Он, она, они

Валерий Антипин

Жизнь похожа на облако, плывущее в небе. Мы сами вольны менять его формы и цвет. Выбирать, каким ему быть и куда следовать. Но тот ли выбор сделан? А жизнь, как известно, спонтанна и многогранна. Случается, она преподносит разные курьёзы. Какими бы они не были, с ними врываются события, впечатления, эмоции. И порой это не радует.

СНЕГОПАД

— Так! Поехали, поехали, — торопил Илью Глеб. Они знали друг друга давно. Дружили с детства. Друзья не разлить водой. Круче чем братья. Илья доверял ему как себе. Он навестил Глеба как обычно, но этот визит не был обычным. Когда ломается жизнь не до обычных визитов. Когда ломается жизнь не до отпусков и ремонтов, не до норковых шуб и веселья. Хмур Илья, не позавидуешь.

Открыв дверь автомобиля, он сел на переднее сидение и задумался.

«Катя, Катя. Что я упустил? Что! Когда это случилось? Началось? С чего? В чём же причина? Разговаривать по-человечески разучились, орём друг на друга. Сидим по разным углам как чужие. А мы и так уже чужие. Что у нас общего? Только Даша! Ничего больше нет? Ничего не осталось? Когда мы что-то делали вместе? Ах да! Гуляли. И то, год назад. Собрались, пошли! Уговорил кое-как. Катя рядом идёт, будто не знает. Будто стесняется меня. На шаг опередит, то отстанет. Не хочется ей гулять со мной. Чувствую, не хочется! Посмотрю на неё, а она в другом месте. Раньше под руку возьмёт, прижмётся, говорит, говорит… Предлагает куда-нибудь сходить или съездить и Дашка с нами. Всегда втроём. Хорошо было! По-другому всё было».

Осень. Осень ранняя, прохладная. Люди по сезону одеты. Лужи по утрам коркой льда покрываются. Ветер колючий, угрюмость всеобщая после тёплых дней.

«Дожились! Деньги врозь, спим отдельно. Домой только, и ночевать прихожу. Продукты в холодильник заброшу, с дочкой поговорю и все мои домашние заботы. Делать ничего не тянет. Знаю, что надо, а не могу. Желания нет. Пропало желание. Старался, переживал, экономил. Может зря? Заболел на днях. Ерунда! Болей…! Болей на здоровье. Стакан воды подать некому», — не успокаивался Илья.

В багажнике брякнуло. Машина качнулась. Глеб спешил. Его не будет дома с неделю. Послезавтра он уедет. Известия досадные. Никуда не годные известия. Илья поживёт у него. Приедет, поговорит с обоими. Им ли расходится. Он небрежно уложил инструмент и закрыл дверцу багажника. Сердитый Илья о чём-то думал.

«Работа, праздники, выходные. Турпоездки. Квартира как картинка. Чистота, порядок и уют. Только радости от этого никакой. Катя! Что же ты натворила Катерина. Холодная стала, а мне рядом душевный человек необходим. Без этого ни туда, ни сюда. О чём думает, что на уме, какие мысли? Отрицает всё. Врёт! Знаю, что врёт. Скандалы, ссоры. Не родные — враги».

Глеб посуетившись, посмотрел на панель приборов, переключил передачу, и машина медленно тронулась с места. Выехав со двора на проспект, они помчались в другой конец города. Вторая половина дня. На улице серо и хмуро, как и на душе. Противно и тошно. Перекрёстки, белые полосы, моргающие зелёные стрелочки.

«А как же Даша! Даша то как. Разорвётся на две половины? Мы как-нибудь разберёмся между собой, разложим вопросы по полкам. А Даша? Что будет с ней. Нет, нельзя, чтобы так получилось. Нельзя. Доигрались! Оба. И кто теперь прав, виноват, умней! И кто же выиграл, и кто проиграл, победил? Молодцы. Управились. Дашу спрашивать совсем не обязательно! В семье раскол. Не до Даши».

Глеб о чём-то спросил и Илья машинально ответил.

«Вчера в комнате закрылась, уткнулась в подушку. В глазах слезы. Забыли ребёнка, совсем забыли! Сами тонем и её за собой тащим, каждый в свою сторону. Зачем мы ей по одному. Упёрлись рогами, два барана. Кто кого. И как же быть? Опять прогнуться? Семью сохранить до очередной нервотрёпки? Снова мне…! Катя этого и ждёт. Характер. Край! Не моя очередь. Хватит! И что же случилось с нами?».

— Не переживай. Посмотри на себя! Как чёрная туча. Илья! Люди сходятся, расходятся. Пойми меня только правильно. У каждого свои сложности. В этой ситуации тебе никто не поможет. Попробуй, поживи её жизнью. Смени обстановку. Съезди куда-нибудь, — успокаивал Глеб Илью.

— Пожить её жизнью! Да я и так только и делал что жил её жизнью. Всё для них. Это — пожалуйста, то — пожалуйста. Знаешь Глеб, что… Я от неё за этот прошедший год, увидел предостаточно. Не поверишь! Так много увидел и услышал, правда, кроме того, что действительно хотел. Я и не подозревал о её скрытых талантах.

— Кризис старик. Он у всех бывает. Ты не горячись. Проскочите! Катя женщина упёртая. Неспроста же это всё. Ты с ней помягче.

— Да она Глеб сама на конфликт нарывается! Ах, так, ах так. В приоритетах теперь я последний. Ты как-нибудь сам, а вот если мне необходимо, будь уж любезен, расшибись в лепёшку, не поможешь, откажешься — плохой! Из-за Дашки терплю, куда деваться. Вечно так продолжаться не может. Мне надо, мне надо. А когда мне надо! Наплевать! Попросил и жди у моря погоды. Ой, я забыла! Подружка свистнула, и след простыл. Никогда до конца, ничего не доводит. Возьмётся и бросит, а Илья расхлёбывай. Проблемы где-то там, где-то у подруг и знакомых, а у нас Глеб, нет проблем. Нет и всё тут! Испарились. Так, мелочи одни. Создаётся впечатление, что семья в обузу. Знаешь Глеб…

Глеб слушал друга. Он и сам давно жил один. Не любил давать советы. Вспоминать о Наташе и депрессии, из которой вышел благодаря одному лишь средству — спорту. Тёмные времена. Он хотел помочь, но в тоже время понимал, что у каждого человека своё средство и найти его трудно.

Эмоции… Они есть и будут. Но такие переживания, что пожирают тебя, твою жизнь и выбор, потому, что ты уже выбрал — их, могут убить. Паршивые мысли бесконечным потоком вьются по кругу. Ночью, днём. И кажется, им нет конца. Об одном и том же, вокруг да около. Не спишь, не ешь, теряешь интерес. Гнев, бессилие и ненависть — один узел, пучок. Ядро, разрушающее твоё существо. Они всегда с тобой, преследуют и порабощают. Отсекают надежду что-либо исправить, веру в себя и что-то доброе, лучшее. Порой невозможно с ними справится в одиночку. Переделать жизнь, скроить её заново, сшить и начать с того, что ты есть. С того, что у тебя есть. Это не каждый сможет. Ему повезло. Да, повезло. Не всем так везёт. У него была отдушина. Как-то всё само собой получилось. Сплав на плотах по горным рекам излечил. Природа, драйв, опустошили его голову от мрачных мыслей. С тех пор он думал и поступал по-другому.

Подъехав к дому, где жил Илья, Глеб остановил автомобиль. Он слушал друга и хорошо представлял, что творится с ним. Выслушать… Сейчас надо выслушать и услышать без своих суждений и выводов. Без советов и вопросов. А что делать дальше Илья решит сам. Он сможет.

Илья, закончив свой долгий и эмоциональный монолог, попрощался и вылез из машины. Его ожидал неприятный разговор с Катей.

— Приезжай! Звони! Если надумаешь, сходим в поход, — предложил Глеб. — Лес отличное лекарство. Рекомендую. Не унывай дружище. Всё образуется.

— Образуется, как же, — ответил в полголоса Илья и пошёл в сторону подъезда, услышав за спиной урчание отъезжающего автомобиля.

За два дня, он перебрал практически все варианты ухода. Илья более не стремился гасить необъяснимые вспышки Катиной злобы. Реагировать на её придирки и играть роль безвольной, отзывчивой куклы, поддерживать, а после чего сообразить, что тебя снова надули. До него никак не доходило, зачем она так поступает.

Хитрит, выкручивается и ждёт нового примирения.

— Психичка! — произнёс он, поднимаясь на третий этаж, ещё надеясь на её благоразумие.

Согласиться с ним, значит признать свои ошибки, а для Кати это было сложновато. Но дело не в согласии, а в примирении. Она умела перевернуть факты и снять с себя ответственность. Катя явно что-то скрывала. Что-то такое — взрывное. Он даже думать об этом не хотел.

«Почему Катя? Почему? Ведёшь себя так, словно тебе всё равно. Чего ты хочешь? Чего добиваешься?», — спрашивал он себя.

Доказывать было нечего. Их жизнь, их мир, который они создавали долгие годы, и был доказательством. И мир этот рушился. Неужели они стали какими-то другими. Он, Катя, их дочь и отношения между ними. Назревал конфликт и делать вид, что ничего не происходит глупо. Из маленького недоразумения он превратится в непонимание, а дальше не доверие и пропасть. Наверно. Наверно и другими.

Илья имел намерение разобраться с семейным переплётом немедля. Прямо сейчас и сегодня.

— Катя! — начал он. — Сколько можно!

Катя молчала. Ей не хотелось отвечать. Она смотрела в пол, слушая нотации мужа.

— Какие-то звонки. Ушла. Пришла. Куда? Зачем? Что за секреты, тайны? Я тебя не понимаю! Говоришь одно, делаешь другое. Кричишь по любому пустяку. Что-то не устраивает? Скажи, что именно.

Катя посмотрела на мужа и отвела взгляд, но так ничего и не сказала. Она понимала, понимала, что так продолжаться не может. Что их жизнь постепенно, день ото дня приходит в тупик и теряет смысл. Чего-то не хватает, не достаёт, но «оно» ещё здесь и крутится рядом. Рядом с ним, и с ней, с Дашей. Что-то от радуги, весны, прикосновений, взглядов. Ведь было же, было! Увы! Прошло, но не исчезло. Так бывает. Живут люди, живут и им остаются только привычки. Тоскливо думать, что многое уже позади. Мечты как туман, рассеялись в жизненных мелочах и к счастью не все рассеялись.

И так бывает. Они вместе многого добились и пережили, но упустили, прозевали свою синюю птицу. Замотались. Упорхнула птаха.

«Я устала. Я просто устала», — думала Катя.

«Хотя нет. Слова… Лишь слова. Бессмысленный разговор. Сколько их было».

Илью раздражало молчание жены. Он нервничал, но продолжал говорить.

«Зачем он только пришёл в ресторан. Зачем?», — осуждала она его.

Цветы. Явился. Откуда он узнал, откуда! А… нашлись добрые люди. А что! Ей нельзя с друзьями в ресторан сходить! Нельзя, да. Не сказала, нахамила, что из того! Подумаешь трагедия, чего тут такого особенного. Глянул — мурашки по коже. Повеселилась. Ага! Как же! Надоело быть одной. Хотелось, чтобы кто-нибудь, поухаживал, был рядом и всё.

Он на работе. Всегда на работе. Вечность.

Где твои восхищённые глаза, комплименты. Где? Ужин при свечах. Танцы. Выпрашивала, выпрашивала. Обязаны! Должны! Придёшь и бу, бу, бу… Я тоже, между прочим, не ландыши нюхаю. А Сергей — Катюша, Катюша! Ходил по пятам. Приятно. Ничего с собой сделать не смогла. Не устояла. Сдалась. Не любила. Никакого наслаждения. Не лучший эпизод из жизни. Вот так Илья. И кто же ему всё-таки сказал? Да какая теперь разница!

А в ресторане Катя бесцеремонно воскликнула:

— О! Цветочки. Ничего оригинальней придумать не смог? Зачем мне этот веник!

И отбросила цветы в сторону на край накрытого стола, застеленного одноразовой скатертью.

Сидя в кругу своих знакомых, в вечернем платье, украсив правое запястье браслетом, который ей подарил Илья ко дню рождения, Катя не ожидала увидеть мужа. Вызывающе посмотрев, она ехидно улыбнулась, услышав одобряющие, но не громкие смешки компании. Илья опешил, воспринимая на себе выжидающие взгляды. К такому приёму он не был готов и представлял всё иначе. Катя сердилась, излучая неприветливый взгляд.

«Ясно. Лишний», — сообразил Илья.

— Ну же, присаживайся уже, так и будешь стоять, как вкопанный, — предложила одна из девушек, разрядив обстановку, указав на свободный стул.

Посмотрев на присутствующих, стол, на котором стояли закуски, вино и фрукты, Илья, отклонив предложение, развернулся и ушёл.

Голоса, и скользящие по полу официанты, и звон столовых приборов. Расстроенный и подавленный, он вышел из ресторана. Звуки мелодии, улыбки, наглаженные воротнички, настроения, остались за стеклянными дверями. За стеклянными дверями осталось что-то важное для него. «Оно» носилось по залу, стучалось в окна и обращалось к людям, но за непробиваемым стеклом, никто не слушал это важное «оно».

«Не обрадовались, а наоборот, расстроились! Виделись то давненько. Особенно с этими… Её коллегами. Беспокойства на весь ресторан. Да, Катя! Такого выражения лица у тебя я ещё не видел. Взгляд и ухмылка. Что ты… Перед кем! Со мной так нельзя. Кто они эти люди! Дороже чем я? Оставайся с ними», — рассудил Илья, расстегнул пиджак и зашагал по тротуару.

Он почему-то не злился. Новое чувство проснулось в нём, совсем ещё маленькое, но беспощадное. Он вспомнит застолье не раз, о котором случайно узнал. Эту компанию, улыбочки, песенки.

Катя и раньше позволяла себе незаурядные выходки, выходящие за рамки всяких объяснений. Редко, но позволяла. К тому же, ей нравилось создавать напряжение и не только в семье, не задумываясь особенно о последствиях. Она вернулась около одиннадцати, видимо ожидая холодный приём, сыграв на публику и получив мнимое удовольствие.

Даша спала. В коридоре, напротив входной двери, стояла дорожная сумка Ильи. Сняв туфли, Катя прошла в кухню. Мягкий, струящийся свет абажура, ложился на стол размытой крапиной. Илья молча листал папку с бумагами. Поправив причёску привычным движением, она налила стакан воды и осушила его. Преодолев какой-то внутренний барьер, подошла к мужу, навалилась на плечи, обняла и прошептала:

— Прости. Пожалуйста, прости!

Илья не ответил, а на душе у него было скверно.

«О чём ты только думал! Собрал сумку… Тогда ты вообще ничего не говорил. Собрал сумку и всё. Обиделся», — вспомнила Катя случай.

— Пап! Мам! Я гулять, — предупредила вошедшая в комнату дочь. Посмотрев на родителей, спросила:

— Вы, почему такие грустные?

— Совсем нет, — ответил Илья, серьёзным голосом.

Даша, сделав смешную гримасу, поспешила уйти.

— В девять, чтоб дома была. Оденься теплей. Снег обещали, — сказал он дочери.

— Хорошо пап!

Входная дверь хлопнула. Катя и Илья переглянулись, не решаясь дольше задерживать взглядов. Они молчали. Невидимое, отталкивающее поле, созданное из волокон подозрения и отрешённости, путалось между ними. Он гнал мысль об измене, но перед ним проплыли сцены, разговоры, поступки. На мгновение Катя показалась ему не знакомой, какой-то другой, не родной. И всё же было сомнение.

«Ну, что Катя, появились претензии. К этому собственно и шло. Какой уж есть. У меня, их тоже немало. Так и будем молчать. А что же дальше? Дальше то что, Катя?», — подумал Илья.

Кого-то лирические и чарующие встречи, бурные романы, захлестнут впечатлениями и взбодрят, окатив чем-то весенним, наполнят смыслом будущее. Кому-то обновят жизнь, вдохнув нечто яркое и сочное в существующий порядок, разрушив в нём давно отжившее. А остальным и потерпевшим, напомнят о самоуважении, раскроят на части, каждая из которых так и останется частью. Подтолкнут на поиски чего-то нового в себе и для себя лично, но возможно останутся в памяти чем-то горьким.

Катя не желала оправдываться, отрицать или винить, кого бы то ни было. Она переживала и пыталась вернуть прежнюю жизнь и понимание. Чувствовать себя не только женой и женщиной тоже, но у неё это как-то неважно получалось. Она частенько срывалась и терзала себя, и мужа, дочь.

«А он не простил. Мало ли, что люди болтают. Эх, ты Илья, сплетням поверил! Люблю, вот и дёргаю, я же не оловянная. Некогда, некогда! Занятой ты наш. Взял бы за руку, помнишь как у тополя. Сводил бы в парк, хоть в цирк. Куда-нибудь! Ты, я и Даша. Бегаем, суетимся, себя не слышим, просьб не помним. Отстранились, каждый сам по себе. Одно на другое наложилось и покатился ком с горы. Вот так и катимся Илюша. Разводят нас, неужели не ясно», — рассуждала Катя, оставшись одна.

Тишина и звон в ушах от пустоты в квартире.

Илья стоял у подъезда и размышлял. Мыслей много. Паскудные мысли. Они перемешались в голове как лотерейные шары в барабане. Куда идти? Некуда. Пришли. Разговор не закончен. Ничего не выяснили, не решили. Он оглядел двор. Даши нигде не было видно. С наступлением сумерек, детская площадка опустела. Шёл снег. Теперь он одинок. Одинок и всё-таки не один. Всегда есть кто-то рядом, но рядом нет родственной ему души. Трудно с этим смириться, а ещё трудней соглашаться с мерзостью, которую узнаёшь о близких людях.

«И что остаётся? Забыть, ничего, пережить?», — выдохнул Илья, застегнув куртку, сунул руки в карманы и не спеша, зашагал вдоль двора.

— А снег кружил и падал, никто, ни в чём не виноват, — пропел он в полголоса и свернул со двора на неширокую улицу.

Люди, автобусы, киоск «Роспечать». Дома с кирпичными фасадами, бетонные столбы с плафонами, падает снег и покрывает асфальт.

Свежо, прохладно, но тоскливо.

Встретились как-то два человека. Полюбили. Что делать, если каждый в одном и том же нуждается, а дать этого не в состоянии? Ты первый, а потом уж я. Бьются, бьются, искры летят. Оба настырные. О чём спор? Пустяк. Никакого спора. Построили вокруг себя стены, не прошибёшь и не перелезешь. Без лишних слов всё ясно, не договорятся они, чтобы договорится, компромисс необходим. Не простой, а какой-то особый компромисс. И одна у них точка соприкосновения, одна ниточка связывает. Дочь. Рвётся нить. Одиннадцать лет дочери.

Улица, улица! Как много связано с ней. Жизнь! Но жить не так просто. Всегда найдутся те, кто незаметно войдёт в нее, и постараются изменить на свой манер. Покрутятся, повертятся, хапнут интерес и до свидания. Вобьют кол раздора, даже не оглянутся. Оно им надо. А на этой улице, в снегопад, он познакомился с Катей. Через месяц сделал ей предложение. На этой улице, у тополя они загадали желание на двоих. На этой улице встречались, мечтали…

— Илья! — окликнула его Катя.

Бежит, на ходу пальто застёгивает. Ветер всю причёску растрепал. Торопится.

— Илья! Подожди.

Он оглянулся.

Она подошла к нему. Губы дрожат, одна ладонь сжимает другую. В глаза смотрит. Так посмотрела, словно в душу заглянула. Давно так не смотрела. По-доброму, с любовью.

— Илья! Илья давай начнём сначала. Ничего не было! Слышишь? Не было ничего! Сможешь?

Он молчал. Минут пять, а может десять. Думал. Крепко думал. С обидой в голосе ответил:

— Смогу.

На улице люди, плафоны горят на бетонных столбах, в киосках журналы, газеты покупают, а снежинки кружатся, кружатся. Катя и Илья стоят. Глаза в глаза. Не шевелятся. Обнялись. Тепло им. Тепло оттого, что вместе они. Тепло без работы, друзей, подруг и знакомых. Тепло без комода из ореха, гарнитуров и керамики.

Холодно им друг без друга.