Сказочник

Анна Клименко, 2009

Эртинойс изменился. Была допущена роковая ошибка,и война опустошила северные земли. Старые хозяева мира пали под натиском чужаков. Есть ли у покоренного мира шанс быть прежним? Смогут ли самые отчаянные добыть загадочный ключ и открыть врата в прошлое? Есть ли право на жизнь у любви, оплаченной кровью друга? И, наконец, правду ли говорят о том, что под небесами Эртинойса бродит Сказочник, покинувший своего Бога?..

Глава 1. Гнилые топи

Гнилые топи были плохим местом. Злые, истосковавшиеся по крови комары, ржавые лохмотья мха, одевшие кривенькие деревца, сочная травка под ногами — вот вам и все.

Что до обитателей этого восхитительного уголка Эртинойса, то их водилось здесь немного. Даже не водилось: забредали они со стороны и, единожды попав в трясину, возвращались в поднебесье уже другими. Без памяти, с единственным желанием кого-нибудь сожрать. Гнилые топи, одним словом…

Шеверт подбросил в костер сырых веток. Тотчас же повалил едкий, выжимающий слезы дым; потом дровишки подсохли и занялись веселее — к склонившимся черным стволам рванулось пламя, обожгло дыханием промозглую ночь.

— Ого, хорошо как горит, — глубокомысленно изрек Топотун.

Он сидел на корточках по левую руку от Шеверта, протягивая к огню большие, похожие на лопаты, руки.

— Точно, хорошо, — согласился Миль, — если бы еще скалозуба подстрелить, то стало бы еще лучше.

Этот стоял по правую руку от Шеверта, выстругивая из толстого сука острый кол. Таким можно было и упыря забить, одного из тех, что нет-нет, да встречались в Гнилых топях.

— Ты же знаешь, скалозубы водятся только в пещерах, — тихо, с легкой укоризной заметила Андоли. Она подсела ближе к огню и протянула ладони к пляшущим язычкам пламени. В багровом свете ее руки казались совсем тонкими, почти прозрачными и вызывающими жалость.

Над поляной воцарилось молчание. Лучшие воины всегда немногословны. Тем более, воины, только что выполнившие опасную миссию.

Шеверт хмуро оглядел команду. Три кэльчу и одна…

Топотун получил свое прозвище за изумительную способность громко топать даже в самых серьезных обстоятельствах. Ну что поделаешь? Походка у парня была такая. Да еще ноги большие, и руки — тоже. Сам Топотун вырос на голову выше среднего кэльчу, немного косолапил и сутулился, словно стеснялся своего роста. Костяные чешуйки на голове, по воле Покровителя заменившие кэльчу волосы, казались вечно вздыбленными, как будто их хозяин постоянно пребывал в ярости, косматые брови срослись на переносице, широкий лоб украшал рваный шрам, отметина в память о драке с пришлыми. В общем, вид у Топотуна был еще тот — лишний раз и подойти страшно. Но вот глаза цвета спелых каштанов — они-то как раз были добрыми, с теплым огоньком. И более всего на свете любил Топотун сдобные пирожки, которые по большим праздникам пекла его дорогая матушка.

Миль тоже имел прозвище — Хитрец. Тонкие костяные пластины на висках успели побелеть, и Шеверт был уверен, что этот кэльчу гораздо старше его, лет этак на десять. Но вот незадача — Шеверт сам понятия не имел, сколько прожил под небесами Эртинойса, а потому возраст Хитреца остался загадкой, тем более, что сам он не желал об этом и говорить. Впрочем, кому есть дело до возраста Хитреца? Главное, что он был крепким кэльчу, отлично рубился на мечах и умел готовить огненное зелье. Не то, что пьют — а то, от которого противник превращается в живой факел.

Андоли… Шеверт вздохнул. Андоли была особенной — в основном потому, что не принадлежала народу кэльчу. И еще потому, что прошлое ее было сумеречным. Не темным, как у самого Шеверта, а именно сумеречным: например, Шеверт совершенно не помнил, кем был до того, как попал в подземелья Царицы, но воспоминания о том, что с ним делали в подвалах, и о побеге сохранились великолепно. Андоли — та наоборот, прекрасно помнила собственную историю и жизнь до того, как оказалась на воле, но при этом наотрез отказывалась поведать о том, как умудрилась сбежать от черных жрецов.

Это казалось Шеверту подозрительным, он не раз намекал на «странность» Андоли Старейшине Керу, но тот упрямо бормотал о том, что «девочку нашли в таком состоянии, что она не стала бы врать»…

Так вот, Андоли… Была молодой элеаной, очень маленькой — ростом ниже Топотуна и чуть повыше самого Шеверта. Светлокожая и черноволосая, как и большинство детей Санаула, с огромными, на пол-лица аметистовыми глазищами, она отличалась от своего народа лишь тем, что не имела крыльев. О том, куда делись крылья, никто Андоли не спрашивал: в ту ночь, когда ее нашли близ Гнилых топей, знахарка Эльда осмотрела ее и сказала, что на спине девушки есть два белых рубца. Неудивительно, если Андоли побывала во дворце Царицы… Если, конечно, она там действительно побывала в той роли, о которой потом рассказывала.

Шеверт вздохнул вторично и устало привалился спиной к поросшему мхом валуну. Дворец, Царица, жуткие подземелья и не менее жуткие опыты над теми, кто хозяйничал в Эртинойсе в старые добрые времена.

Не мудрено, что память пропала, не выдержала и предпочла спрятаться за черными занавесками. Все, что осталось — страх. Каждый камень в подземельях сочился болью тех, кто попался в руки жрецов проклятого народа. А что было до того? Сосущая и голодная пустота. Шеверт не помнил ни себя, ни родных. На диво, в разорванном решете памяти задержались воспоминания о прежнем Эртинойсе, каким он был до исхода богов — и до пришествия странного народа, именующегося себя серкт. С той поры прошло… Двадцать лет.

Он вздрогнул, с трудом вырываясь из липкой паутины воспоминаний. Ночь окончательно вступила в свои права, и над Эртинойсом, сквозь тонкое кружево облаков, помигивали звезды.

Там, в небе, было чисто и холодно — а здесь, в Гнилых топях, грязно и мокро.

–… Я о том же и говорю, — терпеливо пояснял Хитрец, щурясь на огонь, — вот ты, Андоли, все никак дружка не заведешь. Да, да, чего головой мотаешь? И кому от этого хорошо?

Элеана кокетливо стрельнула глазками в сторону Топотуна, обернулась к Милю.

— И что ты предлагаешь, Хитрец?

Шеверт поежился. Не нужно было брать с собой элеану в поход, не нужно… Пусть она и стала отменной лучницей, но зато почти перессорила Миля и Топотуна. Хитрец — он старше, и превосходно держит себя в руках, а Топотун совсем раскис, смотрит на девицу как на божественный лик самого Хинкатапи. Элеана, судя по всему, получала удовольствие от этой бестолковой игры.

— Сама умная, догадаешься, — ухмыльнулся Миль и выразительно взглянул на младшего в отряде.

Топотун побагровел, сжал огромные кулаки и уставился на угли.

— Догадалась уже, — хихикнула Андоли, — не волнуйся, Миль, ты будешь не последним в списке.

«Язва», — про себя констатировал Шеверт, но предпочел молчать. Пусть себе…

— А длинный он, твой список? — хрипло поинтересовался Топотун.

— Достаточно, — Андоли невинно захлопала ресницами, но при этом сказала как отрезала, — давайте спать, что ли?

И потянулась как дикая кошка. Миль хмыкнул и отвернулся. Топотун бросил на элеану умоляющий взгляд, а затем с преувеличенным вниманием принялся рассматривать лезвие боевого топора.

«И когда же ты образумишься?» — Шеверту стало жаль парня. Желание схватить Андоли за шиворот и как следует встряхнуть стало почти необоримым.

Он окинул взглядом свой горе-отряд.

— Спите, я посижу.

Никто не стал перечить. Улеглись, кто где, Андоли свернулась клубочком и укрылась плащом, Миль и Топотун просто растянулись на траве, чтобы ноги были поближе к костру, и вскоре над лагерем воцарилась тишина, прерываемая лишь треском веток в огне да тревожными криками ночной птицы.

Шеверт посидел-посидел, прислушиваясь. Конечно, Гнилые топи были плохим местом, но пока никто не вылез из трясины и не нападает… Он нащупал в дорожном мешке свою находку и осторожно — упаси Хинкатапи повредить — извлек на свет.

Это была самая обычная книжка, которую Шеверт нашел в Лабиринте. Толстенькая, в пухлом переплете из шершавой замши, написанная на старом, ныне почти забытом наречии кэльчу. Когда Шеверт впервые открыл ее, то удивился — как могли старые легенды народа Хинкатапи попасть в Лабиринт? Но потом решил — какая разница, как они там оказались? Главное, что теперь их можно было прочесть… Откуда-то он помнил старую речь, теперь уже и не узнать. А чтение легенд — удовольствие, которого Шеверт был лишен вот уже Боги ведают сколько лет.

Шеверт осторожно перелистывал страницы, одну за другой, испещренные каллиграфически правильным почерком переписчика. Создание Эртинойса, четверка богов-покровителей, Бездонный кошелек Хинкатапи… Боги, и как же давно все это было! Правильный мир, четыре народа — и четыре Покровителя. Шейнира, темная мать всех синхов, Хинкатапи, отец кэльчу, Фэнтар Свет несущий, создатель ийлуров и Санаул, отец вечерних сумерек и крылатых элеанов. Где они теперь, боги? Ушли, сгинули в вечности, бросив своих детей на растерзание могущественным чужакам.

Шеверт погладил разворот книги — там был начертан пресловутый квадрат Мироздания, а в центре, как раз на пересечении диагоналей, серебристой краской была отмечена жемчужинка, покоящаяся в кольцах бесконечного драконьего хвоста. Дракон, Стерегущий само время… И пока он спит, продолжает плыть над бездной и сам Эртинойс.

Шеверт тихо выругался. Пропади все пропадом, это ведь сказки! Все эти боги, да и сам Великий Дракон… Если бы они все существовали, разве допустили бы то, что уже случилось?!!

Он листал дальше. Невольно улыбнулся, высмотрев легенду о Великих путях кэльчу; пожалуй, единственное, что следовало бы признать правдой. Эти пути действовали и по сей день, иначе от Кар-Холома до Дворца бессмертной Царицы проклятых пришлось бы добираться не одну седьмицу…

«Вот те раз», — удивился кэльчу, когда пальцы наткнулись на вложенный в книгу новый листок, не пергамента — самой настоящей бумаги.

«Наверное, чье-то письмо», — такой была следующая мысль, пока Шеверт разворачивал послание.

Костер злобно пыхнул, обдав лицо жаром — и Шеверт прочитал название текста, записанного чьей-то явно дрожащей рукой.

«Сказочник».

Ему вдруг стало нехорошо. Взметнулась мутная тревога, дурное предчувствие. Сказочник… Это ведь он, Шеверт, удостоился такого прозвища! Потому что умел читать, и потому что рассказывал бледной и вечно голодной детворе занятные истории…

«Сказочник».

— Плохо дело, — пробормотал кэльчу, поспешно сотворяя оберегающий знак.

Хуже некуда, когда твое имя, или даже прозвище упоминается совершенно чужими тебе кэльчу. Предзнаменование поворота в судьбе…

Где-то далеко, словно подтверждая опасения Шеверта, заухал филин. И кэльчу приступил к чтению. Потом начало сыпать мелким холодным дождем, но костер горел жарко — Шеверт только накрыл голову плащом так, чтобы на книгу не капало.

* * *

Многомудрый Хинкатапи, бог утренних сумерек, восседал на троне. Алмазные чешуйки на его голове, именуемые альтес, играли в солнечных лучах, отбрасывая на пол и стены мириады крошечных солнечных зайчиков. Тут же, у подножия трона, на маленькой скамье устроился Сказочник. Он казался маленьким и бесцветным по сравнению с Отцом-Создателем, да в общем-то и был он самым обычным кэльчу, которого Хинкатапи забрал к себе не иначе как за умение сочинять и рассказывать истории.

Вот и сейчас Сказочник торопливо записывал что-то в толстый альбом, придерживая его на коленях и ловко макая перышко в пузырек с чернилами.

— А что, — сказал вдруг Хинкатапи, — у тебя недурственно выходит.

— Но мне не сравниться с тобой, отец-покровитель, создавший нас, — быстро ответил Сказочник, продолжая записывать.

— И когда это ты научился льстить?

Воцарилось молчание. Впрочем, и теперь Сказочник не отложил пера, выводя букву за буквой на листах пергамента.

— Хотя это не важно, — вздохнул Хинкатапи и почесал затылок. Несколько алмазных чешуек упали на пол и тут же рассыпались золотистой пылью. — Плохие времена настают, мой друг. Неужели не чуешь?

Сказочник если и удивился, то хорошо держал себя в руках. Только перо дрогнуло, и на листе расплылось маленькое чернильное пятнышко.

— Я знал, что скоро ты мне об этом скажешь, Покровитель, — глухо произнес он.

— Нам придется уйти из Эртинойса, — продолжил неспешно бог, — я знаю это. Может быть, мы вернемся, а может, и нет.

Сказочник посыпал песком исписанную страницу, затем осторожно стряхнул его и закрыл альбом.

— Ты возьмешь меня с собой, Отец?

— Нет. Я не могу взять тебя туда, где еще ничего нет.

— Но что мне тогда делать, если ты покинешь Эртинойс?

— Ты отправишься вниз, к смертным. И станешь одним из них.

— Я стану тем, кем был… раньше?

— Как получится, — Хинкатапи пожал плечами, — главное, чтобы ты очутился в правильном месте и в правильное время, и сделал то, что станет дорогой к спасению.

Сказочник хмуро покачал головой.

— Я не совсем понимаю, Отец. Ты говоришь загадками.

— Но я же бог утренних сумерек, — улыбнулся Хинкатапи, — тьма рассеется, и обязательно наступит новый день… Но пока царят сумерки — о, это время загадок, малых и больших, глупых и бесконечно мудрых. Знаешь ли ты, какую загадку так до сих пор и не разгадали?

Кэльчу задумчиво поскреб затылок и бросил на Покровителя умоляющий взгляд.

— Самая большая в мире загадка — это ты сам. Единственный вопрос, ответ на который мы получаем лишь стоя на пороге вечности, — строго изрек Хинкатапи и продолжил, — Ты сам как бриллиант, сияющий и многогранный, и каждая грань скользит по миру, изменяя его… И история мира есть не что иное, как драгоценные россыпи жизней, и каждый камень творит Эртинойс таким, какой он есть и каким будет.

— Но я все равно не понимаю, — грустно признался Сказочник.

— Главное, в правильном месте и в правильное время, — задумчиво пробормотал Покровитель и лукаво улыбнулся.

Сказочник задумался и ничего не ответил. Понуро он побрел собираться в дорогу, которая могла быть долгой — а могла оказаться и короткой, как мгновение между двумя ударами сердца.

* * *

Упырь подкрался незаметно, что, впрочем, было неудивительно.

Тело мягкое, конечности оплыли болотной тиной… Вот и не слышно его шагов в шуршании мелкого дождика. Подкрался он, как на зло, со спины, Шеверт едва успел рвануться вперед, к огню — но плечо все равно обожгло ядом.

— Упырь! — гаркнул кэльчу во всю силу легких, подхватывая из костра здоровенный сук и почти наугад тыкая в кромешную темень.

Что-то зашипело, большое, надутое тело метнулось в сторону, словно размазавшись в ночной сырости. Упырь оказался на редкость проворным, а это значило, что тварь стара, и очень давно шастает по топям, выискивая очередную жертву. Самым обидным Шеверту казалось то, что до прихода завоевателей, серкт, не водилось такой пакости в Эртинойсе. А вот приплыли, гады — и пошло-поехало…

Андоли, Миль Хитрец, Топотун уже были на ногах, по привычке спиной к спасительному огню, лицом к опасности, затаившейся в ночи.

— Не заметил сразу, — Шеверт покосился на разодранную куртку. Ядовитая слизь с когтей упыря мешалась с его собственной кровью, это было плохо — но не безнадежно. До Кар-Холома рукой подать, а там старая Эльда поможет.

Он поискал глазами книгу, которую выронил — втоптанная в грязь, она тоскливо и укоризненно поблескивала тиснением переплета. Под сердцем больно кольнуло — «эх ты, бедняжка…»

— Где он? Ушел? — Хитрец щурил в ночь темные глаза. В одной руке — верный меч, в другой — круглая склянка с огненным зельем, все равно что полыхающее яблоко.

— Не думаю. Старый, гад. — Шеверт помолчал. Ему показалось, что упырья бородавчатая спина только что мелькнула в просвете между двумя корявыми елками.

— Теперь не отстанет, — Миль присвистнул и подмигнул Андоли, — ну что, красавица, зажарим кровососа?

— Попробуй, — процедила элеана. Она замерла с натянутой тетивой как изваяние. Но вот только Шеверт знал, что никому не тягаться с Андоли в зоркости, и как только ее аметистовые глазки заметят что-то подозрительное, отравленная стрела верно найдет свою цель.

— Шеверт, ты как? — вдруг спросила Андоли, кивнув на пострадавшее плечо.

— Неплохо, — он постарался, чтобы голос звучал спокойно.

Хе-хе, командир еще тот! Не заметил подкравшегося упыря… Смех, да и только!

— Пока неплохо, — поморщился Миль, — ты это, Шеверт… Как только разберемся с гадом, рану прижечь надо.

— Я к Эльде схожу.

— Можешь и не дойти, до Эльды-то, — прошипел гадюкой Хитрец.

Шеверт не стал спорить. Хитрец, конечно, не был приятным во всех отношениях кэльчу, но сейчас он говорил правду. Так что…

— Вот он! — вдруг не своим голосом взвизгнул Топотун, — Во-от!..

Из тьмы как будто надвинулась расплывчатая серая туша, длинные, как зубцы у крестьянских вил когти вспороли воздух. Но Топотун успел пригнуться, рубанул тень — и та, хлюпнув, снова убралась в ночь.

— Задел, задел, — Миль сплюнул под ноги, — еще немного, и он готов.

— А если развернется и в лес уйдет? — подала голос Андоли.

— Да он же безмозглый, этот упырь, — заверил словоохотливый Хитрец, — он теперь не успокоится, пока кого-нибудь из нас не схрумает.

И Шеверту померещилось, что Андоли в сердцах обозвала Миля дураком.

Воцарилось затишье. Трое кэльчу и бескрылая элеана все также стояли кругом, спиной к огню — и оружием к проклятому кровососу. Шелестели редкие капли дождика, над топями висела пелена, сотканная из редкого тумана и запаха гниения…

Шеверт снова покосился на книжку, и ему стало обидно — размокнет, испортится такая находка, напоминание о былом. Обидно до слез… А может, это яд начал действовать?

«Яд упырей туманит разум, и заставляет жертву потерять бдительность», — процитировал кто-то очень здравомыслящий в голове Шеверта.

— Куда?!! — рявкнул Миль, — Назад!!!

— О, Боги, — колокольчиком звякнул голосок элеаны.

Но Шеверт уже склонялся над коричневым переплетом, пальцы погрузились в грязь, выковыривая книгу из холодной жижи.

«Иди-иди ко мне, моя хорошая», — он даже успел улыбнуться.

И в этот миг из мутной темноты топей выскочил упырь, уверенный в том, что жертва больше не будет сопротивляться.

Все произошло очень быстро: Шеверт вдруг увидел нависшую над собой серую тушу, всю покрытую бородавками и слизью, увидел руки-лапы, увенчанные длинными лезвиями когтей. Самым странным оказалось то, что у болотной твари было лицо — не морда, а именно лицо, бело-синее, в черных пятнах, и раньше это лицо могло принадлежать какому-нибудь ийлуру…

«Превеликий Покровитель», — Шеверт смотрел в это страшное лицо и не мог шевельнуться, только прижимал к груди злополучную книжку.

«А сейчас на опытном образце мы опробуем яд, означенный как серкулиум», — вклинился в сознание голос черного жреца серкт, — «очевидно, введенное количество средства не является смертельным, хотя приводит к судорогам».

— Шеверт! — вопль элеаны донесся издалека, как будто Шеверт сидел на дне глубокой ямы, а Андоли парила в небе на несуществующих крыльях.

— Шеверт!!!

Он с трудом отвел взгляд от упыря и отшатнулся, по-прежнему прижимая к груди спасенную книгу.

А в следующее мгновение взвился столб пламени, принявший тварь в свои смертоносные объятия.

–…Командир наш бесценный, ты в своем уме?

Миль говорил вкрадчиво-спокойно, с холодком в голосе.

Шеверт молча посмотрел вслед удравшему упырю: в ночи полыхало багровое зарево, и это означало, что зелье Хитреца не пропало даром.

— Топотун, давай, держи его, — в голосе Миля вдруг прибавилось усталости, — рану прижечь бы…

— Подождите, — Шеверт удивленно уставился на Андоли, которая появилась перед ним внезапно как тот упырь, — Шеверт, тебе плохо, да?

«Тебе-то что за дело?» — мысленно огрызнулся кэльчу, но вслух ничего не сказал.

Вообще ничего…

Потому что после случившегося оставалось только молчать.

И, конечно же, по возвращении немедленно сложить с себя все полномочия командира отряда. Вот так…

— Шеверт, иди, сядь, — Андоли заботливо взяла под локоть, усадила на одетое в моховую шубу бревно, — ну, пожалуйста, не молчи… Можно… я возьму это?

Худые пальчики коснулись книги, но Шеверт, вместо того, чтобы смириться и отдать ее, только сильнее прижал к себе.

— Да он же не в себе! — Миль в сердцах выругался, — тьфу, это все яд… еще до Кар-Холома его не дотащим…

— Воды мне дайте, — попросил Шеверт.

Теперь… ему уже в самом деле было нехорошо.

Сердце то сжималось и замирало, то начинало гнать кровь с неожиданной силой, а перед глазами прыгали алые мячики.

— Ну наконец-то мы заговорили! — зло прошипел Хитрец, — Андоли, напои его. Да отбери ты у него эту безделицу!

— Не отдает, — пожала плечами элеана, — пусть держит, раз ему так хочется.

— Да он чуть к Покровителям из-за этой дрянной книжонки не отправился!

Они молчали, пока Шеверт торопливо глотал воду.

И, пока над маленьким лагерем сгустилась тишина, он пытался понять… В конце концов, осмыслить случившееся.

А произошло вот что: командир отряда умудрился пренебречь опасностью из-за какой-то старой книжки, и это сильно походило на помешательство. — «Или на действие упыриного яда?»

Все-таки упырь был старый, наверняка много отравы нагулял в топях. Вот вам и результат: из-за ерундовой царапины чуть не стал обедом болотной твари…

Шеверт оттолкнул воду и оглядел свою не очень дружную, но все же команду. Топотун угрюмо сидел на бревне и подбрасывал в костер ветки. Миль стоял, уперев руки в бока, и молча хмурился. Андоли — та просто вертелась рядом, преданно заглядывая в глаза.

— Сказочник, — устало поинтересовался Хитрец, — ты хоть осознаешь, что едва не стал упыриным обедом?

Шеверт кивнул и вымученно улыбнулся.

— Спасибо… Что успели, ребята.

— Да уж, всегда пожалуйста, — голос Миля чуть потеплел, — снимай куртку, посмотрим, как тебя разукрасил болотный гад.

Андоли вдруг хлопнула себя по лбу.

— Ой, какая же я дура!

— Ты думаешь поразить нас этой новостью?

— Не язви, Миль, — тонкие руки элеаны порхали над мешком, — я совершенно забыла, что брала с собой противоядие… Вот, Шеверт, глотни.

— Но прижигание это не отменяет, — Хитрец, похоже, обрадовался.

А Шеверт вцепился в округлый бок фляжки, с наслаждением вдыхая знакомый уже горький запах отвара. Эльда, милая Эльда… Она знала, как бороться с напастью под названием упыри, и чем могла, помогала своему народу.

Он, не морщась, отхлебнул зелья. Затем еще. И еще. Долой заразу из крови! Останется только прижечь рану, чтобы не прихватить какой гадости в топях — и все, все…

— Ну-у, ты нам оставь, — Андоли со смешком отобрала фляжку.

Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Шеверт подумал, что руки у элеаны ну просто ледяные на ощупь.

— Да ты горишь, — нахмурилась она, сдувая упавшую на глаза надоедливую прядь, — ничего, теперь уже не страшно.

А в аметистовых глазах мелькнул теплый огонек — который тут же исчез, как только Андоли повернулась к Хитрецу.

— Готовь железо, Топотун, — скомандовал Миль, — сейчас и покончим с отравой. Нам, в конце концов, еще топать и топать.

Шеверт только поежился, мысленно величая себя слабаком и недоумком. Неживое лицо утонувшего ийлура все еще стояло перед глазами, а за ним — толпились жрецы серкт, и воины серкт, и сама Царица, вся в белом, точно золотая куколка…

«Отец-покровитель, не видеть бы всего этого», — он крепко зажмурился, стараясь изгнать призраков прошлого. Зубы выстукивали дробь, руки тряслись как в лихорадке.

— Подержи его, Топотун, — донесся уверенный голос Хитреца, — и ты, Андоли, тоже.

* * *

…К утру Шеверту стало только хуже, несмотря на все принятые меры. Он привалился спиной к корявому стволику ели и судорожно кутался в плащ, а когда открывал глаза — все вокруг казалось блеклым и расплывчатым, как будто моросящий дождь смывал в топь и деревья, и небо, и самого Шеверта. Именно поэтому отряд не двинулся с места. Топотун с Андоли ушли за хворостом, а Миль остался сидеть рядом, что-то рисуя прутиком на мокрой земле.

Шеверт поймал себя на том, что продолжает прижимать к боку найденную книгу легенд. Это, конечно, было сумасшествием — но ему казалось, что от маленькой и ко всему прочему грязной книжонки исходит спокойное, благодатное тепло…

Кэльчу закрыл глаза: от созерцания смываемого дождем пейзажа начинала кружиться голова, а желудок мигом скукоживался печеным яблоком, грозя выплеснуть наружу то немногое, что в нем оставалось.

— Миль, — тихо позвал Шеверт, даже не надеясь быть услышанным. Однако Хитрец услышал и молча пересел ближе.

— Что, совсем плохо?

В голосе кэльчу Шеверту послышалась усмешка, он даже приоткрыл глаза и взглянул на кружащегося и оплывающего восковой свечой Хитреца — но тот, похоже, был абсолютно серьезен.

— Осталось сходить туда… в последний раз, — тихо сказал Шеверт, — чтобы все закончилось. Я хочу, чтобы ты повел наших. Не я, а ты.

— Не мели чепухи, — в тон ему прошептал Хитрец, — придешь в чувство и будешь как новенький. В конце концов, никто лучше тебя не знает Лабиринта…

— Ты не понял, — Шеверт качнул головой, отчего весь мир опасно накренился, — я тоже пойду, я ведь… не отказываюсь. Но после вчерашнего я уже себе не доверяю… Сам не знаю, это было как наваждение.

— Наваждение из-за упыриного яда, — добродушно поправил Хитрец, — успокойся ты, ради Покровителей!

Шеверт хмыкнул. Конечно, хотелось все свалить на действие отравы, но… Он крепче прижал к себе теплый замшевый переплет. Только сумасшедший бросится спасать книгу из грязи перед лицом такой опасности. И, разумеется, только сумасшедший будет хвататься за книжку как утопающий за соломинку. Шеверт так и не решил до сих пор — кто, собственно, не в себе: то ли он сам медленно и неуклонно сползал в яму безумия, то ли… то ли книжонка попалась особая, с секретом.

— Обещай, что поведешь наших в Лабиринт, — попросил кэльчу.

— Хорошо, поведу, — покорно согласился Миль, понимая, что сейчас спорить с Шевертом бесполезно, — а ты отдыхай, отдыхай… Может быть, хоть к вечеру двинемся дальше.

Шеверт вновь прикрыл глаза и начал проваливаться в неспокойную дрему. И снова, как раньше, воспоминания возвращали его к началу, которое для Шеверта началось с кромешной темноты в подземелье Царицы.

Там… он был совершенно один. Голова раскалывалась от острой пульсирующей боли, на затылке огнем горела шишка, и — никаких воспоминаний о том, что было раньше.

В подземелье, где не видно ничего, даже собственных рук, холод казался особенно пронзительным, почти живым существом, отнимающим саму жизнь. И там, среди ватной тишины, Шеверт впервые услышал старческий дребезжащий голос, который обещал скорое освобождение.

"Хе-хе, Сказочник, скоро все начнется…"

Шеверт вскинулся и тут же, не рассчитав собственных сил, свалился в мокрую траву.

— Нет, ну вы только посмотрите! — над ним склонился Миль, — Чего ты дергаешься? Еще есть время, поспи.

— Что начнется?!! — Шеверт вцепился в скользкий от моросящего дождя воротник кэльчу, — что ты имел в виду, Хитрец?

На незмеримо короткий миг лицо Миля окаменело, темные глазки впились в Шеверта словно пиявки…

— Андоли, нам бы еще твоего зелья, — устало объявил Хитрец, — давай сюда флягу.

— Что начнется? что? Это ведь ты?.. — и Шеверт вдруг осекся.

Скрипучее «хе-хе», старческий голос в сознании — они просто не могли принадлежать Милю. Так что…

— Приснилось, — помертвевшими губами выговорил Шеверт, — прости, Миль.

— Да ничего, — тот пожал плечами и резким движением высвободил ворот из хватки Шеверта.

— Погано как все получается, а? — Топотун хмуро качал большой головой, — Сказочник, ты идти-то сможешь?

— Смогу… наверное.

Ему и вправду полегчало. А когда по горлу горячими шариками прокатилось зелье из фляжки Андоли, и вовсе стало хорошо — словно и не было никогда упыриного яда в крови.

…Время перевалило за полдень. Все также моросил мелкий дождик, дымил в лицо костер, выжимая слезы из глаз.

Андоли продолжала кокетничать то с Милем, то с Топотуном — но, как показалось Шеверту, Миль выходил безусловным победителем.

«А, пусть себе что хотят, то и делают», — раздраженно подумал кэльчу.

Он придвинулся к костру и осторожно достал из-под куртки книгу. Погладил ее замшевый бочок, испачканный болотной жижей, провел подушечкой пальца по корешку — на душе потеплело, даже костер затрещал увереннее, пожирая сырые ветки.

Шеверт повертел головой и, убедившись, что на него не смотрят, снова раскрыл книгу. Там, где была вложена история про Сказочника.

Бумага оказалась на удивление сухой и совершенно не пострадала от падения в грязь. Шеверт осторожно развернул листок — и вдруг явственно ощутил, как зашевелились на затылке костяные чешуйки.

Легенды про Сказочника, побери ее Шейнира, больше не было. С абсолютно чистого, нового листа бумаги на Шеверта игриво поглядывала коротенькая фраза:

«Ну и что ты об этом думаешь, Сказочник?».

— Покровители, — выдохнул кэльчу.

Все, буквально все указывало на то, что он окончательно спятил. Хорош командир!

Он торопливо захлопнул книгу, хотел швырнуть ее в костер — но отчего-то пальцы свело судорогой. Книга снова шлепнулась в грязь, Шеверт от души выругался, хотел было схватить зловредный том и теперь уже действительно предать его огню, но…

— Можно, я посмотрю? — тонкие пальчики элеаны нерешительно коснулись грязной замши.

— Смотри, — буркнул Шеверт и отвернулся.

Это было невероятно. Странно.

Но в тот миг, когда Андоли прикоснулась к зловредной книге, Шеверту очень захотелось вцепиться хрупкой элеане в горло — до тех пор, пока не отдаст принадлежащее ему.

«Точно, спятил» — таков был вердикт, безжалостно вынесенный самому себе.

— Гляди, сколько хочешь, — твердо сказал кэльчу, стараясь не смотреть в аметистовые глаза девушки.

— Спасибо, — улыбнулась Андоли.

Шеверт очень надеялся, что она сейчас развернется и уйдет, но элеана расположилась рядышком, подтянула к груди острые коленки и занялась изучением книги, при этом почти уткнувшись в нее аккуратным носиком.

— Легенды кэльчу? — она подняла на Шеверта вопросительный взгляд, — я правильно понимаю?

— Правильно, правильно, — буркнул он.

Андоли достаточно прожила среди кэльчу, и недурственно болтала на родном наречии народа Хинкатапи. А Эльда ее даже читать научила, да еще и на старом наречии — ибо, как считал Шеверт, старухе было совершенно нечем себя занять долгими вечерами.

— Как любопытно, — Андоли захлопала ресницами.

Они были невообразимо черными и пушистыми, ресницы элеаны — и Шеверту напоминали изысканное кружево, которое он, откровенно говоря, видел только единожды на почтенной супруге старейшины Кера.

— Да уж, — ядовито подтвердил Шеверт, ни на миг не забывая об исчезнувшей истории.

Андоли восторженно потерла руки и продолжила знакомство с книгой.

— Мне говорили, что Покровитель Хинкатапи большой любитель шуток, — сказала она, не отрываясь от книги.

— Был большой любитель шуток, — уточнил Шеверт, — Покровителей больше нет. Они ушли, а им на смену пришла чужая богиня и чужой народ. Серкт, если ты не забыла.

— А может быть, мы ошибаемся? И Покровители где-то рядом?

— Не думаю, — Шеверт начинал сердиться, — были бы рядом, не допустили бы.

— Чего ты злишься? — голос Андоли вдруг стал мягким, словно шелк, — Шеверт, я вообще замечаю, что ты на меня сердишься… Зазря…

И она вдруг замолчала, впившись взглядом в страницы. Шеверт вытянул шею, заглянул — на что это так уставилась элеана. Ага! Смотрела Андоли как раз на сложенный лист бумаги.

Вот она взяла его, развернула…

— Здесь про какого-то Сказочника, — прошептала девушка и нахмурилась.

— Про Сказочника? Покажи!

Шеверт едва не выбил из тонких рук книгу, жадно пробежался глазами по корявым строкам. И правда, легенда про Сказочника.

— Ты знаешь, — медленно, роняя слова как камни, произнесла элеана, — я где-то уже видела это сказание. Я его знаю… И книга, эта книга, Шеверт!.. Мне кажется, что когда-то… Я держала ее в руках.

Ого! Вот это уже было интересно. Еще интереснее, чем пропадающая легенда. Оказывается, память Андоли имела чудесное свойство то появляться, то вновь исчезать? А не скрывает ли чего эта худенькая девушка без крыльев? Чего-нибудь такого, что не понравилось бы ни старейшине, ни прочим обитателям Кар-Холома?!!

— Я подобрал ее в Лабиринте, под Дворцом, — сухо ответил Шеверт, — и ума не приложу, каким образом ты можешь быть знакома с этой книжонкой. Разве что сама обронила, когда бежала от серкт?

— Не помню, — Андоли напряженно всматривалась в корявые строки, — не помню… Слушай, Шеверт, а ведь тебя тоже Сказочником прозвали?..

— Да.

Шеверт еще раз глянул в раскрытую книгу, исключительно чтобы убедиться в существовании записанной на бумаге легенде. Все оказалось на месте, так что… Оставалось только сделать неутешительные выводы о состоянии собственного рассудка.

— Шеверт… — Андоли закусила губу, — ты знаешь, а я уверена, что…

Но договорить элеана не успела, потому что из кустов, сопя и пыхтя, вывалился Топотун с охапкой еловых веток. За ним налегке следовал Хитрец, язвительно кривя тонкие губы.

— Так-так, — пропел он, — любезничаем, Андоли?

— Разговариваем, — не моргнув глазом, поправила элеана.

— И о чем же, если не секрет? — Миль обогнул Топотуна и склонился к девушке, — о чем ты можешь говорить с командиром, который, как всем известно, тебя с трудом выносит?

Щекам Шеверта стало жарко, словно склонился над бадьей кипятка. Ох, ну зачем, зачем Хитрец говорит это Андоли?

— С трудом выносит? — элеана протянула Шеверту книгу и заглянула в глаза, словно побитая собачонка, — это правда, Сказочник?

— Конечно же, нет, — Шеверт яростно стиснул замшевый переплет и бросил многозначительный взгляд на Миля, — просто Хитрецу не нравится, что ты болтаешь с кем-то еще… кроме него!

А сам подумал, что — вот оно, сейчас Андоли окончательно всех перессорит. Отрава какая-то, а не девка…

— Все, довольно, — Андоли быстро поднялась, — я попрошу старейшину Кера, чтобы больше никогда с вами не ходить в лабиринт. Надоело, провались все к Шейнире!

«Глупо поминать богиню, которой больше нет в Эртинойсе», — мысленно возразил Шеверт.

— И что это тебе надоело? — Хитрец с деланным удивлением воззрился на нее. Даже руками развел — мол, я изо всех сил стараюсь как лучше, а она…

Пора было заканчивать эту донельзя глупую — а главное, совершенно неуместную сцену ревности. Шеверт, кряхтя, поднялся.

— Миль, собираемся.

— Как скажешь, — Хитрец опасно блеснул глазами, но лицо было словно из камня вырезанное, ни морщинки не дрогнуло.

А в следующее мгновение они услышали вопль, который мог принадлежать кому-то из народа кэльчу.

* * *

Первой опомнилась Андоли. Метнувшись к своим вещам, сваленным в кучу у костра, элеана подхватила лук и колчан со стрелами. И, с вызовом глянув на Миля, обронила:

— Чего ждем?

Хитрец что-то пробормотал, подхватил изогнутый меч и рванулся сквозь жиденький ельник на голос. Топотун — за ним, воинственно размахивая топориком.

— Тьфу, там же топь, — Шеверт в сердцах выругался и поплелся следом за своей ретивой командой.

Осторожно, стараясь не оскользнуться, придерживаясь за лысоватые еловые ветки.

Потом раздался высокий визг, от которого мгновенно заложило уши, и Шеверт понял, что это стрела Андоли нашла свою цель. Которой, судя по звуку, был болотень, огромный мохнатый паучище размером с борова.

— Держись! — крикнул кому-то Миль, и болотень снова заверещал.

Скорее, скорее…

На подгибающихся ногах Шеверт вывалился на мысок твердой земли, вдающейся в зыбкое покрывало из ярко-зеленой травки. Миль добивал болотня, раз за разом погружая клинок в черное, заросшее жестким волосом брюхо, и ловко уклоняясь от дергающихся мохнатых лап. Топотун и Андоли волокли чье-то тело, подальше от топи…

— Серкт! — Шеверт не поверил собственным глазам.

Серкт в Гнилых топях? Такого еще не было. Ни разу за двадцать лет, ни разу за все время прибывания чужаков в землях Эртинойса…

Чужака волокли вниз лицом, за ноги, подальше от болотня. Шеверт коротко ругнулся — нашли кого спасать! Да лучше бы оставили пауку на обед, все ж одним серкт меньше…

— Шеверт! — элеана вскинула на него удивленные глаза, — это ийлур!

Миль коротко вскрикнул и как-то бестолково взмахнул руками. А у Шеверта в горле застрял горький комок, не дающий вздохнуть: болотень, даже умирая, все-таки достал противника. У основания шеи Хитреца словно мазнули чем-то темным, и он, вскинув лицо к серому небу, начал медленно оседать на землю.

— Хитрец? Ми-иль! — взвизгнула Андоли.

Ее тонкие руки безостановочно запорхали, выпуская в брюхо болотню стрелу за стрелой. Но паук, тяжело перевалившись через Хитреца, плюхнулся в болотную жижу и мгновенно исчез под обманчиво-мирным малахитовым покрывалом. Сразу стало очень тихо — словно вместе с тварью в топь ушли все звуки этого мира.

Шеверт, с хрипом хватая воздух, подскочил к распростертому в грязи Милю, схватил его голову, попытался зажать рану, оставленную когтем болотня.

— Андоли, тряпки давай! — голос срывался, — да скорее же!..

Миль спокойно взирал на Шеверта, так, словно они сидели в таверне и ужинали запеченным скалозубом.

— Сказочник… — Топотун тяжело положил руку на плечо, — ты уже ничего не сделаешь.

— Не сделаешь? — Шеверт глянул в бледное лицо молодого кэльчу, — на кой вы вообще полезли к болотню?!! Что, железками помахать приспичило?

Он аккуратно положил голову Миля на траву, вытер о мокрые стебли руки — на зелени остались багровые разводы.

— Превеликий Хинкатапи! Зачем вы сюда полезли? Зачем?!!

Шеверт замолчал, глядя на неповижного Хитреца, на губах которого так и застыла ядовитая ухмылка. Что тут скажешь… Слов не было, все они утонули в черной полынье злости — и на Андоли, и на Топотуна, и на болотня, и на того здоровенного увальня, из-за которого погиб Миль.

— Шеверт, — напомнила о себе элеана, — это же ийлур…

— Какой еще в Бездну ийлур?! — рявкнул Шеверт и… осекся.

Что же он делает? Он, ответственный за миссию и за команду! Верещит, словно истеричная девица.

Шеверт втянул голову в плечи, посмотрел на Топотуна и Андоли, которая склонилась к добытому из лап болотня здоровяку…

— Возвращаемся в лагерь, — коротко обронил кэльчу, — я… понесу Миля. А вы — этого…

* * *

Уже очень давно Шеверту не было так тяжело. На плечи будто добрый кусок гранита положили — «или могильную плиту?» — и поэтому спина гнулась к земле, и не хотелось смотреть ни на тщедушные деревья Гнилых топей, ни на пыхтящего Топотуна, который с Андоли напару волок тяжелое тело чужака.

Шеверт брел впереди, перекинув через плечо Хитреца, и старался не думать о том, как будет отчитываться перед старейшиной. О том, в конце концов, что для него самого каждое мгновение запросто может быть последним.

Проклятье! А ведь как хорошо все начиналось… Им удалось без приключений добраться до входа в Лабиринт, за седьмицу блужданий по сырым коридорам закончить карту Дворца и незаметно убраться из столицы серкт. Оставалось — всего-то пройти сквозь Гнилые топи, миновать цепочки холмов и спуститься в воронку провалившейся почвы… Гнилые топи, будь они неладны, подсунули-таки подарочек!

От таких мыслей Шеверту захотелось взвыть, упасть в грязь и с проклятиями драть чешуйки-альтес с головы.

Но — нет. Он был командиром и не мог позволить себе такую роскошь. Все, что оставалось — это тащить на себе так глупо погибшего Хитреца и время от времени напоминать Топотуну о необходимости поторопиться.

— Все. — он сгрузил свою ношу подле угасшего костра. Мелькнула мысль — неужели так и придется на себе тащить Миля? Может быть, предать его тело земле в Гнилых топях? Но Шеверт отмел ее, как гадкую и недостойную. Хитрец был сильным, умелым воином и, конечно же, заслужил куда лучшего места для вечного сна, чем зловонные болота.

— Пришли, — глухо сказал Шеверт.

Он обернулся: Топотун подтащил чужака на пригорок и выпрямился. Андоли, видимо, не знала, к кому кидаться — то ли к Милю, то ли к серкт, пребывающему в глубоком обмороке. Наконец решение было принято, и элеана склонилась к раненому.

— Это ийлур, — упрямо звякнул ее голосок, — Шеверт, неужели ты не видишь?!!

Кэльчу потер разнывшуюся некстати спину.

— Боги, ну какой еще ийлур? Откуда ему здесь взяться, а? Последних ийлуров я видел в подземелье — и все…

— Подойди и посмотри, — вдруг огрызнулась элеана, — надо бы осмотреть его раны, Шеверт…

Он нехотя подошел к распростертому на земле серкт — а Шеверт был уверен в том, что это действительно пришлый, а не старый добрый обитатель Эртинойса — и присел на корточки. Отодвинул с лица здоровяка слипшиеся сосульками и измаранные в черной болотной грязи волосы… А потом вдруг понял, что Андоли права. В Гнилые топи чудом угодил самый настоящий ийлур.

— Я же говорила, — мягко прошептала элеана, — ийлур! Вдруг это значит, что они еще не перевелись?!!

Шеверт пожал плечами, не зная, что ответить и будучи не в силах оторваться от созерцания настоящего сына Фэнтара Светоносного.

Невзирая на обилие грязи и болотной тины, при более внимательном осмотре стало ясно, что спасенный от болотня ийлур светловолос и светлокож. Широкие брови и слипшиеся стрелками ресницы казались темно-коричневыми — впрочем, как и щетина на щеках и подбородке. Одет он оказался в простую тунику из серой шерсти и такие же штаны. Поверх сквозь слой грязи блестела новенькая кольчуга — большая редкость в нынешнем Эртинойсе. Сапоги… И сапоги тоже можно было отнести к числу редких и очень дорогих вещей — хотя бы потому, что они были новыми, почти не ношенными и хорошо пошитыми.

— Хотел бы я знать, чьи это шуточки, — пробурчал Шеверт, — настоящий ийлур… Похоже, северянин.

— Ты встречал таких раньше? — Топотун нетерпеливо переминался с ноги на ногу, только что не подпрыгивая от нетерпения.

— Встречал, — Шеверт повернул ийлура набок, намереваясь осмотреть раны, — я помню этих северян. Себя не помню, а их — да. Заносчивые и гордые были эти ийлуры, пальцем чуть тронешь — сразу за меч хватаются…

Воцарилось молчание. Топотун наверняка обдумывал, как себя следует вести с ийлурами, он родился после нашествия серкт и после того, как их проклятая Царица построила башню Могущества на крови двух народов. Андоли — та попросту принялась помогать Шеверту.

— Не понимаю, — ее пальчики проворно ощупывали неподвижное тело, — открытых ран не видно, а он не приходит в себя…

— Болотень мог подпустить ему яду, чтобы оставить про запас, — Шеверт осторожно заглянул за ворот туники, — смотри, что с ногами, Андоли…

— Ага, нашла, — отозвалась элеана, — опухоль.

— Это и требовалось доказать, — заключил Шеверт, — да тут еще…

— Что?

Вмиг Топотун и Андоли оказались рядом, заслонив и без того тусклый свет.

— Тьфу, да не мешайте… — Шеверт запустил пальцы под тунику, там, где белела нетронутая загаром шея, — просто мне показалось… что… О, ну вот оно.

Он нащупал свернутый в тугую трубочку кусок хрустящего пергамента. Сердце зашлось в суматошном беге, пришлось вдохнуть поглубже и выдохнуть.

— Вот оно, — растерянно повторил Шеверт, разворачивая находку.

И там, на почти забытом им Общем, было написано: «Ищи Темную жрицу, у нее ключ. Все еще можно вернуть».

— Чепуха какая-то, — разочарованно протянула Андоли, — Шеверт, ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Не понимаю. Пока. — он быстро сложил пергамент и сунул в кошель на поясе, который использовался не для хранения монет, а для разных мелочей, полезных в походе. Например, для отмычек или наконечников для стрел.

Элеана выпрямилась, откинула со лба смоляную прядку.

— Я хочу дать ему остатки противоядия. Можно?

Он только рукой махнул, предоставляя элеане право решать самостоятельно. Неразумно, конечно, тратить ценный отвар на невесть откуда взявшегося чужака, ну да ладно… Вдруг он принесет в Кар-Холом хорошие вести с севера? Например, о том, что ийлуры выжили и собирают силы для решающей битвы?..

Шеверт покачал головой. Вряд ли… Башня Могущества, черным клыком торчащая из плоти Эртинойса, выпила слишком много жизней, а жрецы проклятого народа завершили то, что начала их Царица.

— Да тише, тише ты, — шикала на Топотуна бескрылая элеана, — осторожнее!

Шеверт покосился на молодого кэльчу: оказывается, тот разрезал штанину и деловито ощупывал место укуса болотня. Ближе к колену, на голени вспух гнилостно-зеленый пузырь, и вверх по ноге медленно ползли аспидно-черные прожилки.

— Надо резать, — Шеверт нехотя присел над чужаком, — иначе лишится наш гость ноги.

Андоли бросила на него понимающий взгляд.

— Тогда это надо сделать прямо сейчас, Сказочник. Пока он без сознания.

На том и порешили. Топотун подбросил смолистых веток в костер, накалили докрасна нож Миля.

— Готовь тряпки, — коротко бросил Шеверт, даже не глядя на Андоли.

И решительно погрузил раскаленный металл в голень ийлура, быстро поворачивая его и вырезая опухоль. На руку брызнул зеленоватый гной, смешанный с кровью, но Шеверт лишь зубами скрипнул. Быстрее, еще быстрее… Шипение прижигаемой плоти смешалось с тяжелым дыханием Топотуна, по воздуху плыл тошнотворный запах горящего мяса.

— Вот и все! — Шеверт ловко отшвырнул вырезанный нарыв и выпрямился. Пустой желудок корчился и переворачивался под ребрами; стало душно — Боги, ну хоть бы ветерок подул, что ли…

Андоли понадобились считанные минуты, чтобы наложить тугую повязку. Старая Эльда научила ее всегда брать с собой полоски чистой, прокипяченной холстины и, надо признать, еще ни разу они не валялись без дела.

«Не успели Хитреца спасти, так хоть этому поможем…» — мрачно подумал кэльчу.

Он отошел и присел на подгнившее бревно. Яд упыря все еще давал о себе знать, словно шипами трогая под сердцем.

Элеана тем временем легко разжала зубы ийлура и маленькими порциями принялась вливать снадобье. Топотун сидел рядом на корточках и ревниво наблюдал за тем, как тонкие пальцы Андоли осторожно — едва ли не с нежностью — касаются лица незнакомца.

«Ну, вот и ладно», — подумал Шеверт, — «теперь еще добраться бы до Кар-Холома. С мертвым Милем и раненным ийлуром. А как все хорошо начиналось!»

* * *

Начиналось-то хорошо, а вот закончилось…

Вернее, и не думало заканчиваться.

Пока ийлур скрипел зубами в беспокойном беспамятстве — его пришлось связать, чтобы не натворил бед — остатки команды собрались на военный совет.

Два кэльчу и элеана, ставшие по злой иронии судьбы надеждой и Кар-Холома, и всего Эртинойса. Надеждой для тех, кто еще остался жив после убийственного ритуала Царицы.

— Тащить двоих не стоит, — упрямо бубнил Топотун, и было трудно не признать его правоту.

— Но предать тело Миля земле в Гнилых топях — это тоже неправильно, — возражала Андоли.

— Вот, пусть ийлур его сам и несет, — брякнул парень и осекся, поняв, что сболтнул глупость.

Шеверт и Андоли сделали вид, что не слышали: ийлур и сам не скоро сможет передвигаться самостоятельно. Если вообще поднимется — яд у болотня имел отвратительное свойство убивать очень медленно, и предпринятых усилий могло оказаться недостаточно.

— Я могу сходить в Кар-Холом за подмогой, — наконец предложила элеана, — вы же знаете, я быстро обернусь.

— Никуда ты не пойдешь! — вконец разозлился Топотун, — еще чего не хватало!

— Но я…

— Ты женщина, — в голосе парня сквозило превосходство, — ты не сможешь защитить себя.

Андоли только покачала головой и уставилась на Шеверта так, словно он один мог разрешить их спор.

— А Топотун прав, — Шеверт усмехнулся, — это неприятно, Андоли, но ничего не поделаешь. Ты хорошо стреляешь, но это — Гнилые топи. Здесь по одному лучше не шастать, а то попадешь на обед к упырю, или к тому же болотню. И будем мы тебя до-олго ждать, у костерка сидючи.

Элеана вскочила, нервно обхватила себя руками за плечи.

— Ну, хорошо. Что ты можешь предложить, Шеверт?

— Идите вдвоем, а я останусь.

— Останешься один, — не преминула ужалить элеана, — а если на тебя кто позарится?

— Невелика будет потеря. А вы все-таки молодая кровь, и много чего сделаете для наших. Только карту с собой возьмите и передайте ее Керу. А то вдруг и правда со мной что приключится…

Они ушли ровно в полдень, а Шеверт вернулся к костру. Гнилые топи, провались они в Бездну. Мерзкий, не закрывающийся нарыв на теле Эртинойса — Шеверт был готов поклясться, что болота появились здесь сразу же после постройки Башни Могущества. Раньше… кэльчу совершенно не помнил себя, но точно знал, что вблизи холмов на юго-востоке Эртинойса никогда не было топей, точно так же, как не было ни упырей, ни болотней…

«Ну, ничего-ничего, недолго осталось», — с ненавистью подумал Шеверт.

Они соберут все силы и убьют Царицу народа серкт. А не будет вечной Царицы — чужаки утратят власть над миром, и вымрут — или будут вынуждены просто уйти… Не сразу, конечно, постепенно… И тогда — быть может — из подвалов проклятого дворца выйдут на свет последние из ийлуров, и взлетят в небо уцелевшие элеаны. И все будет, как раньше — «Не будь ты дураком, Шеверт. Былого не вернуть, все равно останутся шрамы.»

От мокрой земли шел промозглый, неприятный холод. Шеверт нахохлился, кутаясь в плащ, который ему оставила Андоли. Надо же — за всей этой суматохой совершенно забыл про книгу легенд…

Желание погладить замшевый переплет оказалось настолько сильным и неподвластным рассудку, что Шеверт поднялся, дошел до своей сумки и извлек оттуда странную находку.

Усмехнулся, поглаживая вымазанный в грязи корешок — «Главное, не сойти с ума окончательно!» — и храбро открыл книгу на том месте, где была вложена легенда про Сказочника.

Все оказалось на месте. И сложенный вчетверо лист бумаги, и сама легенда.

Шеверт вздохнул с облегчением — значит, исчезновение текста можно было смело списать на действие яда и на галлюцинации. Значит, старина Шеверт все еще в твердом уме, а это тоже прекрасно, потому что хуже нет, когда не можешь доверять самому себе.

Он снова принялся листать книгу, добрался до последней страницы; все было знакомым и близким сердцу.

«И когда понял покровитель Хинкатапи, что народ его возлюбил драгоценности более, чем его самого, решил он проучить кэльчу. Он насадил самых лучших драгоценных камней в своды огромной пещеры, где стоял город Кар-Холом. Те, кто увидели богатство, не смогли устоять перед соблазном — они набросились на камни, и продолжали добывать их до тех пор, пока не подточили свод и он не обрушился на город».

— М-да, — хмыкнул Шеверт.

Бог-покровитель кэльчу слыл большим шутником, только вот шутки его порой были слишком кровавыми… Кэльчу шумно захлопнул книгу и бережно вернул ее в сумку, думая о том, что обязательно почитает эти истории детворе.

А потом обернулся — и совершенно случайно встретился взглядом с чужаком, который, оказывается, пришел в себя и молча наблюдал за Шевертом. Глаза у ийлура оказались в точности такими, какими и представлял их себе кэльчу — яркими, небесно-голубыми, словно кусочки лазурита.

«Точно, северянин», — удовлетворенно подумал Шеверт. А вслух, на почти забытом Общем, поинтересовался:

— Ты говорить можешь? Меня понимаешь?

Похоже, остаток времени до возвращения Топотуна и Андоли обещал быть интересным.