Священный путь. По следам «Пира»

Нина Бандурина

История страны, мира, Вселенной – это история одного человека. В надежде обрести свою вторую половинку под чутким руководством мудрого наставника Тамира шаг за шагом постигает тайны великого произведения Платона «Пир». Но, столкнувшись с реальной жизнью, девушка попадает в круговорот событий, пройдя через которые, ей предстоит ответить на главные вопросы своей жизни: каков смысл любви и в чём на самом деле заключается тайна человеческой души.

Пролог

Рождественская песнь

Соберите мозаику судьбы

и обретёте ключ к своему сердцу.

В тот год зима выдалась на редкость снежная. Шёл конец декабря, сессия в университете была сдана досрочно, и уже ничто, казалось, не могло омрачить то чудесное время, когда близость Нового года ощущалась повсюду. Время, когда каждый человек, независимо от возраста и пола, живёт предчувствием чего-то сказочного, чистого, прекрасного. Всякий ощущает себя ребёнком и может хоть ненадолго вернуться в ту пору, когда каждое мгновение жизни было наполнено волшебством и чарующим умиротворением. За окном выла вьюга, поднимая снежные вихри и заметая горизонт так, что невозможно было разглядеть даже силуэты деревьев, находящихся всего в нескольких метрах. В такие моменты душа человека как никогда радуется домашнему очагу, наполняясь романтическим чувством уюта и покоя. Возможно, именно в это время человек позволяет себе расслабиться и невольно задумывается о вечном.

День уже клонился к вечеру, а насущный вопрос так и не был решён. Что, в общем-то, не удивительно — ведь обсуждалось не что иное, как предопределённость человеческой жизни и понятие судьбы человека. То есть вопрос, ответ на который ищут и никак не могут найти как лучшие умы человечества, так и простые смертные не одного десятка поколений. И тем не менее дерзновенные попытки принимаются вновь и вновь. Вот уже несколько часов подобный спор всё больше разгорался между друзьями-студентами, волею судьбы оказавшимися вместе в этом заснеженном уголке необъятной России. Оля, занимающаяся йогой уже несколько лет и планирующая в наступающем году совершить очередное паломничество в Индию, настаивала на том, что истиной является древнее славянское учение Веды, которое было потеряно с приходом на Русь христианства, но сохранило свои основные черты в индуизме.

— А почему в России сейчас так популярны йога и вообще всё, что касается Индии? Никогда не задумывались? За нас говорит генетическая память, которую христианство, изначально чуждое славянской культуре, так и не смогло уничтожить, — настаивала она.

Олег, который отрицал любую религию в принципе, считая её лишь средством манипуляции сознанием людей, попытался возразить, мотивируя тем, что Веды, как и христианство, служили и продолжают служить одной цели — превращению человека в раба, а всё человечество — в стадо, которым легко управлять. Костя же, воспитанный в духе традиционного православия и увлекающийся русской борьбой, не очень любил все эти споры, однако тоже не смог оставаться в стороне, когда задевалась тема веры и особенно любимого им православия. Как истинный защитник, он попытался оспорить точку зрения друга, но Олег сыпал убийственными доводами:

— А ты расскажи о вере той бабушке, которая всю свою крохотную пенсию несёт священнику, бесстыдно разъезжающему на дорогом внедорожнике, или нищему, который не может принять крещение потому, что у него нет денег для того, чтобы оплатить обряд.

— Во-первых, — возражал ему Костя, — есть люди богатые, есть бедные. Как среди мирян, так и среди священства. Во-вторых, я не слышал о том, чтобы нищему отказывали в таинстве крещения только потому, что у того не было денег. А если даже и так, то грех лежит исключительно на том, кто его совершил. Не стоит равнять по одной паршивой овце всё стадо. Есть настоящие молитвенники, благодаря которым, возможно, наша многострадальная планета ещё не сошла с орбиты.

Однако Олег отстаивал свою точку зрения, Оля — свою. И всё это продолжалось уже несколько часов. Глядя на воинствующих оппонентов, трудно было даже представить, что эти люди, несмотря на все свои разногласия, умудрялись дружить!

С лёгкой улыбкой наблюдая за происходящим, после ряда неудачных попыток высказать своё мнение и попросить прекратить этот бесполезный спор, Милана, сестра Кости и подруга Оли, поняла, что почувствовавших кураж друзей уже не унять. Оставив тщетные попытки как-то повлиять на ситуацию, наслаждаясь вкусом ароматного чая, заваренного по старинке в русском самоваре, девушка постепенно погрузилась в собственные размышления. Несмотря на прогресс, семимильными шагами подчиняющий себе планету, её дедушка с бабушкой предпочитали неспешные русские традиции. «И, если признаться, — отметила про себя Милана, — чай, заваренный в самоваре, имеет совершенно потрясающий вкус. Как и вкус свежего хлеба, испечённого бабушкой в русской печи». Как жаль, что современный ритм жизни российских мегаполисов диктует свои условия, где на помощь занятому человеку приходят всевозможные результаты технического прогресса, одновременно лишая его чего-то важного! Того, в чём, возможно, и заключаются маленькие радости жизни. Поэтому каждый раз, когда человеку удаётся остановить время, почувствовать вкус чая, услышать песню вьюги за окном, он ощущает себя по-настоящему живым и поистине наслаждается каждым мгновением.

— Что ты об этом думаешь? — Низкий баритон брата прервал размышления девушки.

Совершенно потеряв линию спора и не зная, о чём её спрашивают, Милана решилась на дипломатичный ход:

— Если кто и может ответить на твой вопрос, так это точно не я.

— А разве не женщины — источник всяких выдумок касательно двух половин одного целого и прочей сентиментальной белиберды? По-моему, это в их характере — приписывать совершенно обыденным вещам черты неземного. Оттого и страдают. Сначала начитаются красивых сказок о любви, а потом сталкиваются с реальной жизнью, — категорично и чётко заключил Олег.

— Ну, что касается мифа о двух половинках, то претензии по этому вопросу не к женщинам, а к Платону. Не хочу тебя разочаровывать, но он, насколько ты знаешь, был мужского пола. Да и страдают от любви не только женщины, но и мужчины. И очень спорный вопрос, кто из них более далёк от реальной жизни.

Неизвестно, насколько затянулся бы этот спор, если бы бабушка не подала к столу аппетитный пирог, мгновенно наполнивший комнату непревзойдённым ароматом. Дебаты пришлось отложить.

Вьюга за окном свирепствовала всё сильнее, и в возникшей тишине ещё отчётливее слышалось её протяжное пение. В тот вечер только один человек хранил молчание. Казалось, он был выше даже самых горячих доводов оппонентов, внимательно слушая и тех и других и всё же оставаясь в стороне. Тимофей Иванович, хозяин дома и по совместительству родной дедушка Кости и Миланы, посмотрел в окно, вслушиваясь в музыку ветра, и на какое-то мгновение, казалось, погрузился в свои думы.

— Дедушка, о чём вы задумались? — спросила Милана.

Тимофей Иванович медленно повернулся, однако было видно, что мысли его по-прежнему были где-то далеко. Продолжая слушать вой вьюги за окном, он, словно нехотя, произнёс:

— О том, ребята, что случилось много-много лет назад. Об истории, некогда поведанной мне. И началась она, эта история, в такую же вьюжную декабрьскую ночь, — отстранённо закончил фразу хозяин дома, вновь вглядываясь в даль и погружаясь в свои мысли.

— А что это за история, дедушка? — заинтересованно спросила Милана.

Налив себе чаю, дедушка улыбнулся:

— Давайте сначала выпьем чайку, а уж потом я вам всё расскажу.

Покорно, словно несмышлёные дети, ребята стали наслаждаться чаепитием, подстёгиваемые любопытством и странным ощущением захватывающего рождественского приключения.

— Так вот, — сказал Тимофей Иванович, сделав очередной глоток ароматного чая. — История эта началась задолго до того, как люди ощутили и познали значение слов «цивилизация», «прогресс». В то время, о котором пойдёт речь, на Руси не было ни мегаполисов, ни компьютеров, ни Интернета. Но люди были близки к природе и черпали из неё величайшие знания. Природа была источником их мудрости и благодати. — Немного помолчав, дедушка задумчиво посмотрел в окно. — А на востоке в это время всё бóльшую мощь набирало государство, вошедшее в историю под названием Византия. С приходом к власти Льва Армянина беспорядки, царившие там последние несколько лет, были прекращены — и в Константинополе наконец воцарились мир и покой. Однако сам император жил в постоянном страхе, навеянном ему одним из пророчеств Книги сивилл, гласящим о том, что император по имени Лев будет убит в канун Рождества. В попытках избежать предначертанного государь уничтожал каждого, кто казался ему подозрительным, вызвав тем самым недовольство некоторых своих подданных. Поистине будет сказано, — дедушка окинул внимательным взглядом всех собравшихся, подчиняя и увлекая за собой, — что, стремясь убежать от своей судьбы, мы именно там её и встречаем. Однако в тот вечер император был спокоен. Метель, не унимавшаяся несколько дней, вдруг прекратилась, и император счёл это хорошим знаком. Был канун Рождества…

24 декабря 820 года. Константинополь.

Снежный покров, на редкость щедрый, устилавший всё вокруг — от домов и деревьев до людей, снующих повсюду в рождественской суете, — слепил глаза и всё же казался бесконечно спокойным и уютным. Уже начало смеркаться, но император по-прежнему стоял у окна, не в силах вернуться в реальность, стараясь сохранить покой, столь щедро даримый бесконечным белым царством. Тяжкие думы, вот уже долгие восемь лет одолевающие душу императора, отступили, и ощущение какого-то неземного блаженства наполнило всё его существо.

— Государь! — Высокий худощавый мужчина вошёл в комнату и поклоном поприветствовал императора.

Лев через плечо посмотрел на друга, после чего снова повернулся к окну, вглядываясь в даль.

— Что случилось, Ованес?

— Государь, Травл попросил дать ему возможность исповедаться перед казнью.

Император ничего не ответил, а Ованес, очень хорошо знавший крутой нрав монарха, не решался прервать затянувшееся молчание.

Наконец, Лев произнёс:

— Подойди, Ованес. Что ты видишь?

Молодой человек подошёл к окну и задумчиво окинул взглядом линию заката, багряным облаком окутавшего зимнее рождественское небо. Но с ответом не торопился.

— Государь, в мои обязанности входит видеть вещи такими, какие они есть.

Царь повернулся к другу, и в глазах его заплясали весёлые искорки.

— Конечно. За это я тебя и ценю. Но сегодня особый день. Я думаю, каждый человек хотя бы раз позволял себе поразмышлять о смысле бытия. Так почему же в Рождество не подумать о Боге?

Ованес улыбнулся в ответ:

— Я понимаю, о чём вы, государь. Однако посмотрите на этих людей. — Сквозь оконное стекло молодой человек наблюдал за рождественской суетой, царившей повсюду. — Для них существуют лишь повседневные заботы, дела. А Бог для них — это нарисованный человек, помещённый в виде икон в храмы и соборы. И они идут в эти храмы, словно выполняя бездушный ритуал, после чего возвращаются к себе, к своей суете, и благополучно забывают о Боге. — Ованес вздохнул и после короткой паузы продолжил: — Люди отказываются замечать, что Бог не только в храме, и это отнюдь не изображение, нарисованное на дереве. Он среди нас, вокруг нас и внутри нас. Так что мы поступили правильно, запретив это слепое поклонение иконам, уже давно превратившееся в идолопоклонство.

Император грустно улыбнулся:

— Я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. «Не сотвори себе кумира», — немного помолчав, добавил он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к стоявшему рядом товарищу, то ли к Господу Богу. — Ты знаешь, каждое Рождество я задаю себе один и тот же вопрос и никак не могу найти на него ответ. С того самого момента, как я вступил на трон, этот вопрос не даёт мне покоя, лишает сна.

Ованес, будучи другом монарха уже много лет, прекрасно знал о предсказании, пугавшем царя.

— Не стоит быть таким суеверным, государь. На всё Воля Божия.

Лев снова улыбнулся.

— Спасибо за поддержку. Но сложен и коварен путь императора, и часто он противоречит Божьим заповедям. Я боюсь наказания свыше, Ованес, и тем не менее действую жестоко, ибо жизнь не оставляет выбора. А сегодня мне предстоит поздравлять с праздником крестника, понимая, что лучший подарок, который я могу ему сделать в этот день, — это отсрочить казнь его отца.

— Государь, вы прекрасно понимаете, что иначе поступить было нельзя! К тому же Травл никогда не был вашим другом. А после того, как вы заняли трон, и вовсе превратился во врага. Зависть и неуёмная жажда власти — не лучшие спутники человека. Покойный император видел это и потому передал трон именно вам.

— Я понимаю. Но даже это понимание не может избавить меня от мук, терзающих душу. Лишь осознание того, что император не имеет права быть слабым, позволяет мне жить дальше, стараясь сделать для государства всё, что в моих силах. Остальное же — в руках Божьих. — Император вдруг резко повернулся и, бодро похлопав друга по плечу, преувеличенно радостно сказал: — Что-то мы с тобой и впрямь засиделись. Так и на рождественскую службу можно опоздать. Достаточно философии.

— Как пожелаете, государь.

Император уже собирался было уходить, как вдруг вспомнил что-то важное.

— Да, и ещё. Отправьте исповедника к Травлу. И передайте начальнику стражи мой приказ. — С этими словами он подошёл к столу и взял свиток, составленный, по-видимому, заранее. — Я откладываю казнь Травла и предлагаю пересмотреть дело в суде. Но никто не должен об этом знать. Обнародуем приказ после Рождества. Пусть ему это будет уроком. И рождественским подарком моему крестнику.

— Хорошо, государь, — поклонился Ованес.

— Тогда до встречи в Соборе Святой Софии? — улыбнулся Лев.

— Конечно. Но перед этим, если позволите, мне бы хотелось навестить племянника, — улыбнулся в ответ Ованес.

— Понятно. Тогда жду тебя во дворце. Мои дети и крестник будут рады видеть своего любимого учителя и наставника. Они тебя разве что не боготворят! И почему бы тебе не взять с собой Фотия? Мальчишка мне очень нравится.

— Благодарю, государь! Для меня и моей семьи это великая честь.

Исповедь

Два человека неторопливо шли вдоль тёмного коридора тюрьмы. Один из них был в воинской одежде и сопровождал второго — в монашеском облачении. Направлялись они в сторону дальних, тщательно охраняемых камер, предназначавшихся для особо опасных преступников и государственных изменников. Стражник, дежуривший в ту ночь, окликнул их, и тот, кто был повыше, в одежде воина, отдал ему свиток:

— Приказ государя.

Стражник внимательно прочитал приказ и отчеканил:

— Проходите.

Двери отворились, и караульные повели обоих по узкому коридору, освещённому лишь тусклым сиянием факелов, к камере, в которой сидел одинокий узник. Травл, словно зверь, метался от одного края камеры к другому. Наконец, заслышав шаги приближающихся людей, он ухватился за металлические прутья и сдавил их что было сил.

— Отойти от решётки! — раздалась команда, адресованная заключённому. Тот нехотя подчинился, но глаза его при этом заполыхали недобрым огоньком.

Караульный тем временем открыл дверь, и монах прошёл в камеру.

— У вас десять минут, — напомнил высокий человек в воинской одежде.

— Я помню, не волнуйтесь.

Однако, едва охрана удалилась, Травл набросился на монаха, схватил его за ворот и прижал к холодной, пахнущей сыростью стене тюремной камеры. Тот хотел было позвать на помощь, но его голос превратился в глухой хрип. Воздуха не хватало, в то время как бедный монах вновь и вновь предпринимал тщетные попытки вырваться из цепких, тренированных рук Травла.

— Тише, святой отец, тише, — угрожающе шипел заключённый, но немного ослабил хватку. — А теперь слушай меня внимательно. Сейчас ты пойдёшь и найдёшь Феоктиста. Дальше ты передашь ему следующее: если они не избавят меня от смерти немедленно, я всех их выдам императору. Всех! Понятно?! Я расскажу, что все они участвовали в заговоре. И если ты посмеешь ослушаться — тоже будешь назван заговорщиком. Я ясно выражаюсь? — звенящим от ярости шёпотом пытал свою жертву узник. Искажённое от злости лицо Травла нависло над беспомощным монахом так угрожающе близко, что горячее дыхание обдавало своим пылом, а звон цепей скрежетом оставлял шрамы на сердце.

— Помилуй, Господи Боже! Это же клевета! Я не имею…никакого отношения к этому… заговору, — сквозь спазмы в горле, судорожно хватая воздух, прохрипел инок.

— А вот это меня меньше всего волнует! И поверь: ещё меньше это будет волновать императора. Поэтому ты сделаешь то, что я тебе сказал, а потом забудешь о нашем разговоре и продолжишь жить, как жил раньше, — всё с той же злобой прорычал заключённый-палач.

Послышались шаги приближающегося стражника, и Травл поспешил принять смиренную позу, склонив голову и прося благословения. Бедный монах дрожащими руками перекрестил смертника и на негнущихся ногах удалился из камеры.

— Что с вами, отче? — спросил подошедший воин. — Вы выглядите очень взволнованным.

— Ничего, сын мой. Просто… это… не всегда легко исповедовать таких важных людей. Вот и разнервничался.

Воин пристально посмотрел на монаха, однако ничего не сказал и, пропустив того вперед, пошёл следом.

Выйдя на улицу, оба сели в ожидавшую их повозку и двинулись по дороге, освещённой многочисленными факелами. Даже самые тихие улицы в этот вечер были оживлены то и дело сновавшими туда-сюда людьми. Это был канун Рождества.

Рождественский грех

— Ирина, сестра моя! — распахнув объятия навстречу сестре, Ованес вошёл в комнату.

— Приветствую тебя, брат, — улыбнулась красивая молодая женщина со слегка смуглой кожей и выразительными чёрными глазами. — Как поживаешь? Ты выглядишь расстроенным.

Ованес ласково посмотрел на сестру:

— Всё хорошо, не переживай. Просто день был нелёгким. — Невольные нотки грусти мелькнули в голосе Ованеса, однако он тут же ослепительно улыбнулся и поспешил сменить тему.

Ирина по-настоящему озадачилась, уловив тревогу в голосе обычно такого уравновешенного и тщательно скрывающего свои эмоции брата. Иоанн, по достоинству прозванный Грамматиком, или Ованес, как называли его только близкие люди, перехватил её испытывающий взгляд и лукаво поинтересовался:

— А где же наш маленький гений?

— В своей комнате. Уже измучился весь, ожидая своего любимого дядю! — смеясь, ответила Ирина.

— Если позволишь, мне бы хотелось взять его с собой к императору. Кстати, и вы с семьёй приглашены во дворец.

— Это огромная честь, Ованес, но, к сожалению, муж мой неважно себя чувствует, и потому мы будем вынуждены принести императору свои извинения, — Ирина нервно улыбнулась.

Ованес прекрасно понимал, что так называемая «болезнь» мужа сестры вызвана не чем иным, как отказом подчиняться императору-иконоборцу и участвовать в еретической службе. Будучи твёрдым почитателем икон, Сергий, муж Ирины, общался с Ованесом как с родственником, однако предпочитал держаться на расстоянии от Иоанна Грамматика — одного из авторов иконоборчества и едва ли не самого ярого его сторонника. Стремясь хоть как-то сгладить ситуацию, Ирина ослепительно улыбнулась и сказала:

— Но ты можешь взять с тобой Фотия. Представляю, как он обрадуется!

— Хорошо, сестра, — ответил Ованес, улыбнувшись в ответ одними уголками губ.

Девятилетний мальчик красивой наружности сидел за своим маленьким столом, увлечённо над чем-то работая и не замечая вошедшего мужчину. Нежность засветилась в глазах философа при виде этой картины. Тихо подойдя к ребёнку, он замер от удивления: мальчик закреплял очередной камень в оправе чудесного по своей красоте медальона.

— Здравствуй, маленький гений! — мягко поздоровался Ованес.

— Дядя! — обрадованно воскликнул Фотий. — Я тебя так ждал, так ждал! Смотри, что я сделал!

— Очень красиво! Но, может, ты мне расскажешь, что это? — поинтересовался мужчина, рассматривая причудливые узоры, украшавшие медальон.

— Я и сам не знаю, дядя. Несколько раз я видел этот амулет во сне — запомнил и решил сделать, — ответил мальчик.

— А почему ты решил, что это был именно амулет, а не обычное украшение?

— Потому что мне очень хочется, чтобы этот медальон приносил счастье, — улыбнулся Фотий.

Ованес внимательно посмотрел на амулет, главной особенностью которого был незатейливый, но весьма загадочный узор, состоявший из нескольких кругов, и задумался о чём-то своём.

— Дядя, — сказал Фотий, отчего-то вдруг смутившись и опустив глаза. — Мне хочется подарить его одной девочке. Ты поможешь?

Ованес удивился, но, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, сказал:

— Хорошо, Фотий. Ты мне расскажешь, кто она, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

— Она… ну, она не обычная девочка.

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь! — улыбнулся философ, и в его глазах заплясали весёлые огоньки. Племянник всегда знал, как поднять ему настроение. Всю усталость, накопленную за день, как рукой сняло.

— Её зовут Екатерина. Она сирота и воспитывается монахинями. Кстати, сам император её выделяет среди остальных и часто с ней беседует. Наверняка она сегодня будет в Соборе Святой Софии. Вот только боюсь, что матушка будет против того, чтобы я искал её по всему храму во время службы.

Ованес несколько растерялся от такого поворота событий. Но, решив, что не пристало такому мужу, как он, закалённому в политике и дипломатии, терять дар речи от простого заявления ребёнка о симпатиях к любимице императора, поспешил на помощь:

— Тогда можешь считать, что тебе повезло. Как раз сегодня мы приглашены во дворец. Так что у тебя будет прекрасная возможность пообщаться с Екатериной и поздравить её с Рождеством.

— Это правда, дядя? — с восторгом в глазах спросил мальчик.

— Ну конечно, правда! Так что не теряй времени и собирайся.

Фотий почувствовал, как за спиной выросли крылья. Душа его была озарена тем светлым предчувствием первой детской влюблённости, воспоминание о которой люди хранят на протяжении всей жизни как эталон чистой любви и абсолютного счастья.

Величественный храм Святой Софии в ту рождественскую ночь казался поистине неземным творением. Несмотря на поднявшуюся вновь вьюгу, количество людей, собравшихся под его огромным сводом, продолжало неумолимо расти. Священники заканчивали последние приготовления, снуя из одного угла в другой, клирики постепенно занимали свои места, и все присутствующие были в приподнято-торжественном настроении.

В это время высокий, крепкого телосложения мужчина, во всём существе которого угадывалась принадлежность к военной службе, нетерпеливо кого-то разыскивая, пробирался сквозь толпу. Наконец, увидев нужного человека, он осторожно приблизился к нему и незаметно передал какую-то бумагу. Лёгким кивком головы отослав солдата и выждав немного времени, чтобы не навлечь подозрений, тот развернул послание, бегло пробежал по нему глазами и, стараясь не выдать своего волнения, поспешил к выходу из храма. Под покровом ночи он быстро подошёл к группе людей, плотно кутавшихся в тёмные плащи в попытке укрыться от свирепствующей вьюги, и, поговорив с ними несколько минут, спешно вернулся в храм.

К тому времени императрица вместе с сыновьями уже поднялись на своё место, и все с нетерпением стали ждать появления государя. Взор каждого человека был обращён к южному входу, где располагались императорские врата.

Симпатичный мальчик, стоявший рядом с высоким мужчиной, казалось, был единственным безучастным к происходящему. Огромные серые глаза пытливо всматривались в толпу, стараясь кого-то отыскать в ней. В это время южные врата распахнулись, и в огромный зал вошёл император. Пройдя на клирос, Лев звучным голосом запел хвалебную песнь Господу.

Тем временем Фотий наконец увидел ту, что так часто посещала его мысли. Мальчик нетерпеливо взглянул на дядю и уже был готов бежать к Екатерине. Ованес, прекрасно понимая желание племянника, тем не менее попросил того проявить немного терпения, обещая помочь, как только представится возможность. Случай не заставил себя ждать: Даниелиду, с которой Екатерина была очень дружна, зачем-то позвала к себе настоятельница. Воспользовавшись тем, что девочка, ожидая подругу, осталась одна, Фотий поспешил к ней.

— Екатерина! — тихонько окликнул её Фотий. Вздрогнув от неожиданности и озираясь по сторонам, девочка испуганно сказала:

— Фотий, что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что законы монастыря очень строги и нам не разрешается общаться с мальчиками, тем более в стенах храма!

— Знаю. Но я ненадолго. Я… — Фотий мгновение поколебался, но, собравшись с духом, произнёс: — Я просто хотел поздравить тебя с Рождеством. — С этими словами он достал медальон и протянул его Екатерине. Девочка искренне залюбовалась чудесным подарком и с благоговением взяла его.

— Как красиво! Но что это?

— Это — твой амулет. Несколько раз я видел его во сне, после чего решил сделать. Думаю, что этот медальон будет приносить удачу. И мне очень хочется, чтобы он принадлежал тебе. Кто знает: может, со временем станет понятно, что он обозначает!

С трепетом рассматривая причудливые круги, Екатерина произнесла:

— Спасибо большое, Фотий.

Тут дверь отворилась, и к ним подошла Даниелида.

— Какая красота! — воскликнула она. — Что это?

— Мой медальон, — ответила девочка.

— Э… Екатерина обронила его в храме, а я нашёл и решил вернуть его хозяйке, — пришёл на выручку Фотий, мысленно прося Господа не записывать эту маленькую ложь во благо в книгу грехов.

— Что-то я не видела раньше у тебя таких дорогих украшений, — с улыбкой произнесла Даниелида. — Ну, да ладно. Нам пора. Незачем нарываться на неприятности в такой день, — сказала девочка, направляясь к выходу.

Екатерина последовала было за ней, но потом, словно поддавшись порыву, подбежала к Фотию. Робко посмотрев ему в глаза, она с нежностью сказала:

— Спасибо большое, Фотий! За всё.

Оставшись один, мальчик в очередной раз почувствовал, будто обрёл крылья. В тот момент он ощутил себя героем, способным преодолеть любые трудности и сотворить все самые красивые украшения, чтобы хотя бы ещё раз услышать «Спасибо, Фотий!» и увидеть радость в её глазах.

Неожиданно входная дверь отворилась, и Ованес, не на шутку встревожившись, подбежал к племяннику:

— Где Екатерина?

Впервые Фотий видел дядю в таком состоянии: лицо того заметно потемнело, а глаза бешено метали молнии.

— Она только что вышла вместе с Даниелидой, — растерянно ответил мальчик.

Тут наконец Фотий расслышал гул, усиливающийся с каждой минутой. В зале явно что-то происходило.

— Дядя, а что случилось?

— Потом, Фотий, — стараясь сохранять спокойствие и ясность ума даже в такой непростой ситуации, ответил Ованес. — Немедленно уходи отсюда! Найди Андрея, и ждите меня в карете. И не смей высовываться оттуда!

Казалось, напряжение дяди передалось и племяннику, потому что Фотий вдруг почувствовал дрожь во всём теле.

Андрей — конюший и верный подданный Ованеса — как ни в чём не бывало стоял возле кареты и что-то говорил лошадям, поглаживая их роскошные гривы.

— Андрей! — мальчик подбежал к молодому человеку и схватил того за рукав.

— Маленький гений, что случилось? — с улыбкой поинтересовался Андрей.

— Дядя сказал, чтобы я нашёл тебя и чтобы мы ждали его в карете. Что-то случилось в храме, но что именно — я не знаю.

— Тогда садитесь в карету, а я буду здесь. Вместе подождём вашего дядю.

Забравшись в карету, Фотий выглянул в небольшое отверстие, пытаясь выяснить, что происходит. Неожиданно воздух пронзил крик, который постепенно перерастал в ужасающий шум толпы, повторяющей, словно в оцепенении, единственную фразу: «Царь убит!».

Сидя в тёмной карете, Фотий уже не обращал внимания на толпу. В мысли его проникла пустота. Происходящее казалось сном, но мальчик понимал, что пробуждение будет непростым, ибо ничто уже не будет прежним.

***

— В ту ночь случился очередной переворот, — обратившись к ребятам, сказал Тимофей Иванович. — Император был убит, а его место на византийском престоле занял Травл. Тот самый, кому покойный Лев так опрометчиво решил сохранить жизнь. Пророчество Книги сивилл всё-таки сбылось. Но шли годы. Со временем случившееся в рождественскую ночь практически стёрлось из памяти византийцев, и жизнь вновь потекла в привычном русле. Однако после кончины императора Травла трон перешёл к его сыну Феофилу. Тот, по-прежнему глубоко переживая ужасную гибель своего любимого крёстного, ничего не забыл. И, едва взойдя на престол, жестоко отомстил всем, кто был виновен в гибели императора Льва. А в это же самое время далеко от величественных стен Царьграда начинало своё существование в истории молодое государство руссов-славян, распростёртое на огромной территории с севера на юг и с запада на восток, с множеством крепостей и укреплённых поселений. Вместе с Куябией, Славией и Артанией, а также со священным островом Руян — главным славянским центром — эта страна являла собой уникальный союз племён, связанных между собой духовными узами. Правда, в отличие от остальных городов, столица Артании — белокаменная Арта — была закрыта от посторонних и окутана ореолом тайны. Эта тайна долгие годы будоражила людские умы, побуждая к действиям всё новых и новых завоевателей. Но всё было тщетно до тех пор, пока на то была Воля Божия. Однако когда каган — такой титул носил князь Артании — приютил своего внезапно заболевшего друга, торговца из Константинополя, и впустил его в священную Арту, Ратмир, верховный жрец, понял, что час настал. В то утро он, как обычно, пришёл навестить князя. Однако взор его был печален… — Тимофей Иванович задумчиво посмотрел в окно, словно листая в памяти знакомые картины…

— Мы подходим к тому моменту, о котором нам вещали далёкие предки. Следует оставить Арту, князь, поскольку приблизилось то, о чём они предупреждали, — с грустью вынужден был признать верховный жрец.

— Вы требуете невозможного! — возразил Сагилл, каган Артанский.

— Я ничего не требую, князь, а лишь говорю о том, что наш город скоро падёт, и никто из смертных не сможет этому помешать. И хочу также напомнить, что об этих предсказаниях в той или иной степени известно нашим врагам, поскольку вы знаете, что информация распространилась повсюду.

— Что же ты предлагаешь?

— Постепенно уводить жителей, расселяя их по побережью вплоть до самых артанских границ.

— Вы предлагаете бросить их прямо в руки хазарам? Это подло!

— Это необходимо, поскольку так вы избежите куда бóльших жертв. Руссы смешаются с хазарами и получат возможность жить.

— Может, есть ещё какой-нибудь выход? — не унимался каган. — Отправить их в Киев, например.

— Нет, в Киев нельзя. Руссам нельзя уходить с этих земель — только так они сохранят свою культуру и в нужное время передадут её потомкам.

— Или погибнут.

— Князь, я лишь рассказал тебе о том, что мне было открыто богами. Если поступишь, как они велят, — спасёшь не только свой род, но и весь мир от грядущей катастрофы, которая обязательно произойдёт в том случае, если Знания попадут в недостойные руки.

Сагилл задумался:

— Возможно, ты и прав. Сам я не брошу свой город, и если понадобится умереть, защищая его, я всё равно не отступлю. Но людей своих пожалею. Делай так, как считаешь нужным. Начинай постепенно уводить их из Арты.

Однако этим планам не суждено было осуществиться — несмотря на то, что жрецу удалось расселить небольшое количество людей по побережью вплоть до Тмутаракани, многие по-прежнему продолжали ждать своей участи в обречённом городе. И вот сейчас, с высоты крепости священной Арты, верховный жрец Ратмир, наблюдая за тем, как стремительно приближаются неприятельские всадники, неся с собой хаос и смерть, невольно задумался над тем, что волю богов нужно исполнять вовремя, поскольку в некоторых случаях промедление равняется погибели — если не физической, так душевной.

Тем не менее, несмотря на всю сложность ситуации, лицо жреца по-прежнему оставалось невозмутимо спокойным, а мудрые глаза светились покорностью.

— Не успели, — обречённо обронил он, но, тут же взяв себя в руки, начал раздавать чёткие указания своему помощнику и ученику:

— Мирослав, срочно собрать всех, кого можно, у главной стены крепости! Быстрее! Времени слишком мало. И предупредите кагана.

Потом, закрыв за собой дверь, Ратмир уверенно произнёс:

— Они не получат того, что так отчаянно ищут. И никто не получит ровно до тех пор, пока не исполнятся сроки.

С этими словами великий жрец бросил на пол зажжённый факел и решительно вышел из комнаты, оставляя за собой пламя пожара.

Каган, уже в доспехах, быстрым шагом подошёл к жрецу:

— Как это случилось?

— Змея всё равно ужалит того, кто её пожалел. Просто потому, что она — змея, — ответил тот.

Сагилл на мгновение прикрыл глаза, словно стараясь отгородиться от внезапно охватившего душу чувства вины, ставшей причиной столь печальных событий:

— Я не думал, что этот византиец окажется предателем.

— Пожалев его, ты, князь, выполнил свой долг перед страждущим человеком: приютил нуждающегося и оказал ему помощь. Нет твоей вины в том, что этот торговец оказался не в состоянии отплатить тебе тем же.

— Всё равно люди не должны расплачиваться за мои ошибки. Собери всех женщин, стариков и детей и уведи их.

Отдав приказ, каган вышел к воинам, в полном боевом облачении ожидавшим его у главной крепости священного града. Окинув взором всех собравшихся, могучий правитель обратился к ним:

— Братья! — прогремел его звучный, сильный голос. — Мои славные воины, свободные дети степи и истинные наследники Великой Скифии, верой и правдой служившие своей Родине! Новая беда не заставила себя ждать. Коварные хазары проникли в первое укрепление и скоро будут у наших ворот. Моя вина — в том, что я позволил этому случиться. Мне и отвечать. А потому я благодарю вас за верную службу и отпускаю с миром. Ратмир выведет вас и ваши семьи в безопасное место. Берегите вольный Дон, защищайте Артанию, наших жён и детей. Не поминайте лихом и простите меня, если сможете. — С этими словами каган поклонился своему народу.

Однако никто из воинов даже не подумал сдвинуться с места. Один из них, самый старший, попросил разрешения говорить. Сагилл кивком дал согласие.

— Князь, — начал тот, — всё это время мы старались жить достойно, верой и правдой защищая Арту и её небесные сокровища. Почему же сейчас ты так жесток с нами? Почему лишаешь нас возможности достойно закончить эту жизнь, призывая взамен к бесславному существованию, никчёмной жизни с постоянным осознанием собственной трусости?! Нет, князь! Ежели судьба уготовила нам такой конец, самая большая честь для нас — достойно его принять.

Каган молча подошёл к старейшине и после тёплого рукопожатия обнял своего верного воина. Затем, повернувшись, вновь обратился к своей доблестной дружине:

— Братья, независимо от исхода битвы знайте: вы уже победители! Ибо невозможно победить дух. Каждый из вас уже прославлен в веках, и придёт время, когда потомки вспомнят и возгордятся тем, как умели жить и умирать их предки.

Со слезами на глазах Сагилл наблюдал, как его добрые воины подходят к нему и преклоняют колени в знак верности до самого конца.

Тем временем местные жители, среди которых были в основном женщины и дети, продолжали собираться около городской стены. Красавица Орифия, жена князя, и его сын подошли к Сагиллу. Взяв Аскольда на руки, каган крепко обнял мальчика.

— Отец, я хочу сражаться вместе со всеми. Почему ты меня отсылаешь? — обиженно спросил ребёнок.

— Сын мой, Аскольд! Теперь ты мужчина и должен будешь позаботиться о нашей маме и о твоём будущем братике или сестре. Ты нужен им, особенно когда меня не будет рядом. Обещай, что всегда будешь о них заботиться, Аскольд.

Мальчик, немного поколебавшись, наконец принял для себя решение. Серьёзно посмотрев на отца, Аскольд подал ему руку для воинского приветствия. Глядя на внезапно повзрослевшего сына, Сагилл одобрительно покачал головой и с улыбкой ответил на рукопожатие. Орифия тоже улыбнулась при виде этой картины, однако в её глазах застыли слёзы. В это время к ним подошёл Мирослав, помощник жреца, и обратился к кагану:

— Пора.

Обняв на прощание жену, Сагилл молча смотрел, как, удаляясь, его семья исчезает из виду. Понимая, что, возможно, больше никогда ему не суждено увидеть, как растёт сын, как рождается дочь, как улыбается его любимая жена, князь старался запечатлеть в памяти каждую деталь происходящего. Будто прочитав мысли мужа, Орифия внезапно развернулась и, с трудом пробираясь сквозь толпу спешащих к подземному ходу людей, бросилась к нему. Рыдая, прижалась она к широкой груди Сагилла.

— Ну, полно, родная, — утешал её князь, нежно обнимая и прижимая к себе. — Не стоит так убиваться. Всё будет хорошо. Вот увидишь, — говорил он, целуя её волосы. — Не терзай мне душу. Полно.

Ратмир, верховный жрец, подошёл к кагану, и Сагилл осторожно, но решительно отстранил от себя жену. С любовью вглядываясь в заплаканное лицо Орифии, князь сказал:

— Почему-то мне кажется, что у нашей дочери будут такие же красивые глаза, как у тебя. Береги себя, Орифия. Ты должна жить ради наших детей.

Молодая женщина сквозь слёзы улыбнулась и вместе с Ратмиром поспешила к безопасному убежищу. Повсюду царило гробовое молчание, которое ещё более остро ощущалось на фоне криков и воплей осаждавших стену всадников. Верховный жрец обвёл взглядом всю площадь и спокойно, но твёрдо сказал:

— Уходим!

Тайна лабиринта, проложенного под Артой много веков назад, передавалась из поколения в поколение, от одного жреца к другому, равно как и особые технологии изготовления металла, способного гнуться во все стороны и не ломаться. Металл этот обладал чудесными свойствами, будоража фантазии людей далеко за пределами Артании. Хазары, так жадно и целенаправленно стремившиеся к обогащению и власти, давно замыслили покорить столь недоступный город и получить ключ к таинственным технологиям. Однако, не имея возможности захватить хорошо укреплённую Арту силой, решили прибегнуть к хитрости и коварству.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал жрец, ободряя людей, но в его голосе при этом появились неопределённые нотки, а взгляд устремился в вечность. Дождавшись, когда последний человек скрылся в темноте лабиринта, верховный жрец решительно закрыл проход и подошёл к князю. Сагилл, увидев Ратмира, не пожелавшего покинуть город вместе со всеми, очень удивился.

— На всё воля богов, — объяснил своё решение жрец.

— А как же люди?

— Не волнуйся, князь. Они в надёжных руках Мирослава. Моя же задача — уберечь сокровища Арты. А потому моё место здесь.

Каган с гордостью окинул взором свой величественный град, своих великих людей, которые предпочли смерть бесчестному существованию, и в его сердце поселилось счастье от осознания того, что ему выпала честь прожить свою жизнь в таком месте и с такими людьми. Тем временем пламя пожара, устроенного Ратмиром, уже полностью охватило крепость, и огненное зарево осветило ночное небо. Улыбнувшись, Сагилл уверенно поднял вверх меч, вызвав радостный, победный клич своих доблестных воинов.

3 месяца спустя

Аскольд стоял возле маленького холмика, ставшего последним пристанищем его красавицы-матери. Мирослав стоял рядом, погружённый в тяжкие думы о судьбе молодого князя и его новорождённой сестры. «Вот если бы Ратмир был жив, наверняка бы подсказал, как быть», — подумалось жрецу, взявшему на себя ответственность за княжескую семью после гибели доблестного Сагилла и верховного жреца Ратмира. «Мальчику явно необходимо мужское плечо», — рассуждал Мирослав, глядя на то, как отчаянно Аскольд сдерживает слёзы, то и дело обжигавшие глаза. Чувство вины за то, что не выполнил обещание, данное отцу, и не уберёг мать, которая так и не смогла пережить гибель мужа, несмотря на отчаянные старания сына, занозой засели в юном сердце, постепенно рождая в нём жажду мести за свою семью. Святослав, сын одного из защищавших Арту воинов, с которым молодой князь успел подружиться, как мог старался поддержать друга, но Аскольд, казалось, был полностью погружён в собственные мысли и не проявлял никакого участия к происходящему.

— Простите, что прерываю, — сказал юнец, которого Мирослав выбрал себе в помощники и ученики, — но у меня срочная грамота. Это от князя Вислава, брата нашего славного Сагилла.

Жрец со вздохом взял грамоту и стал читать. А когда прочитал, облегчённо вздохнул и, подняв руки вверх, радостно произнёс:

— Слава богам!

Но потом, словно спохватившись и устыдившись своего поведения, понуро опустил голову.

На следующий день Мирослав сообщил Аскольду о том, что его дядя Вислав скорбит о случившемся с братом и приглашает племянника к себе для обучения и взросления под его личным присмотром. Лучшего учителя для молодого князя жрец и придумать не мог! А для того, чтобы немного смягчить боль от предстоящей разлуки, Мирослав принял решение отправить с Аскольдом его друга Святослава.

Перед самым отъездом Аскольд долго сидел возле могилы матери, обещая ей (а заодно и себе), что отомстит хазарам, византийцам и вернёт Арту, чего бы ему это ни стоило. Потом вернулся, сосредоточенный и серьёзный, поцеловал сестрёнку и решительно отправился в путь.

Возвращение

16 лет спустя

Двое мужчин неспешно прогуливались по морскому побережью. Один из них был уже довольно преклонного возраста, но ещё сохранивший силу взгляда и твёрдость походки, другой — высокий юноша с чёрными, как ночь, волосами и благородными чертами мужественного, очень красивого лица. Улыбка коснулась губ молодого человека, когда тот вспомнил смеющуюся девушку, а сердце счастливо забилась от осознания того, что это — его вторая половина, его судьба.

— Мы должны встретиться, — сказал юноша, посмотрев на старца.

Однако тот лишь покачал головой:

— Эту встречу нужно заслужить.

— Но разве я мало сделал? Неужели вся моя жизнь в поисках дома была напрасной? Неужели то, через что я прошёл, оказалось недостаточным?

Орест остановился и строго посмотрел в пылающие карие глаза, в глубине которых, казалось, расплавлялась бронза.

— Если сейчас приблизишься к ней — назад пути не будет. Ты знаешь, что этим погубишь и её, и себя. Но что ещё важнее — своим поступком ты на неопределённый срок отложишь вашу встречу и саму возможность быть вместе. Есть Воля Божия, и наша задача здесь, на земле, — её исполнять. Особенно тем, кто наделён Божиими Дарами. Это — твой Крест. — Старец посмотрел на застывшее лицо своего спутника и добавил: — Но в любом случае, выбор всегда за тобой.

— Спасибо, — ответил молодой человек, но пламя в глазах не угасало. Сердце сжималось в груди. «Уж лучше не знать истины, чем выносить её муки», — подумалось юноше.

Орест похлопал парня по плечу и твёрдой поступью пошёл по песчаному берегу. Молодой человек ещё долго неподвижно стоял у воды. Волны почти касались его ног, но ему не было до этого никакого дела. Немигающим взором он смотрел вдаль, будто пытаясь разглядеть нечто, скрытое за горизонтом.

***

В тот день утро на острове Руян выдалось на редкость тёплым. Направляясь на молитву, Болислав, верховный жрец, подошёл к Алатырь-камню, трепетно прикоснулся к нему и прикрыл глаза. Спустя какое-то время к нему подошёл Вислав, князь руянский. Заметив его, Болислав сказал:

— Сегодня ночью боги открыли мне завесу будущего, и то, что я увидел, опечалило мою душу.

— Что же ты увидел? — поинтересовался князь.

— Тёмную тучу, надвигающуюся на русскую землю со всех сторон света и поглощающую в себя наших людей.

— Но что это значит?

— Не знаю пока, — вздохнул жрец. — Единственным человеком, наделённым богами способностью быстро отличать ложь от правды, был Ратмир. Мне же нужно время, чтобы отогнать злых духов и увидеть истину. Вот что, князь. Три дня и три ночи я буду молиться в уединении. Если боги будут благосклонны, мы получим совет, как поступить. А пока иди и помни. До тех пор никто не должен ничего знать о случившемся.

— Можешь не беспокоиться. Молись спокойно, и через три дня я буду ждать тебя на этом самом месте.

Верховный жрец, как и обещал, уединился в молитве, а для Вислава начались дни, наполненные тревожным ожиданием. Горькая дума не отпускала ни днём, ни ночью. Наконец, отчаявшись уснуть, князь поспешил на встречу со жрецом.

Болислав появился на рассвете.

— День сегодня добрый, княже. Что за угроза, мне по-прежнему непонятно, но подсказку, как поступить, я получил.

В это время Виславу доставили грамоту, в которой Гостомысл из Славии просил разъяснить увиденный им сон, вещавший, будто бы из чрева его средней дочери Умилы выросло дерево и покрыло своей листвой всю землю русскую. Взяв письмо в руки, жрец радостно воскликнул:

— Вот оно! Вот оно, наше спасение! Пойдём, пойдём скорее! — буквально волоча за собой удивлённого Вислава, жрец поспешил на главное поле.

Утренние упражнения в боевом искусстве были в самом разгаре, и молодые люди — рослые, крепкие, — словно пушинками, орудовали огромными мечами. Эта дружина была особой гордостью князя. Рюрик, самый старший из них, отличался здравомыслием и храбростью. Олег, родившись на Руяне, обладал способностью предвидеть события. Дир — огромной физической силой и бешеным темпераментом.

— Вон видишь: тот, что справа, самый высокий — Рюрик, старший сын Умилы. Когда коварные даны заманили в ловушку её мужа Годослава, Умила стояла на крепостном валу и всё видела. Бедная женщина успела закрыть глаза двум младшим сыновьям, а старший с ужасом наблюдал, как убивают его отца. С тех пор в его душе пылает тихое пламя мести. Посмотри, как он усердно тренируется и каких успехов добился не только в военном деле, но и в образовании! Умный, талантливый, сильный и стойкий. Это о нём был сон почтенного старейшины Гостомысла. И теперь я знаю, как поступить.

Однако князь, глядя на учебное поле, невольно залюбовался тем, кто уже давно вызывал в нём глубокое почтение. То был Аскольд, сын его покойного брата, наследный правитель Артании. Прибыв на Руян по приглашению дядьки ещё совсем мальчиком, Аскольд за годы упорного труда и обучения превратился в настоящего мужчину — храброго и мудрого. Обладая от природы утончённостью и великолепным чувством юмора, он быстро нашёл общий язык с новыми друзьями. Однако ближе всех юноша по-прежнему общался со Святославом, который, став одним из лучших воинов, был безмерно предан своему князю. Нередко они подолгу сидели на берегу моря и грезили о том, как приедут домой и вернут Арту. И вот теперь на этих юношей, взращённых в лучших традициях славянской веры, возлагалось будущее всей русской земли.

— Ну что же, раз такова воля богов — нам остаётся только подчиниться, — сказал князь самому себе.

***

Болислав сидел в своей комнате и размышлял над тем, как лучше осуществить задуманное, когда Вислав вошёл в его покои.

— Я знаю, как нам лучше поступить, — сказал князь. — Прежде всего необходимо убедить жителей Славии в том, что сон Гостомысла вещий, и им необходимо призвать на правление Рюрика, сына Умилы, о котором говорилось во сне.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласился жрец.

Уже через считанные дни письмо было доставлено Гостомыслу. Тот, прочитав его, растрогался и приказал собрать вече.

Вскоре, получив ответ из Славии, Вислав зачитал его на общем собрании, после чего обратился с речью к тем, кому в ближайшем будущем предстояло выполнить очень ответственную миссию:

— «Земля наша богата, только наряда в ней нет. Придите и правьте нами». Вы слышали это, мои отважные воины? — князь с гордостью посмотрел на небольшую группу молодых людей, растерянно стоявших неподалёку и отчаянно старавшихся понять, что задумал их мудрый правитель. — Ваше время настало. Повинуясь воле богов, я отправляю вас в земли русские с единственной целью — объединиться. Только вместе наши города смогут обрести силу для борьбы с врагами. Рюрика и Олега я отправляю в Славию. Киевское же княжество я поручаю Аскольду и Диру. Да благословят боги нашу великую Русь! Да будет так! — закончил свою речь Вислав.

Позже князь пригласил молодых мужчин на личную беседу. Былая торжественность и радость внезапно уступили место непонятной грусти от предстоящей разлуки с полюбившимися местами.

— Братья мои, боги хотят, чтобы все русские земли объединились. Хазарский каганат обретает всё бóльшую силу. Чтобы противостоять ему и другим врагам, нашим городам необходимо держаться вместе. И эта задача возлагается на вас, мои дорогие.

Друзья слушали, и речи князя всё глубже проникали в их души. Молодая кровь воспламенялась от предчувствия будущих побед и от гордости за оказанное им доверие. Лишь Аскольд не разделял всеобщей радости. Осознавая всю тяжесть предстоящих событий, он лишь вежливо улыбался друзьям. Подойдя к юноше, князь улыбнулся:

— Где же твоё знаменитое чувство юмора, племянник? — попытался разрядить обстановку Вислав.

— Оно по-прежнему со мной, князь. Но грусть не отпускает меня.

— Отчего же?

— Отправляясь в сердце Хазарского каганата, да ещё в непосредственную близость с Византией, грех не грустить. — Аскольд внимательно посмотрел на Вислава. — Как мне забыть, дядя? Из-за них я лишился семьи, потерял родной город. Каково мне видеть, как исчезает с лица земли некогда великая Арта?! Как хазары всё сильнее и сильнее поглощают её богатство, разоряют белоснежные крепости?! Даже нашим званием кагана решили воспользоваться! Как я могу спокойно жить, зная, что мой народ вынужден страдать?! Зная, что тех немногих, кто пытается оказать сопротивление, попросту уничтожают?! Как я могу, осознавая всё это, бездействовать? И как смириться с мыслью, что даже своим возвращением я навлеку на моих людей беду, а потому вынужден отправиться в Киев, чуждый моему сердцу?

Князь вздохнул.

— Понимаю. Но боги не дают испытаний без возможности их преодолеть, если человек верен их воле.

— А кто знает, в чём их воля?

— Никто. Разве что время сможет ответить на этот вопрос. Одно я тебе могу сказать, Аскольд. Ты должен всегда оставаться твёрдым и непоколебимым. Не позволяй никому запутать или запугать себя. Тем более что всё необходимое для этого у тебя есть. Видят боги: твой отец бы гордился тобой.

При упоминании об отце Аскольд лишь грустно улыбнулся, но Вислав решил закрепить успех:

— Да, и вспомни о своей красавице-сестре! Я даже предположить не могу, какой она стала! Наверняка малышка безумно скучает и ждёт твоего возвращения.

Аскольд рассмеялся, вспомнив забавную девчушку, которую безмерно любил. Настроение его заметно улучшилось.

— Если не против, прежде, чем отправиться в Киев, мне бы хотелось хоть недолго побыть дома. Это возможно, дядя?

— Конечно! Тем более что ты это заслужил.

Аскольд счастливо улыбнулся.

Отметив перемену в настроении племянника, князь бодро продолжил:

— Ну вот. А теперь не грех и повеселиться! Жизнь? Ты знаешь, она может быть разной. Поэтому нужно уметь ею наслаждаться, особенно когда она это позволяет.