Саботаж

Артуро Перес-Реверте, 2018

Май 1937 года. Гражданская война продолжает свой кровавый ход в Испании, но битва идет и вдалеке от полей сражений. Фалько отправляется в Париж со сложной миссией: попытаться, насколько это возможно, сделать так, чтобы «Герника», которую рисует Пабло Пикассо, так и не достигла Всемирной выставки. Хотя ветры новой войны, которая опустошит континент, уже угадываются, радостная музыка все еще звучит, а искусство и бизнес по-прежнему занимают интеллектуалов, беженцев и активистов. Привычный к опасным ситуациям, Фалько на этот раз должен столкнуться с ситуацией, в которой опасные идеи будут править миром.

Оглавление

Из серии: Фалько

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Саботаж предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

4. Коммунист и тореро

Поезда, думал Фалько, где беспрестанно мельтешит разношерстный народ, — прекрасное место для охоты, но и самому легко стать дичью. А если человек его беспокойного ремесла желает, чтобы железные дороги не причинили вреда здоровью, он обязан неукоснительно соблюдать правила. Постоянно быть настороже, не зевать и не расслабляться, глядеть в оба, а ушки держать на макушке. Много неприятностей может случиться, когда внезапно оказываешься во тьме туннеля или в полночном безлюдье вагонного коридора. Впрочем, те же неприятности ждут не только тебя, но и твоего противника. Как бы то ни было, в поездах действовать по наитию и на авось не следует: необходимы и навык, и отточенная техника, надо помнить график поездов, длину перегонов, очередность станций и время стоянок на каждой, число вагонов в составе, манеры проводников, привычки и обыкновения пассажиров. Учитывать все сложности и выгоды.

Фалько размышлял обо всем этом, покуда перед зеркалом в туалете своего одиночного купе завязывал шелковый галстук с этикеткой «Шарве — Париж». Затем оправил воротник кремовой сорочки, застегнул жилет на все пуговицы, кроме нижней, надел пиджак от твидового костюма «Донегаль», где в переплетении разноцветных нитей преобладали охристые тона. Провел ладонями по чуть напомаженным волосам, зачесанным вверх и разделенным высоко слева пробором, положил чемодан в багажную сетку, убедился, что пистолет и документы надежно спрятаны под раковиной умывальника, и вышел в коридор, когда звон колокольчика в руке проводника пригласил очередную смену в ресторан.

Во всю ширь вагонного окна расстилалась бескрайняя зеленая равнина, разлинованная телеграфными столбами, стремительно убегавшими назад. Фалько помедлил у дверей из тамбура в межвагонный переход, где грохот и лязг состава вполне могли заглушить и крик, и даже выстрел, и, оглянувшись, окинул бдительным взглядом закрытые двери, пустое служебное купе и оставшийся позади коридор. Однако не обнаружил ничего такого, что внушало бы подозрения или угрозу: все вроде бы обстояло благополучно. Тогда, сменив профессиональную настороженность на спокойно-приветливое выражение, он толкнул дверь в вагон-ресторан.

Через тридцать пять минут официант убрал последнюю пустую тарелку, а Фалько закурил и рассеянно поглядел в окно, за которым тянулся благодатный французский пейзаж — перелески, мосты, реки, — прежде чем развернуть и перелистать экземпляр «Ла Пресс», лежавший на скатерти. Потом с любопытством покосился на двух женщин, чересчур громко разговаривавших за соседним столиком.

Разговор шел по-английски, с явственным американским акцентом. Фалько отметил, что они едва прикоснулись к цыпленку по-беарнски, но приступили уже ко второй бутылке бордо. Не боясь ошибиться, всякий бы сказал, что это заокеанские туристки, обследующие Старый Свет. Одна была белокурая, круглолицая и чересчур, на вкус Фалько, корпулентная. Не красавица, но и не дурнушка. Прекрасные зубы. Живые бледно-голубые глаза, светлые волосы, причесанные на прямой пробор, подстрижены и завиты по моде. Одета со вкусом — в удобный костюм от хорошего портного, фасоном напоминающий мужской. Ее худенькая нескладная спутница казалась скорее тощеватой, нежели стройной. Она сидела к Фалько спиной, и он видел ее собранные в пучок темные волосы.

— Но это же просто абсурд, моя дорогая! Совершеннейший абсурд!

Блондинка говорила нараспев, тоном, накрепко усвоенным теми, кто положение занимает, а деньги — нет: своих в избытке. Такие женщины, подумал Фалько, — сущая божья кара для обслуги фешенебельных отелей, капитанов трансатлантических лайнеров и — если они замужем — для секретарш своих мужей. Вторая в ответ только кивала: речь, судя по всему, шла о том, что не удалось снять номера в парижском «Ритце» и пришлось довольствоваться «Георгом V».

В этот миг бледно-голубые глаза блондинки случайно встретились с глазами Фалько. Тот улыбнулся почти инстинктивно, благо обладал драгоценным свойством, столь нужным всякому авантюристу и бродяге, — умением легко заводить разговор с любым незнакомцем, особенно если тот принадлежал к противоположному полу.

— «Георг V» вовсе не плох, — очень естественно сказал он по-английски и взглянул на бокалы с вином, стоявшие перед дамами. — Современный, в стиле «джаз» — вы знаете, конечно? Шеф-повар Монфакон просто чудо, там подают необыкновенную «кулибьяку а-ля рюс», богатый погреб с великолепной коллекцией вин из О-Бриона и Шамбертена.

— Да вы просто ходячий путеводитель, — сказала блондинка.

— Совершенно верно, — Фалько слегка поклонился, представляясь: — Луи Коломер, издатель «Гида Мишлена», к вашим услугам.

— Вот как… Бывают же такие совпадения!

— Это счастливый случай.

В дамах проснулся интерес к новому знакомому. Темноволосая повернулась к нему, и на довольно простеньком лице обнаружились очки в железной оправе, придающие ей вид провинциальной гувернантки. Одета она была в серую юбку и кашемировый джемпер. Быстрым и наметанным взглядом Фалько определил, что она рассматривает его руки, а блондинка — рот. Так что той и досталась вторая его улыбка.

— Меня зовут Нелли. А это Мэгги.

Фалько снова учтиво наклонил голову.

— Вы впервые в Европе?

— Ну, что-о вы, — все так же певуче прозвучало в ответ. — На этот раз мы за две недели объездили все побережье — от Бреста до Бордо. Теперь возвращаемся в Париж.

— Туризм, как я понимаю?

— Правильно понимаете. — Блондинка продолжала оценивающе рассматривать его и, кажется, осталась довольна. Затем открыла сумочку, подмазала губы и показала на свободный стул: — Не хотите ли кофе пить с нами?

— С большим удовольствием.

Он пересел, устроившись с ней рядом и лицом к лицу — рано увядшему или, может быть, утомленному — к темноволосой. За сорок, определил Фалько, вероятно, старше своей спутницы. Несомненно, в юности была очень недурна, пока годы и тяготы жизни не иссушили. Блондинка, гораздо более свежая и сочная, была говорлива и подвижна, вела себя самоуверенно и непринужденно до степени развязности, как порой свойственно путешествующим за границей американкам из хороших семей. «Старыми деньгами» пахло от нее явственней, чем духами «Макс Фактор», и за ними угадывались лето в Новой Англии, зима на Лазурном Берегу, а меж одним и другим — каюта первого класса на «Куин Мэри». В сопровождении подруги и компаньонки в амплуа «бедной родственницы». На скатерти перед ней лежала книга. Обручальных колец Фалько не заметил ни у той, ни у другой.

— Вы в самом деле издаете «Гид Мишлена»?

В улыбке Фалько было не меньше тридцати восьми градусов тепла по Фаренгейту.

— Нет… Я вам бессовестно солгал. На самом деле я испанский идальго. И на досуге — тореро.

— Тореро?

— Естественно, — отвечал он не моргнув глазом.

— И коммунист в придачу?

— Конечно. У нас в Испании все такие. То быков бьем, то друг дружку.

— Да вы сумасшедший! — залилась смехом Нелли.

Мэгги серьезно смотрела на него сквозь стекла очков. От темных кругов под глазами лицо ее казалось скорбным. Фалько не удивился бы, узнав, что втайне, наедине с собой она пишет стихи. Наверняка пишет, решил он. Ну, или весьма вероятно. Боковым зрением он заметил название книги — «Гранд-отель»[19].

— Какой там ужас в Испании творится… — печально заметила Мэгги.

Фалько, сделав знак официанту, достал портсигар и открыл его перед соседками.

— Да уж, — ответил он.

Он вернулся в свое купе, приятно скоротав часок в непритязательной болтовне и легком флирте с Нелли — чтобы инструменты не тупились, это средство было не хуже любого другого. Повесил пиджак на вешалку, отстегнул запонки, закатал рукава сорочки и умылся холодной водой, предварительно убедившись, что пистолет лежит в тайнике и все в порядке. Потом опустил откидной столик, выложил на него сигареты и зажигалку и погрузился в чтение досье на Лео Баярда.

Француз, сорок два года. На Первой мировой был офицером; успешный журналист и писатель — романы «Нечего рассказать» и «Забытый окоп», получивший Гонкуровскую премию, упрочили его репутацию левого интеллектуала. Сторонник и почитатель Советского Союза, посвятивший ему на съезде писателей пламенный панегирик. По мнению безвестного составителя досье, Баярд не столько разделяет коммунистическую идеологию, сколько увлечен практической стороной вопроса: этот деятельный, энергичный, страстный человек восхищается сталинским режимом, в котором, не замечая недостатков, видит одни достоинства — видит и воспевает. Первые бои в Испании подали ему идею создать авиачасть, сражающуюся на стороне Республики. И через полгода в состав Народной армии вошли двенадцать самолетов его эскадрильи, в которой числилось пятнадцать пилотов и восемь механиков — людей разных национальностей. Боевые вылеты совершал и сам Баярд, что весьма укрепляло его легенду. Сейчас в Париже он пожинал лавры, писал резонансные статьи в поддержку республиканцев и метил в кресло министра культуры в правительстве Леона Блюма.

В досье имелись фотографии, и Фалько принялся обстоятельно их рассматривать. На одной Баярд с трибуны произносит речь перед московскими писателями. На другой сидит в парижском кафе «Дё маго» в компании советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна. Третья сделана на авиабазе: высокий сухопарый Баярд снят во весь рост: руки в карманах, сигарета во рту, пилотская куртка на плечах, волосы взлохмачены ветром, глядит в объектив — и на весь мир — с аристократической надменностью. Фалько невольно улыбнулся, вспомнив, как аттестовал адмирал воздушного паладина Республики — «свиристелка самовлюбленная».

Досье содержало еще кое-какие полезные сведения, и Фалько тщательно изучил все. Потом часть сжег в унитазе и смыл пепел, а часть спрятал. За окном уже совсем стемнело; за окнами погромыхивающего состава пролетали тени, подрагивали на широкой черной ленте Луары далекие огни. Звон колокольчика пригласил первую смену на ужин, но Фалько есть не хотелось. Надев пиджак, он вышел размять ноги в коридор, покуда проводник, подняв диван, стелил постель.

Фалько покуривал у окна, прислонившись плечом к раме опущенного стекла, подставив лицо ветру, пропитанному мельчайшей угольной пылью, когда в коридоре показался какой-то человек. Он был среднего роста, с непокрытой головой, и в притушенном свете вагонных ламп заметны стали подстриженные усы и редеющие волосы, курчавые и черные. Фалько инстинктивно принял оборонительную позицию — напряг мышцы, втянул живот, уводя его от возможного удара ножа, высвободил правую руку: несколько лет назад, в экспрессе Париж — Бухарест, был у него неприятный опыт подобного рода, — однако незнакомец всего лишь по-французски попросил прикурить и, поймав кончиком самокрутки огонек зажигалки, прошел дальше.

Фалько уже собирался вернуться в свое купе, как появились американки. Болтая и пересмеиваясь, они шли из вагона-ресторана и обрадовались, увидев попутчика. Особенно Нелли.

— Без вас нам за ужином не елось, не пилось.

— Сожалею… Ну, простите — аппетита не было.

Он вытащил сигареты, и все трое закурили. Обе дамы дышали на него хорошим вином. Особенно Нелли. Глаза у нее так и сияли.

— Вы обмолвились, что везете бутылку настоящего бурбона из Кентукки…

При этих словах Фалько, не теряя самообладания, улыбнулся:

— И опять я вам солгал. Заманивал вас в ловушку.

— Мы обожаем ловушки… Правда, Мэгги?

Все трое переглянулись. Фалько смотрел весело, Нелли — выжидательно, подруга — серьезно.

— Но это дело поправимое… — сделал ход Фалько.

— Это было бы чудесно… Мы обожаем бурбон.

— Мы ведь в Европе, не забывайте… Скотчем удовольствуетесь?

— Сойдет!

Фалько поднял указательный палец в знак того, что просит подождать, открыл дверь в свое купе и нажал кнопку, вызывая проводника, который не замедлил явиться. Через десять минут возник снова, неся бутылку «Олд Ангус», сифон и три стакана. Когда он расставил все это на столике, Фалько сунул ему в карман тужурки двадцать франков и пригласил дам войти.

— Ах, да ведь вам уже постелили… — мягко запротестовала Нелли.

— Пусть вас это не беспокоит, — Фалько запер дверь на задвижку. — Уместимся как-нибудь…

— Боюсь, мы тут все изомнем.

Серо-стальные глаза Фалько сузились в пленительной волчьей улыбке. Он откупорил и разлил виски по стаканам. Потом коротко пшикнул в каждый из сифона.

— Я люблю измятые постели, — сказал он, когда подруги принялись целоваться.

Фалько не принадлежал к числу тех, кто довольствуется лишь наблюдением. Это было ему — в буквальном смысле — не по нраву, это противоречило его взгляду на мир и на жизнь. И присутствие двух полураздетых женщин, ласкавших друг друга в сумраке купе, имело бы для него смысл лишь в том случае, если бы он деятельно вмешался в ход событий и направил их в нужную и естественную сторону.

Впрочем, было очевидно, что по крайней мере Нелли этого от него и ждет. И потому, предварительно окинув беглым и спокойным взглядом предстоящее, чтобы уяснить и наилучшим образом использовать склонности, предпочтения, подчинения и доминирования, равно как и прочие полезные подробности, он неторопливо глотнул виски с водой, поставил стакан на столик, снял с запястья часы и опустился на колени перед диваном, заняв позицию, удобную для поцелуя, благо Нелли уже topless и со вздернутой выше бедер юбкой довольно жадно тянула к нему губы.

— Свинья, — сказала американка.

Сказала, разумеется, по-английски: Dirty pig — так это звучало. Вот, значит, какая это дамочка, сделал вывод Фалько. Вот какие у нее вкусы и чисто технические предпочтения. Послушно, как исполнительный самец, легко принимающий любые правила игры, и усердно, как истый тореро-коммунист, он немедленно приступил к тому, чего, судя по краткой прелюдии, от него ждали. Нелли, оказавшись к нему так близко, предъявила прелести, скрываемые до этой минуты, — теплую, пышную, отзывчивую на ласку плоть, напрягшуюся и затрепетавшую от возбуждения. И прозвучавшие два слова внятно подсказывали, как именно Фалько следует заниматься ею…

— Сорра[20], — через какое-то время сменив дислокацию, прошептал он ей в самое ухо.

Произнес на звучном и чистом испанском языке. Не зная, поняла ли она значение этого слова или нет, но, вероятно, по тону догадалась безошибочно, потому что часто и прерывисто задышала, затряслась всем телом сверху донизу, так что Мэгги высвободила голову, зажатую меж бедер Нелли, и с удивлением взглянула на обоих, словно спрашивая себя, ее ли стараниями подруга пришла к такому благополучному финалу.

— Сучки, — повторил Фалько, на этот раз — из чистой учтивости — во множественном числе.

Мэгги продолжала смотреть на него с любопытством. Очки ее куда-то исчезли, пучок растрепался. Затуманенные глаза, влажные набухшие губы вдруг оживили увядшее лицо, смягчили его, сделали привлекательно-женственным. Кроме того, под распахнутой блузкой предстало нечто упругое и манящее. Кто бы мог подумать, сказал про себя Фалько, вспоминая, какой неказистой и замороженной показалась Мэгги ему в вагоне-ресторане. Кто бы мог подумать. Внезапно он ощутил прилив сил: почувствовал неподдельную радость бытия и уверенность, что никто не оборвет ее на полпути. Впереди еще много километров. Прежде чем приступить чуть погодя к очередному номеру программы, он медленно стянул с себя одежду и затем в спокойной и напряженной готовности проник в горячее тело Нелли, заскользил по нему, не оставляя своими заботами и Мэгги, а та немного отодвинулась, прижалась спиной к стенке, подрагивавшей от вагонной тряски и от ритмичного грохота вагонных тележек, и одновременно открыла ему прежде спрятанный меж черных чулок доступ к своим непостижимым недрам.

— Прелесть, — по-испански же сказал Фалько.

Ночь будет долгой, подумал он с удовольствием. А диван — узким.

В Париже уже цвели каштаны. Не жарко и дождя нет, с удовлетворением отметил Фалько, когда вышел из отеля, пересек бульвар, миновал средневековый фасад Сен-Жермен-де-Пре и, свернув на улицу Жакоб, вскоре оказался на углу Сен-Пер.

Ровно в час дня он был у ресторана «Мишо», где в дверях и в вестибюле толпились люди. Сняв шляпу, непринужденно пробрался ко входу и заглянул внутрь. Гупси Кюссен сидел в глубине зала у окна в компании еще двоих — черноволосого мужчины и светло-русой девушки. Заметив Фалько, австриец поднял руку. Изобразил радостное удивление. Сотрапезники обернулись, а Фалько, игнорируя неодобрительный взгляд метрдотеля, через весь зал без колебаний направился к столику. Кюссен бросил салфетку на скатерть и встал ему навстречу:

— Начо Гасан, какими судьбами?! Что ты делаешь в Париже? Позволь тебя познакомить… Лео Баярд, Эдди Майо… Ищешь свободное место? Ты один? Садись с нами!

Кюссен, как и было условлено, с уверенной светской обходительностью представил его как своего старинного приятеля, испанца, обосновавшегося в Гаване. Фалько протянул руку поднявшемуся Баярду, поклонился его спутнице, меж тем как официанты подали стул и прибор.

— Вот так сюрприз! — ликовал Кюссен, продолжая вести свою партию. — И какой приятный сюрприз!

Лео Баярд — Фалько, предвидя оперативную необходимость, всегда внимательно рассматривал новых знакомых — оказался рослым и худощавым. Элегантным, с несколько томными манерами. Привлекательное лицо с резкими, острыми чертами, с крупным орлиным носом вполне заслуживало определения «аскетичное» и казалось моложе от густой челки, упавшей — точнее говоря, уроненной — на высокий патрицианский лоб. Короче говоря, перед Фалько был человек примечательный, человек заметный. Что называется, породистый. Эдди Майо — хорошенькая белокурая англичанка с нежным личиком и ледяными синими глазами — была в шерстяном мужском свитере и широкой синей юбке, носила прическу в виде шлема à la Луиза Брукс[21], то есть модную лет десять-пятнадцать назад, однако у такой женщины воспринимавшуюся как нечто более чем современное.

— Ваше полное имя Игнасио? — с суховатой учтивостью уточнил Баярд.

— Ради бога, без церемоний! — улыбнулся Фалько. — Для вас — просто Начо: так зовут меня друзья.

— Да, — подтвердил Кюссен, в меру излучая радость. — Мы все зовем его так.

Им еще не принесли основное блюдо, и Фалько поспешил сделать свой заказ — антрекот с соусом беарнез — и не отказался от предложенного ему бокала вина: на столе стояла откупоренная бутылка «Шато-Латур» 1924 года.

— Вы из Испании?

— Боже упаси, — Фалько, уже поднесший бокал к губам, раздвинул их в холодной улыбке. — Это не моя война. Я из Лиссабона через Биарриц.

Баярд рассматривал его задумчиво и внимательно. Глаза его, беспокойные, как у птицы, не знающей, на что решиться, то перебегали туда-сюда, то вдруг замирали, уставившись на что-то или кого-то.

— Не ваша война? — переспросил он наконец.

— Совсем не моя. — Фалько, довольный, что так скоро вошел в нужную тему, оперся накрахмаленными манжетами о ребро стола и, чуть подавшись вперед, сказал, словно по секрету: — Я уже восемь лет живу в Гаване.

— У вас там бизнес?

— Да, семейная фирма в Вуэльта-Абахо. Мы производим сигары.

— Лучшие на Кубе, — вовремя вступил Кюссен. — А еще Начо и его родня увлекаются искусством. При моем посредстве кое-что недавно приобрели.

В глазах Баярда появился интерес:

— И что же именно?

— Несколько превосходных эротических гравюр Фудзиты[22]. Еще мы говорили о покупке работ Мана Рэя. — Кюссен, поглаживая усики, повернулся к Эдди Майо, словно его внезапно осенила новая идея: — Кстати! Начо будет очень интересно посетить твою выставку.

Эдди в первый раз взглянула на Фалько прямо. Тот оценил безмятежную красоту этой женщины. И теперь, разглядев ее получше, вспомнил, откуда ему знакомо ее лицо. Несколько лет назад оно не сходило с обложек модных журналов — Эдди представляла коллекции высокой моды. Тогда она выглядела совсем юной. Более хрупкой, что ли, более невинной. Сейчас ей уже за тридцать, и красота ее стала зрелей, завершенней, ярче.

— Вы экспонируете свои работы? — спросил он любезно.

— Да… В галерее «Энафф».

— Это в двух шагах отсюда, — подоспел Кюссен.

— Вы художница?

В ответ прозвучало безразличное:

— Фотограф.

Кюссен гнул свое и продолжал изображать уместное удивление. От хлопотливой мимики натягивалась и опадала под челюстью обезображенная рубцом кожа:

— Да неужто ты не видел фотографии Эдди?

— Не повезло, — улыбнулся Фалько. — Очень сожалею.

— Ты будешь в восторге.

— Не сомневаюсь.

— Мы могли бы, если хочешь, сегодня и отправиться, — вдохновенно предложил Кюссен. — Это поразительно смело и дерзко. По сравнению с работами Эдди гравюрам Фудзиты место в монастырском пансионе.

— А еще мне хотелось приобрести что-нибудь Пикассо, — сделал смелый ход Фалько.

Кюссен с похвальной быстротой реакции устремился в брешь:

— Конечно. Ты ведь мне говорил в прошлый раз.

— Вот это уже мужской разговор, — засмеялся Баярд. — Пикассо стоит подороже, чем Эдди Майо.

Подали основные блюда. Орудуя ножом и вилкой, Баярд не переставал наблюдать за Фалько. Наконец подался вперед и спросил любезно и доверительно:

— Можно задать вам вопрос личного свойства, сеньор Гасан?

— Пожалуйста, называйте меня Начо, просто Начо…

— Хорошо, благодарю вас… Итак, Начо, вы позволите?

— Разумеется.

Баярд на миг замялся. Аристократическое лицо с падающими на лоб непокорными прядями словно вдруг отуманилось.

— Как может испанец заявлять: «Это не моя война»? Как можно чувствовать себя посторонним тому, что там происходит?

Кюссен был настороже и вмешался немедля:

— Лео был в Испании, — объяснил он. — Одно время он там даже…

— Я отлично знаю, что кабальеро делал в Испании, — не дал ему договорить Фалько. — Я, как и все, читаю газеты. Знаю и восхищаюсь. А правда ли, — обратился он к Баярду, — что вы принимали участие в воздушных боях?

Тот типично французским, но чересчур размашистым движением кисти дал понять, что это сущие пустяки.

— Иногда приходилось.

— Но это же огромный риск, — поднял брови Фалько. — Очень опасное дело.

Со своих олимпийских высот Баярд одарил его снисходительным взглядом:

— Жизнь вообще опасное дело.

— Ну да, конечно… И я восхищаюсь, что вы отыскали в ней самую опасную сферу. Признаюсь вам, что всегда завидовал людям действия.

Баярд принял очередной комплимент невозмутимо, однако высокомерия в его потеплевшем взгляде стало чуть меньше.

— Бывают такие моменты в истории, когда бездействие — преступно.

— Согласен с вами и симпатизирую вашим усилиям… Однако у каждого из нас свои резоны видеть происходящее так, как видит.

— И каковы же они у вас?

Фалько положил нож и вилку на край тарелки и слегка откинулся на спинку стула. Он делал вид, что с большим трудом подбирает слова.

— Сердце мое — с Республикой. Однако насчет моих земляков иллюзий не питаю. Монархию они уже свергли, первую республику разрушили, загубят и нынешнюю… Скажу вам честно — дикие мавры Франко и наемники из Легиона страшат меня не больше, чем малограмотные уголовники, которые называют себя кто анархистами, кто коммунистами. По обе стороны фронта у меня остались могилы расстрелянных родственников и друзей.

— Вы были в Испании после переворота? — спросил Баярд.

— Нет.

— С тех пор многие ошибки удалось исправить.

— Ну, вот когда исправят все, я и переменю свое мнение… А до тех пор предпочитаю наблюдать издалека.

— Начо кое о чем умолчал, — не растерявшись, пошел импровизировать Кюссен. — Он вовлечен в испанские дела куда сильней, чем говорит.

И движением бровей укорил Фалько за ложную скромность.

— Это к делу не относится, Гупси.

— Еще как относится. Не в его привычках бахвалиться, но несколько недель назад он внес очень щедрый вклад в дело Республики.

— Ну, довольно, довольно…

— Санитарные машины, — торжествующе произнес Кюссен, словно это все разъясняло. — Выделил значительную сумму на покупку санитарных машин!

Баярд взглянул на Фалько с внезапным одобрением. Слова австрийца удивили его и обрадовали.

— Вот как… Это делает вам честь, — сказал он и обернулся к Эдди: — А? Как ты считаешь, дорогая?

— Разумеется.

Фалько взял свой бокал и приподнял его, глядя на Баярда:

— Как я уже говорил, мне известно, чтó вы делали в Испании. Известно и про знаменитую эскадрилью, и про ваше героическое участие в борьбе испанского народа. И я вас благодарю от всего сердца. Надеюсь, у нас еще будет случай об этом поговорить.

— С удовольствием.

— Если смогу быть вам чем-нибудь полезен, я — с радостью…

Фалько выпил под одобрительным взглядом Кюссена, и следом выпили все.

— Превосходно, — сказал австриец, слегка похлопывая себя по животу. — Мы можем сегодня ближе к вечеру посмотреть работы Эдди… Они прекрасны, они скандальны, они невероятны.

Теперь Фалько глядел на женщину. Та по-прежнему молчала, не сводя с него изучающих синих глаз, которые ничего не выражали, но все же что-то как будто таили в самой глубине.

— Ни минуты не сомневаюсь.

Фалько нравилась залитая весенним сиянием Сена, где по набережным прогуливались фланёры и покачивали бедрами женщины, впервые в этом сезоне надевшие светлые платья, нравились бульвары под сенью платанов. Простившись с новыми знакомыми — договорились встретиться в шесть вечера в галерее «Энафф», — пройдясь немного в оживленной толчее по левому берегу вдоль ларьков букинистов, торговавших старыми журналами, книгами и гравюрами, он поглядел на часы и вошел в «бар-табак», купил у кассирши жетон и набрал телефонный номер.

— Это месье Жибер?

— Вы ошиблись номером.

— Я договорился о встрече с ним в половине пятого, — настаивал Фалько.

— Повторяю — вы не туда попали.

— Простите.

Дал отбой, снова взглянул на часы, вышел на улицу и неторопливо зашагал на угол улицы Юшетт, где возле книжного магазина Жибера Жёна находилось кафе. По дороге несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую, спустился на станцию метро «Сен-Мишель» и снова вышел наружу, пока не убедился, что слежки за ним нет. И наконец, добравшись до кафе, где в этот час было не слишком людно, занял столик в глубине террасы под полотняным навесом, сев спиной к стене. Так ему были видны улица и прохожие.

Связник появился в условленный час — в 16.10 (Фалько, назначая встречу, подразумевал, что она произойдет на двадцать минут раньше названного времени). И оказался человеком средних лет: утомленное лицо, тонкие усики, зачесанные назад волосы с глубокими залысинами. Лихорадочно блестящие воспаленные глаза. Изысканные манеры противоречили непрезентабельному облику — он был в мятом коричневом костюме в полоску, с шейным платком вместо галстука. Без шляпы. На вид — конторский служащий невысокого ранга. Он уселся на плетеный стул за соседним столиком, вытянул ноги и заказал кофе. И оказался так близко к Фалько, что они едва не соприкасались плечами. Тесно стоявшие столики в парижских кафе облегчали негласные контакты.

— Вы «Голуаз» курите? — спросил Фалько.

— Нет, «Житан».

— Как к вам обращаться?

— Меня устроит «Санчес».

— Хорошо.

Назвавшийся Санчесом выложил на столешницу синюю пачку сигарет и коробок спичек. Пальцы левой руки у него пожелтели от никотина. Фалько взял сигарету, прикурил, а спички спрятал в карман. И стал рассеянно наблюдать за прохожими. Через мгновение сосед произнес негромко:

— Там телефонные номера и адреса контактов. Кроме того, мне приказано подготовить несколько боевых ребят, причем непременно французов.

— Это необходимое условие, — лаконично сказал Фалько.

— А почему не испанцев, позвольте полюбопытствовать? Тут есть наши. Толковые парни. Умелые и надежные.

— Надо постараться, чтобы никто не связал франкистов с тем, что мы готовим.

— А что мы готовим? Я ведь даже не знаю, чем вы тут заняты. Я не жалуюсь, поймите… Выполняю приказы. Но я не ясновидящий — так уж вышло.

— Понимаю. Но подробности смогу сообщить лишь дня через два.

Санчес ненадолго задумался.

— Ну, есть один подходящий… Ветеран войны, требует, чтобы к нему обращались «майор Вердье». Руководит парижской группой кагуляров[23].

— Слышал о таком, — кивнул Фалько.

— Тогда можно не объяснять, что это за птица.

Фалько в самом деле знал об этой тайной организации ультраправых радикалов и антисемитов. Эта остервенелая публика не гнушалась самой тяжкой уголовщиной и люто ненавидела Народный фронт и Испанскую Республику.

— Вердье в случае надобности сможет нас поддержать, — добавил Санчес. — Он это делал уже не раз. И все оставалось шито-крыто. Кагуляры нас время от времени, так сказать, прикрывают. Только неизменно просят не слишком это афишировать.

— И чем же мы расплачиваемся за их содействие?

— Итальянским оружием, которое ввозим через Марсель. Надо будет — и сейчас сделаем им выгодное предложение. Они знают, что мы держим слово.

Они замолчали, когда к ним приблизился официант с подносом, на котором стояли кофе с молоком и стакан воды для Санчеса и бутылочка минеральной для Фалько.

— Как обстоят дела сейчас? — спросил тот, когда официант ушел.

Санчес собрался было ответить, но тяжко закашлялся. Справившись с приступом, прижал к губам платок и сейчас же спрятал его в карман. Слишком поспешно, отметил Фалько.

— Для нас довольно благоприятно, — наконец ответил Санчес. — Переезд республиканского правительства в Валенсию привел к отставке их посла и всех его людей. Вся сеть красной разведки в Париже развалилась.

На вкус Фалько, французская сигарета была слишком едкой. Он погасил ее в пепельнице с логотипом Дюбонне.

— Восстановят скоро?

— Не думаю. Так или иначе, она и раньше работала отвратительно.

— Да уж знаю…

— А теперь и совсем из рук вон, — продолжал Санчес. — Посол смылся, оставив стотысячную дыру в бюджете миссии и не заплатив своим французским и испанским агентам. Разведчики, работавшие под дипломатическим прикрытием, денег не считали, швыряли их направо и налево, благо не свои, а казенные. Платили огромные суммы за сведения, которые легко найти в любой газетенке за пятнадцать сантимов. В посольство валом валили все проходимцы и жулики Европы, предлагая недостоверную информацию и сомнительные поставки оружия и урывая за это самые лакомые куски из секретных фондов.

Уму непостижимо, что там творилось… Недавно посольство выложило круглую сумму за досье некоего эксперта по Чехословакии. — Он юмористически покосился на Фалько: — Ну вот растолкуйте мне, какой интерес для Республики может представлять Чехословакия?

— Прелестно, — чуть заметно улыбнулся Фалько.

— Кроме того, — продолжал Санчес, — были там в немалом числе и такие, которые крутили махинации открыто, без стеснения. Например, каталонские полицейские, прикомандированные к посольству, недавно открыли напротив вокзала д’Орсэ лавочку по скупке и продаже ювелирных товаров, а деньги на обзаведение вывезли из красной зоны вместе с реквизированными у жертв ЧК драгоценностями.

Здесь ведь так: кто не крадет, тот ворует, — добавил Санчес, прихлебывая кофе. — Даже сын Негрина[24] пользуется золотом, вывезенным из Банка Испании, да еще имеет открытый счет в Лондоне… Франция переполнена лжеизгнанниками, которые живут на разные субвенции и сражаются за Республику в парижских кафе.

Фалько оглянулся: обыватели с газетами, старушки с собачками, американские туристы в желтых ботинках, брюках гольф и разноцветных носках. Если на свете и бывает война, то где-то там, за тысячу километров отсюда. Или, по крайней мере, подумал он со злой усмешкой, здесь все так полагают.

— А мы?

Санчес неопределенно повел плечами:

— Мы постепенно начинаем действовать заодно с людьми из Второго бюро[25] и с правыми политическими силами. Наша контора в отеле «Мёрис» выдает паспорта, и радиоцентр на юге Франции работает исправно. Денег у нас меньше, чем у красных, день войны обходится нам в шесть миллионов песет, а потому приходится действовать с умом. И нашими стараниями поток оружия и добровольцев для Республики сильно обмелел…

Он снова закашлялся. На этот раз, когда он прятал платок, Фалько заметил на ткани несколько розоватых пятнышек. И понял, почему Санчес так и не выкурил ни одной сигареты из пачки, которую принес как опознавательный знак.

— Неделю назад, — продолжал связник между тем, — мы перехватили курьера, который вез из Марселя в Париж новый шифр. Посольство его потеряло, можете себе представить, и затребовало копию в консульстве.

— Перехватили?

— Конечно. Но оказалось, что он у нас и так имеется… Уже полгода. Итальянская книжка, замусоленная почище романа Хоакина Бельды[26].

— Я так понимаю, надежность связи оставляет желать лучшего?

— Да… И у нас, и у них. Но мы все же совершенствуемся — обзавелись шифровальной машиной «Норд» и защищенной телефонной линией… Так что и здесь, как и там красные, хоть у них иные ресурсы, остаются позади.

С этими словами Санчес выпил воду и прищелкнул языком с таким видом, словно и его самого приводила в уныние безалаберность противника. И угрюмо улыбнулся, как человек, со стороны наблюдающий за неким зрелищем, столь же удручающим, сколь и непристойным.

— Иногда мне кажется, что там собрались просто слабоумные, — вдруг сказал он. — Вообразите — они шпионят друг за другом и передают нам информацию, чтоб нагадить сопернику! Уму непостижимо, какие идиоты приезжают покрасоваться-поблистать сюда, где не свистят пули… Как они ненавидят друг друга, как стараются подставить друг другу ножку… Видели бы вы анархистов в Барселоне…

— А я видел.

Санчес уставился на него:

— Вы так говорите, словно в самом деле видели.

Перед глазами Фалько вновь возникли объятые хаосом улицы, в ушах загремела пальба. Вспомнились итальянцы, которых ему было приказано ликвидировать. И выражение их лиц, когда стало понятно, что люди, приставившие им стволы к затылкам, — не из полиции.

— Видел. Вблизи.

— Если бы не русские и не те, кто в комбинезоне и альпаргатах, с винтовкой в руках подставляет грудь под пули, там все давно бы рухнуло.

Две молоденькие гризетки присели за соседний стол и спросили лимонаду. Они выставляли напоказ стройные ножки в скверных чулках и туфлях за полсотни франков и время от времени поправляли косметику. Не переставая щебетать, бесстыдно и выжидательно постреливали глазами в мужчин. В надежде, что какой-нибудь художник пригласит их позировать ню или еще какая-нибудь нежданная удача избавит от прилавка. Фалько рассеянно наблюдал за ними. В этом городе, не в пример прочим, предложение неизменно опережает спрос.

— Необходимо будет сделать несколько фотографий, — сказал он.

— Чьих?

— В ближайшие дни у меня будут встречи с одним господином… Так вот, надо заснять меня с ним, причем незаметно для него.

— Это нетрудно. А о ком идет речь?

— О Лео Баярде.

Санчес негромко присвистнул.

— Ого…

— Вот именно. Возникнут сложности?

— Никаких, — ответил тот, немного подумав. — Будет сделано.

Санчес помедлил еще миг, словно хотел что-то добавить и не знал, надо ли. Но наконец решился:

— Вы сказали, что будете встречаться с Баярдом.

— Собираюсь.

— Помните, я упомянул майора Вердье?

— Да. И что же?

— Мне пришло в голову, что может выйти недоразумение… Его люди стали плотно следить за Баярдом, едва тот вернулся из Испании. Если вас заметят в его обществе… сами понимаете.

— Не исключено.

— А люди эти, как я уже сказал, опасные. Во избежание… их лучше будет предуведомить…

Фалько задумался и ответил не сразу:

— Ответ отрицательный. Возможна утечка, рисковать нельзя.

— Как угодно. Вам решать.

— Это продлится всего несколько дней.

— Все равно, будьте осторожны. И чуть что — дайте мне знать. В спичечном коробке найдете номер телефона для экстренной связи.

Фалько молчал, разглядывая людей, проходивших мимо кафе.

— И второе, — сказал он наконец. — Что вы можете сказать мне о Всемирной выставке?

Санчес уставился на него с удивлением и любопытством:

— Вас это интересует?

— Как видите.

— Красные развили бешеную деятельность. Павильон Испании должен стать визитной карточкой, витриной Республики. Создать благоприятный образ, который заставил бы позабыть, сколько там перебили священников. А потому продемонстрируют церковную утварь и прочее имущество и фотографии ополченцев, которые охраняют соборы и памятники истории… Все будет очень трогательно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Саботаж предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

19

«Гранд-отель» (Menschen im Hotel, букв. «Постояльцы», 1929) — роман немецкой писательницы Вики Баум, в 1932 г. экранизированный в Голливуде Эдмундом Гулдингом с Гретой Гарбо, Джоном Бэрримором, Джоан Кроуфорд и Уоллесом Бири в главных ролях.

20

Сучка (исп.).

21

Луиза Брукс (1906–1985) — американская танцовщица, модель и актриса, звезда немого кино.

22

Цугухару Фудзита (также Леонар Фужита, 1886–1968) — французский живописец и график японского происхождения.

23

Кагуляры, от фр. la cagoule, капюшон — члены тайной профашистской организации Секретный комитет революционного действия (Organisation secrète d’action révolutionnaire, OSAR), пик активности которой приходился на 1935–1937 гг.

24

Хуан Негрин Лопес (1892–1956) — политический деятель, министр финансов (1936–1937), а затем председатель совета министров (1937–1939) Второй Испанской Республики.

25

Второе бюро — разведывательное управление французского Генерального штаба с 1927 по 1940 г.

26

Хоакин Бельда Каррерас (1883–1935) — популярный испанский писатель-юморист.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я