Vita nova, nova…

Наталья Белкина

Время… Прошлое, настоящее, будущее… Кто только не пытался постичь его загадку. Но сколько еще осталось в нем тайн!Но времени не существует вне человеческих судеб. Миллиарды их проходят сквозь время, а время проходит сквозь них… Здесь вы прочитаете о судьбах одной девушки по имени Лун из древнего племени протохронов – людей, помнящих свои прошлые жизни, словно вчерашний день. Вы пройдете вместе с ней, точно Данте по кругам ада, через все ее жизни, и каждая из них станет новой жизнью – vita nova…

* * *

Хорошо, что сегодня хоть и пятница, но не тринадцатое. Вообще-то я не суеверная, но в такой ситуации всякий станет суеверным. Черных котов бы еще по близости не бродило.

Отыскивая в частном секторе тот самый дом, я не позволяла себя даже мысли о том, чтоб войти в него. Или я самоубийца? Просто найду, посмотрю на него. А впрочем, что на него смотреть? Зачем тогда идти, раз не собираешься действовать? И «за» и, «против» возникали в моей голове одновременно. Если не войду, то никогда не разрешится то, что не дает мне спокойно спать. А если войду? Могу и не выйти. Никогда…

Когда я вступила на ту самую улицу и начала присматриваться к нумерации домов, вдруг до меня дошло, что необходимо было хоть кому-то сообщить о том, куда направляюсь.

— Вот клуша! — обругала я саму себя вслух. — Хоть бы Маринке позвонила. Она бы меня наверняка начала отговаривать. Или чего доброго со мной бы увязалась. А впрочем, лучше бы увязалась, честное слово! Хоть какая-то поддержка. Не так страшно было бы, наверное. Нет. Все равно бы я не стала ее жизнь подвергать опасности. Скорее всего, поддалась бы на уговоры и не пошла никуда. А валерьянки надо бы…

Я разговаривала тихо сама с собой, не обращая внимания на удивленные взгляды редких встречных, успокаивала себя и медленно продвигалась к цели. Но то, что я не оставила хоть какой-нибудь знак, меня все еще беспокоило. И тут я увидела синий почтовый ящик, сиротливо торчащий на двух ножках возле одного из домов, и у меня возникла идея.

Я достала из сумки записную книжку и ручку, присела на корточки и начертала: «Я нахожусь в доме №31 по ул. 5-й Лиственной. Если я исчезну, поиски прошу начать оттуда. Дрогина Л.» Вырвав страничку из записной книжки, я погрузила ее в синюю щелку и двинулась дальше, отыскивая дом №31.

Нумерация домов на этой улице располагалась черт знает как. Возле дороги, которая скорее походила на сельскую, чем на ту, которая пролегает в черте города, улица обрывалась номером 25-ым, потом начиналась по другую сторону того же тракта уже 35-ым. Куда подевался целый десяток домов? Необходимо было спросить у кого-нибудь, но как назло ни единой живой души. Впрочем, через минуту мне удалось узреть работающую в своем огороде тетку. Я подошла к забору и спросила, где найти остальные дома, потом где найти конкретно номер 31, затем который час и есть ли поблизости магазин. В общем, я постаралась как можно лучше этой тетке запомниться, на всякий случай. Поплутав еще несколько минут, я его отыскала.

Ничем совершенно он не выделялся среди других рядом стоящих построек. Дом как дом, много зелени, яблони растут, сирень под окном, низкий палисадник, резные белые наличники. А что ты увидеть ожидала? Готический дом с привидениями?

Я осторожно подошла к редкому низкому забору, не боясь, что меня заметят, так как окна в этом доме были зашторены чем-то очень плотным. Войдя же в бесшумную калитку, я поняла, что в окнах вовсе не шторы: за стеклами отчетливо виделась непроницаемая кирпичная кладка. Тут уж мне совсем стало не по себе, если не сказать больше. Воображение стало рисовать жуткие картины.

«Все равно ведь будешь мучиться сомнениями, если не решишься и не войдешь, — внушала я себе. — Чертов узел нужно просто разрубить. Понятное дело: умирать не хочется… Но почему же сразу умирать?! Я слишком много смотрю телевизор. А чем еще заниматься в одинокие вечера? Клянусь, если выживу… Ну, вот опять мрачные мысли. Откуда этот фатализм? В общем, если все закончится хорошо, обязательно куплю себе новый современный телевизор».

Я заговаривала сама себе зубы, вернее сказать, пыталась отвлечь себя от страшных мыслей. Таким макаром и подобралась к двери. Нужно было уже решаться… За порог ни шагу! Разговаривать только на улице! Я подошла к двери и занесла руку, чтоб постучаться. Несколько мгновений она так и парила поднятой, но…

— Дрогина Лидия Петровна? — услышала я голос позади и обернулась.

Один из двух одетых во все черное мужчин, стоящих по ту сторону калитки, обращался именно ко мне.

— Да, — ответила я. — Откуда вы меня знаете и что вам нужно?

— Долго же мы тебя искали! — сказал второй с какой-то странной торжествующей интонацией и резко распахнул калитку.

В тот же самый момент дверь дома раскрылась, высунувшаяся оттуда рука грубо схватила меня за плечо, в один миг затолкнула в темный коридор и тут же прикрыла дверь, щелкнув запором. Я оказалась в кромешной темноте лицом к лицу с незнакомцем, так и не поняв, что только что произошло.

— Скорее прочь от двери, они сейчас будут стрелять, — услышала я голос, показавшийся мне знакомым.

Не успела я хоть что-то сообразить, как послышались выстрелы, а в двери рядом со мной образовались две мелкие дырочки, пропускающие свет. Повторять мне было не нужно. Наверняка это была милиция, которая охотилась на этого маньяка, взявшего теперь меня в заложницы, но пуля, как известно, — дура. Поэтому я быстро последовала вслед за мужчиной вглубь дома, и вскоре мы скрылись за толстенной бронированной дверью.

Ошеломлена я была чрезвычайно, настолько, что даже не сразу поняла, кто меня похитил.

— Так вот кто вы на самом деле, знакомый незнакомец!

— Я вовсе не незнакомец для тебя, — сказал он.

— Мы уже и на «ты»?

— Да, и очень давно.

Предо мной стоял тот самый психолог. А я почему-то и не удивилась, увидев именно его, словно ожидала чего-то подобного. Или было это когда-то в моей жизни? Прошлой…

— Некогда выяснять, что к чему, — предупредил он меня.

За массивной кованой дверью послышалась приглушенная возня, железо стало содрогаться.

— Они нашли тебя, это сейчас самое главное. Я едва успел тебя перехватить.

— Они нашли меня? — спросила я, ненароком выдав своей интонацией весь свой сдерживаемый скепсис. — Я и не знала, что меня кто-то ищет!

— И хорошо, что не знала. А теперь без лишних вопросов — за мной. Иначе тебя ждут серьезные, очень серьезные неприятности.

Я осталась стоять там, где стояла, посредине совершенно пустой комнаты с ободранными дореволюционными обоями, единственным украшением которой было большое зеркало в старой бронзовой раме, висящее за моей спиной. Окон не было, на их месте располагались белые оштукатуренные прямоугольники. Свет исходил от единственной голой лампочки под потолком. Психолог засуетился возле какого-то кольца в полу, и вскоре я поняла, что кольцо это — ручка деревянного люка — тяжелого, судя по всему, люка, потому что поднять его стоило ему немалых усилий. Он не обращал на меня внимания, пока занимался им.

— Это милиция, да? — спросила я. — Или что-то еще? ФСБ, например? Ты что-то натворил? Что-то плохое? Отвечай!

— Этих людей ты вряд ли сможешь отнести к какой-либо из известных в этом мире силовых структур, — преодолевая тяжесть массивной деревянной панели, произнес психолог и открыл, наконец, люк.

С той стороны двери послышались громкие хлопки.

— Дверь они все равно не откроют, но вот-вот догадаются о зеркале. Давай быстро вниз!

— Смеешься!? И не подумаю! — отрезала я и отступила назад.

У меня появилась надежда, что он испугается и сбежит через этот самый лаз, а меня оставит. Я попятилась назад, пока не уперлась в стену, а вернее в зеркало.

— Не для того я проделал такой путь, чтобы отступить сейчас! Ты же сама мне этого не простишь потом, — проговорил он, внимательно глядя куда-то за меня. — Оглянись…

— Это розыгрыш, очень злой розыгрыш!

— Оглянись!

Теперь у меня самой появилась жгучая потребность оглянуться и посмотреть в зеркало. Но я убеждала себя, что это лишь прием, чтоб обхитрить меня, отвлечь внимание, убеждала до тех пор, пока не почувствовала легкий толчок в спину. И обернулась, скорее от неожиданности. Вместо своего отражения, я узрела в нем тех самых двоих с темными лицами. Я попятилась, не запаниковала и не вскрикнула даже, так была изумлена, потому что увидела, что один из них с той стороны просунул руку в черной кожаной перчатке и ухватился за раму. Психолог сильно дернул меня, и я просто рухнула в люк, пролетела вниз метра три, упала, ударившись весьма больно о рыхлый земляной пол. Он стоял еще наверху на лестнице, плотно прикрывая крышку и завинчивая что-то.

— Это что? Что это такое было?

— Быстро вставай, двигаться надо.

Как и куда можно было двигаться в кромешной темноте? И ничего я понять не могла: что за глупейшая ситуация? Почему так все не ясно? Все стало еще запутаннее, чем раньше, чем всего-навсего полчаса, да нет, двадцать минут назад! Во что я влипла? Куда теперь отправится моя тихая, скромная и неприметная жизнь? А отправится она к черту! Хочу ли я вновь оказаться в нормальном человеческом мире, за пределами всей этой чепухи и мистификации? Да хочу… Нет, не хочу. Но скорее бы уж все разрешилось!

Он тащил меня куда-то по узкому и сырому подземелью, крепко держа за руку. Я отрешенно следовала за ним, отталкиваясь от земляных стен, решив про себя только одно: вопросы я начну задавать только тогда, когда хоть что-нибудь увижу пред собой, хоть какой-нибудь свет. Невозможно спрашивать о чем-то, да просто сосредоточиться на своих мыслях, пусть даже и самых простых, когда кругом ни зги не видно. Все мысли подчиняются инстинктам, а главенствует среди них инстинкт самосохранения.

Свет хлынул внезапно из-за поворота. Меня занесло, я ударилась о земляную стену и сильно сомкнула веки. Мне их и открывать не хотелось. Несколько секунд я стояла, зажмурившись, и надеялась, что вот сейчас проснусь. Все это будет сном. Но вместо желанного пробуждения меня ожидал толчок в спину. Меня втолкнули в какой-то бункер за мощной стальной дверью, которая тут же основательно задраилась. Психолог тяжело дышал, и я тоже едва переводила дыханье.

— Ну? — спросила я после того, как смогла отдышаться.

— Здесь мы в безопасности, — ответил он, хотя я не об этом спрашивала. — Впрочем, ты ведь не о том меня спрашивала?

— Ты как будто читаешь мои мысли, и мне это не нравится.

— Это вполне понятно.

— Пожалуйста, перестань.

— Я не умею читать мысли, но твои предугадываю, потому что слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь никогда не говоришь то, что думаешь. Пока ты не в себе, я не могу считать тебя безопасной.

— Меня безопасной?!! Да о чем ты? Это может быть я тебя заманила сюда дурацкими посланиями и газетными розыгрышами? И теперь ты мне говоришь, будто я для тебя небезопасна? Так это ты не в себе! Послушай, мне надое…

— Хочешь знать, что происходит?

— Разумеется!

— А все очень просто. Ты — это не ты. Ты вообще здесь быть не должна.

— Вот именно здесь я точно быть не должна. Что это за место вообще? Бомбоубежище?

— Ты не должна быть в этой жизни.

— В этой жизни? Что это значит? Меня нужно убить? Только хочу предупредить: я оставила о себе знать. Кое-кто знает, что я в этом доме!

— Ты об этой записке? — с сочувствием спросил мой спутник, достав из своего собственного кармана листок из моей записной книжки, а увидев мои округлившиеся глаза, поспешил объяснить. — Не пугайся, я говорю не о смерти. Ты живешь не своей жизнью, не своей судьбой. Ты взяла чужую жизнь, поступила не слишком вежливо. И кое-каким ребятам это не очень нравится. Хотя это дело десятое, разозлились они на тебя не только из-за воровства.

— Так они хотели убить меня?

— Они подослали к тебе убийц. Да если б и меня задели, не особенно расстроились бы… Мы с тобой повязаны крепко.

В помещении, в котором мы находились, было довольно светло из-за множества свечей. Я почувствовала боль в коленке, которой ударилась, и опустилась на земляной пол. Больше присесть было некуда. Мой чокнутый собеседник проделал то же самое, усевшись напротив, и продолжил свое повествование:

— Так вот, ты прихватила то, что тебе не принадлежит — чужую судьбу.

— Это что, можно просто взять… руками? — довольно скептически спросила я.

— Можно. Вот смотри.

Он полез за пазуху и вытащил оттуда потрепанную колоду старинных гадальных карт, по одной начал раскладывать предо мной на полу. Едва заметные, стертые временем или чьими-то руками изображения являли собой различные человеческие фигуры.

— Вот это — сербская крестьянка, пятнадцатый век, трудное время… Это — испанская герцогиня, век семнадцатый, — объяснял он мне, раскладывая карты по одной. — Это корейская принцесса — одна из лучших карт, по моему мнению, самая интересная судьба. Еще финикийская служанка. Декадентская поэтесса — тоже забавно…

Я рассматривала антикварные картинки почти безучастно. Мне снова показалось нереальным все происходящее. Как будто бы мне предложили игру, правила которой я никак не могла понять.

— Как же я могла для себя выбрать такую жалкую жизненку, как моя теперешняя? — поинтересовалась я насмешливо.

— Тогда, видимо, ты руководствовалась иными мотивами.

— Откуда ты взял эти карты?

— Моя обязанность сохранять их.

— Понятно, — сказала я, хотя мне нечего не было понятно, да и понимать не хотелось. Но в голове стало возникать какое-то пока еще не ясное воспоминание. О чем-то или о ком-то очень знакомом, давно знакомом. Это ощущение, когда не можешь вспомнить что-то очень важное, было беспокойным и мучительным.

— Землевладелица из Афин, девчонка из индийской деревни, метеоролог из Антарктиды…, — продолжал он тем временем.

— Антарктиды?

— Для тебя сегодняшней это будущее.

— Хм… Сколько их всего у тебя?

— Это все. Восемь штук.

— Есть такая, где бы я не была хромой?

— Таких нет.

— Что, из восьми нет ни одной?!

— Сожалею. У каждой души есть свой особый признак, ее собственный, индивидуальный знак отличия, который всегда воплощается. У кого-то больное сердце, у кого-то шестой палец или горб. Это неизбежно.

— А у меня душа хромая… Вот умора…

— Так посмейся, тебе легче станет.

Смеяться мне не хотелось. Слишком я прониклась этой невероятной жалкостью своей серой жизненной карты в сравнении с теми, что лежали предо мной сейчас. И почему-то мой спутник перестал меня пугать. Я спросила:

— Скажи, как твое настоящее имя?

— Может сама вспомнишь? Здесь к тебе должна возвратиться твоя прежняя память. Мы у входа в Безвременье…

Я посмотрела на него пристально. Что-то скользнуло в моем сознании, что-то совсем неуловимое, далекое, но до трепета знакомое. Виски заныли, стало очень больно, давление ударило по глазам. И тут меня обожгло словно вспышкой пламени:

— Гедеон!!!

Гедеон из расы хронидов — людей, живших еще до Великого оледенения и знавших тайну времени. Благодаря этому знанию они и смогли пережить, а вернее, проскочить ту страшную пору. Все они, также как и я, принадлежат к ордену протохронов. Гедеон — мой сподвижник и единомышленник. Самый надежный. Остальные мои последователи исчезли. Всего их было пятеро, и все они меня предали. Именно из-за них мне пришлось скрываться, выкрав эту жизнь, самую, как тогда казалось, неприметную.

— Как ты меня отыскал? Как ты сумел!?

— Это было непросто. Я точно смог вычислить лишь географическое местоположение и приблизительный отрезок времени XX-ХХI века.

— Недаром первое твое послание пришло ко мне напечатанным на машинке, произведенной еще при Николае II.

— Почти угадала. Тогда я был в 1918. Как вычислял — рассказывать долго, но сомневался, по правде сказать, до последней минуты. Многое совпадало: звездная карта, начальная буква имени, хромота, но этого было недостаточно. Твое пусть неосознанное и смутное, но понимание того, что ты занимаешь не свое место и что тебе на самом деле уготовано что-то совсем другое, — вот это и убедило меня окончательно. Помнишь нашу последнюю встречу в том мире?

— Помню, конечно. Тогда ты и догадался?

— Да. И они примерно в то же время.

— Они разговаривали со мной. Все пытались выяснить, хочу ли я начать новую жизнь. Слишком затасканный метод.

— Самый действенный.

— И я ведь попалась!

— Не могла не попасться. Мне повезло, я опередил их на какую-то долю секунды.

— Странно, что они не стали действовать сразу, как только я сказала им «да» по телефону. Я ведь открылась: бери голыми руками.

— Наверное, они тоже хотели быть уверены до конца, Лун.

Теперь я уже и сама знала дорогу. Все вспомнилось как-то сразу, нахлынуло. От обилия новой, вернее старой, информации заболела голова. К тому же коленка этого тела, к которому я уже успела привыкнуть, все еще ныла. Это единственное, что я унесла из своей прошлой жизни. Как чувствует себя умерший, взирая на тех, кого оставил? Ему так же тоскливо и одиноко. Но я — иной случай. Такие, как я, не оставляют душевных привязанностей в прошлой жизни, чтоб не страдать. Ведь мы протохроны — те немногие избранные временем, которые помнят о своих прошлых судьбах.

Мне принадлежат восемь жизней, лично мне. Но однажды я прихватила себе девятую, чужую. И в ней потерялась без памяти. Тот, кому она предназначалась, наверное, не чувствовал бы себя в ней так же неуютно, как я. Гедеону непросто было отыскать меня. Но и карумионам пришлось понервничать. Это было сложным решением и особенно сложным из-за того, что пришлось принимать его в считанные секунды. Я слишком рисковала тогда, доверившись этим людям, которых считала своими верными последователями. И поплатилась за это.

Переход через Безвременье очень болезненный. Я должна буду лишиться этого тела вместе со всей его прошлой и будущей судьбой, и при этом сохранить память об этом чудовищном, ужасающем событии, событии, о котором обычные люди ничего не помнят, как и о своей прошлой судьбе.

— Ты уже выбрала карту? — спросил Гедеон, когда мы шли с ним по узкому коридору бункера Безвременья.

— Не все ли равно в чьем обличье предстать перед судом президиума.

— Волнуешься?

— О чем ты? Мне не впервой проходить сквозь Безвременье.

— Я о суде.

— Перед орденом я не считаю себя виновной. Наоборот, мне кажется, они сами меня толкнули на этот поступок. И эту карту я попрошу тебя им вернуть.

— Лун, Карум потребует твоей выдачи.

— Знаю. Но я сдаваться не собираюсь. Надеюсь, орден не выдаст меня. Хотя бы из уважения к отцу.

Мы подходили. Я остановилась перед дверью, за которой находился ось Безвременья. Никто из нашего ордена и ни одна живая душа не знала, как устроено это сооружение, если его вообще можно так назвать. Ось казалась видимой субстанцией из плотного темного газа, но только видимой человеческими глазами. Что же она представляет собой на самом деле, ощущаешь лишь внутри нее. Ощущаешь, но не узнаешь. Ничего о ее строении нам почти не известно. Это запретная тема для тех, кто имеет судьбу. Даже если он из ордена протохронов.

— Достань карты, я выберу сейчас любую наугад.

— Вот в этом вся ты, — сказал Гедеон почти с усмешкой.

Почти — потому что ирония была бы сейчас не уместна.

— Давай, — я вытянула первую попавшуюся под руку карту.

— Что там?

— Я снова отправляюсь в Библ.

— Только этого не хватало! Знаешь ведь, какая непростая это судьба? Выбери другую. Лишние заботы тебе сейчас не нужны.

— Гедеон, я уже выбрала. К тому же ты знаешь, что судьба почти всякий раз складывается по-иному… Лучше позаботься о том, что б я миновала на этот раз нежный возраст. Мне сразу же понадобятся взрослые мозги.

— Не беспокойся.

Я молчала и медлила. Нужно было еще кое-что сказать ему:

— Гедеон, я очень благодарна тебе за все. Ты многое сделал для меня. Когда все это кончится…

Я чувствовала некоторую неловкость, потому что не любила быть в долгу. А ведь Гедеон оказал мне огромную услугу только потому, что был верен мне, а не корысти какой-нибудь ради.

— Не считай себя моей должницей, — сказал он. — Ты же знаешь, ради чего все это…

Я подошла к оси Безвременья. Ее чрево еле слышно гудело. Главное было не думать, какая нечеловеческая боль вот-вот охватит все тело. И как тяжело сразу же будет душе. И какая жестокая это будет тоска. И пусть чудовищная физическая боль прекратится через мгновенье, потому что все телесные ткани, включая и нервные клетки, сразу же сгорят, но тоска еще долго не пройдет. Это тяжелая тоска об утраченных близких душах, от которой плачут все младенцы, только что вновь появившиеся на свет, и о которой забывают они, приобретая новый опыт новой жизни. Эта тоска во мне умножена будет во сто крат. Не думать об этом я заставляла себя, оттягивая последние секунды. Прыгнуть со стометровой отвесной скалы в море было бы в тысячу раз проще. Я шагнула…