижины и приготовился. Встреча была тёплой, его знакомили с семьями, разглядывали и обнимали. Вскоре, к своему облегчению, он перестал быть центром внимания. Гости готовили еду, присматривали за детьми, обсуждали незнакомые ему проблемы и новости. Наблюдая эту активность, он то и дело возвращался к мысли о том, как его жизнь могла бы сложиться по-другому, не прими он решение уехать из этих мест много лет назад. За ужином бурно обсуждались планы на завтра. Он вдыхал запах приготовленного на костре мяса и предавался накатывающим воспоминаниям. Большинство его друзей уже перестало активно ходить в горы, на завтра был выбран один из самых простых путей на главную вершину. Предстоящий день обещал быть приятным.

Вечер перешёл в ночь, немногих оставшихся за столом удерживало только ещё не высказанное. Судя по тому что никто не поинтересовался его хромотой, слухи достигли города. Не дожидаясь расспросов, он рассказал о том, как проводит время в ущелье, и о падении. Затем, затрудняясь, постарался объяснить свои мотивы и планы. Не желая обременять друзей своей ситуацией, он был откровенен и признался, что осознаёт всю ненормальность, даже по альпинистским меркам, его восходительской деятельности и допускает, что, продолжая её, может разделить участь большинства одиночек в горах. Выражение озабоченности на лицах разгладилось, когда он попытался передать свои ощущения наверху и объяснить, как они облегчают его состояние. Многие из сидящих за столом в то или иное время отваживались испытать себя в горах в одиночку. Возбуждение усилилось, когда он упомянул несколько пройденных, технически сложных маршрутов. Разгорелся старый спор о безопасных приёмах в горах, и мнения, как в старые времена, разделились. Наибольшую поддержку он получил от Солдата, по общему признанию, самого опытного среди них восходителя. Солдат заработал своё прозвище проявлениями исключительной настойчивости и некоторой суровости во всём, что касалось гор. Не самый одарённый от природы альпинист в их группе, Солдат с годами не только превзошёл всех в классе, но и продолжал удивлять всё более сложными восхождениями. С большим интересом и долей недоверия Солдат расспрашивал его о том, как проходились сложные участки. Технические детали быстро утомили всех. Сомнения и тревога ещё раз проявились на лицах, когда они стали расходиться, но было ясно, что напряжение спало. Ненормальное было принято почти нормальным.

Слаженный ранний подъём и выход показали, что друзья не утратили ещё старую закалку. После часа на тропе, разогретые, скинувшие утреннюю сонливость, они нарушали тишину кулуара своими негромкими голосами. Достигнув вершины, они с удовольствием расположились на ней, стали растапливать снег для чая, фотографироваться и обозревать окрестности. Открывалась хорошо всем знакомая, неизменно волнующая панорама гор и долин. По кругу пошли чашки с горячим чаем. Он указал на проложенные им новые маршруты на блестящих от солнца скалах юго-западного массива и не замедлил пожалеть об этом. В выгодном освещении маршруты выглядели очень внушительно и не могли не вызвать оживления. Разгорелся с новой силой вчерашний спор. Его участие в споре не требовалось. Он молча слушал своих разгорячённых друзей и отмечал блеск в глазах Солдата. Когда были распиты последние капли чая, он первый предложил начать спуск. По дороге вниз он раздумывал о другой отличительной черте Солдата — сильном честолюбии.

*

Она приходила к нему в снах почти каждую ночь. Чаще всего на пляже, месте их последней встречи. Он помнил, как хорошо начинался тот день, когда он поджидал её утром у автобусной остановки, как с учащённым сердцебиением он заметил приближающуюся тонкую фигурку в коротком платье. Было жаркое летнее утро, они долго ехали к пляжу, прижатые друг к другу в тесноте автобуса. Светящиеся глаза волновали и немного смущали его. Позже, в бурное расставание, он тщетно пытался вернуть это свечение своими уже не имевшими воздействия словами и жестами. Он плохо помнил и понимал, что обидело её так сильно тогда. Никогда больше на него не смотрела пара таких влюблённых глаз. Ей было чуть больше двадцати, тонкие черты, расточительная улыбка. Немногим старше её, он не имел ни малейшего представления о том, как обращаться с таким даром. Он называл её Улыбчивая про себя.

Связь снов с реальностью было нетрудно проследить. Дочь хозяина лавки посетила его в один из вечеров со специальной, местной мазью для больной ноги. Простая, но изящная причёска гостьи и очень милый розовый костюм — юбка с кофточкой — подходили больше знающей себе цену молодой горожанке. Преображение было таким, что он не сразу узнал её, когда она появилась из сумерек вечера в дверях хижины. Такая откровенность в женщинах часто отпугивала его, он удивился своей естественности, когда пригласил её в хижину и сделал, с готовностью принятый, искренний комплимент. Без тени неловкости она влилась в запущенно-серые тона его хижины. Они пили чай. Начальное возбуждение улеглось. Она рассказала ему о трёх годах, проведённых в городе студенткой в престижном институте. Учёбу пришлось бросить из-за неожиданной беременности от одного из местных парней. Замуж она не собиралась и надеялась вернуться к учёбе, как только ребёнок подрастёт настолько, чтобы его можно было оставить с родителями. Манера её повествования, без намёка на драму или тонкие чувства, выдавала простоту происхождения, но не делала её менее привлекательной. За отсутствием манерности он, казалось, угадывал также интеллект и уверенность в себе. Он раздумывал о её неожиданно юном возрасте и несомненном интересе к нему. Было заметно, что на её губах вертится больше вопросов, чем она, тактично, позволила себе задать. Он рассказал немного о своей жизни, не упоминая, что её больше не существует, и объяснил своё пребывание в ущелье как удлинённый отпуск. Минута неловкости всё же наступила, когда вечер закончился и он неубедительно отклонил её предложение растереть ногу. Старый двигатель машины завёлся после многократных попыток, она уехала, и ему стало грустно. Он назвал её Круглолицая про себя.

Несколько аккуратных записок спустя сны стали донимать его с большей силой, несмотря на изнурительный режим восхождений. Наступил день, когда он собрал букет пахучих горных цветов и оставил его рядом со своей запиской. Этого оказалось достаточно, она появилась в тот же вечер, в том же наряде и с обезоруживающей простотой. Его сердце наполнилось благодарностью. Освободившись от одежды, она преобразилась ещё раз. Распущенные волосы, достигающие основания полной груди, круто прочерченные бёдра, отливающие возбуждающей белизной. Они отдались друг другу с естественностью давних, равных партнёров, с одинаковой готовностью принимая и отдавая ласки. Утомление пришло скоро, и они заснули. Несколько раз в течение ночи он просыпался от непривычной тесноты в постели, осторожно помещал ладонь на округлость её тёплого тела и снова засыпал. Утро он встретил один. Её визиты вскоре стали привычной частью его размеренной жизни. Особенно он ценил их регулярность.

*

Чёрная четвероногая фигурка появлялась на расстоянии и исчезала, как только чувствовала на себе пристальный взгляд. Один из обитающих в округе бездомных псов. После нескольких таких встреч стало очевидным, что они не случайны. Погода стояла благодатная, голодные зимние времена впереди. Без видимых увечий и признаков болезни, пёс вёл себя странно, но не настолько, чтобы отвлекать надолго его внимание. Только когда они неожиданно столкнулись на тропе, с близкого расстояния, он узнал эти черные, торчащие, как у лисы, уши. Тот самый пёс. Очевидно, и в собачьем сердце хранилась память об их первой встрече. Он задержался и сделал несколько попыток приблизиться, пока осторожное животное не исчезло. Их стало двое в тот день, он назвал собаку Верный.

Пёс появлялся, только когда он отходил от людского жилья, следовал за ним на расстоянии и затем исчезал, иногда на несколько дней. После одного из длительных исчезновений правое ухо Верного стало торчать немного по-другому. Может, подрался с кем-то, а может, просто показалось издалека. Первые попытки приручения не приносили видимых результатов. Он стал брать с собой дополнительную еду и оставлять её на видном месте по дороге наверх. Еда исчезала по возвращении, но не было уверенности, кому она доставалась. Небольшого размера пёс невыгодно отличался от большинства матёрых местных бродяг.

Их встречи вызвали смутные воспоминания, связанные с падением, он, казалось, стал припоминать дополнительные детали. К собачьему вою в его памяти примешивался другой, протяжный. С удовольствием он рисовал себе неправдоподобную картину, в которой Верный защищал его от чующих лёгкую добычу волков.

Затем произошла странная встреча в одно из его возвращений из дальнего угла ущелья. Он приготовился продолжить путь после короткой остановки на перевале, когда заметил свою собаку, спускающуюся в направлении кулуара, из которого он только что поднялся. Быстро перебравшись на удобную позицию, он с удивлением наблюдал, как пёс деловито семенил ногами вниз по тропе и вскоре скрылся в кустарнике. Заинтересованный необычным появлением собаки в таких отдалённых, высоких местах, он не спешил уходить.

Пёс исчез без следа в сгущающейся темноте. Усталость и голод взяли верх над любопытством, он поднялся и надел рюкзак. Из глубины кулуара донёсся долгий характерный вой. Волки. Небольшое их количество всегда водилось в этих местах. Он знал, что людей они избегают, но не был уверен, чем может грозить встреча с ними одинокому псу, и продолжал стоять в нерешительности, прислушиваясь к тишине сумерек. Вой повторился, угрожающе усилился, немного спустя по сердцу резанул тонкий собачий лай. Он ринулся вниз, подгоняемый доносящимися снизу звуками, казалось, смертельной борьбы. Дна кулуара он достиг уже в полной темноте. Звуки прекратились. Он стал бродить среди кустарника со своим небольшим фонарём и звать собаку по имени. Звёзды уже заполнили небо, когда, не обнаружив ничего, с тяжёлым сердцем он повернул обратно домой. На следующий день пса не было видно. На другой день тоже. В каждый из этих дней его путь пролегал через зловещий кулуар, где он задерживался в безрезультатных поисках каких-либо следов событий той ночи. На третий день пёс появился как ни в чём не бывало. Такое же осторожное появление и неизбежное исчезновение. Улыбка расслабляла и согревала его лицо весь день: и когда он работал на маршруте, и когда возвращался назад, и когда размышлял вечером в хижине о том, как хорошо было бы разделить ужин с собакой.

Дистанция между ними сокращалась медленно. Оба не спешили и присматривались друг к другу. Пёс явно ценил свою независимость. Осторожная, но не трусливая повадка говорила о нелёгкой жизни и необходимости полагаться на быстроту ног, а не на силу лап и остроту когтей. Утренняя кормёжка стала приятной рутиной для обоих. Пес хватал брошенные один за другим куски пищи и быстро поглощал их. Затем провожал его высоко под маршрут, пока они не достигали рельефа, для которого природа не приспособила собак. Продолжая маршрут уже в одиночку, он не раз бросал взгляд на чёрную фигурку внизу, которая через некоторое время бесследно исчезала до следующего утра. В дни отдыха он выходил наверх покормить собаку и попытаться убедить её вернуться с ним в хижину.

В то морозное утро по дороге к маршруту он раздумывал о запаздывающей зиме и о том, что первые снега и холод могут помочь ему преодолеть остатки недоверия собаки. Собачий завтрак лежал в верхнем кармане рюкзака. Пересекая главную дорогу, он осторожно обходил небольшие, покрытые льдом участки и не сразу обратил внимание на темное пятно у обочины. Прошло несколько нелёгких секунд, прежде чем он решился приблизиться к нему. Собака лежала уже холодная, с окроплённой кровью раскрытой пастью. Видимо, сбила ночью машина. Он присел на высокий камень, один, у края пустынной, погруженной в тишину дороги.

Прошло время, по дороге проехала грузовая машина и вывела его из оцепенения. Он поднялся, достал из рюкзака рукавицы, медленно надел их, ухватил собаку за ноги и понёс вверх от дороги, к основанию гребня. Окоченевшее тело терлось о бедро, затрудняя движение. Он остановился у большого камня, окружённого низкими кустами, опустил собаку на землю и сел рядом. Место было подходящее, в стороне от троп и дороги.

Идти за лопатой в хижину не хотелось. Он стал копать яму, разрыхляя землю небольшим ножом и выгребая руками. Каменистая, холодная земля плохо поддавалась. Когда могилка была готова, он осторожно опустил в неё тело. Наконец представилась возможность рассмотреть следы увечий, о которых он подозревал: и шрам на ноге, и ухо с выцарапанным куском. Он засыпал и тщательно уровнял могилку, откинулся спиной на жёсткую землю и беззвучно заплакал. Когда-то не пролитые слёзы потекли по щекам, не принося облегчения.

*

Первая зимняя метель продолжалась почти три дня. Под обильным снегом вершины ущелья приосанились, с готовностью приняли лестный для них облик больших, неприступных гор. Вместе со снегом зима принесла свежее ощущение отдалённости и одиночества в ущелье. Он охотно отдавался этим настроениям.

Одиночество нарушила машина, которая расчистила дорогу к селению по просьбе пользовавшейся большим уважением среди местных жителей Круглолицей. Как и всё остальное, исходящее от Круглолицей, появление машины было кстати. За исключением пухового жилета и плотных рукавиц, у него не было зимнего снаряжения. Нужны были тёплые вещи, ботинки, пуховые куртка и нога, маленькая газовая горелка, одноместная палатка, тонкие перчатки для лазания и телескопические палочки. Всё это можно было раздобыть только в городе. С энергичной помощью его доброй феи это должно было занять, по крайней мере, несколько дней. Он передал заказ с водителем машины, облачился во все свои тёплые одежды и вышел в направлении ближайшего скального маршрута отведать прелестей зимнего восхождения.

Передвижение в горах значительно усложнилось. Простой получасовой подход по тропе занял около полутора часов, из-за глубоких заносов. На маршруте сразу же пришлось снять толстые, непригодные для лазания рукавицы. Пальцы быстро отдавали тепло морозному воздуху и холодным скалам. Приходилось часто останавливаться и отогревать их. Подмерзали ноги в легких ботинках. Вскоре стало ясно, что в остаток укорачивающегося зимнего дня не уложиться. Он воспользовался возможностью сойти с маршрута и вернулся назад, также по пояс в снегу. Начало было многообещающим.

*

Восходительская активность в ущелье замерла до наступления весны. Только он и дикие обитатели гор разделяли право на владение покрытыми нетронутым снегом тропами, гребнями и склонами. Так же как и звери, он пользовался этим правом осмотрительно и прокладывал следы, как инженер прокладывает дороги — рационально и экономно. Умело пробитая ломаная линия следов на снегу не оставляла его равнодушным. Его волновали логичность, простота и налёт таинственности, которые такая линия добавляет к суровости и грусти атмосферы зимних гор.

Ночёвки в горах стали его предпочтительным времяпрепровождением, редкое восхождение теперь не требовало хотя бы одной. По-прежнему избегая популярные стоянки, он находил свои, укромные места в стороне от проторенных путей. Особенно он любил устроиться так, чтобы из палатки можно было наблюдать заходящее или восходящее солнце. Покой и умиротворение находили на него, одинокого, среди снега и скал. Одно, излюбленное место ночёвки под главной вершиной он благоустраивал в каждый визит. Выложил из плоских камней ровную площадку для палатки и начал строить каменную стенку для защиты от ветра. Он мечтал о высокой прочной стене, когда в первый раз пересиживал непогоду в этом месте. Под бесконечными порывами ветра материал палатки отчаянно трепыхался, издавая громкие, хлопающие звуки и, казалось, был близок к разрыву. Заснуть тогда не удалось. Несколько раз он выходил наружу, чтобы поправить ослабленные растяжки палатки, остальное время ждал рассвета и ругал себя за то, что не остановился раньше, несмотря на все признаки приближения снежной пурги. Там, метрах в ста ниже гребня, под защитой большой скалы можно было провести гораздо более спокойную ночь.

Планирование на непогоду стало самой главной заботой на выходах. Метеорологические сводки приходили в ущелье всегда с большим опозданием, он полагался только на свои наблюдения и старался не расслабляться и не принимать рискованных решений. По мере углубления и уплотнения снега появилась возможность рыть пещеры. Он вспомнил, как выбирать подходящие для этого места, обустраивать их для многократного пользования, и через некоторое время поддерживал постоянную пещеру под главной вершиной, по одной на каждом их трёх длинных гребней и несколько в укромных уголках дальних кулуаров. Больше всего ущерба пещерам причиняло привлекаемое запахом остатков пищи голодное зверьё, среди которого попадались медведи и волки. Он быстро полюбил выходить на маршрут без палатки и полагаться только на свои снежные убежища.

Конец ознакомительного фрагмента.