A.S.Y.L.U.M: пражские игры

Алиса Альта

Предположим, некий байронический герой захочет лишить мир интернета. Не сочтите его сумасшедшим: наш аристократ живёт в мире, где говорить сложносочинёнными предложениями могут лишь крайне образованные люди, отказ от покупки модных товаров приравнивается к уголовному преступлению, а моногамия считается чем-то вроде старомодного извращения. Детективные игры, страшные тайны, подводные камни человеческой психики – вовсе не главное в этой антиутопии. Главное – что конец немного предсказуем… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 5, в которой происходит самоубийственно долгий разговор

Великий герцог ждал поездку в Вену, как прокажённый жаждет исцеляющий бальзам, который смягчит коросту его струпьев, как нищий, мечтающий найти приют в доме, обогреваемом мягким светом гостеприимства. Город этот ещё успел настолько опошлиться, как большинство европейских столиц, но всё же Джозеф не ощутил того полёта души, когда ей под силу свернуть горы, а мир вокруг кажется уютно-родным и наполненным смыслом. Его не покидало тягостное ощущение суррогата, какое испытываешь от поддельного вина или от встречи с человеком, которого любил много лет назад. Клеймо «недо», стоявшее, казалось, на всём, что он видел в блистательной некогда столице, впускало в невидимое хранилище его души какой-то холодный ветер.

Вернувшись из Вены, он прильнул к дивану, покрытому восточными узорами, затерялся среди пёстрых подушек и лежал, не произнося ни слова, дня два. На третий Старк принёс на подносе записку, на которой жирной гелевой ручкой было нарисовано нечто, напоминающее танец пьяных улиток.

— Что это? — удивлённо спросил Джозеф, чуть приподнимаясь с дивана.

— Это пан Бенеш, мессир. По поводу поставок утки, помните? Я сказал, что вы никого не принимаете, и попросил кратко изложить суть дела. Он пришёл в совершеннейший ужас. Я думаю, когда-то он хорошо учился, поэтому мог бы вспомнить, как печатать слова на клавиатуре. Но писать на бумаге?.. Это однозначно выше его сил. Он держал ручку, как тот папуас, которого вы подарили пану Клаусу на Рождество, пытал клюшку для гольфа. Его пальцы постоянно делали мелкие нервные движения, что напоминало мне причудливый танец китайской иероглифики. При всём этом безобразии присутствовал Франсуа, наш новичок. Он ещё не забыл язык BRIS.

«Каждое движение пальцев вызывало бы определённую подсказку на экране планшета», — прошептал он мне. — «Я сейчас попробую прочитать, что он хочет написать. Хочу… говорить… вам… жир…».

Джозефа, казалось, эта ситуация даже забавляла. Он плотоядно причмокнул и ответил:

— Я не приму его до тех пор, пока он не напишет мне красивый развёрнутый ответ на бумаге. Назначь Франсуа ему в помощники, пускай подтянет его, но не сильно. Учти, я устрою ему небольшое испытание у себя в кабинете, и если обнаружится, что помощь Франсуа в составлении документа значительно превзошла пределы разумного, я отрублю ему что-нибудь из конечностей.

— Но ведь если через три дня пан Бенеш не поставит утку в Берлин, его же казнят, ваше высочество!

— Вот именно. Что у тебя там ещё?

— Та странная девушка опять пришла, мессир.

— Ты меня понимаешь, я надеюсь? — сказал помещик, бросая на Старка тяжёлый взгляд, сковавший того неразрывными путами долга.

— Уже сделано, ваше высочество, — тяжело вздохнул дворецкий.

— Увы, мой милый, перестраховаться никогда не помешает. А то что-то эти министерские тараканы ко мне зачастили. Того и гляди, начнут тут плодиться и размножаться. Я же им не Дарвиновский музей, в конце концов! Кто-нибудь ещё?

— Нет, мессир. Девушку не принимать?

Джозеф посмотрел на преданного слугу с лёгким уничижительным оттенком.

— Она просила передать Вам записку в случае отказа.

«Ваше высочество! Я понимаю, что моё пребывание в Адуане не является желательным и чревато массой неудобств для самочувствия Вашей сверхчувствительной особы. Питаемая скромной надеждой, я молюсь, чтобы остатки добропорядочности не позволили Вам отказать в приёме женщине, претерпевшей тысячу неудобств во время путешествия в трясущейся карете, а также вынужденной терпеливо сносить приставания вашего щенка-бульдога при столь длительном ожидании».

Какой-то проблеск света мелькнул в сумрачных глазах помещика.

— Эх, дрянная моя, снобская натура. Любовь ко всему утончённому и извращённому — слабость, которая меня погубит. Проводи её в мой кабинет через часик-другой.

Джозеф прошествовал в свой тёмно-зелёный кабинет и гордо уселся за массивный дубовый стол, напряжённо опираясь ладонями на его поверхность. Вскоре дверь тихонько приоткрылась, и на пороге возникла незнакомка, закутанная на сей раз в длинный синий плащ.

— Добрый вечер, ваше высочество, — мгновенно пошла в атаку девушка, вооружившись весёлым тоном.

— Не соглашусь с вами. Сегодняшний вечер может назвать «добрым» только последний идиот.

— Спасибо на добром слове, — ответила гостья, самовольно пересекая кабинет и присаживаясь на кресло, стоявшее напротив владельца замка.

— Вы точно уверены, что у вас амнезия, а не что-нибудь более серьёзное? Оказаться в моём замке во второй раз… Кстати, звать-то вас как? Дело в том, что вы в своей записке весьма дальновидно обозначили последствия вашего пребывании в Адуане для моего высочества. У меня остывает ванна, а общения с окружающим миром мне хватило на неделю вперёд.

— «Что значит имя? Роза пахнет розой…», — беззаботно прощебетала ответчица. — Зовите меня как хотите. Мне абсолютно всё равно. Я до сих пор не решила.

— То есть? — удивился великий герцог.

— Видите ли, то, как вы меня называете, имеет весьма малое отношение к моей телесной корочке и её духовной начинке, — ответила посетительница, пытливо оглядывая потолок. — Если я, скажем, напоминаю вам покосившуюся иву, зовите меня Иветтой, я не обижусь.

— Великолепно! Сейчас, когда Европа перемешалась, и перед моими глазами то и дело проносятся самые чудовищные комбинации имён и фамилий, это самое мудрое решение. Вы не против, если я буду называть вас Асусеной?

— Но я же не мать Тереза, чтобы позволить первому попавшемуся аристократу реализовывать на мне свои извращённые фантазии, — возразила незнакомка, перенеся сферу своих интересов в правый угол кабинета, где стояла причудливо изогнутая статуя.

— Хорошо, тогда можно называть вас Прозерпиной? Сегодня как раз Луна входит в знак Девы.

— Фи, ваше высочество, что за мещанские наклонности!

— Тогда как мне обращаться к вам?

— Как хотите, я же сказала.

— Ох, женщины… — вздохнул великий герцог.

Девушка, казалось, закончила осмотр комнаты и откинулась на спинку стула, внимательно разглядывая помещика.

— Хорошо. Скажите, кому вручат «Золотую пальмовую ветвь» за самую красивую экономическую реформу?

— Я никогда не гадаю, — отрезала девушка. — Очень дурная привычка: действует гибельно на способность логически мыслить.

— В самом деле?.. — задумался помещик. — Такое ощущение, что я эту фразу слышал уже или читал когда-то.

— Всё было сказано и написано до нас с вами, — слабо улыбнулась гостья.

— Скажите это миллионам идиотов, одурманенных чувством собственной значимости. И всё же? Я жажду услышать ваш прогноз.

— Думаю, Льву Вилю, — бесстрастно ответила брюнетка.

— Что же, будем звать вас Кассандрой. Но смотрите, если награду получит Ди Гарпио, я разжалую вас в какую-нибудь Вангу.

— Спасибо, что сняли с меня этот груз, — задумчиво произнесла новоиспечённая Кассандра. — Кстати, ваше высочество, я чувствую, что вы очень хотите провести для меня экскурсию по замку. Видите ли, ущерб, нанесённый малышом Тоби моему психическому здоровью, весьма велик. Ваш бульдог до сих пор стоит у меня перед глазами, как кровавые мальчики перед Годуновым.

— Я думаю, Пальма-де-Майорка отлично загладит это неприятное впечатление. А в замке моём настолько сыро, что любое психическое расстройство только усугубляется.

— А мне кажется, что…

— Вот видите! Вам уже что-то кажется, а вы ведь просидели в кабинете не больше пятнадцати минут. Что же будет дальше?

— Ох, вам ли говорить про психические расстройства! — нарочисто презрительно фыркнула Кассандра. — Человеку, который хочет уничтожить культуру!

— Что-о-о-о? — грозно переспросил помещик, как будто вырастая в кресле.

— Ох, только не надо изображать из себя святую невинность!

— Мой проект направлен как раз на спасение культуры, если в вашем обезьяннике вообще известно, что это такое, — с достоинством произнёс оскорблённый до глубины души аристократ.

— Не оправдывайтесь, ваше высочество, не надо. Склонности к разрушению живут в каждом, мы прекрасно это понимаем, — успокаивающе подняла руки Кассандра, радостно улыбаясь от того, что аристократ попался на крючок.

— Как, вы действительно так думаете? — взволнованно поднялся Джозеф, начиная расхаживать по комнате. — Какое скудоумие! Нет, вы там передайте своим собратьям-макакам: интернет уничтожает культуру. Как только его не станет, всё вернётся на круги своя.

— Ах, что за бредни дикого, воспалённого рассудка! Интернет продвигает культуру. Сколько произведений искусства стало доступно абсолютно любому! А сколько простых людей, не имевших ранее возможности творить, стали известны миру, будучи простыми шахтёрами или парикмахерами?

— Да? Таланты? Молодые дарования? Шахтёры-дарвинисты? — с холодной яростью процедил великий герцог. Его жесты начали приобретать некоторую дёрганность. — А что это за таланты? Что? Грузчик, возомнивший себя новым Паваротти? Школьник, не читавший ничего сильнее Экзюпери? Продавец коржей, который решил, что три прихлопа — всё, что нужно для гениальной музыки?

— Этак вы кончите раковой опухолью, ваше высочество.

Джозеф слегка вздрогнул и пристально посмотрел на девушку.

— Вы знаете, в глубине души у меня клубится такое предчувствие. Что же, да будет так, как угодно року! Это был бы отличный, показательный финал! Я понимаю всю тяжесть, взваленную на мои плечи: я — неизбежное зло. Такой человек рано или поздно должен был появиться. Капитализм породил общество спектакля, заставив миллионы людей хоронить себя заживо ради производства товаров и услуг, без которых прекрасно можно обойтись. Четвёртая научно-техническая революция привела к максимальной автоматизации процессов. Высвободилась масса свободного времени, исчезли самые тяжёлые, неблагодарные профессии. Куда же деваться бывшему монтажнику, как убить время? Из чего лепить себе смысл жизни? Правильно, давайте все кинемся творить и созидать! И ладно бы они созидали пироги с яблоками — так нет. В эпидемии нарциссизма, одолевшей общество, где слава — главная разменная монета, только информационный продукт достоин признания.

— Отчего же нарциссизма?

— Разве вы не видите? Это началось ещё во второй половине ХХ века. В голове человека прочно засел невроз идеальности. Каждый день он сверял: имеет ли он лучшую работу, лучшую жену, лучший дом из возможных? Нет? Нужно срочно поменять — тем более кругом идёт сплошная пропаганда успеха, где не имеющий лучшего — всего-навсего ленивый неудачник. Иллюзия массы возможностей и свободы выбора только усугубляет этот невроз. Прошли те времена, когда человек понимал: какое-никакое, а моё и навсегда. По крайней мере, это давало внутреннее спокойствие и смирение. Что же оставалось делать человеку, ощущавшему себя неудачником? Ещё больше пыжиться и пытаться создавать иллюзию счастья в этих ваших соцсетях. Катастрофа.

— В том, что отмирают окостеневшие формы, нет ничего плохого. Если идею можно сократить до трех фраз и разместить в соцсетях, глупо было бы писать целую книгу. Зачем заниматься описанием пейзажа, когда его можно передать с помощью фотографии?

— Тот профессорский тон, с которым вы произносите свои бредни, совершенно меня деморализует. Затем, что каждая форма искусства преследует свою цель. Хорошая картина должна отображать не объект, а эмоциональное отношение художника к объекту; книга не описывает реальность, она конструирует её в вашей голове. Разве вы не видите, что со смертью «окостеневших форм» исчезает воображение, способность мыслить, мельчает сама душа? Разве не этой чуме псевдотворчества мы обязаны кризисом традиционного брака? Любви не существует: поэты и писатели передают нам то, что сами хотели бы испытать. Они заражают нас своими идеалами, поэтому, встречая подходящего человека и испытывая естественное влечение, мы достаём из своих глубин стихи, песни, книги и уже из них достраиваем себе воздушный замок. Теперь строительный материал должного уровня не производится и — что страшнее — не востребован. Поэтому мы и имеем то, что имеем. Пара, встречающаяся несколько лет, считается идиотической, а некоторые голубки и вовсе вынуждены изменять друг другу, чтобы снизить давление общества.

— Вы намертво прицепились к форме, — поморщила носик Кассандра. — Конечно, вы будете лаять на всё современное, как поступают ханжи уже не первую тысячу лет! В основе любого произведения искусства лежит некая идея. Если человек не может понять труды Хайдеггера, пускай прочтёт его мысли в более лёгкой интерпретации, мир от этого только выиграет.

— Боже, — поморщился Джозеф. — От вас несёт демократическим духом. Мне нужно срочно проветрить помещение.

По лицу девушки было видно, что она очень сильно обиделась. Джозеф почувствовал острый стыд за свою бестактность.

— Разве вы не видите? — сказал он уже более мягко. — Все эти пикдауны¹решили, что стать творцом — это невероятно просто! Не надо пропускать через себя тонны литературы, впитывая хороший стиль и оттачивая мозг стоящими идеями! Не надо часами слушать одно и то же место в опере Сен-Санса, испытывая тоску от невозможности создать что-либо подобное! Не надо ломать третий десяток кистей, если ты не можешь перенести на полотно даже слабый отголосок тех картин, которые тревожат твоё воображение! Достаточно всего лишь испражнить из себя продукт примитивной жизнедеятельности, побочное дитя заблуждалой эмоции — и всё, ты велик и могуч! Сотни таких же баранов почувствуют родственную душу и будут восхвалять тебя на все лады, заставляя и дальше плодить подобных чудовищ!

— Вы правы, конечно, — осторожно заметила Кассандра. — Всё верно, горы информационного хлама растут в геометрической прогрессии…

— Вот именно! — распаляясь всё больше, перебил аристократ. — Хлама! Чем дышать цветам истинного творчества на этой свалке? А мне что делать? Мне мало! Сейчас мне двадцать семь и я прочитал примерно 45% книг, которые действительно стоят прочтения. Я растягиваю удовольствие, конечно, я перечитываю избранное и стараюсь находить занятия по душе, но с ужасом жду того момента, когда читать мне будет нечего.

— Даже не знаю, о чем именно свидетельствуют ваши слова: о величайшем уме либо о величайшей глупости, — пробормотала девушка. — Что поделать! Гуманитарные науки, увы, ограничены спектром идей и проблематик. Я бы посоветовала вам переключиться на науки естественные и технические. Они бездонны, как сама Вселенная.

— Поздно, — вздохнул помещик. — Я так безнадёжно отстал, что не смогу покорить вершины естественных тематик современности, а на меньшее я не согласен.

— А зря. Вы никогда не чувствовали прорехи в своих рассуждениях? Человек — животное, так что озабоченность исключительно плотским существованием вполне естественна. Одухотворённость, интеллектуализм — вот где патология. Гении — это посланники других миров, инопланетяне, которых милостиво предоставляет нам Господь для развития цивилизации.

— То есть выращивание огурцов, — усмехнулся Джозеф, — вы считаете более правильным занятием, чем написание картин?

— Разумеется. Предоставьте человеку право быть животным.

— Кажется, я не удержусь и попрошу вас высечь, — покачал головой великий герцог.

— Давайте! — с вызовом повела плечом Кассандра. — Реализуйте своё низшее начало, уподобляйтесь им! Однако почему бы вам не использовать время и средства более созидательно? Вы могли бы создать фонд, который занимался бы поиском действительно достойных произведений, финансировал таланты, просвещал всех желающих.

— Потому что это — пустое сотрясание воздуха! — вспылил Джозеф. — Потому что это подобно вычерпыванию воды из тонущей лодки! Потому что это сродни гуманитарной помощи африканским странам! Поймите же вы, наконец: уничтожение интернета — это программа минимум для человека с головой и средствами.

— Да, давайте закроем все фабрики и перейдём на палки-копалки!

— Всему своё время. Начнём с малого.

— Не впадайте в крайности, ваше высочество, — строго заметила девушка, осознавшая, что тяжёлое детство — это не обязательно деревянные игрушки, прибитые к полу. — Стремление личности к истинному знанию, если оно есть, сложно заглушить суррогатами. Всегда найдутся несчастные люди, которые, подобно вам, будут умиляться при пятнадцатом просмотре «Лебединого озера». Позвольте же остальным смертным смеяться от «Нашей параши».

— В том-то и дело, что благодаря этим вашим интернетам подобных людей становится всё меньше! Сколько сил уходит на то, чтобы плыть против течения? Да и с какой стати человек должен прилагать моральные усилия к тому, чтобы просто сохранить хороший вкус, не говоря уже о развитии оного? А сколько нежных, тонких, талантливых людей сломалось, будучи не в силах постоянно противостоять обществу? Проявленный в материальном мире и получивший животную, эгоистичную природу, человек естественно склонен ко злу. Стремление к свету — неустанный труд, Не каждый настолько силён, чтобы воспитывать в себе жажду духовного, по уши сидя в этом прогнившем болоте. Я уже не говорю о «малых силах», которым нужен пастырь и которые обязательно читали бы Камю, будь он в моде.

— Ах, что вы говорите, ваше преосвященство! Зачем вам эта громадная серая прослойка? — хитро прищуривая левый глаз, спросила Кассандра. — Масса не в силах проникнуться истинно великим. Перенимая его, она неизбежно уберёт зерно истины, опошлит всё донельзя, оставит только внешние формы. Предоставьте крестьянину выращивать урожай — вот где проявится его красота! Или вы хотите ходячее недоразумение, рассуждающее то ли про Ничто, то ли про Нешта?

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Во все времена общество, кажется мне, разделялось в приблизительно одинаковых пропорциях. Была — и всегда остаётся — часть населения, тёмная, как средневековый склеп, глухая и закрытая, невосприимчивая ко всему высокому и прекрасному. Через эти каменные стены не проникает ни один луч просвещения; посади такого человека в тюрьму и дай ему одну-единственную книгу в качестве развлечения, он предпочтёт сжечь её или пустить на туалетную бумагу, чем прочитать хотя бы три строчки. Но, знаете ли, мне гораздо приятнее было бы жить в обществе, где в моде — Стефан Цвейг, а не Стефани Фрайер, где тёмные страсти представлены Шарлем Бодлером, а не Эрика Грейс. Пусть они ни черта не понимают — мне не резало бы это глаз так сильно.

— А как же насчёт людей, которые действительно хотят развиваться? Вы же лишаете их такой возможности!

— Это слабое место моего плана, — поморщился помещик. — Действительно, с интернетом по-настоящему талантливый человек получает такие возможности для развития, какие и не снились раньше. Я утешаю себя только тем, милая пани, что информация только тогда ценна, когда она достаётся с трудом. Пусть они прочитают три книги вместо трёхсот — пользы будет больше. Да и возможность неограниченных возможностей парализует, вы же знаете.

— И чего вы достигнете в результате вашей ветряно-мельничной борьбы? Даже если всё пройдёт успешно, система быстро восстановится, буквально за считанные годы.

— Смотря как вести дела, дражайшая Кассандра, — хищно улыбнулся великий герцог.

— Да везти их, не везти — треснет ваша повозка. Вариантов у вас всего ничего. Вы можете повредить дата-центры технически — например, взорвать или сбросить бомбу. Вы можете подкупить людей, работающих там, чтобы они повредили серверы сами. Вы могли нанять учёных для изобретения программ, которые парализовали бы их работу. Всё то же самое вы можете проделать с крупными научными центрами, которые разрабатывают интернет-технологии. Любой из этих вариантов кажется очень неправдоподобным, даже с вашими колоссальными финансовыми возможностями. Так или иначе — пара месяцев, и всё вернётся на круги своя, как колёса асулума.

Произнося эту речь, Кассандра внимательно всматривалась в лицо аристократа. Тот, впрочем, пристально изучал поверхность своего стола и быстро вертел в руках позолоченный ножик для разрезания бумаг.

— Безусловно, безусловно, — заверил девушку помещик. — У меня нет никаких шансов.

Кассандра вскочила с места и начала расхаживать по кабинету, не отрывая глаз от лица оппонента.

— Вы полагаете, что отследить ваши связи с «Альфой» — невозможно? Мы сделали это. Вы думаете, что мы ничего не знаем о ваших сообщниках? Они предали вас. Вы воображаете, мы не понимаем роли Старка во всём этом деле? Сладкие иллюзии. Вы считаете, что эти технические новинки так засекречены, что не просочатся в свет? Так может полагать только простофиля. А та женщина? Вы что, искренне верите, что мы не отследили её?

Во время этой обличительной речи Джозеф ещё больше опустил голову, так что Кассандре приходилось немного наклоняться, чтобы следить за его реакцией. Лицо мужчины, увы, ничего не выражало: только на последней фразе губы аристократа искривила ироническая усмешка. Повисло неловкое молчание.

— И чего вы ждёте от меня? — тихо проговорил великий герцог, поднимая голову. — Что я так ничтожно глупо выдам себя реакцией? Я вложил в этот план слишком много душевных сил, чтобы попасть впросак из-за нелепых эмоций. Вы подсылали мне самых красивых женщин, ошибочно решив, что я буду более откровенен во время интимной беседы. Думаете, я не заметил всех этих прелестных ночных бабочек, облипающих меня при первой возможности, словно я единственный огонёк в их беспросветной жизни? Говорите, что угодно, я буду молчать.

От досады Кассандра закусила губу. Растерявшись, она лихорадочно соображала, что делать дальше. Девушка попробовала ухватиться за последнюю соломинку.

— Вы не понимаете, какой опасности подвергаете вашу семью…

— Ах, оставьте эти демагогические бредни! Всё равно вам меня не разубедить. Явись ко мне сам Иисус с неба и возвести, что деятельность моя — вреднее саммитов СШЕ, я бы и ему отказал.

— С моей стороны, разумеется, было бы слишком самонадеянно стараться превзойти Господа нашего в авторитете, — вздохнула Кассандра.

Великий герцог впился в девушку стальным взглядом и начал демонстративно барабанить по столу кончиками пальцев.

— Вы, надеюсь, уже отошли от шока, вызванного чрезмерной общительностью Тоби? Или вы всё-таки собираетесь превратить Адуан в санаторий для лечения психических расстройств?

— Не помешало бы, — пробормотала девушка и громко чихнула.

— Жаль, конечно, что вы так настаиваете на том, чтобы сейчас же покинуть мой кабинет, но удерживать вас было бы в высшей степе

ни негостеприимно.

— — Я? Нисколько…

— Очень, очень жаль. Что же, до свидания.

Девушка понуро встала и вяло попрощалась с помещиком. Она почти уже было скрылась в проёме, как резко обернулась и опёрлась правым локтём о дверной косяк.

— Кстати, ваше высочество, известно ли вам, что я питаю особую слабость к институту страхования?

— Нет, неизвестно, — сказал несколько встревоженный Джозеф.

— Всё-таки есть особая прелесть в том, что старый товарищ в лице доброго страховщика придёт в сложную минуту, когда все друзья отвернутся, и скрасит твои страдания по тройному тарифу…

— Положим.

— Питая некую зависть к достопочтимой Дженнифер Лопасть (вы, как любитель ретро, должны помнить её имя) из-за отсутствия столь выдающихся достоинств, я всё-таки вдохновилась её примером и решила застраховать свою жизнь, а также своё физическое благополучие от некоторых рисков…

— Я рад за вас. Весьма благоразумное решение.

— Вы же знаете фонд достопочтимого Фрэнсиса Маккоя?

— Допустим, — ответил великий герцог, передёрнувшись, словно от зубной боли.

— Сэр Фрэнсис — чудесный человек.

— Просто замечательный.

— Все так считают. Светило лондонской науки. Лучший ум Великобритании!

— Безусловно, — заметил аристократ, с трудом прокашлявшись.

— Однако мне кажется, что цели и задачи данного фонда должны вызывать у вас некоторое внутренне отторжение.

— Нисколько, — процедил сквозь зубы помещик. Взгляд его стал чернее ночи.

— Ну и замечательно. А то ведь вас могло бы и огорчить, что, в случае моей смерти и-или серьёзной физической травмы в ближайшие четыре года, в действие вступает страховка «Х+»…

— Могло бы. Я, знаете, обожаю окружающих людей.

— Вот именно. Вы же знаете, что бедняге Маккою не дают развернуться по полной программе некоторые очень глупые препоны Европейской ассоциации запретов. Знаете, у нашего министра такие связи… В случае загадочной смерти кого-нибудь, непосредственно связанного с вашим делом, он обещал поставить на уши всех и вся, использовать всё своё влияние — что, конечно, будет стоить колоссальных усилий, денег, а, возможно, и репутации — чтобы эти вот глупые запреты для милого Фрэнки снять. Спасибо моему дорогому шефу, он умеет ценить сотрудников.

Помещик промолчал, однако по его нервно сцепленным рукам и отчаянному взгляду могло показаться, что его совсем не радует перспектива развития британской науки под руководством «милого Фрэнки».

— Ну и чудненько! — воскликнула Кассандра, с удовольствием проследив за реакцией великого герцога. — Окажите любезность, замените, пожалуйста, повозку, которая должна доставить меня на форпост. У меня ужасная аллергия на подпиленные рессоры. Кстати, можете дать выходной вашим мальчикам. Следить за мной совершенно бессмысленно: я с радостью сообщу вашему высочеству любую информацию по поводу моей личности.

Кулаки аристократа стиснулись от едва сдерживаемой ярости. Развернувшись на пятках и высоко задрав подбородок, гостья гордо покинула кабинет.

Примечания

1

Люди, ставшие популярными из-за произведений сомнительного качества.