Владивостокские рассказы (сборник)

Анатолий Смирнов, 2014

«…В книге напечатано более трех десятков рассказов, которые касаются разных направлений жизни нашего любимого города Владивостока. Буквально каждый рассказ интересен сам по себе: он впечатляет, тревожит, терзает душу, воспитывает, заставляет задуматься о правильности поведения „государевого человека“, учит патриотизму и любви к Родине, тактично направляет к лучшему стремлению, поведению среди окружающих людей в современном мире…» В авторской редакции

Окровавленный «Зубр»

Алексей Горчаков собирался с женой в театр.

— Ну, наконец-то, Лёша, я вытащила тебя в люди, — щебетала жена.

— Три года собирались.

Алексей благодушествовал. Он только позавчера прилетел из командировки с Северного Кавказа и теперь даже с удовольствием слушал это щебетание. После обстрелов и напряжения такое мирное спокойствие.

В комнату вошла тёща:

— Хоть Ирочку в свет выведешь, а то она с твоими командировками совсем закисла.

Алексей служил в отряде московского ОМОНА «Зубр» и постоянно выезжал в различные командировки по всей стране.

— Ну, вот и готовы, — любовно поправила Алексею галстук жена.

В это время зазвонил его мобильный телефон:

— Наверно пивко попиваешь? — раздался голос дежурного по подразделению, — Всё, брат, с пивком завязывай. Начальство объявило сбор. Машина за тобой выходит.

— А куда едем? — спросил Алексей.

Спрашивать было не положено. Надо, всё объяснят в своё время. Но спросил, так, на всякий случай.

— Чего спрашиваешь? Будто в первый раз. Не знаю я! — сердился за своим пультом управления дежурный.

Жена сразу всё поняла, и радость её померкла. Алексей переоделся, взял тревожный чемоданчик. В нём, как всегда, всё было готово к командировке: бритвенные и умывальные принадлежности, несколько пар носков и трусов, аптечка, сухой паёк. Вот и весь скарб. Он поцеловал жену, зашёл к детям, прижал их к себе, попрощался с тёщей. Та тайком перекрестила его в спину. Всё как обычно.

Приехали в аэропорт. Несколькими автобусами привезли в угол аэродрома, где под охраной стояли два самолёта.

— А что это так много нас? Аж, два самолёта, — недоумевал обычно смешливый и задорный Игорь Жуков.

— В Чечню столько народа не посылали!

Раздалась команда на построение. Командир «Зубра», услужливый начальству полковник Пиянов, между «зубровцами» прозванный Пиявка, получивший прозвище по сходству с фамилией и к тому же в самом деле придирчивый и приставучий как пиявка, объяснил:

— Один самолёт летит в Хабаровск, второй во Владивосток.

Причину не объяснил. Вопросов ему привычно не задавали. Всё равно не ответит. Не положено. Задачу доведут для исполнителей на месте. Так всегда.

Возле самолётов возилась обслуга: заправщики и технари. Сразу по приезду, Горчаков заметил их восхищённые взгляды, особенно, когда смотрели на нарукавный шеврон «Зубр».

— На какую-то крупную заварушку едут, — почтительно сказал один из них.

— Эти всегда летают на важные задания. Куда это сейчас?

— Наверно, на Кавказ, там всегда неспокойно.

— Какой там Кавказ, в Хабаровск и Владивосток, так в накладной на топливо указано, — вступил в разговор заправщик.

— А что там за война? Японцы или китайцы что ли напали?

— Говорят, автомобилистов усмирять.

— Это за что их, что они натворили?

— Бунтуют. Японские иномарки с правым рулём запретили, а там все ездят на японских авто с этим самым правым рулём.

— Ну, и пусть бы ездили. Я в Сибири был у брата, у него японская «Тойота» с правым рулём. Прокатился — красота! Никому правый руль не мешает.

— Премьеру, говорят, помешал.

— А ему-то что помешал?

— Да говорят, он крупным акционером нашего автопрома, как раньше беглый Березовский, стал, а тот в трубу вылетает, вот и помогает ему.

— Не может быть, это же не какой-то прохвост Березовский, а премьер. Может просто нашему автопрому помогает?

— Ему уже ничего не поможет. «Дрова», они и есть «дрова». Такова продукция нашего автопрома.

— Значит, будут насильно на «дрова» пересаживать.

— С них станется.

— А я-то думал, на серьёзное задание летят, а они свой народ усмирять. Опричники, мать их так.

И плюнул в сторону омоновцев. Восхищение прошло.

Над аэродромом появились тучки. Закапал дождь. И это зимой.

— Небо какое-то лоскутное, — посмотрел вверх Игорь Жуков.

С крыла самолёта скатывались крупные капли.

«Как слёзы у жены при прощании», — подумал Алексей.

Под мерный гул двигателей после набора высоты он вскоре уснул. Проснулся от тряски и голоса бортпроводницы:

— Внимание! Пристегнуть ремни безопасности! Мы вошли в зону турбулентности.

— Да здесь в воздухе, дороги ещё более ухабистые, чем по России, — пристёгивая ремень безопасности произнёс Игорь.

— Что там про дураков и дороги говорил Гоголь?

— То и говорил, что дуракам на дорогах спать не дадут, даже если они на самолёте летят на непонятное задание, — съязвил сзади сидящий омоновец Серёга.

Он был явно не в духе. Ещё бы, только на свидание с девушкой намылился, а тут вызов, и в самолёт.

— Не знаю, где мы, но точно не в раю, — продолжал Игорь.

— Хотя, так и должно быть. Всё же в сторону Японии летим, а там сейсмические пояса, землетрясения и цунами.

— А при чём тут турбулентность в воздухе?

— Так всё связано. Я по «ящику» смотрел передачу насчёт Бермудского треугольника. Оказывается, когда происходит подводное землетрясение и извержение подводных вулканов, то в толще воды образуется огромный вакуумный пузырь. Он никак не держит корабли на воде, и они проваливаются на дно пучины и пропадают навсегда. В это время в океане образуется треугольная волна, называется — санто-гуанами. От такой волны, особенно в Японии, погибло много кораблей.

— При чём тут корабли, нас-то трясёт сейчас в воздухе?

— Так всё связано, особенно в Бермудском треугольнике во время извержения подводных вулканов выбрасываются потоки камней аж в стратосферу. Если в это время над выбросом пролетает самолёт, камни попадают в него, и он быстро погружается в пучину океана.

— Ну что ты «раскаркался». На задание всё же летим. А «каркать» перед заданием — плохая примета.

— А что, надо о задании думать?

— Вот и думай.

— А его ещё нет, мы не знаем, зачем летим.

— Может, ты закончишь мне мозг сверлить? — взревел сзади Серёга.

— Господь дал человеку разум, чтобы он думал. Вот я и думаю вслух.

— Ты лучше поспи.

— Не могу, трясёт.

— Выпить бы, тогда бы спали в любую тряску, — снова подал голос Серёга.

— Помнишь, Лёх, в Чечню летали? Там с выпивкой проблем не было.

Зону турбулёнтности пролетели, тряска закончилась. Все заснули.

Самолёты сели в Хабаровске. Их встречало местное омоновское руководство.

— Одна рота остаётся в Хабаровске, — дал команду Пиявка.

Алексей услышал, как местный хабаровский полковник сказал Пиявину:

— Тут такое дело, товарищ полковник, вы наверно напрасно прилетели. Мы сами со своими автомобилистами разберёмся, а вам здесь делать нечего. Наше офицерское собрание решило, что не позволит у нас вам разгуляться.

— А как же приказ, полковник, — заорал Пиявка.

— А что, есть приказ свой народ лупцевать? Может и в Конституции так написано?

— Это не Вам решать!

— И мне тоже. Я же ведь гражданин своей страны и живу, в отличие от Вас, здесь со своим народом.

— Выполнять приказ! — обернулся к командиру остававшейся в Хабаровске роты полковник Пиявин и шагнул к трапу самолёта.

Алексей попал во «владивостокскую» роту.

Во Владивосток прилетели утром. Прямо в аэропорту всех покормили.

— Строиться!

Команда никого не застала врасплох.

— Правительство поставило нам задачу — не допустить запрещённый митинг, — прокричал перед строем Пиявка.

— Вопросы?

— Какой митинг?

— Вы слышали, что премьер запретил ввоз японских автомобилей с правым рулём. Местные автомобилисты бунтуют, перекрывают дороги. На сегодня на центральной площади Владивостока они наметили митинг, на который их губернатор не дал разрешения. Мы прилетели это безобразие пресечь.

— А что, нельзя проводить митинги, высказывать своё мнение?

— Это не нам решать! Есть приказ правительства, который надо выполнить!

— Видимо, демократия дала трещину, — подумал Горчаков.

Большинство омоновцев стояли хмурые. И только у молодёжи «чесались руки». Они не проходили Чечню, и им хотелось отличиться.

— Как будем взаимодействовать с местным ОМОНом? — спросил командир у роты.

— Никак. Всему составу местного ОМОНа заранее объявлены отгулы, и все местные омоновцы радостно гуляют.

— Видимо владивостокский ОМОН, как и хабаровский, совсем не приветствует наш приезд, — отметил про себя Алексей.

Всех посадили в автобусы. Началось выдвижение в центр Владивостока.

— Да, здесь сплошные японские иномарки, как, наверно, в Токио, наши отечественные авто вообще не встречаются, — изумлённо увидел улицы города он.

На улицах встречались автомобили с плакатами. На одном из них Алексей прочитал: «Путлер — капут».

— Что это, Путина с Гитлером что ли сравнили? — спросил Игорь у сопровождавшего их автобус милиционера.

— Нет! Путлер — это настоящая фамилия председателя союза автомобилистов Владивостока. Только он испугался и побежал кланяться властям. Потому так и написали. Кто-то также подумал, как и вы, сообщили об этом премьеру, что эти плакаты о нём, так он даже по этому поводу секретарю КПРФ Зюганову звонил.

— А при чём тут Зюганов?

— Так в этих митингах коммунистов обвиняют. Сейчас самое простое, чуть что — вали всё на КПРФ и всё пройдёт.

— И что Зюганов?

— Посмеялся такому совпадению. А этот Путлер на глаза автомобилистам не показывается.

— Сами-то как к автомобилистам относитесь?

— Сочувственно.

Подъехали к площади. Остановились возле памятника. За площадью блестела незамёрзшая вода.

— Бухта Золотой Рог, — пояснил сопровождавший их милиционер.

— Вот он памятник борцам за власть Советов на Дальнем Востоке, — даже как-то торжественно сказал Игорь.

— Советов давно нет, а памятник остался, — высказался кто-то из молодых омоновцев.

— Вот-вот, здесь раньше против интервентов сражались, а теперь мы автомобилистам задницу надерём, — ввернул желчный Серёга.

Митинга не было. С той стороны памятника на площади стояла небольшая кучка людей с таким же плакатом, как и на машине, которую видел Горчаков — «Долой Путлера». В центре площади, возле новогодней ёлки, водили хороводы родители, бабушки и дедушки с детьми. По тротуару мирно шли прохожие.

— Две недели после Нового года прошло, — вспомнил Горчаков.

На Кавказе в горячей обстановке Новогодний праздник в сознании как-то не зафиксировался.

— Вот и пронесло нас разгонять автомобилистов, без митинга и нам делать нечего, — обрадовался он.

Но тут раздалась команда:

— Приготовиться!

— Зачем приготовиться, митинга-то нет, — не понял Алексей.

— Зато люди есть, — сказал Пиявка и разозлился:

— Чего, Горчаков, стоишь, команду не слышал?

— Так это же наши российские люди?

— Выполнять приказ!

Алексей подошёл к своим.

— Во что же нас втягивают? Прессовать ни в чём не повинных людей! — обратился он к Игорю.

Стоявший рядом Серёга со смехом заметил:

— А я готов участвовать в любом кипеше, за исключением голодовки.

С шумом подкатили милицейские «воронки».

— Взять их! — указал на кучку автомобилистов полковник.

Командир роты с несчастным выражением лица повторил команду.

Омоновцы окружили кучку автомобилистов. Алексей встретил взгляд пожилого мужчины, державшего плакат. В его глазах он увидел боль и ненависть, но страха не было.

— Опричники, хуже фашистов, — выкрикнул кто-то из автомобилистов.

Этот крик подстегнул зубровцев, в воздухе замелькали дубинки. Первым сбили с ног мужчину с плакатом. Людям заламывали руки и пинками, а где и дубинками, погнали к «воронкам». Там уже были открыты дверцы. По тротуару растекалась кровь.

— Да, что же это делается-то? — громко возмутился один из прохожих и тут же получил дубинкой по голове. Он упал. Его тоже потащили к «воронку».

За него пытались вступиться другие прохожие, и снова замелькали дубинки.

— Ишь, как ловко работают «демократизаторами», — имея в виду дубинки омоновцев, послышалось с другой стороны дороги.

— Давайте их сюда, — показал от «воронков» на прохожих полковник.

— Места ещё есть!

Затолкнули в воронки и их.

Возле ёлки прекратились хороводы. Старики и старушки с детьми тоже сбились в кучу.

— Вы что, изверги, делаете? — послышались крики.

— Да это же беспредел!

— А ну, разогнать их, — заорал озверевший от вида крови полковник Пиявин.

— Да не стесняйтесь, врежьте им!

Несколько омоновцев бросились к ёлке. На глазах у детей по их бабушкам и дедушкам заходили дубинки.

Всё это снимал телевизионщик с раскосыми глазами.

— Ну-ка, разберитесь с ним, — приказал полковник.

Оператора окружили, замелькали дубинки. Телекамера вылетела из рук, её яростно пинали.

— Да это же иностранец, вроде по-японски говорит, — подбежал к Пиявину командир роты.

— Ну и хрен с ним, что он японец, пусть знает нас, русских, — грязно выругался полковник.

Не прошло и полчаса, как побоище было закончено. «Воронки», набитые людьми, ушли.

— В автобусы, по местам! — подал голос Пиявка.

— Всё, наша работа закончилась, — обратился он к командиру роты.

— Теперь пусть сами здесь разбираются.

— Кровавый московский ОМОН, — донеслось с тротуара через улицу.

Автобусы ушли. Лишь кровь на снегу и очищенном от снега асфальте свидетельствовала о произошедшей трагедии. Прямо на льду возле ёлки сидел пожилой мужчина с окровавленным лицом, остальные разбежались. Возле него кружила пожилая женщина, его жена, стирая кровь с лица мужа платочком. Сбоку стояли внуки: девочка лет восьми и мальчик лет пяти. В их глазах даже не было слёз, они были все выплаканы. Но в расширенных зрачках застыл окаменевший ужас. Казалось, они спрашивали:

— Взрослые дяди, что же вы озверели?

Через улицу на тротуаре стояла толпа зевак, что-то жестикулировал руками мужчина, рассказывал о происшедшем вновь подошедшим зевакам.

— Молодцы! Показали им, насколько крепка наша власть, — похвалил в автобусе зубровцев полковник.

Алексея от всего этого трясло. Он никак не мог прийти в себя от всего пережитого. Рядом сидел понурый Игорь. Большинство же, разгорячённые побоищем, громко разговаривали, обсуждали свои «геройские» действия, впопад и не впопад, хохотали. Глядя на них, Горчаков ужаснулся:

— И это я с ними, такой же, как они.

На душе стало ещё муторнее.

— Такого не переживал даже в Чечне, на войне. А что бы сказал фронтовик дед, прошедший две войны? И что расскажу в Москве отцу?

Он заметил, что руки его до сих пор дрожат и никак не могут успокоиться. Посмотрев на него и почувствовав его состояние, Игорь, также находившийся «не в своей тарелке», произнёс:

— Никогда не видел такой противной зубодробиловки, да ещё на глазах у детей.

— Поганая история, — поддержал его сосед.

— А что такого, — сказал Серёга.

— Мы просто выполняли приказ.

И, заметив бешеный взгляд Горчакова:

— Ты на меня глазами-то не скрипи!

— Получился супертур во Владивосток, — долетело из задних рядов.

Автобусы подъехали к гостинице, где разместился «Зубр».

— Молодцы! — ещё раз похвалил полковник.

— Можете все отдыхать до восьми ноль-ноль, — разрешил он.

— В восемь завтрак и выезд в аэропорт.

Омоновцы разбились на кучки:

— Проверим владивостокские рестораны и владивостокских барышень.

— Да уж, теперь после кровавой резни только и ходить по ресторанам, — отчуждённо подумал Алексей.

Его поселили в номере вместе с Игорем. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Сон не шёл. Произошедшее его потрясло. А в глазах стоял тот мужчина с плакатом и ненавистью в глазах к ним, к тем, кого вырастило его поколение. Игорь тоже не мог уснуть, всё ворочался в кровати.

Утром на завтраке Алексей увидел забинтованную голову Серёги, ещё у некоторых омоновцев были в бинтах руки и наклейки пластыря на лице.

— Что стряслось?

— Стряслось. Разбежались мы по кабакам. Отдыхаем. Девки во Владивостоке красивые. Тут входит какой-то хмырь, посмотрел на наши нарукавные шевроны «Зубр», спрашивает:

— Вы из московского «Зубра»?

— Да, — гордо так отвечаем.

— Там с вами ребята хотели поговорить.

— Вышли мы, как раз и перекурить надо. А они бейсбольными битами по башке. Кричат:

— Это вам за наших!

— Кругом крики, шум. И все их поддерживают, на нас смотрят, как на волков.

— Может, как на зубров?

— Кончай острить! Из другого кабака трое наших в реанимацию попали. Какой-то бандитский Владивосток.

— Ну, да. Мы-то на их площади хуже этих бандитов выглядели, — подумал, но ничего не сказал Алексей.

Прибыли в аэропорт. Мрачный Пиявка о чём-то говорил с местными милицейскими. По радио передавали новости:

— Вчера вечером бандитские группы в нескольких ресторанах Владивостока произвели нападения на сотрудников московского ОМОНа «Зубр». Тр и сотрудника находятся в реанимации. Ведётся розыск преступников. Прокуратура возбудила уголовное дело.

Слушавшие новости трое мужчин покосились на Горчакова:

— Мало им дали.

— Теперь ребята могут из-за этих уродов на срок подсесть.

— Кровавые зубрята.

Алексей отошёл. Шеврон на рукаве в виде «Зубра» жёг руку. Никогда ему за свою службу в ОМОНе не приходилось стыдиться за этот опознавательный знак.

По прилёту в Москву всем объявили по три дня отгулов. Горчаков сходил с женой в театр. Но какое-то беспокойство не давало покоя, что-то щемило сердце. Ночами он плохо спал, кричал во сне.

— Что это с тобой? — спросила жена.

— Да так, — неопределённо ответил Алексей.

После отгулов он пришёл на службу и написал рапорт на увольнение.

— Ты что, сдурел? — изумился кадровик.

К нему подошёл Игорь:

— Я бы тоже уволился, да дочка только что родилась, семью кормить надо, — как — то даже виновато объяснил он Горчакову.

— Не торопись, — пожал ему руку Алексей.

— А ты что, работу на примете имел?

— Не имел, но найду, была бы шея, хомут найдётся.

Серёга ходил в героях. То тут, то там рассказывал о действиях во Владивостоке и каким героем там он был сам. Подошёл и к Горчакову:

— Ты чего это как какой-то слабак из ОМОНа бежишь? А ведь в Чечне в героях ходил.

— Нечего ему объяснять, он же ничего не понял и не поймёт, — не стал ему объяснять Алексей.

— А Пиявку за успешную операцию представили к ордену, да и нас всех поощрили, читай на доске приказов.

Алексей подошёл к этой доске. Всему составу «владивостокской» группы объявлялась благодарность с приложением денежной премии.

— Награда за предательство народа, — усмехнулся Горчаков.

Домой он пришёл задумчивый.

— Ты чего это такой грустный и загадочный? — спросила за ужином жена.

— Рапорт написал на увольнение, ухожу из ОМОНа.

Ложка застыла в руках жены. На него уставились глазёнками дети. Внезапно обрадовалась тёща:

— Вот и хорошо. Теперь хоть воспитанием детишек будешь заниматься, а то при живом отце растут как сироты. Да и Ирочка почувствует, что муж есть. А работу найдёшь. С хомутами в нашей стране порядок.

Поддержка тёщи приободрила Алексея, но на душе было скверно. Сколько отдал ОМОНу, в каких переделках был, и вот теперь без него. Но в своём решении оставался твёрд:

— Теперь смогу смотреть людям в глаза.

Эту ночь он спал спокойно.