Шпионские игры царя Бориса

Александр Гурин, 2014

В 1598 году на трон царства Московского сел новый государь – Борис Годунов. И сразу кинулся в гущу европейских политических интриг, стремясь упрочить свое положение и поднять престиж. Ему в наследство от Ивана IV досталась уже успевшая набраться опыта русская разведка, в первую очередь, состоявшая из купцов и дипломатов. Царю Борису тут же донесли о проживавшем в Риге в изгнании опальном шведском принце Густаве, сыне свергнутого короля Эриха. Годунов увидел в принце шанс утвердить влияние Московии на Балтике и решил выдать за него свою дочь Ксению. И вот с заданием заманить принца в Белокаменную в Ригу отправляется купец и опытнейший лазутчик Тимофей Выходец…

Глава 3. Вербовка

Слаб человек! Вечером Тимофей объяснился в любви трактирщице Марии и долго ласкал ее, а под утро, когда они, утомлённые, наконец-то заснули, купцу вдруг приснилась обнаженная красавица полячка Ванда Комарская. Сон был невероятно странным, каким-то бредовым: голая шляхтянка с саблей в руке бежала по лесу, а за ней гнались несколько крепких неопрятных хлопов и орали: «Все равно наша будешь! Догоним, зажарим и съедим!» Шляхтянка была в ужасе, бежала изо всех сил, но расстояние между обнаженной Вандой и хлопами-людоедами постепенно сокращалось. Купец видел, как прекрасна и беззащитна женщина, хотел помочь попавшей в беду шляхтянке, но обнаружил, что почему-то не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, и мог только наблюдать, как хлопы загоняли голую полячку, словно охотники косулю. Вот она споткнулась, упала, выронила саблю. Один из хлопов вскочил на нее, заломал ей руки за спину и пальцами стал мять женщине бедра, крича: «Зажигай костер, сейчас зажарим ее на вертеле!» Тут Тимотеус проснулся. Причем хоть и жутким был сон, но вид обнаженной панны привел его в такое настроение, что Выходцу захотелось вновь заняться любовью с безотказной для него трактирщицей Марией. Как говорится, клин клином вышибают. Он повернулся на другой бок, а там пусто… Оказывается, пока он отсыпался после бурной ночи любви, трудолюбивая Мария уже встала и пошла хлопотать по делам трактира. Совсем стыдно стало Тимофею — и сон дурацкий был, и заспался. А ведь не для того, чтобы любоваться шляхтянкой Вандой или трактирщицей Марией, он сюда приехал. И даже не для торговли, а для дел государевых.

Быстро оделся Выходец, спустился на первый этаж, а для него уже, оказывается, завтрак готов: свежий творог со сметаной, кусок отварной говядины, пшеничный хлеб с маслом, заморский голландский сыр, чай из трав, сочные сливы. Он ел, а Мария с радостью смотрела на него — бодрая, принарядившаяся, словно и не было бурной ночи.

С нежностью посмотрел на подругу Тимофей, но свой кошмарный сон забыть не мог. И не выдержал, спросил:

— А где пани Комарская?

— Давно уже упорхнула, говорит, будто конопляное семя продавать.

Мария сказала это так, что Тимофей тут же пожалел о своем вопросе. Трактирщица, впрочем, не стала ссориться. Тихонько так, чтобы никто не слышал, кроме них, произнесла:

— Тимотеус, ты бы сегодня делами допоздна не занимался. Я приготовлю тебе хороший ужин, много горячей воды…

После тактичного напоминания Марии, что после долгого пути купцу не помешала бы банька, настроение у Тимофея Выходца совсем испортилось: «Ох, раззява! Да я ведь к ней вчера немытым полез. И ведь собирался попросить корыто и воду… А все из-за этой пани Комарской позабыл, сбила с толку».

От стыда Тимофей не знал, куда глаза девать.

А Мария ласково спросила:

— Что тебя тревожит, милый мой?

И так ласково это было сказано, что Тимофей решился:

— Хочу попросить тебя кое о чем, если днем ты не занята.

— О чем же? Вновь пройти с тобой в мою комнату? — Мария откровенно веселилась.

— Мне надобно передать письмо одному рижскому купцу. Ему написал послание торговый партнер из Пскова. Но власти этого города не любят, когда московиты ходят за крепостные стены и долго там задерживаются. Не могла бы ты отнести письмо в город?

— Конечно, могу! А кому его передать?

— Знаешь ли ты патриция Генриха Флягеля?

— Да кто же его не знает в Риге, Тимотеус?! Рижский патриций Флягель — один из богатейших людей в нашем городе, родственник самого бургомистра и бургграфа Никлауса Экка.

— Только передай письмо прямо ему в руки, а то слуги вдруг потеряют.

— Конечно, конечно. Что бы ты хотел съесть на обед, Тимотеус? Может быть, закоптить гуся?

Тимофей аж зажмурился от удовольствия. Он-то знал, сколь вкусен рижский копченый гусь, приготовленный фрау Марией!

В целом день складывался для Тимофея весьма удачно во всех отношениях. Хотя небо с утра заволокло тучами, дождь так и не пошел. Зато похолодало, и солнце больше не припекало, не мешая сосредоточиться на коммерции. Пеньку удалось продать самому Францу Ниенштедту. Владелец нескольких домов в Риге, имения Сунтажи в Лифляндии, один из четырех рижских бургомистров Франц Ниенштедт знал толк в русских товарах. Мигрант из Вестфалии, он приехал в Ливонию небогатым, но быстро сделал целое состояние на торговле с московитами. Господин бургомистр в молодости сам ездил на Русь, бывал не только в Пскове, но и в далекой от Ливонии Москве, знал толк в русском льне, пеньке, конопляном семени, воске, смоле. Купца Выходца он знал давно и ценил за честность, а также за то, что товар у Тимофея всегда качественный.

Ведя торговые переговоры, два купца пытались превзойти друг друга в вежливости: Тимофей говорил по-немецки, шестидесятилетний бургомистр отвечал по-русски. Торговался он весьма жестко, стоял на своем, но ведь изначально цену определил, что называется, по-божески. А после заключения сделки и вовсе расщедрился: пригласил в винный погреб рижского магистрата обмыть сделку. За свой счет. Тимофей не очень-то хотел пить днем, но отказаться от такого приглашения было бы просто невежливо. По дороге к винному погребу Франц рассказывал:

— Сегодня удачный день. Заключаю уже вторую сделку за день. Первую, впрочем, обмыть было непросто.

— Почему же?

— Не поверишь, заключил сделку с дамой. Пришлось ей кланяться после сделки — все-таки дворянка. Представляешь, молодая польская шляхтянка, а так хорошо разбирается в ценах на конопляное семя! Просто удивительная женщина. Эх, забыл, как ее зовут!

— Может быть, пани Комарская?

— А ты откуда знаешь?

— Да мы остановились на одном постоялом дворе.

Ранее Выходцу не приходилось бывать в винном погребе рижского магистрата. Оказалось, что находился он не в самой Ратуше, а в отдельном здании рядом с Купеческой улицей. Выглядел винный погреб внутри очень солидно: более трех метров в высоту, стены из доломита, массивные столбы, подпирающие потолок. Бургомистр и купец оказались в тот день первыми посетителями:

— Бутылку старого бургундского? — щедро предложил Ниенштедт.

«Напиться он хочет, что ли?» — удивился такому выбору псковитянин и осторожно заметил:

— Мы на Руси более привычны к рейнскому.

— И бутылку рейнского! — тут же потребовал господин бургомистр.

Пока слуга расставлял бокалы и бутылки, приносил закуску: сыр и дорогущие фрукты из Испании, купец решил удовлетворить свое любопытство:

— А зачем рижскому магистрату свой винный погреб?

— Он существует уже очень давно. И с этим зданием связано немало легенд. Говорят, сюда даже был прорыт подземный ход.

— Для чего же?

— Как известно, вино в Риге только привозное. Причем доставляют его из очень дальних краев. В давние времена в Ригу редко попадало вино. Корабли в то время не отличались такой грузоподъемностью, как сейчас, перевозка товаров стоила намного дороже, и большая бочка хорошего вина порой равнялась годовому доходу ремесленника. Так вот: магистрат часть городских сбережений размещал здесь, в винном погребе. Во-первых, большую бочку с вином труднее украсть, чем горсть золотых монет из казны. Во-вторых, небольшой бочонок можно было вручить горожанину в награду за заслуги перед Ригой. Заметьте, это давало гарантию, что награда доставит радость самому награжденному, в то время как деньги могли быть потрачены, к примеру, на наряды его супруги или тещи. Существует легенда, что в те времена, когда вино стоило в городе намного дороже, чем сейчас, группа воров не поленилась прорыть сюда подземный ход и по бутылке долго таскала дорогой напиток. Когда-то здесь собирались члены магистрата — отмечать свои праздники. А ныне иные времена. Винный погреб стал не нужен городу, и на последнем заседании магистрат решил продать его. Сейчас ищут покупателя, готового хорошо заплатить, и скоро здесь всё изменится.

Глядя, как бургомистр потребляет крепкие вина, наблюдательный разведчик понял, что Ниенштедт, несмотря на успешно заключенные сделки, нервничает. Какие-то явно не связанные с торговлей неприятности тревожили пожилого рижанина. И Тимофей прямо спросил:

— Вы очень обеспокоены. У вас что-то случилось?

— Меня преследуют по суду.

— Как же так? Ведь всем известна ваша честность!

— Мой зять, синдик Гильхен, поссорился со своим заместителем Годеманом, и тот обвинил моего родственника в злоупотреблениях. Я поручился за Гильхена, но оказалось, что мой зять не угодил самому бургграфу Экку. Он ни в чем не виновен, но суд склоняется на сторону Годемана. Да, я никому не советую в этом городе ссориться с Никлаусом Экком. Похоже, он хочет сжить со света не только зятя, но и тестя. Хорошо хоть, я купил имение в Лифляндии, будет где жить, если придется бежать из Риги.

Видя, сколь огорченное лицо у Тимофея, бургомистр добавил:

— А вы — добрый человек, раз так близко к сердцу принимаете чужие беды.

Между тем Тимофея Выходца огорчало в первую очередь то, что ценные сведения невозможно использовать. Ведь в сложной политической игре Москва собиралась делать ставку именно на Никлауса Экка, и поэтому ей не нужна была дружба с его недругом. Тимофею оставалось лишь вежливо сочувствовать одному из четырех рижских бургомистров, гонимому более сильным соперником.

Выпив в одиночку бутылку бургундского, Франц Ниенштедт чуть повеселел, сделался разговорчивым. Спросил Выходца:

— Так, значит, вы и пани Комарская остановились на одном постоялом дворе? Она — красавица, но и вы должны нравиться женщинам. Я вот думаю, к чему приведет такое соседство?

— Да она дворянка, шляхтянка!

— Какое это имеет отношение к делам амурным? Наивная провинциалка рассказала мне, что поссорилась с мужем из-за того, что тот считал ее юной глупышкой и не прислушивался к ее словам. Однажды прелестной пани такое отношение настолько надоело, что она отказалась исполнять свой супружеский долг. Неизвестно, к чему привела бы ссора, но тут ее супруг еще и ногу на охоте сломал. Я сделал вывод, что у очаровательной пани давно уже никого не было и мимолетная интрижка ей не помешает. Что это вы молчите, Тимотеус? Чувствую, вам очень понравилась эта прелестная пани, иначе бы уже отшутились.

Сумел-таки смутить Тимофея старый проницательный бургомистр!

Пока Тимофей Выходец и Франц Ниенштедт судачили о прекрасной полячке, а на постоялом дворе фрау Марии нанятые Ниенштедтом грузчики и возчики-псковитяне перетаскивали груз с возов Выходца на телеги рижского бургомистра, сама хозяйка постоялого двора отправилась выполнять поручение русского купца. В полдень она явилась в дом Генриха Флягеля. Рижский патриций откровенно пренебрег ею. Вдова прождала почти полчаса, прежде чем важный господин потрудился пройти в комнату, куда слуга провел ее. Хозяин богатого дома без всякого почтения поинтересовался:

— Что у тебя за просьба?

Разозлившись, женщина молча протянула ему запечатанное письмо. Флягель вскрыл конверт и переменился в лице.

— Садитесь, госпожа! — тут же вежливо предложил он Марии.

— Я лучше пойду.

— Подождите, позвольте угостить вас испанским вином.

— Я не имею обыкновения пить с утра, — ледяным тоном произнесла гостья.

— Поверьте мне, это легкое вино, оно бодрит, но не порождает путаницу в мыслях.

Мария могла уйти, но ей вдруг стало любопытно, что же за письмо получил Генрих Флягель.

— Скажите, герр Флягель, вам предлагают выгодную сделку?

— О да! — пылко воскликнул повеселевший Флягель. — Так как вас зовут?

— Я же назвалась вашему слуге — фрау Мария.

Видя, что дама все еще недовольна, Генрих Флягель обворожительно улыбнулся:

— Фрау Мария, отныне мой дом всегда открыт для вас!

Слуга торопливо нес для небогатой женщины из предместья хрустальный бокал с дорогим вином…

Вернувшись на постоялый двор, Тимофей Выходец повел себя весьма необычно. Прежде всего он извлек из дорожного сундука ножницы и одним движением отрезал свою длинную бороду. Затем достал опасную бритву и, не торопясь, побрился. Без суеты извлек из сундука платье европейского покроя. И получилось: входил на постоялый двор русский купец, а вышел человек по одежде, по манерам поведения похожий на рижского бюргера. Разведчик и так слишком много времени улаживал личные торговые проблемы, давно пора было приступить к делам государственным.

Во дворе Тимофей сел на коня с заранее припасенным немецким седлом и поехал к городу. У городских ворот стражник окликнул его:

— Ты кто?

— Я — Карл, приказчик купца из Вендена, послан в Ригу с поручением.

В городе Тимотеус спросил дорогу у случайного прохожего и через несколько минут уже стучал колотушкой в дверь рижского врача Иоганна Хильшениуса.

Хотя врач был и удивлен появлению незваного гостя, отказывать в беседе незнакомому купцу Тимотеусу он не стал. Через несколько минут они уже сидели за столом и пили целебный бальзам из трав, созданный по рецепту Хильшениуса. Бальзам бодрил, слегка кружил голову (тем более что Выходец ранее уже выпил бутылку рейнского — не пропадать же было добру).

— Вы заслуживаете лучшей участи, — неожиданно произнес купец. — Слава о вас дошла до столиц других стран. Стоит ли лечить рижских ремесленников, когда вы можете врачевать самого русского царя!

— А в чем разница? Бывает, ремесленника вылечить легче, — флегматично отозвался доктор. — К тому же никто не пугает, мол, если пациент помрет, тебя казнят.

— Я уполномочен предложить вам жалованье в двести серебряных рублей в год.

По сути, Тимофей предлагал доктору Хильшениусу целое состояние — несколько килограммов серебряных монет в год! Столько в Москве зарабатывали разве что дьяки приказов (говоря современным языком — министры). Но на Иоганна Хильшениуса огромная сумма не произвела впечатления.

— И здесь я могу неплохо заработать. Ведь своего университета нет ни в принадлежащем Польше Задвинском герцогстве, ни в герцогстве Курляндском. Во всей Риге живут только четыре врача, потому что ехать обучаться медицине в Германию или Италию очень дорого.

Отхлебнув бальзама, доктор продолжил:

— Еще недавно нас было трое, но молодой Базилий Плиний, сын ректора Домской школы, сумел выпросить у Никлауса Экка деньги на обучение в германском городе Виттенберге.

— И как ему понравилась Германия?

— Ох, судя по его словам, тамошние немцы отличаются от рижан тем, что совсем не умеют пить. Когда Базилий залпом выпил кубок водки, виттенбержцы были весьма удивлены. Они даже стали говорить о человеке, способном много выпить и не захмелеть, что он использует лифляндский способ пития.

Прервав свой рассказ, лекарь взял графин и налил себе и гостю шнапса.

«Говорит о кубках, а наливает по рюмочке», — с иронией подумал разведчик. Впрочем, ему это сегодня было только на руку, ведь ранее он уже посетил погреб рижского магистрата.

Доктор смешал шнапс с бальзамом. Гость последовал его примеру. Хильшениус, как и подобает врачу, выразил заботу о физическом состоянии своего посетителя:

— Ваше здоровье!

Тимофей выпил и подумал: «Чего только не выдумают немцы! И впрямь хорош напиток».

Впрочем, качество алкогольного напитка не отвлекало Тимофея от вопроса: для чего после предложения переехать в Москву хозяин дома заговорил о каком-то своем коллеге Плинии и о выпивке? Но разведчик не смог вернуться к нужной теме, ибо врач продолжил:

— Университет, где учился Базилий, один из лучших. Но ведь верно говорят: в гостях хорошо, а дома лучше. Недаром в Виттенберге Плиний написал пылкую поэму о Риге. О, это такое признание в любви нашему городу!

Доктор встал, взял с полки книгу и начал читать, сразу же переводя с латыни на понятный Тимофею немецкий:

— В мире есть дивное место, где знатна страна и богата,

Имя Ливония ей дали с древнейших времен,

На европейских просторах

Никто с ней не может сравниться…

А как он описывает наш богатый торг, рижское многолюдие! Что касается рижанок, то, по уверению Базилия, сами боги не нашли бы ни малейшего изъяна в их красоте неземной.

Выходец подумал о белокурой красавице Марии и признал:

— Многие рижанки и в зрелые годы сохраняют свою красоту.

Хильшениус улыбнулся и неожиданно заговорил совсем о другом:

— Двести рублей, конечно, очень большие деньги, но стоит ли мне из-за них уезжать на чужбину из такого прекрасного города?

Ответ последовал мгновенно:

— Московский царь готов не только платить вам двести серебряных рублей в год. Вы будете жить словно князь! Каждый день вам будут присылать блюдо с царского стола и полторы кварты водки. Ежегодно в ваш дом станут привозить четыре бочки хмельного меда и столько же бочек пива… Зимой вам привезут шестьдесят возов дров — таким количеством не дом, а дворец можно отапливать беспрерывно! У вас будет большой дом с садом, где вы сможете гулять и разводить цветы прямо у крыльца. Воздух в Москве, в отличие от Риги, где люди живут скученно, весьма свеж, сам же город огромен, и в нем много всяких диковин. Кроме платы в двести рублей в год, вам помесячно будут платить по двенадцать талеров, выделят пять добрых коней, не пожалеют бархата и парчи для того, чтобы у вас были красивые кафтаны. Ездить вы будете в собственной карете, а под Москвой вам станет принадлежать поместье.

Доктор Хильшениус был сражен. В Риге он жил неплохо, но о таком великолепии не мог и мечтать не только он сам, но и рижские бургомистры. Врач удивился:

— Не обманываете ли вы меня!? Зачем царю платить столько простому лекарю?!

— Государь наш заботится о слугах своих, — чуть велеречиво ответил Тимофей Выходец…

…Лишь приехав в Москву доктор Хильшениус поймет, в чем дело. Сев на трон, царь Борис вдруг стал тяжко болеть. Порой целыми днями лежал он, не вставая, даже пойти в церковь в праздничный день было для него неимоверно тяжело. Борису Годунову очень хотелось жить. Не для себя: постоянные боли лишили его существование радости. Царь стремился дожить до того дня, когда будет устроена судьба его детей: красавица Ксения выйдет замуж за одного из царей иноземных, умница Федор вырастет и научится постоять за себя (увы, не успел возмужать к моменту своей смерти убитый заговорщиками Федор Годунов). Чтобы продлить свою жизнь, царь Борис нанял четырех иноземных врачей. Но это не прибавило ему здоровья…