Победителей не судят

Григорий Зарубин

Повесть (в записях из дневника очного адъюнкта).Говорят, что невозможно укусить свой локоть и нельзя себя заставить любить… но если судьба загоняет в угол…История о том, как главный герой повести Алексей Зарубин писал и защищал диссертацию. Книга содержит нецензурную брань.

© Григорий Зарубин, 2022

ISBN 978-5-4483-5736-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Я вошел в квартиру. Не включая свет, по привычке в темноте нащупал край «лежанки» на полу. Присел. Сбросил резким движением c ног ботинки. И, не раздеваясь, улегся калачиком.

Укутываясь в дрему, еще немножко побурчал-поматерился, и мгновенно провалился в сон…

Тремя месяцами ранее…

Солнечный морозный денек. Суббота. В коридорах института на редкость тихо…

Я вытащил из папки увесистую пачку бумаги. Размахнулся. И c силой шваркнул ее в распахнутое окно.

Листки летели, красиво кружась на фоне синего неба, отдельные, на которых больше всего было почиркано полях красными чернилами, падали камнем вниз.

Из кабинета выглянул Козлов.

— Алексей! Зайди-ка…

Двумя годами ранее…

По-осеннему сыро. Ветер завывает в проводах, нагоняя унылые нотки расставания.

Зябко. Замерзли ноги, руки. То и дело приходится швыркать холодным как у дворовой собаки посиневшим носом. Чуток согревает правый бок тяжеленная дорожная сумка.

Минорная картина, — этот спортивный, c бесчисленными молниями-застежками баул, — все, что нажито мною за тридцать три года.

Говорят, что отправляться в путь при дождливой погоде — к удачному путешествию. Ну что ж, удача мне не помешает…

Хотя… умные люди говорят и другое, что любая дорога в конечном итоге ведет к смерти. Отправляясь в путешествие, мы «немножко умираем», расставаясь c чем-то или кем-то навсегда…

Мой дальнейший вариант выбора жизненного пути был однозначным и чрезвычайно простым: либо меня увольняют за два года до выслуженной пенсии, либо еду учиться в очную адъюнктуру, почти на другой конец страны. То есть, надо начинать служебную карьеру c голого нуля.

Правильный он или не очень, не знаю. Особой фантазией никогда не обладал. После армии служу, вот, в милиции, что называется, «на земле», — достаточно далекой от разных там философских премудростей…

То-то я теперь вспоминаю, чего это Палыч, заместитель из главка, спросил однажды:

— Как c продвижением, Алексей Михалыч? Засиделся на лейтенантской должности.

— Никандрова назначили, вот и радуйтесь, — мотнул я головой, дескать, чего на больное место…

— Да, уж…, со среднетехническим…

— И что?! Зато дядя — всем дядям дядя!

— А у тебя высшее, причем — юридическое! Дальше учиться хочешь?!

— Совершить очередной «подвиг» чтобы дали «медальку» или «капитана»?

— В адъюнктуру поедешь учиться?

— Кто меня возьмет?! — хмыкнул я.

— Возьмут, возьмут! Ты же головастый! Практический опыт есть. К нам разнарядка пришла — одно место в «рамках эксперимента» выделили.

— Есть время подумать…?

— Нет…

— Леонид Палыч! Только ты не обижайся! Ну, вы, и…, у меня нет слов! Но все равно, спасибо!

— На здоровье! Можешь собирать вещи. Квартиру есть на кого оставить?

— Было б чего оставлять… Есть только Ваше неполное служебное соответствие, — хитро намекнул я.

— Снимем. Не переживай. Еще и медальку, как ты говоришь, дадим! — подмигнул Палыч, — ну, тем более, терять тебе нечего…

И вот, перед тем как войти в кабинет аттестационной комиссии по случаю сокращения штатов, я глубоко вздохнул, шепнув самому себе: «ну и славно», а потом резко дернул металлическую дверную ручку…

— Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, старший лейтенант милиции…, — зачитывал мою «славную» служебную характеристику незнакомый кадровик.

— Так точно…, так точно…, — поддакивал я. Про себя думая, что могли бы при желании хотя бы перевести в другой отдел.

Отчего-то вспомнилась неприятная история тринадцатилетней давности…

«Я, Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения…».

— Чего писать-то, товарищ майор?

— Повествуй, как было, — закуривая дорогую пахучую сигарету, устало произнес следователь.

— Непосредственно, c самого начала?

— C самого…

— Cо дня первого дня службы или со дня моего рождения?!

— Зарубин!….я в жизни так никогда не уставал, как «беседуя» тут c тобой, — заорал на меня майор, противно брызгаясь слюной.

Я притих, инстинктивно втягивая плечи.

Ох, как будто я не устал…

Через полчаса майор, перегнувшись через стол, вырвал у меня листки. Читал, сузив глаза.

— Ты чего пишешь?! — рассвирепел следователь.

— Пишу, как было…

— «Меня в воинской части не кормили. Из-за некачественной стирки нижнего белья у всех были огромные вшы. Нас заставляли разгружать вагоны. Старослужащие издевались над моим призывом. Днем, а в особенности ночью, заставляли нас искать сигареты и спиртное…», — зачитал майор вслух часть моего повествования, — Зарубин! Во-первых, какое все это имеет отношение к твоему деянию?! Именно к твоему преступному де-я-ни-ю! А, во-вторых, в слове «вши» пишется «и» после «ша». Вот…

Я только хотел произнести красивую заранее отточенную мысль, как майор довольно-таки ловко, почти профессионально сшиб меня со стула ногой, больно шаркнув подошвой туфля по зубам.

— Конвой! — крикнул он, — увести. В общем, так, Зарубин, я ухожу догуливать отпуск, а ты сиди — пока мхом не обрастешь. Ну а месячишка через два, три ждет тебя, милый мой, дисбат…

— Хорошо Вам отдохнуть! — съязвил я, выплевывая крошки зубов c кровью…

Я опомнился. Меня окликали.

— Алексей Михайлович. А что Вы так улыбаетесь? — спросил председатель аттестационной комиссии, — что здесь веселого или мы тут клоуны смешные все как один собрались?!

— Извините! От счастья! Товарищ полковник! От счастья…

Члены комиссии подозрительно переглянулись. И тут же секретарь противным дребезжащим c хрипотцой голосочком зачитал решение: «отправить для дальнейшего прохождения службы в очную адъюнктуру».