Чёрный король

Антон Грановский, 2015

В маленьком приморском городке произошло неслыханное для этих мест событие – ограбление краеведческого музея. Но вор оказался странный: он не взял самый ценный экспонат – шахматную доску из сандалового дерева, которую в конце XIX века подарили великому русскому шахматисту Михаилу Чигорину, а довольствовался только тремя черными фигурами: слоном, конем и королем… Вскоре в городе произошли громкие убийства – судьи и главы охранного агентства. На месте этих преступлений были найдены фигуры слона и коня… Что это за странные символы и кто их оставил? Дьякон Андрей Берсенев и журналистка Марго Ленская уверены – вскоре случится и третье убийство. Для кого же предназначен черный король?..

Глава 2. Дама под черной вуалью

И кто-то подойдет и тронет занавеску, и поглядит…

Евгений Рейн

Гастингс, Англия, сентябрь 1895 г.

1

Банкет по случаю окончания шахматного турнира удался на славу. Лакеи, прислуживающие у стола, не успевали обновлять гостям бокалы, фужеры и рюмки.

На дальнем конце стола сидели двое не старых еще мужчин и тихо беседовали.

— Я только что из России, — говорил один, в золоченом пенсне, — и не следил за турниром! Кто победил?

— Первое место занял Гарри Пильсбери, — ответил ему товарищ. — Он американец, и ему всего двадцать три года. Он сумел обойти нашего Чигорина и обоих чемпионов мира — и первого, и второго. У парня большое будущее!

— А чемпионы — это кто?

— Э, да ты, я вижу, совсем далек от шахмат. Вон тот пожилой господин с каштановой бородой и одутловатым лицом — видишь?

— Ну.

— Это первый чемпион мира — Вильгельм Стейниц. Он австриец. А рядом с ним — молодой усач.

— С подвижным лицом?

— Угу. Этот усач — второй чемпион, Эмануил Ласкер. Он немец. Ему двадцать семь лет, в прошлом году он обыграл Стейница и забрал у него титул.

— Ясно. А что же наш Чигорин? Тоже чемпион?

— Он побивал Стейница несколько раз, но на матчах за звание чемпиона проигрывал. Однако многие считают его лучшим шахматистом мира. На этом турнире он занял второе место — аккурат за молодым американцем.

Собеседник поправил пальцем сползающее золоченое пенсне и уточнил:

— Выходит, тоже обошел чемпионов?

— Выходит, так. Потому такой радостный.

— Что ж, выходит, и мы, русские, что-то можем!

— Многое можем, друг мой, многое! Дайте срок, и русские шахматисты завоюют шахматную корону. Да что завоюют — завоевать это полдела. Они будут удерживать ее двадцать… нет, тридцать лет подряд!

— И вы правда в это верите?

— Конечно! Стейниц сам назвал нашего Чигорина лучшим шахматистом в мире! А Ласкер, я слышал это от компетентных людей, так вот, Ласкер боится играть с Михал Иванычем!

— Что ж, ура Чигорину?

— Ура Чигорину!

Мужчины чокнулись фужерами и выпили.

Высокий, широкоплечий мужчина лет сорока, с красивой каштановой бородой и ясным взглядом поднялся с места и постучал вилкой по бокалу.

— Господа, прошу слова! — крикнул он басом.

Шум тотчас стих. Один лишь американский шахматист продолжал по инерции что-то говорить своему соседу. Грузный, пожилой человек со встрепанной бородой, сидящий с другой стороны от американца, ткнул его локтем в бок и сказал:

— Тише, Гарри! Великий русский говорит!

— Не такой великий, как вы, Вильгельм, — со смехом сказал пожилому бородачу Чигорин. — Господа, я хочу поднять этот тост за лучших шахматистов мира, которые собрались за этим столом! Первым сегодня стал Гарри Пильсбери, — продолжал Чигорин. — Ему всего двадцать три года. В сравнении с ним я и мистер Стейниц совершенные старики!

Стейниц покосился на молодого победителя и усмехнулся в бороду.

— Но с нами еще не покончено! — громогласно объявил Чигорин. — Мы еще себя покажем! Именно в этом и заключается суть моего тоста. Я пью за новый турнир и уверен, что он пройдет в Санкт-Петербурге!

— Там, говорят, жуткий холод, — заметил Гарри Пильсбери, совсем юный, худощавый, светловолосый.

— Это верно, — согласился Чигорин. — Но, слава богу, у нас есть чем согреться. — Он поставил бокал с шампанским на стол и взял пустой фужер. — А ну-ка, господин распорядитель, налейте мне русской водки. Да ну, куда ж вы льете? В фужер ее! Да не скупитесь, лейте до краев!

Солидный господин во фраке послушно наполнил Чигорину фужер.

Молодой усач, которого человек в пенсне назвал новым чемпионом и которого звали Эмануил Ласкер, заметно оживился.

— Вы собираетесь выпить эту водку залпом? — поинтересовался он.

— Разумеется! — басом ответил Чигорин.

— Гм… — В глазах Ласкера зажегся интерес. — Если вы выпьете этот фужер залпом и не поморщитесь, я приеду в Россию.

— Считайте, что вы уже там.

— Десять баксов на то, что поморщится, — шепнул Ласкер на ухо юному Пильсбери.

— Принято, — ответил тот.

Чигорин запрокинул голову и в три глотка опустошил хрустальный фужер. Затем швырнул его через плечо и сказал:

— На удачу!

— На удачу! — подхватила публика, сидящая за длинным столом.

Усатый Ласкер нагнулся к американцу и сказал ему на ухо:

— А этот русский умеет пить.

— Главное, что он умеет играть в шахматы, — с мягкой улыбкой ответил ему Пильсбери. Он повернулся к Чигорину, который все еще возвышался над столом, и громко спросил: — Господин Чигорин, а на каком языке мы будем говорить в России?

— Я выучу русский язык! — заявил вдруг Ласкер пьяным голосом. — Сто новых слов в день для меня пустяк!

— Когда я учил испанский, мне и ста пятидесяти было мало, — мягко заметил Гарри Пильсбери.

— А у меня на изучение новой лексики обычно уходит около двух месяцев! — невозмутимо объявил бородатый патриарх Стейниц.

— Что ж, господа, в таком случае, у вас не будет проблем с общением! — весело сказал Чигорин. — Кстати, несколько российских меценатов уже дали согласие поддержать Санкт-Петербургский турнир!

Стейниц пригладил ладонью косматую бороду и сказал:

— В таком случае… ура турниру?

— Ура турниру! — крикнул Чигорин.

Несколько голосов нестройно поддержали его, и шампанское полилось рекой.

2

Санкт-Петербург. Тремя месяцами позже

В два часа пополудни возле гостиницы «Корона» остановились сани. С них сошел молодой человек выше среднего роста, с тонким, породистым лицом и большими серыми глазами. Одет молодой человек был в пальто и кепи, в правой руке он держал прекрасную трость с золотым набалдашником, а в левой — большой саквояж из желтой свиной кожи, с золотыми, ярко сверкающими на солнце застежками.

Молодой человек огляделся по сторонам и улыбнулся, затем бодрой, но несколько расслабленной походкой, поскрипывая колючим снежком, направился к дубовым дверям гостиницы.

В гостинице выяснилось, что молодой человек забронировал номер на имя Гарри Н. Пильсбери, подданного Североамериканских Штатов. Номер ему был предоставлен отменный, и молодой человек не высказал по поводу его убранства никаких нареканий.

Лакей, который занес за мистером Гарри Н. Пильсбери саквояж, получил на чай гривенник и собрался уж было уходить, но молодой американец окликнул его.

— Эй, малый, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Артемий, — ответил лакей, глядя на иностранца вежливо и предупредительно, но без излишнего подобострастия.

Несколько секунд американец вглядывался в лицо лакея, и судя по всему, лицо это показалось ему заслуживающим доверия.

— Вот что, Арти, — снова заговорил молодой человек правильным русским языком, но с акцентом, который безошибочно выдавал в нем иностранца. — Не будешь ли ты так добр и не отнесешь ли мои грязные вещи прачке?

— Не извольте беспокоиться, сделаю все лучшим образом, — заверил его лакей.

Господин Гарри Н. Пильсбери достал из своего огромного саквояжа шелковую рубашку и пару белья, завернутую в английскую газету, и протянул все это лакею.

Тот с поклоном принял вещи и снова повернулся к двери.

— Постой! — опять окликнул его юноша. — Пусть стирает в мягкой воде, душистым мылом. И обязательно накрахмалит. За деньгами не постою.

— Сделаем! — кивнул лакей.

— И еще: посоветуй, пожалуйста, где мне пообедать?

Лакей задумался.

— Ежели хотите вкусно покушать, могу порекомендовать «Метрополь» на Невском, — сообщил он. — У меня, ваша светлость, брат там работает официантом. Осетрина свежайшая, паровая стерлядь, расстегаи, икра! Прикажете — я прямо сейчас кучера свистну!

— Ты очень завлекательно говоришь, Арти.

Лакей улыбнулся.

— Правда ваша. Так свистеть кучера-то?

Американец достал из кармана серебряные часы, щелкнул крышечкой, глянул на циферблат, прикинул что-то в уме и сказал:

— Свисти через двадцать минут. А я пока распакую вещи.

— Слушаюсь!

Лакей взялся за ручку двери.

— Арти, постой! — вновь окликнул его американец.

— Чего изволите?

— А как у вас тут насчет… — Пильсбери слегка стушевался, но лакей понял все до того, как он закончил фразу.

— Не извольте беспокоиться, — с понимающей ухмылкой проговорил лакей. — Прикажете — доставлю. Блондинки, брюнетки — лучший товар во всем Петербурге!

— Я вижу, ты хороший работник. На, держи! — Американец вложил в протянутую ладонь полтину. Лакей склонил вихрастую голову:

— Премного благодарен, господин Пил…

— Пильсбери, — помог лакею американец. — Сложная фамилия для русского уха. Но при желании можно запомнить и ее.

Спустя полчаса Гарри Пильсбери ехал на санях по большому русскому городу Санкт-Петербургу. Широкая Нева замерзла, и вся была испещрена черными фигурками людей. На широких, прямых улицах там и тут горели костры, вокруг которых грелись слуги, ожидающие своих господ.

Санкт-Петербург готовился к Рождеству и Новому году. Через все ворота в русскую столицу въезжали вереницы черных саней, нагруженных бочками и тюками с мясом, рыбой, икрой и соленьями.

До ресторана Пильсбери добрался меньше чем за двадцать минут. В передней лакей заботливо снял с молодого человека пальто, принял его трость и шляпу. Гарри Н. Пильсбери остался в модном светлом драповом сюртуке.

Подскочил метрдотель в немецком платье и провел его в зал, где сдал с рук на руки молодому официанту с желтым скуластым лицом. Одет официант был в довольно засаленный, но чистый фрак и светлый передник.

— Изволите карту вин?

Молодой американец потеребил по-юношески пухлую губу и сказал задумчиво:

— Не надо вина. Принесите мне русскую водку.

— Какую изволите?

— А она у вас разная? — приподнял брови Пильсбери.

— Пятнадцать сортов! — с гордостью сообщил официант.

— Гм… — Пильсбери вновь подергал губу, — вы вот что — выберите-ка мне водку на ваш вкус.

— Рекомендую листовку, — с вежливой улыбкой сказал официант. — Особенная водка!

— Хорошо, неси листовку, — немедленно согласился молодой человек и вздохнул с облегчением.

Однако официант тут же озаботил его новым вопросом.

— Сколько водки изволите?

На этот раз молодой американец нашелся сразу.

— На одного, — ответил он.

— Чем изволите закусывать?

— Закусывать? А… что есть?

Официант сладко улыбнулся и принялся тараторить:

— Соленые хрящи, балык, молоки, икра черная и красная…

— Да-да, несите! — кивнул Пильсбери, у которого уже голова шла кругом от русской речи, к которой он не успел как следует привыкнуть и которую знал в основном только по словарям, учебникам и книгам. — Что еще? — спросил он, видя, что официант не уходит.

— Что желаете покушать на обед? — осведомился тот.

«Верно, — подумал Пильсбери, — я заказал «закуску». Это не совсем еда. И, должно быть, порции у этой «закуски» совершенно мизерные. Теперь надо заказать «еду»!»

— Ах, обед… — сказал он вслух. — Давайте на ваш вкус. Но только одно блюдо, — мягко добавил Пильсбери, не привыкший есть много.

Официант на мгновение задумался, затем улыбнулся и сказал:

— Котлеты из пулярды с трюфелями. А к ним чего-нибудь легкого — вроде разварных груш с рисом.

— Хорошо, — поспешно кивнул Пильсбери. — Несите котлеты и груши.

Официант исчез так же стремительно, как и появился. Дожидаясь заказа, Гарри разглядывал публику. «Народ как народ, — думал он. — Разве только на улице смешно выглядят — так то из-за одежды. По такой погоде в легком сюртучишке не пощеголяешь. Нужно непременно в шкуры закутаться. А как иначе!»

Рядом что-то стукнуло. Пильсбери краем глаза увидел, что с соседнего столика, за которым сидели три женщины, упала медная пудреница. Будучи чрезвычайно ловким молодым человеком, Гарри в мгновение ока поднял пудреницу с пола и протянул ее самой старшей из женщин — по-видимому, матери или тетке двух розовощеких, миловидных девиц.

— Мерси, — сказала пожилая леди и передала пудреницу одной из девушек, брюнетке с завитыми локонами, в руках у которой была маленькая книга.

— No problems! — ответил ей Гарри, по оплошности переходя на английский.

Завитая брюнетка взмахнула длинными ресницами и удивленно спросила:

— А ю инглишмен?

— Ноу. Позвольте представиться — Гарри Н. Пильсбери.

Гарри приподнялся со стула и вежливо поклонился.

— Так вы говорите по-русски! — обрадовалась девушка.

— Вы заметили? — Пильсбери улыбнулся. — О да, говорю. И у меня недурно получается, правда?

— Совсем недурно, — сказала пожилая леди.

Девушка с книгой в руках смутилась и покосилась на мать.

— Мадам, прошу прощения, если я перешел черту, — сказал Пильсбери со всем возможным тактом. — Я не очень хорошо знаком с русскими обычаями.

— Ничего, батюшка, ничего. — Пожилая леди позволила себе улыбнуться. — Так, значит, вы из Англии?

— Нет. Я из Америки. Но мне неловко сидеть к вам спиной. Если позволите — я пересяду за ваш столик.

— Будьте любезны, батюшка. Всегда рада поговорить с приличным человеком.

Пильсбери подал знак официанту, чтобы тот подал обед на соседний стол и пересел. Усаживаясь, он не отводил взгляда от брюнетки. Впрочем, и вторая девушка — светловолосая, с пухлыми щечками, также привлекла его внимание. «А не дурна, — подумал он. — Очень недурна!»

Пожилая леди перехватила его взгляд. Усмехнулась.

— Это мои дочери, — сказала она. — Эта вот — белобрысая — Варя, а эта — красная, как рак, — Маша.

— Очень рад! — поклонился Пильсбери, привставая.

— Что это вы, батюшка, все скачете, — усмехнулась пожилая леди. — Или у вас в Америке так принято?

— Так принято, — ответил Пильсбери.

Разглядывая девушек из-под полуопущенных ресниц, Гарри машинально достал из кармана свой портсигар с сигаретами, но тут же спохватился и вежливо спросил, обращаясь ко всем трем женщинам сразу:

— Пардон. Вы разрешите?

— Курите, курите, — разрешила пожилая леди. — Мой муж тоже курит. Дымит, как пароход. А уж как сердешный кашляет по утрам… Вы-то, я чай, здоровы?

— Весьма.

— И как вам у нас, в России? — поинтересовалась пожилая леди.

— Я только сегодня приехал, — ответил Пильсбери. — И еще не успел толком все осмотреть. Но первое впечатление у меня приличное.

— Эк вы странно выражаетесь — «впечатление приличное», — улыбнулась пожилая леди. — Откуда ж наш язык знаете, батюшка?

— По словарям выучил, — ответил Пильсбери и слегка приосанился.

— Вот как! Долгонько, должно быть, учили.

— Не очень. Три месяца.

Пожилая леди недоверчиво прищурилась.

— Это как же такое возможно? Оговорились вы, батюшка. Верно, хотели сказать три года?

— Нет, именно три месяца! — возразил Пильсбери, с удовольствием отмечая, что блеск в глазах девушек растет пропорционально их заинтересованности. — Дело в том, что у меня необычная память. Мне достаточно один раз взглянуть на страницу, чтобы полностью запомнить все, что на ней написано.

Пожилая леди сухо улыбнулась.

— Экий вы народ, петербуржцы! Нешто думаете, что раз мы из Тулы, то нас и обмануть ничего не стоит?

Ресницы брюнетки дрогнули, она вроде бы обиделась. Хотя непонятно, на кого — то ли на мамашу, обижающую недоверием иностранца, то ли на самого иностранца, который, как выяснилось, вовсе никакой не иностранец, а местный, питерский, насмешник, решивший поиздеваться над провинциалами.

— Но я говорю правду! — сказал Пильсбери. — Мадемуазель Мэри, разрешите взглянуть на вашу книгу?

Брюнетка испуганно посмотрела на мать. Та кивнула. Тогда девушка неуверенно улыбнулась и протянула книгу американцу.

— Пожалуйста, — тихо сказала она.

Пильсбери взял книгу, затем посмотрел на девушку и мягко произнес:

— Будьте добры — загадайте страницу.

— Девятнадцатая, — ответила девушка и покраснела.

Пильсбери открыл книгу на девятнадцатой странице, едва скользнул взглядом по строчкам, закрыл книгу и вернул ее девушке. Затем процитировал — голосом тихим, бархатистым, почти слащавым:

Ты светлая звезда таинственного мира,

Когда я возношусь из тесноты земной,

Где ждет меня тобой настроенная лира,

Где ждут меня мечты, согретые тобой.

Ты облако мое, которым день мой мрачен,

Когда задумчиво я мыслю о тебе,

Иль исчисляю путь, который нам назначен,

И где твоя судьба чужда моей судьбе.

Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет,

Когда на западе заботливого дня

Мой отдыхает ум и сердце вечереет,

И духи смертные нисходят на меня.

— Так вы знаете эти стихи? — взволнованно проговорила Маша.

— Только что прочел, — с улыбкой ответил Пильсбери, глядя на девушку лучистыми глазами.

— Не может быть, — усомнилась мамаша. — А ну-ка — другую.

Она вынула книгу из рук второй дочери («А я и не заметил, что у нее тоже книжка!» — подумал, удивляясь своей рассеянности, американец) и протянула ее Пильсбери. Тот взял книгу и глянул на обложку. «Гадание на кавалера по цветам луговым и садовым» — гласило название.

— Назначайте страницу, — мягко попросил Пильсбери.

— Двадцать пятая, — тихо пробормотала блондинка.

Пильсбери нашел нужную страницу, едва на нее посмотрел и тут же закрыл книгу.

— Нуте-с? — поинтересовалась мамаша. — Что там написано?

— Какую строку сверху? — уточнил Пильсбери.

Пожилая леди глянула на страницу, облизнула губы и объявила:

— Давайте со второго абзаца и четыре строки.

— «Этот цветок в руке кавалера означает смятение и ложный посыл. Отвечать такому кавалеру нужно учтиво, но сдержанно. Ежели стебель цветка надломлен, то это может значить только одно…» — процитировал Пильсбери, пристально, но мягко глядя в глаза блондинке, которая не знала, куда девать глаза от смущения.

— В точности так! — удивленно произнесла мамаша. — Да вы чудотворец, батюшка! А как насчет следующего абзаца?

Пильсбери слегка прищурил на блондинку Варю глаза — девушка зарделась и отвела взгляд.

— Увы, следующий абзац я не запомнил, — сказал американец.

Девушка благодарно посмотрела на Пильсбери.

— Это же надо! — воскликнула пожилая леди. — Маша, ты слышала? Варя, ты слышала? Вот так мистер американец. Это что же, в Америке все такие?

— О, нет! — Пильсбери засмеялся. — Такой, как я, существует в единственном экземпляре. Я своего рода уникум!

— Притом очень скромный уникум, — заметила Маша, стрельнул в американца быстрым, насмешливым взглядом, но тут же, по своему обыкновению, покраснела.

К столу подошел толстый пожилой осанистый господин с отечным лицом и пушистыми усами.

— А, пришел наконец! — поприветствовала его пожилая леди. — А я уж думала, куда ты пропал? Вот, Олег Иваныч, познакомься — это мистер из Америки! А это — мой муж, Олег Иванович Крамской!

Пильсбери встал и пожал руку отечному усачу.

— Очень рад, — сказал тот равнодушным голосом и снова повернулся к жене: — Дорогая, нам пора ехать. Петрушевы, поди, уже заждались. А я обещал.

— Да-да, идем. — Мамаша и ее дочери поднялись из-за стола. — Жаль, что мало поговорили, батюшка, — с улыбкой сказала пожилая леди американцу. — Ну, бог даст, еще свидимся.

— Гудбай! — проворковала брюнетка.

— Прощайте! — прощебетала блондинка.

После чего вся четверка повернулась и величественно покинула зал.

Снова оставшись в одиночестве, Пильсбери вздохнул и пробормотал:

— Russian girls… Ты светлая звезда таинственного мира… Very beautiful…

Подошел официант с закусками и принялся выставлять на стол большие тарелки с икрой, хрящами и красиво нарезанными ломтиками рыбы. Управившись с тарелками, он поставил на стол большую, широкую бутылку с водкой.

— Это все мне? — изумленно спросил Пильсбери, глядя на водку и закуски.

— Именно так-с, — поклонился официант. — Когда покончите с закусками — дайте знак, и я принесу горячее!

Официант набросил на руку полотенце, повернулся и удалился — быстрый, вежливый, предупредительный.

Через час Гарри «отвалился» от стола, чувствуя, что вот-вот лопнет от съеденных блюд. Водки он не выпил и половины, хотя уже чувствовал себя пьяным.

«Такие обеды не для моей комплекции, — подумал он, морщась от тяжести в животе. — Надо бы пройтись пешком, встряхнуться».

Американец расплатился с официантом и собрался подняться из-за стола, когда к нему подскочил другой лакей с маленьким серебряным подносиком на растопыренной ладони.

— Господин Пильсбери? — осведомился он у американца.

— Да, это я, — ответил Пильсбери несколько удивленно.

— Приказано передать вам лично в руки, — сказал лакей и протянул американцу поднос, на котором лежал белый конверт.

— От кого? — поинтересовался Пильсбери.

— Не могу знать, — ответил лакей.

Поскольку лакей назвал имя американца, сомнений в том, что этот конверт адресован именно ему, у Пильсбери не было. Поэтому он недрогнувшей рукой взял конверт с подноса, раскрыл его и достал маленький листок бумаги. На всякий случай поднес его к носу — не надушен ли? Листок был не надушен.

Пильсбери немного поскучнел, но тем не менее внимательно прочел послание.

Один король болезнь нашел.

Второй король с ума сошел.

Сгубила третьего дуэль.

Четвертый позабыл про хмель.

В гробах лежат три короля.

Да будет пухом им земля!

Подписи не было. Прочтя послание, Пильсбери быстро посмотрел по сторонам, надеясь поймать на себе взгляд анонимного шутника, который, по всем раскладам, должен был сидеть где-нибудь рядом и наблюдать за реакцией Пильсбери.

Однако никто из посетителей ресторана не смотрел на нашего американца. Пильсбери пожал плечами, поднял взгляд на лакея и спросил:

— Как выглядел человек, который вручил вам это письмо?

— Так ведь… обычно, — ответил лакей. — Шуба, шапка. Лица я, признаться, не разглядел.

— Гм… Хорошо. Полагаю, он тебе заплатил?

— Так точно.

— Чего же ты ждешь?

Из этой реплики лакей понял, что несмотря на идиллическую внешность, молодой человек неплохо знаком с реальностью, по крайней мере с финансово-торговой ее стороной, а потому повернулся и резво удалился.

Американец еще некоторое время сидел за столом, перечитывая записку и размышляя. Потом пожал плечами, спрятал записку в карман сюртука, поднялся из-за стола и покинул зал ресторана с самым безмятежным лицом, напевая при этом песенку:

Хочу быть богатым, с вельможами знаться.

На озере Комо построить палаццо.

С толпой балеринок кутить до рассвета.

Но как же, друзья, мне устроить все это?

Ах, как же, друзья, мне устроить все это?..

3

Полчаса спустя к дверям гостиницы «Эсквайр», расположенной в небольшом желтеньком особняке, подкатили сани. На присыпанную снегом мостовую сошел грузный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти.

Одет мужчина был прилично, но, пожалуй, не совсем опрятно. Его пальто было далеко не новым и плохо вычищенным. Странная по форме шляпа совсем не соответствовала пальто, более того — она не соответствовала всему облику бородатого господина. Однако на безымянном пальце правой руки господина сверкало кольцо с бриллиантом, ясно говорившее если не о состоятельности его обладателя, то, по крайней мере, об отсутствии нужды и о наличии «свободных средств».

Судя по всему, бородатый господин довольно наплевательски относился к своей внешности. Походка у него была немного неуклюжая и косолапая — с таким же изяществом по мостовой мог выхаживать медведь, обряженный в человеческое платье. Взгляд рассеянный, словно бы затуманенный какой-то постоянной мыслью, точившей его разум.

Однако, когда бородатый господин обращал на что-нибудь взор, туман рассеивался и взгляд его становился умным и проницательным, как у врача, учителя или писателя, — иными словами, как у человека, всему изведавшего цену и понявшего, что цена эта не так уж велика.

В гостинице бородатый господин представился Вильгельмом Стейницем, а на вопрос портье — не немец ли он, ответил, что «нет, не немец, а скорее австриец». Номер он взял не роскошный, но и не бедный. Номер, в котором было все необходимое для жизни — кровать, диван, комод, стол со стулом, камин и две картины, писанные маслом и изображающие сцены из псовой охоты.

В номере Стейниц осмотрелся и пробормотал в бороду:

— Вполне удобно.

Затем дал лакею, занесшему чемодан, на чай, бросил шляпу на комод и прошел к окну.

Окна номера выходили на улицу. Некоторое время Стейниц стоял и считал проезжающие мимо сани, пытаясь найти в частоте их появления закономерность. Он еще шевелил губами, когда дверь у него за спиной скрипнула и нежный женский голос произнес:

— Могу я войти?

Стейниц обернулся и с удивлением посмотрел на девушку.

— Вы кто? — спросил он.

— Я? Горничная. Принесла вам горячую воду для умывания и бритья.

— Ах, да. Я совсем забыл, что в гостиницах существуют горничные. Как вас зовут, моя милая?

— Дуня.

— Дуня, — повторил Стейниц с улыбкой. — Красивое имя. Оно русское?

— Конечно.

— Дуня, я собираюсь пообедать. Но я впервые в вашем городе и ничего здесь не знаю. Если вы посоветуете мне хороший ресторан, я дам вам монету.

— Приезжие господа хвалят «Доминик», — сказала девушка. — Это на Невском, недалеко отсюда.

— «Доминик»? Полагаю, кучеры осведомлены о том, где он расположен, и довезут меня туда? Спасибо, моя милая. Вот вам монета.

Стейниц протянул девушке монету — пытаясь ее взять, горничная выпустила из рук кувшин с горячей водой, и часть воды выплеснулась постояльцу на брюки.

— Бог ты мой! — вскрикнула горничная. — Я вас намочила! Простите великодушно!

Стейниц проследил за ее взглядом, оглядел пятно на панталонах и сказал:

— Действительно — намочили. Это моя вина. Вот вам еще монетка.

Горничная покраснела, но возражать не стала и монету взяла.

— Значит, «Доминик», — сказал Стейниц и взял с комода шляпу.

Горничная удивленно на него посмотрела.

— Как? Вы не будете переодеваться? — пролепетала она.

— Зачем?

— Но ваши панталоны облиты водой!

— Правда? — Стейниц опустил взгляд на панталоны. — Ах, да. Но ничего страшного. Я читал, что иностранцев любят в России. Особенно щедрых. Я иностранец, и я щедр. Следовательно, меня не выгонят из ресторана, даже несмотря на мокрые панталоны.

В «Доминике» Стейницу понравилось. Здесь было суетно и шумно, а он любил суету и шум, воспринимая их как необходимый фон для работы мысли. Помимо обеденных столов тут стояли столы, за которыми мужчины играли в шахматы, в карты и в домино. (Большая табличка извещала, что прокат шахмат стоит 30 копеек в час.)

На фоне этой веселой суеты мысль старого Вильгельма работала четче, и случайности как бы сами собой, почти без усилий с его стороны, складывались в закономерности, придающие реальности смысл и облегчающие существование.

Пожилого бородатого иностранца приняли в «Доминике» уважительно, усадили за лучший стол, как какого-нибудь родовитого дворянина или богатого купца.

Ознакомившись с меню, Стейниц заказал тройную уху, блины с черной икрой и полярную щуку в луковом соусе. Из напитков он выбрал водку, а в качестве легкой закуски к водке — соленые архангельские рыжики. Старый Вильгельм остался доволен.

У кушаний оказался не только великолепный вид, но и отменный вкус. Время от времени вилка застывала возле рта Стейница, а взгляд его туманился. Это продолжалось несколько секунд, затем австриец легонько качал головой, словно выходя из какого-то сомнамбулического забытья, и продолжал трапезу.

Полярная щука привела Стейница в полный восторг. А что касается водки — то за ухой и блинами австриец прикончил аж четверть штофа. Водку Стейниц пил маленькими глотками, причмокивая губами и отирая густые усы. Он нашел, что водка имеет «специфичный» вкус.

Наконец все было съедено и выпито. Стейниц жестом подозвал официанта и затребовал счет. Сумма оказалась не так уж и велика; впрочем, старый Вильгельм никогда не жалел о потраченных деньгах и никогда не пересчитывал за ресторанными лакеями.

Бородатый австриец полез в карман за кошельком, и тут по лицу его пробежала легкая тень. Дело в том, что Стейниц был рабом привычек, находя в их постоянстве зеркальное отражение незыблемости законов бытия, а потому всегда носил деньги в одном и том же кармане. Но сейчас их там не было.

Официант, заметив растерянность на лице бородатого иностранца, слегка забеспокоился. Но тот вдруг вынул руку из кармана и затребовал еще водки и закуски.

На этот раз из перечисленных лакеем закусок Стейница более всего заинтересовала балтийская килька, засоленная в пряностях. Ему еще не приходилось пробовать ничего подобного.

Пока официант ходил за водкой и килькой, старый Вильгельм сидел за столом, уперев локоть в столешницу и положив бородатую щеку на кулак. Он смотрел на дюжего буфетчика, а также на громадного детину, дремлющего на стуле у входа.

— Эти ребята — настоящие громилы, господин Стейниц, — сказал сам себе старый Вильгельм. — Думаю, без потерь вам покинуть ресторан не удастся.

— Я не исключаю такого исхода. Но я не боюсь никаких громил.

— В схватке вам могут повредить голову, господин Стейниц, а с поврежденной головой вы можете проиграть турнир. Следовательно — схватки вам лучше всего избежать.

— Этот довод кажется мне вполне убедительным, господин Стейниц. Тем более что драка не входила в мои планы. Я пришел сюда всего-навсего пообедать.

Обсудив таким образом сам с собой сложившееся положение вещей, Стейниц стал обдумывать дальнейший план действий.

Подошедший официант поставил перед старым Вильгельмом графин с водкой и чашу с маленькими, серебристыми рыбками, украшенными зеленью и вымоченным в уксусе луком.

— Изволите еще чего-нибудь? — осведомился он, все еще с некоторой тревогой поглядывая на иностранца.

— Только одного: чтобы ты ушел, — невозмутимо ответил ему Стейниц.

Официант склонил голову в поклоне и удалился. Прежде чем что-то предпринять, старый Вильгельм выпил рюмку водки и закусил ее пряной рыбкой. Понравилось. Он еще раз повторил эту процедуру, после чего внимательно посмотрел по сторонам и увидел, что за соседним столом трое играют в карты. Игра была старому Вильгельму не знакома. Однако, понаблюдав пять минут, он вполне уяснил себе ее правила.

— Господа, — обратился он к игрокам, повернувшись вполоборота, — судя по всему, в эту игру можно играть и вчетвером, верно?

— Верно, — ответил за всех один, с самой дерзкой и веселой физиономией. — Хотите присоединиться?

— Только если вы не против.

— Что вы, мы завсегда рады новому игроку! — ответил весельчак и подмигнул друзьям. «Обдерем иностранца как липку» — ясно говорил его взгляд. — Но я должен вас предупредить: мы не играем на честное слово. Чтобы включиться в игру, вы должны сделать ставку.

— И я ее сделаю, — сказал Стейниц. Он снял с пальца кольцо и протянул весельчаку. — Полагаю, для начала этого хватит.

Весельчак осмотрел кольцо и сказал:

— Более чем! Ваше кольцо можно разбить на три-пять ставок! Вы согласны?

— Вполне, — кивнул старый Вильгельм и пересел за столик к игрокам.

Весельчак достал из кармана новую колоду карт и сорвал с нее упаковку.

— Начнем, пожалуй? — осведомился он у Стейница.

— Давайте, — ответил тот.

Весельчак принялся сдавать карты. Игра была незамысловатая, более того — она поддавалась счету. Через три хода Стейниц уже знал, какие карты на руках у каждого из игроков, более того — он вычислил три выигрышные комбинации. Одну из них австриец с успехом разыграл.

— Вам везет, — сказал весельчак, глядя на Стейница холодными глазами. — Еще партию?

— Извольте, — невозмутимо ответил Стейниц.

Весельчак достал новую колоду. Карты были розданы, игра началась. Не прошло и десяти минут, как старый Вильгельм снова выиграл.

— Пожалуй, на этом я закончу, — бесстрастно произнес Стейниц, сгреб в пригоршню деньги и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

— Вы не можете просто уйти! — сказал один из игроков, когда Стейниц расплатился. — Вы должны дать нам шанс отыграться!

— Если вы помните, в первый раз я вас обыграл, — спокойно сказал Стейниц. — Затем мы сыграли второй раз, это был для вас прекрасный шанс вернуть свои деньги обратно. Но, к счастью для меня, вы не смогли его использовать. Если мы продолжим игру, мы рискуем пойти по кругу. Это в лучшем случае. В худшем — вы, господа, рискуете уйти отсюда без штанов, поскольку, как вы, вероятно, успели заметить, я отличный игрок. Следовательно — нам лучше не продолжать. Засим позвольте откланяться.

Все это было произнесено таким ледяным и таким невозмутимым тоном, что трое игроков не нашлись, что возразить.

Воспользовавшись их растерянностью, Стейниц встал из-за стола и покинул ресторан, пребывая в прекрасном расположении духа.

Прошло еще не меньше минуты, прежде чем игроки обрели дар речи. Наконец один из них с трудом произнес:

— Кто это такой, черт возьми?

Второй сдвинул брови и сказал:

— Кем бы он ни был, мы еще можем его догнать!

— На меня словно затмение нашло, когда он заговорил, — сообщил третий.

— На меня тоже, — подтвердил второй. — Вот что я думаю, господа: этот иностранец — колдун!

— Скорей уж фокусник, приверженец месмеризма, — возразил третий. — Их сейчас много развелось.

— Если это так, то мы еще дешево отделались!

Эта мысль показалась игрокам обоснованной, и их воинственный пыл окончательно угас. Связываться с колдуном никому не хотелось. Да и проигрыш был не так велик, чтобы лезть из-за него в драку.

Однако вернемся к старому Вильгельму. Покинув ресторан и желая немного подышать свежим воздухом, он неторопливо зашагал по мостовой, постукивая тростью по серым, обледенелым булыжникам. На прохожих он не смотрел, однако крик разносчика газет привлек его внимание.

— Эй, мальчик! — позвал он. — Поди сюда!

— Свежие новости с английской биржи! Убийство семьи золотопромышленника! Приезд в столицу лучших…

— Если ты будешь так громко кричать, то рано или поздно лопнешь, — сообщил Стейниц мальчику и протянул ему блестящую монету.

Мальчишка всучил иностранцу газету, спрятал монетку в карман и заспешил дальше, оглашая улицу звонкими криками.

Взяв трость под мышку, старый Вильгельм развернул газету и на первой полосе увидел свое собственное изображение. Снимок был нечеткий, к тому же стоял австриец в окружении еще четырех человек. И тем не менее себя он опознал сразу — по осанке и бороде. Заголовок гласил:

ЧЕТВЕРО ВЕЛИКИХ СЪЕЗЖАЮТСЯ В СТОЛИЦУ, ЧТОБЫ ПОМЕРИТЬСЯ СИЛАМИ!

Стейниц насмешливо крякнул и пригладил бороду ладонью. И чего только не напишут господа газетчики, чтобы привлечь внимание обывателя. Впрочем, в данном случае они не соврали ни в одном слове.

Старый Вильгельм встряхнул газету, чтобы сложить ее, и вдруг увидел, что из газеты что-то выпало на мостовую. Несколько секунд Стейниц смотрел на белый прямоугольник, размышляя, стоит ли он того, чтобы ради него наклоняться? Решил, что стоит. Белый прямоугольник оказался конвертом. Надпись на конверте гласила:

Г-ну Стейницу

Австриец повертел конверт в руках, надеясь обнаружить еще что-нибудь, но не обнаружил. На всякий случай Стейниц внимательно посмотрел по сторонам, затем пожал плечами и, не без оснований полагая, что письмо адресовано ему, вскрыл конверт недрогнувшей рукой. В конверте находился листок бумаги, и вот что на нем было написано:

Один король болезнь нашел.

Второй король с ума сошел.

Сгубила третьего дуэль.

Четвертый позабыл про хмель.

В гробах лежат три короля.

Да будет пухом им земля!

— Ну, и что вы об этом думаете, господин Стейниц?

— Я думаю, что на поле не может существовать четырех королей одновременно, следовательно — это полная чушь.

— Но не касается ли дело политики, господин Стейниц? Политика допускает встречу сколь угодно большого количества королей — и все это в пределах одного поля. Что вы об этом думаете, господин Стейниц?

Конец ознакомительного фрагмента.