Утро вечера дряннее

Светлана Алешина, 2001

«…во двор въехала какая-то тачка и на большой скорости двинулась вдоль дома. Сумасшедшие, наверное, с досадой усмехнулась я и остановилась, пропуская автомобиль. Но он вдруг неожиданно затормозил, преграждая мне дорогу к подъезду. В тусклом свете лампочки, висевшей над входом, я рассмотрела, что это был «Опель» какого-то буро-терракотового цвета, во всяком случае, так мне тогда показалось. Похоже, ребята обкурились, предположила я, заглянув в салон. Не успев ничего рассмотреть, я заметила только, что, кроме водителя, в салоне сидел еще и пассажир, как двери «Опеля» молниеносно открылись. Оттуда выскочили двое парней среднего роста, но достаточно крепких, грубо подхватили меня с двух сторон под руки и попытались запихнуть в машину. Что я почувствовала в тот момент, уж не помню, скорее всего – удивление. От неожиданности пропал голос, поэтому закричать и позвать на помощь я не смогла, да и сомневаюсь, чтобы кто-то сумел оказать мне ее в тот момент – уж слишком быстро и неожиданно все произошло. Поэтому машинально выставив вперед ногу и упершись ею в порог «Опеля», осталась на свободе – сразу запихнуть меня в салон у злодеев не получилось. В ответ на сопротивление злоумышленники заломили мне руки за спину, отчего я согнулась в три погибели. Помогая себе ногами, они продолжали заталкивать меня в салон…»

Глава 2

Вот чего не ожидала, так это толпы зевак и фоторепортеров, оккупировавших подступы к «Матрице», и я уже не раз пожалела, что не перенесла это чертово интервью на другое время. Вся надежда была только на Славу и Жору, и парни не преминули показать, на что способны. Отжимая толпу любопытных и все время заходя немного вперед, они буквально прорубали путь во льдах людской симпатии и праздного интереса. Конечно, народную любовь лучше было бы сравнить с морем клокочущей лавы, но ведь ледоколы — а именно ледоколами казались мне сейчас ежовские телохранители — двигаются среди льдов, ведя караваны судов.

Вдруг за спиной я услышала возглас:

— Оля, Оля!

Я повернула голову и увидела возбужденное лицо Кирюхи Захарова, своего давнего приятеля из «Маргинала», газеты, освещающей культурные события в нашем городе. Я только успела махнуть ему рукой: мол, ничего сделать не могу. Зная о популярности моего спутника, который просто упивался подобными знаками внимания, гулом восторженных голосов, всей этой радостной сумятицей встречи со своими беснующимися поклонницами, я все-таки не могла предположить, что народная любовь ко всем этим «Голубым елям» и «Я тебя не скоро разлюблю» примет такой размах. Приезд Ежова вызвал настоящий ажиотаж. Уже у самого входа продюсер, который краем глаза следил за моей реакцией на всю эту шумиху, теснее прижал меня к себе.

— Чтобы не раздавили, — заискивающе и холодно улыбнулся он.

Я ответила ему неловкой улыбкой. Слава и Жора, усердно махая и разгребая руками толпу, надсадно рычали:

— Девушка, с дороги! Освободите проход!

Голоса у них оказались под стать их устрашающей внешности: грубые, громкие, хриплые.

— Нет, что делается, что делается! — с наигранной досадой восклицал Ежов.

В этот момент какая-то сумасшедшая девица прорвалась сквозь стену энергично жестикулирующих и орущих поклонниц, беспокойно снующих туда-сюда журналистов и едва не бросилась нам под ноги.

— Осторожней, — цинично хохотнул Слава, подхватывая потерявшую селф-контрол девушку.

Та забилась в истерике, судорожно выкрикивая:

— Андрюша, ты прелесть, Андрюша, А-андрю…

— Уберите ее! — резко скомандовал Ежов. — Не видите, она не в себе!

Он брезгливо поморщился и отвернулся. В следующую секунду что-то прохладное и темное прянуло мне в лицо, больно ударив по щекам и глазам. Я страшно испугалась. Но когда распахнула глаза, увидела, что это обыкновенные розы. Они валялись на снегу, напоминая своим темным багрянцем пятна крови. Фу ты!.. Я тряхнула головой. Глаза отчаянно слезились, ноги подкашивались. Это он специально пригласил меня в клуб, чтобы я почувствовала на себе шквал народного обожания, сильно смахивающего на дикую ярость.

Наконец нам удалось прорвать блокадное кольцо и войти в здание.

— Уф! — Вынув из брюк носовой платок, Ежов промокнул лоб и устало опустился на кожаный диван.

Телохранители выстроились рядом.

— Да отойдите вы, — раздраженно махнул рукой Ежов, — примелькались! Вот так, Ольга, теперь сама видишь, как нелегко мне живется.

Я тоже присела на диван. В реплике Ежова, конечно, присутствовали и рисовка, и фальшь, но на секунду я купилась на его утомленно-растерянный вид. Я уже потянулась было за сигаретами, но из зала в просторное фойе хлынула другая толпа, состоящая, как можно было догадаться, из преданных друзей, ценителей, коллег, людей, с которыми Ежова связывало лишь шапочное знакомство, и всякой придворной мелюзги, что обычно вьется вокруг кумиров. Холл наполнился шумом, гулом голосов и шарканьем.

— Андрей! — ринулась к Ежову раскрасневшаяся полная брюнетка в черном декольте. — Мы тебя заждались! Леша заверил нас, что ты будешь, Шурик тоже… да вот и он!

Из-за спины дамы и сопровождавших ее двух молодых парней, по виду напоминающих альфонсов, показался широкоплечий упитанный дядечка в сером джемпере, надетом прямо на голое тело, и черных свободных брюках. На груди у него висел какой-то тускло мерцавший медальон, очень похожий на свастику.

— Рад видеть, — протянул он напрягшемуся Ежову короткопалую руку, поросшую рыжими волосками. — А это кто? — с любопытством воззрился он на меня.

Я тоже его разглядывала. Среднего роста, лет сорока пяти — сорока семи, с большим животом, открытым лоснящимся лицом, с коротко стриженными рыжевато-русыми волосами, плутоватыми голубыми глазами и наглой, обезоруживающей улыбкой.

— Знакомься, Оля, — стараясь выглядеть как можно более непринужденным, произнес Ежов, — Шурик Поплавский.

— Фи, Дрюня, что за бесцеремонный тон, — лукаво скосил глаза Поплавский на своего коллегу, не забыв скользнуть по мне оценивающим взглядом, — а вот с Олей, думаю, мы быстро подружимся.

Он потер свою массивную шею и плюхнулся на диван рядом со мной.

— О, какая у тебя штука! — взялся он за ремень моего «Никона». — Ты у нас как — подружка или корреспондентка?.. — горячо зашептал он мне в ухо.

— А где Коля? — резко спросил Ежов.

— В зале остался. По-моему, он с твоей новенькой контакт налаживает, — хитро улыбнулся Поплавский.

На левом мизинце у Шурика светился большой бриллиант, в ухе — золотое колечко. От него пахло алкоголем, сигарами и «Минотавром». Каким бы крутым боссом он ни был, все-таки этот аромат слишком изыскан для него, мелькнуло у меня в голове.

В то время как мы таким вот незамысловатым образом общались, вокруг все плотнее смыкались ряды попсовой «крутизны» и богемы. Я видела перед собой наштукатуренные лица молодых и пожилых див, беспокойные физиономии творческого молодняка, всех этих хлипких, тонкобедрых и быстроглазых пареньков в радужных кофточках и узких брючках, бесстрастные маски представителей иных фирм, спонсоров, снисходительно поглядывающих на забавы тусовки. Иногда общий гул, напоминавший непрерывный морской рокот, пронзали счастливые визги, которые, по всей видимости, испускала наиболее восторженная и глупая часть модной тусовки — голопузые девицы в топиках, шортиках и символических юбочках. За разноцветной стеной из человеческих тел чувствовалось какое-то шевеление, веселая потасовка и беготня. Куда я попала? — с недоуменным скепсисом думала я.

— Ну ладно, — поднялся с дивана Ежов и, бросив на руки Жоре свое шикарное пальто, направился в зал, откуда уже доносились сентиментально-монотонные аккорды.

Излишне говорить, что вся команда двинулась следом за ним. Шурик Поплавский не отпускал мою руку, и Ежову это явно не нравилось. Он сурово взглянул на своего компаньона. Тот сделал вид, будто случайно застрял возле толстой брюнетки, которую он жеманно именовал Бригиттой.

— Кто это такая? — спросила я шепотом у Ежова.

— Спонсорша наша, владелица кирпичного завода.

— А-а, — протянула я.

Избавившись от общества Поплавского, Ежов заметно повеселел. Он игриво обхватил мой стан, повернув при этом ко мне голову, и мягко улыбнулся. Но улыбка его опять-таки в силу присущей ей двусмысленности и неискренности вышла у него елейной. Так мы и вошли в зал, словно двое влюбленных, причем Ежов все плотнее прижимал меня. Так что, когда мы остановились перед сервированным столом, можно было подумать, что он сгорает от бешеного желания. Только я попыталась хоть немного ослабить это излишне интимное объятие, как рука моего спутника вспорхнула к моему плечу и, с нежной фамильярностью потрепав его, быстро опустилась.

— Ситдаун, плиз, — слащаво улыбнулся Ежов, падая на обитый пятнистым гобеленом стул.

Жора отодвинул мой стул. Я села. Два других места за нашим столом заняли Поплавский и Бригитта. Еще через секунду к нашему столу подошел высокий худощавый парень в коричневой футболке и кроссовках.

— А-а, Женька, — протянул ему барственным жестом свою мускулистую руку Ежов. — Славик!

Славик откупорил бутылку шампанского и разлил по фужерам. Мы дружно чокнулись и выпили. Тут к нашему столу приблизился еще один парень, с головой, напоминающей яйцо, и жадными волчьими глазами стального цвета. Он уставился на меня, словно мы были знакомы. Я намеренно не замечала его долгого пристального взгляда.

— Рудик прислал, — подобострастно улыбнулся Ежову, весь сжавшись в порыве самоуничижения, Женька, — знакомься, Никита.

— А сам Рудик? — снисходительно поинтересовался Ежов.

— Отдыхает, — ответил за Женьку Поплавский, — мы с ним вчера здорово накачались. Ну, ты-то меня знаешь, — гордо приосанился он, но тут же вновь развалился на стуле, — я наутро, как огурец. А вот Рудик…

Раздался ядовитый смешок.

— Ну, мы-то знаем, какой ты герой, — с холодной иронией откликнулся Ежов, бросив на Поплавского насмешливый взгляд, — ты, Никита, садись. Оля, — вдруг обратился он ко мне, — как он тебе, нравится?

Последнюю реплику Ежов произнес развязным тоном. При этом манерным жестом приобнял меня за плечи и заглянул в глаза. Я попробовала высвободиться.

— Лешка где? — спросил у Женьки Ежов.

— Тел… то есть девчонками занимается.

— Пойду проверю, — осушив еще один фужер шампанского, Ежов развинченной походкой направился к сцене. Женька и Никита лениво поплелись за ним.

— Все-таки вы, деятели шоу-бизнеса, — жеманно улыбнулась молчавшая до сих пор Бригитта, — иногда бываете такими грубыми!

Она брезгливо выпятила густо накрашенные губы и стрельнула глазками в Поплавского. Но тот явно не был сторонником геронтофилии, скорее наоборот — поклонником буйно цветущей юности.

— Ой, матушка, — фамильярно похлопал он ее по голой спине, так что она скорчила недовольную мину, — не иногда, а почти всегда. А что делать? — бросил он на меня полный сожаления взгляд, — работа такая. Сплошные допинги, грубости, истерии…

— Что нам готовят мальчики? — с материнской интонацией в голосе осведомилась Бригитта.

— Композиции с последнего диска, насколько я в курсе… — небрежно произнес Поплавский.

— А «Я тебя не скоро разлюблю» там есть? — с наивным интересом спросила Бригитта.

— Есть, — еще более вальяжно раскинул свои члены на стуле Поплавский. — Черт, стулья неудобные здесь! Игорь, — крикнул он в глубину темного зала, — кресло мне принеси!

Я заметила в дальнем правом углу высокую фигуру, которая мгновенно отделилась от толпы одетых во что-то пестрое и блестящее девиц и поспешила за кулисы.

— Ну, когда же они начнут? — нетерпеливо заерзала Бригитта, трогательно и неуклюже разыгрывавшая из себя маленькую девочку.

— А что нам, плохо, что ли? — загоготал Поплавский.

Он разлил по бокалам шампанское и весело поднял свой.

— Ну, — радостно рыкнул он, — за приятное знакомство!

Я лишь пригубила фужер, Бригитта же жадно приникла к бокалу и в мгновение ока осушила его.

— Что, — бесцеремонно толкнул меня локтем Поплавский, — нелегко тебе? Ты мне так и не ответила, — кинул он многозначительный взгляд на меня и тронул «Никон», — это камуфляж или Дрюня тобой очарован?

Последнее слово он произнес нараспев, явно с циничным подтекстом. Меня изрядно раздражал этот пошлый тип, но я решила дождаться Ежова. Зря, что ли, терпела?

— Я на такие вопросы не отвечаю, — хмуро парировала я.

— Это твое дело, матушка! — облизнулся Поплавский.

К нашему столу опять подошел Никита. Он наклонился надо мной и глухо сказал мне на ухо:

— Можно тебя на минутку?

Я подняла голову и одарила его непонимающим взглядом.

— Меня?

— Ты — Ольга?

— Ольга, а что? — еще больше удивилась я.

— Мне…

— Слушай, Никита, ты к Ольге не приставай, — раздался где-то сбоку высокомерно-задиристый тенор Ежова, — давай, парень, проваливай!

Никита злобно зыркнул на Ежова, но тут же, стушевавшись, отошел.

— Что у него к тебе? — небрежно спросил Ежов. Я меланхолично и озадаченно пожала плечами.

— Не знаю я ни его, ни приславшего его… как ты сказал… Рудика…

— Да это мой старый друг. Странный тип… — Ежов на минуту задумался. — А кто сейчас не странный? — вызывающе засмеялся он и, не дожидаясь моей ответной реплики, объявил:

— Сейчас начнется! Ну, девки, ну, злодейки!

Он слащаво заулыбался.

— Вы же сказали, что «Вывих» будет выступать, — недоумевала я.

— И «Вывих» тоже, — сделал лукавую физиономию Ежов.

— Ты, Дрюня, — со снисходительным пренебрежением произнес Поплавский, — нас совсем что-то запутал.

Бригитта тоже терялась в догадках. Она бросала беспомощные взгляды то на Ежова, то на Поплавского.

— Дамы и господа! — хорошо поставленным голосом громко объявил Ежов, поднявшись. — Сейчас перед вами выступят дебютантки, мои подопечные. Группа называется «Пчелки». Три очаровательные девушки исполнят хиты «Летящих», а также мою новую композицию «Быстрая река я», которая посвящена одной моей знакомой, — заулыбался он. — Итак, встречайте — «Пчелки»!

Хлынули аплодисменты. Кто-то даже засвистел. Задняя стена сцены полыхнула золотыми молниями, синие и желтые огни запрыгали по сцене, по залу стали шарить мощные прожекторы, выхватывая один за другим фрагменты зрительской реакции — живую фреску завороженных или расслабленно-вялых лиц. Зал потрясли первые аккорды очередного попсового «шедевра». На сцену выскочили три девицы. Две брюнетки и одна блондинка. На одной были блестящий лифчик и красные шорты, надетые на черные колготки, на другой — шелковые шальвары с гигантскими разрезами, на третьей — синий в желтых разводах топ и сверкающая серебром мини-юбка. Девушки как сумасшедшие задергались и заголосили. Визгливые голоса резали слух.

— Отстой! — пренебрежительно махнул рукой Поплавский.

— Да какого хрена, — взбеленился Ежов, — дай послушать!

— Слушай, Дрюня, слушай, да не забывай, у кого мотивчик спер, — угрожающе насупился Шурик.

— Потом, — сделал нетерпеливый жест Ежов, все внимание которого было устремлено на сцену.

Помнишь, как с тобой гуляли

Под луною желтой-желтой,

А когда листвой опали

Чувства нежные, ушел ты.

Я тебя ни в чем не виню,

Я сама такая —

У меня семь пятниц на дню,

Быстрая река я, быстрая река я… —

тянули девушки, лихо пританцовывая.

— Мне кажется, это новый хит, — горделиво улыбнулся Ежов, когда закончилась музыка и девушки покинули сцену.

Игорь, который, как я поняла, был телохранителем Поплавского, притащил удобный стул с подлокотниками и, поставив его рядом с Шуриком, отошел на пару шагов назад.

— Вот это другое дело, — Поплавский пересел в кресло и достал сигареты.

После «Пчелок» на сцене появился «Вывих» — трое парней в блестящих жилетках на голое тело, один — в шортах до колен, двое других — в белых обтягивающих трико с тройной золотой полосой по бокам. Они двигались довольно синхронно, делая при этом весьма откровенные жесты, ну и, конечно, пели. Бригитта была поглощена происходящим на сцене, не забывая, однако, прихлебывать из бокала. Мне же все это довольно сильно наскучило, если не сказать — осточертело. Я наклонилась к столу за сигаретами и услышала, что Андрей о чем-то вполголоса беседует с Шуриком. Музыка гремела вовсю, и говорили они, не понижая голоса, явно думая, что их никто не слушает, или им было на это наплевать, не знаю, но мне было отчетливо слышно все, о чем они трепались.

— Давай сперва разберемся с джипом, который ты мне втюхал, — рубанул рукой воздух Ежов. — Подождем решения суда. Если ты убежден в том, что предупреждал меня, и суд это признает, я готов обсудить твои претензии по поводу мотивчика.

— Значит, ты признаешь, что украл его? — горячась, вопрошал Поплавский.

— Я этого не говорил, — Андрей выставил вперед ладонь, — я сказал, готов обсудить.

— Но ты ставишь еще какие-то условия, — повысил голос Шурик.

— Не какие-то, — пояснил Андрей, — а совершенно конкретные. Я заплатил за растаможку почти пятнадцать штук баксов да еще штрафа пять тысяч! Это больше, чем я тебе отдал за него. Я что, по-твоему, дочь миллионера?

— Ты прекрасно знаешь, что выиграешь этот процесс, — поморщился Шурик, — значит, и с мотивчиком ты меня собираешься опрокинуть. Я же стану нищим — по миру меня пустишь.

— Ну, не прикидывайся, — хлопнул его по плечу Андрей и улыбнулся, — знаем мы, какие у тебя доходы.

— Да что ты знаешь, что?! — Шурик схватил Ежова за отворот куртки.

Его запястье тут же сжала мощная рука Славика. Игорь шагнул было на выручку своему шефу, но путь ему преградил Жора.

— Да отцепись ты, — вырвался Поплавский, но нападать на Ежова больше не рискнул.

Он кивнул Игорю: мол, не суйся — и, откинувшись в кресле, закурил. Статус-кво был восстановлен. Я сделала вид, что ничего не заметила. Окружающие продолжали пялиться на сцену как ни в чем не бывало. Только Андрей все подливал себе шампанского. На обещанное интервью надежд оставалось все меньше. И до «Лады» моей Дрюня, похоже, меня теперь уже не доставит — слишком набрался. Я достала из сумочки мобильник и набрала номер редакции — на меня никто не обратил внимания. Трубку взяла Маринка.