Избранные. Гримдарк

Коллектив авторов

Перед вами сборник рассказов финалистов конкурса «Лимит удачи исчерпан». Всего в конкурсе приняли участие 58 авторов с 72 произведениями. В этот сборник вошли лучшие рассказы финала, отобранные Александром Дедовым, идеологом и вдохновителем жанра, редактором альманаха «Медианн».Сборник из 12 мрачных историй открывает его статья о том, что такое гримдарк и почему вам отчаянно необходимо как можно быстрее пройти через содержание этой книги. Книга содержит нецензурную брань.

Благочестивый военный люд

Богдан Гонтарь, Дмитрий Тихонов

Грохот барабанов мог бы разбудить мертвеца. Сняв шлем, Грач тер свободной рукой виски — вечером явно переборщил, заливая страх вином. Стоявший слева Седьмой улыбался во весь рот, хотя накануне употребил ничуть не меньше. Разбойничья натура, что с него возьмешь. Седьмой уверял, будто он колдун. Может, так и есть — седьмой сын седьмого сына принадлежит дьяволу, это всем известно — вот только никаких чудес, кроме небывалой устойчивости к выпивке, от него не дождешься.

Рудольф из Гробенвальда, моложавый и стройный, облаченный в вороненые доспехи, появился перед строем. Ветер развевал яркие страусиные перья на его берете. У Грача болели глаза от одного взгляда на эти перья. Впрочем, будь он капитаном баталии, одевался бы так же — куда еще тратить безразмерное жалование? Ему вот до сих пор не удалось накопить на новый дублет, красный с черным, с десятью разрезами на каждом рукаве. Придется помирать в старом.

Барабаны смолкли. Рудольф из Гробенвальда выхватил меч — такой же кацбальгер, как у большинства зольднеров — и торжественно воздел его над головой.

— Сейчас начнется, — пробурчал Вдовоёб, стоявший справа от Грача. — Первым делом он обзовет нас благочестивыми…

— Благочестивый военный люд! — воскликнул Рудольф. Голос его заметно дрожал, хотя рука, державшая оружие, оставалась тверда. — Сыны Единой Церкви, покорители лесов! Пришло время исполнить клятвы и вписать наши имена в историю Порохового Пакта! Не поддавайтесь страху, ведь сам Святой Гюнтер, небесный знаменосец, идет с вами в одном ряду! Вперед, братья мои — за победой!

Барабаны застучали снова. Взвыли дудки. Баталия вздрогнула, словно разбуженный зверь, и, бряцая металлом, лениво поползла по полю туда, где на склонах едва видных в утренней дымке далеких холмов ждали проклятые еретики. Самих еретиков пока было не различить. Говорили, будто их почти вдвое меньше, чем наемников в войске Порохового Пакта. Говорили, будто у них неважно с артиллерией. Говорили, будто уже к вечеру они ждут подмогу, идущую от Трайнбурга — и будто бы с этой подмогой превзойдут наступающих в живой силе. А потому у капитанов не оставалось времени на маневры и прочие военные хитрости.

Баталия, в которой Грачу не повезло служить под командованием Рудольфа из Гробенвальда, выдвигалась первой, отдельно от остальных. Задача проще некуда: шумно и красиво ударить противника в правый фланг, отвлечь на себя внимание, пока основные силы — баталии Большого Йенса, Клауса из Нагельбурга и Людвига Растяпы — не подкрадутся слева под покровом тумана, намоленного войсковыми капелланами. Святой Рэв, Облачный Пастырь, услышал мольбы и ответил на них. Или просто повезло с погодой. В последнее время Грач все больше сомневался в том, что святые обязательно должны принимать чью-то сторону в людских сварах. Можно подумать, у них там, на небесах, нет других дел.

— Эй, парни! — зарычал Чистоплюй, шагавший в середине шеренги. — Давайте-ка споем что-нибудь напоследок, а?!

— Предлагаю про Марту и ее Бездонную Пизду, — отозвался Книжник дрожащим от страха и дерзости голосом. — Мы ж маршируем прямиком туда.

— В пизду Бездонную Пизду! — рявкнул Черный Ульф. — Давайте Пьяную Смерть.

— Принимается, — согласился Чистоплюй. — Заводи!

Черный Ульф откашлялся, харкнул в траву и затянул надсадным, но на удивление хорошо поставленным басом:

Пусть течет вино, красное вино!

Горячо оно, солоно оно!

И подруга-смерть пусть сегодня пьет —

Для нее одной вышли мы в поход…

Остальные подхватили — вразнобой, сиплыми похмельными голосами:

Для нее одной будет этот пир!

Так наделай же в человеке дыр —

Разбивай кувшины и бутылки бей.

С пьяной смертью, братцы, дохнуть веселей!

Прервавшись на мгновение, барабаны подхватили ритм, а дудки — мелодию. Такова традиция: во время наступления первая, безнадежная шеренга поет любые песни, и никто, ни капитан, ни капелланы, не имеет права эти песни прервать, какими бы непотребными те ни были. Даже епископ, случись он на поле боя, вынужден будет их слушать. От этой мысли Грач, оравший во всю глотку, вдруг повеселел и перестал бояться.

Основу безнадежной шеренги составляют доппельзольднеры, бывалые и отчаянные рубаки на двойном жаловании — такие как Чистоплюй, Черный Ульф или Вдовоёб. Но подобных смельчаков всегда мало, а потому плечом к плечу с ними обычно идут пойманные дезертиры, воры и богохульники вроде Седьмого или Жонглера. А когда и проштрафившихся не хватает, остаток добирают с помощью жребия. Вчера во время жеребьевки в числе прочих не повезло Грачу. Тощий, длинноногий, с тонкой шеей и острым носом, он и вправду походил на облезлую птицу и никак не годился для первых рядов. Но небеса рассудили иначе, а командиры не стали им перечить.

Грач не сомневался, что погибнет. Чтобы утешиться, основательно надрался в компании Седьмого и Книжника. Едва держась на ногах, они среди ночи заявились к маркитантам и стали требовать у торговца амулетами ссудить им самые действенные. Хотя бы парочку. Всего лишь до завтра. А ну заткнись, сука, и давай сюда побрякушки, пока я тебе яйца не оторвал. Когда их прогнали, Грач вроде бы даже всплакнул от жалости к себе. А проснувшись, все утро едва дышал, едва шевелился — мешал густой ужас, наполнявший грудь, выступавший на лбу холодным, липким потом.

И только сейчас, горланя песню про Пьяную Смерть, он почувствовал, как этот ужас растворяется в закипевшей крови. Нет, никаких надежд у него не появилось. Просто то, что ждало впереди, на другой стороне залитого туманом поля, больше не казалось противоестественным. Это был конец веселого и славного пути, полного шумных попоек, дешевых шлюх и сгоревших деревень. Грач, которого тогда звали иначе, сам выбрал этот путь полтора года назад, нанимаясь в баталию. С тех пор он потерял немало соратников, и ни одна из этих смертей его всерьез не тронула. Так стоило ли расстраиваться из-за очередной?

Пела вся шеренга, вся баталия. Только Вдовоёб молчал. Грач осторожно покосился на него. Вдовоёб шагал без шлема, позволив нечесаным, серым от ранней седины волосам рассыпаться по плечам. Вспыльчивый и мрачный, острый на язык, он пользовался среди наемников дурной славой, но считался одним из самых грозных бойцов отряда. Во владении двуручным мечом ему не было равных. Даже Черный Ульф предпочитал не связываться с Вдовоёбом. Что касается прозвания, то оно взялось не с потолка — он действительно интересовался лишь женщинами, потерявшими мужей, каким-то особым чутьем выделяя их среди обозных шлюх и маркитанток. Если таковых не находилось, мог месяцами жить монахом. На вражеских землях проще — нет ничего сложного в том, чтобы сделать вдовой приглянувшуюся местную бабу. Обычно оно получается само собой, если вваливаешься в дом, хозяин которого тебе не рад.

Как бы то ни было, эта особенность Вдовоёба уже давно никого не удивляла. Мало ли у людей странностей? Книжник, например, умеет читать. Чистоплюй не пьет вина и не притрагивается к картам, а со шлюхами разговаривает так, будто они по меньшей мере королевские фрейлины. И никто над ним не потешается. В отряде каждый человек волен жить по собственным правилам. Главное — чтобы в строю стоял намертво.

Песня подходила к завершению. Трижды проорав последний куплет, бойцы смолкли. Вместе с ними стихли и дудки. Барабаны продолжали выбивать бравый ритм «Пьяной смерти», словно желая заставить баталию спеть ее снова. Это они зря. Ничего не вернуть. Все кончается.

Ветер, стылый и влажный, внезапно усилился. Туман в мгновение ока поредел. Стали видны холмы впереди и выстроившиеся на их склонах еретики. Сплошная стена из кирас и шлемов, из пестрых рукавов и длинных пик. Сталь не сверкала на солнце. Не сбавляя шага, Грач задрал голову. Солнца не было и в помине. Его закрыли плотные серые тучи.

— Сейчас ливанет! — оскалил гнилые зубы Вдовоёб. — Пусть дьявол нассыт в рот Святому Рэву!

— Не кощунствуй! — одернул его Чистоплюй. — Еще ничего не случилось. Не сомневайся в могуществе небесных пастырей подобно тому, как не сомневаешься в наступлении следующего дня. Ибо они не забывают детей своих ни в горе, ни в болезни, ни в тяготах! Так сказано в Четвертой Книге Откровений. И помни…

Едва начавшуюся проповедь прервали холодные капли дождя. Вдовоёб засмеялся. На скользком склоне, на мокрой траве баталии придется не сладко. Кому бы там ни молились поганые еретики, они молились не зря.

Перед ними ткнулся в землю арбалетный болт.

— Пристреливаются, суки, — сказал Седьмой. — Пора читать отходную.

Рудольф из Гробенвальда, по-прежнему шагавший впереди, поднял меч. Грач пожалел, что не видит его лица. Ему бы хотелось в эти последние минуты жизни взглянуть в глаза командиру, отыскать в них секрет всепобеждающей отваги.

Но он мог видеть лишь проклятые павлиньи перья на берете. И холм, вздымающийся могучей, несокрушимой волной. Левая сторона холма тонула в густом бору, и край строя еретиков почти упирался в опушку. Идеальное прикрытие, лучше не придумаешь. Здесь, на востоке, еще сохранились древние леса, ничуть не похожие на рощи или дровяные парки епархий Порохового Пакта. Настоящие леса, непроходимые, непроглядные, вечно жадные до человечины. Осмелишься сунуться в такой — и сгинешь наверняка, сожрет тьма дремучая тебя вместе с душой и ни крошки не оставит. Почему жители Вольных Экзархатов до сих пор не вырубили свои чащи под корень, сказать сложно. Одно слово — еретики.

Между тем, повинуясь мечу капитана, барабаны сменили ритм. Грач знал, что где-то за его спиной аркебузиры сейчас покидают строй, рассыпаются цепью по обе стороны от баталии, готовясь к залпу. Будь это обычное сражение, все остальные тоже остановились бы, прикрывая стрелков. Однако сегодня не хватало времени на маневры. Только атака. Обреченная, но необходимая.

Позади захлопали разрозненные выстрелы. Стремительно усиливающийся дождь мешал аркебузирам, и результат оказался жалок. Никто во вражеском строю не упал, даже не качнулся. Размышлять о причинах было некогда. Расстояние между противниками сократилось уже до сотни шагов. На холме прозвучала команда, слитно щелкнули арбалеты, выпустив в воздух оскаленную, хищную стаю болтов. Грач зажмурился. Под веками было темно, и в этой темноте хрипло ревел Чистоплюй:

— Держать строй!

Болты посыпались на баталию, застучали по шлемам и наплечникам, по древкам и лезвиям пик. Кто-то вскрикнул от боли, кто-то выругался, кто-то принялся читать молитву. Грач не мог знать, много ли соратников забрал этот залп, но едва открыв глаза, увидел, как медленно, словно нехотя, словно в задумчивости, оседает наземь Рудольф из Гробенвальда. Болт пробил ему горло. Несколько мгновений спустя, когда шеренга дошла до него, капитан еще цеплялся за жизнь, хрипя, стискивал окровавленными пальцами торчащее из шеи древко. Капли дождя барабанили по вороненой стали доспехов. Его обошли, не пытаясь помочь. Подошвы бойцов впечатали павлиньи перья в мокрую траву.

— Везучий ублюдок! — яростно крикнул Черный Ульф и, перехватив оружие левой рукой, правой полез под гульфик. Минуту спустя он протянул Седьмому два золотых:

— Передай Вдовоёбу, дружок.

— Зачем это? — спросил тот.

— Передай Вдовоёбу! — рявкнул Ульф. — Он выиграл!

Седьмой осклабился, кивнул. Золотые поплыли по шеренге, звякнули в ладони Грача и оттуда перекочевали в лапищу лукаво ухмыляющемуся Вдовоёбу, а тот на пробу прикусил золото стальными клыками и отправил монеты за щеку. Вражеские арбалетчики дали еще один залп, прошедший над первыми рядами и обрушившийся на середину баталии. Сквозь пелену дождя уже можно было различить лица еретиков. Безнадежная шеренга ступила на склон холма.

— Пики вперед! — заорал Чистоплюй. Грач наклонил пику, обеими руками поднял ее на уровень груди. Слева Седьмой сделал то же самое. Древки более длинных копий второго и третьего ряда легли им на плечи. Все, как учили. Слушай барабаны, слушай приказы, не дергайся и не паникуй. Танцуй последний танец с Пьяной Смертью.

— Бей крыс! — зарычал Вдовоёб, занося над головой цвайхандер. Доппельзольднеры выступили вперед, круша мечами пики противника, открывая дорогу остальным бойцам. Заскрежетал металл, заскрипело дерево, полетели в стороны щепки. Краем глаза Грач заметил, как потерял равновесие, поскользнувшись, Черный Ульф, и как тотчас опустилась ему на темя вражеская алебарда. Ульф рухнул на колени, стиснул ладонями смятый шлем, пытаясь то ли снять его, то ли выправить, но мгновение спустя острие копья ударило его в лицо и опрокинуло на спину.

Несмотря на потери, баталия неумолимо ползла вверх по склону. Задние ряды напирали, сходили с ума барабаны, единый вой множества глоток рвал воздух на части. Грач не вопил. Стиснув зубы, он пытался достать пикой до еретика, стоявшего напротив. У еретика были светлые глаза и густые усы подковой, крашеные в синий. Грудь его закрывала кираса, а голову — кольчужный капюшон. Ни наплечников, ни наручей, ни набедренников. Грач целил в незащищенные конечности, но безуспешно — еретик оказался умелым, ловко отбрасывал пику Грача своей и постоянно контратаковал, не позволяя выбрать удачный момент для удара. Неизвестно, как долго продолжался бы этот поединок, если бы Вдовоёб не отсек синеусому руку по самое плечо.

Отбросив пику и выхватив кацбальгер, Грач устремился следом за Вдовоёбом в брешь во вражеском строю. Он должен был чувствовать ярость, злость, гнев — но не чувствовал ничего. Грохочущий вокруг хаос заполнил душу, вытеснил чувства и мысли. Он колол, рубил и резал, отбивал удары, перехватывал древки направленных в него копий. Рядом сквернословил Седьмой, за ним молился Книжник. Втроем они толкали Вдовоёба в спину, продавливая того сквозь вражеские ряды. Чуть левее, громогласно распевая псалмы, бился Чистоплюй.

А потом кто-то вцепился Грачу в запястье, заставив его завопить. Синеусый еретик, только что лишившийся руки, каким-то чудом поднялся на ноги. Бледное лицо ничего не выражало, светлые глаза стали совсем прозрачными и казались стеклянными. Грач пнул еретика в живот, уронил на спину, но тот лежать не желал. Грач рубанул наотмашь, отсек ему оставшуюся кисть, однако мертвеца — а перед ним был именно мертвец — это не остановило.

— Великие Святые! — взвизгнул Книжник. — На благую волю вашу уповаем!

Погибшие еретики вставали со всех сторон. Окровавленные, затоптанные, изувеченные. Они сжимали оружие в уцелевших руках, готовые продолжать бой. Пьяная Смерть на сей раз совсем не вязала лыка.

— Назад! — прозвучала отчаянная команда Чистоплюя. — Отходим!

Легко сказать! Баталия громоздилась на склоне нерушимой стеной. Три с лишним десятка рядов, прущих напролом, жаждущих бойни и не представляющих, что ждет наверху. Тем не менее, Вдовоёб начал пятиться, без устали богохульствуя и отражая неприятельские клинки. Седьмой и Грач у него за спиной прорубали дорогу сквозь успевших подняться мертвецов. Книжник прикрывал. Но недолго. Мертвяки схватили его за щиколотки, уронили — и вогнали кинжал в загривок по самую рукоять.

Споткнувшись о тело Книжника, Вдовоёб повалился навзничь, увлекая за собой Грача. Тот выронил кацбальгер и покатился вниз по склону, сквозь грохот, под ноги напирающим соратникам. На него наступили. Потом схватили за рукав, потащили в сторону. Грач, очумевший от падения, не сопротивлялся.

Как выглядит мир? Это сплошное железо, да кровь, да черная земля. Чем он пахнет? Кислым порохом, травой да дерьмом. Как он звучит? Беспрерывной барабанной дробью. Хохотом дудок. Траурным воем боевых горнов.

Затем в мире появилось серое небо. И серый дождь. И серая рожа Вдовоёба. Эту рожу разрезала ухмылка, полная гнилых зубов, среди которых выделялись два стальных клыка. Он рывком поставил Грача на ноги, толкнул в спину:

— Беги, мать твою! Быстрее!

Грач побежал. Сквозь высокий папоротник, мимо могучих пней, шатаясь, с трудом перепрыгивая через поваленные деревья. Впереди ждала тишина. И лес.

Только оказавшись под сенью огромных сосен, Грач понял, что он не один. Здесь были и Седьмой, и Чистоплюй, и Жонглер с обломком алебарды в руках. И Вдовоёб, конечно. А еще бойцы из других шеренг: аркебузиры Пырей и Маркиз, и Ржавый Курт, здоровенный детина, прозванный так за вечно неухоженные доспехи. Никто не преследовал их. Никто не последовал их примеру.

Голова до сих пор кружилась. Опустившись на корточки среди замшелых корней, Грач стиснул ладонями виски. Как делал Черный Ульф, пытаясь удержать в целости расколотый череп. Тихо, милый, тихо. Ты жив. Дыши. Дыши глубже. Когда, справившись с приступом, он выпрямился, остальные уже вовсю ругались.

— Тебе точно по башке алебардой угодили! — кричал, брызгая слюной, Седьмой. — Видел, что там творилось? Видел?! Эти ебаные уроды оживали! Я одному горло рассек от уха до уха, так он встал через минуту, как ни в чем не бывало. И лыбился, сукин сын, лыбился на меня обеими своими улыбками!

— Знаю, — спокойно отвечал Чистоплюй. — Но это не имеет значения.

— Что? — Седьмой издевательски хохотнул. — Ты меня слушал или нет? Воевать с покойниками я не собираюсь, да и смысла в этом никакого. Их уже укокошили, а им хоть бы хны! Нет, братцы, это ж чистой воды самоубийство, после которого мы… мы станем такими же.

— Вряд ли, — встрял Жонглер. — Наши мертвяки не поднимались. Только еретики.

— Точно, — подтвердил Пырей. — Только еретики. Навеки прокляты!

— Дело не в проклятии, — сказал Вдовоёб. — Им помогает их святой. Я не знаю, какой именно. Не очень разбираюсь.

— Лже-святой, — поправил Чистоплюй.

— Лже-святой, — без колебаний согласился Вдовоёб. — Конечно.

— А нам?! — не отступал Седьмой. — А нам кто помогал? Где Гюнтер Знаменосец, мать его в… — он осекся, покосившись на каменное лицо Чистоплюя. — Где Святой Рэв? Туман продержался недолго — я когда перну, и то больше тумана бывает.

Ржавый Курт с Жонглером усмехнулись нехитрой шутке, а Чистоплюй вздохнул и принялся объяснять, терпеливо и вкрадчиво, словно капризному ребенку:

— Туман и не должен был прятать нас. Задача стояла простая — добраться до врага, связать его боем, отвлечь на себя. Задачу мы выполнили. Даже несмотря на бессмертие, еретики не выдержали и сами же сломали свой строй, влепили баталии в правый борт, подогнав пикинеров с левого фланга. С минуты на минуту туда вцепятся наши основные силы.

— Все идет по плану, — сказал Вдовоёб. — Верно?

— Не сомневайся. Еретики были бы уже обречены, если б умирали, как обычные люди. Вот для решения этой проблемы как раз и избрали нас.

— Кто избрал? — спросил Жонглер.

— Понятия не имею, — пожал плечами Чистоплюй. — Может, Гюнтер Знаменосец. Может, кто-то еще. Но мы уцелели в мясорубке и попали сюда не просто так. На нас возложена миссия — остановить грандиозное святотатство, творящееся сейчас на поле боя. У еретиков наверняка должен быть алтарь где-то в тылу. Мы пройдем туда по окраине леса, найдем алтарь и уничтожим его.

— И как же мы это сделаем? — Седьмой улыбался, но глаза его были полны ярости. — Небеса помогут, да?

— Да, — сказал Чистоплюй. — Ибо ереси Вольных Экзархатов есть испытание веры, ниспосланное Великими Святыми, дабы люди могли кровью своей смыть грехи предыдущих поколений…

— К дьяволу проповеди! — Седьмой махнул рукой. — Оставь их вон для Грача! Меня этим бормотанием не проймешь. Не для того я только что выбрался из преисподней, чтобы снова туда возвращаться.

— Тебе некуда идти, — сказал Вдовоёб. — Вглубь леса лучше не соваться.

— А вот рискну. Попытаю счастья. Нечисти этой лесной я еще в глаза не видывал, а на восставших мертвяков уже насмотрелся. Хватит.

— Никуда ты не пойдешь, — сказал Чистоплюй.

— Не тебе меня останавливать, старик. Еще как пойду — и пойду не один! Кто со мной, ребята? Кто не хочет обратно в лапы нежити?

— Я с тобой, — сказал Жонглер.

— В лесу страшно, — сказал Пырей, и Маркиз торопливо закивал, соглашаясь. — Но снаружи страшнее.

— Видишь? — торжествующе ощерился Седьмой. — Давайте-ка разделимся. Мы с парнями пойдем своей дорогой, а вы отправляйтесь искать тот ебаный алтарь, и да пребудет с вами благословение всех ма…

Он не договорил. Чистоплюй шагнул к нему, замахиваясь цвайхандером. Седьмой, захваченный врасплох, успел лишь отшатнуться да схватиться за рукоять кацбальгера. Лезвие двуручника, описав в воздухе красивую изогнутую дугу, ударило его в правую ногу, чуть ниже колена — и, пройдя ее насквозь, вонзилось в левую икру.

Седьмой начал орать, только упав на землю. Хвоя под ним стремительно окрашивалась красным. Зольднеры застыли, пораженные внезапностью случившегося. Маркиз с Пыреем потянулись было к оружию, но перед ними возник Вдовоёб с обнаженным мечом и гнилой ухмылкой, и аркебузиры тут же передумали вмешиваться.

Чистоплюй деловито обошел Седьмого, не спеша примерился и одним ударом отрубил ему голову, прервав пронзительные вопли. Затем тщательно вытер мокрым рукавом лезвие цвайхандера и повернулся к соратникам.

— Никто не дезертирует, — спокойно сказал он. — Битва все еще идет, и мы по-прежнему в ней участвуем. До победы или поражения, как сказано в уставе. Ясно?

— Ясно, — хором отозвались бойцы. Маркиз с Пыреем — громче остальных.

— Наш отряд проберется в тыл врага, найдет источник поганого еретического кощунства и положит ему конец. Командовать отрядом буду я. Кто откажется повиноваться, оскоплю. Ясно?

— Ясно!

— Вот и славно. Тогда в путь, нечего тут прохлаждаться, пока наши братья гибнут.

Вдовоёб забрал у Седьмого кацбальгер, отдал Грачу. Обмотанная кожей рукоять была липкой от крови предыдущего хозяина. Избранные небесами воины, то и дело спотыкаясь, угрюмо побрели через подлесок меж великанских сосен. Первым шагал Чистоплюй, замыкал Вдовоёб — оба с цвайхандерами на плечах.

Битва гремела справа — совсем рядом, но словно бы в ином мире. Звон стали, выстрелы аркебуз, барабанный бой, крики раненых и умирающих добирались сюда единым, нераздельным гулом. Если присмотреться, то сквозь пелену дождя за деревьями можно было различить пестрые знамена, под которыми шевелилась густая людская масса: шлемы, береты, перья, пики и клинки. Грач предпочитал смотреть в другую сторону.

Потому он и стал первым, кто заметил склеп. Неподалеку от их маршрута из зарослей поднималась покрытая мхом двускатная крыша, конек которой украшала сгнившая деревянная статуя. Черты ее уже нельзя было разобрать. Под статуей в бревенчатой стене чернел прямоугольник входа. Этой крыши хватило бы, чтобы накрыть богатый купеческий дом. Или деревенский храм. Зольднеры сбились в кучу, разглядывая сооружение.

— Не знаю, стоит ли туда соваться, — сказал Чистоплюй с подозрением. — Бьюсь об заклад, перед нами святилище еретиков.

— Вот именно! — сказал Вдовоёб. — Может, внутри есть то, что поможет понять, с чем мы имеем дело на поле боя. И еще, — он понизил голос. — Это место являлось мне во сне.

— Во сне?

— Несколько ночей подряд. Раньше не придавал значения, но сейчас увидел — и сразу узнал. Это знак свыше, дружище. Никак иначе.

— Хорошо, — нехотя согласился Чистоплюй. — Загляни. Только быстро. И захвати с собой Грача на всякий случай.

— Да, командир.

Вдовоёб подошел к строению первым и без всяких колебаний скрылся в черной могиле входа. Грач замешкался на пороге, вглядываясь в густую темноту. Из нее веяло плесенью, прелым подземным холодом. Невероятной, невозможной старостью. Что-то зашевелилось в глубине, из мрака вынырнул Вдовоёб.

— Чего застыл? — недовольно пробурчал он. — Здесь даже факелы оставили.

К тому моменту, как Грач спустился по скрипучей лестнице, Вдовоёб уже разжег огонь.

Свет факелов выхватывал из темноты осклизлые бревна стен. Грач двинулся вдоль правой, держа наготове кацбальгер, Вдовоёб пошел по левой стороне.

На первый костяк Грач наткнулся уже через несколько шагов. На скелете был ржавый ошейник, от которого к вбитой в бревно скобе тянулась короткая цепь. Грач содрогнулся. Незавидная смерть — в склепе посреди леса. Приглядевшись, увидел борозды, выцарапанные вокруг скобы — несчастный скреб ногтями дерево, пытаясь освободиться.

— Что это за дерьмо? — крикнул Грач Вдовоёбу.

Тот повернул к нему косматую голову, в отблесках пламени сверкнули стальные клыки:

— Если я все правильно понял, мы с тобой сейчас в храме Святой Крапалии. А у стен — ее мужья. Их тут должно быть семь или вроде того.

— Мужья?

— Символические. — Вдовоёб присел возле другого скелета, выудил из рукава короткий нож и принялся ковыряться в ошейнике.

— А что все это значит, позволь спросить? — Грач пошел дальше, считая костяки.

Вдовоёб хохотнул, и эхо его смеха ударило по ушам.

— Это значит, что положение наше незавидное. Еретики нашли склеп и присягнули Святой Крапалии. Потому теперь и оживают.

Грач нахмурился. Обойдя склеп по периметру, он вернулся к Вдовоёбу, который все еще ковырялся со своим скелетом. Всего выходило семеро мертвецов.

— Кто такая эта Крапалия?

Вдовоёб покачал головой:

— Не просто Крапалия, а Святая Крапалия. Святая Крапалия Плакальщица, приветствующая усопших, белая вдова Гаргантских Высот. Всегда полезно знать врага в лицо. Иначе воевать приходится вслепую. Улавливаешь? Я собираю все, что могу, о лже-святых, и лишь поэтому еще жив. Помню, попался мне один еретический капеллан…

— Подожди, — перебил Грач. — Давай сперва про Крапалию, а потом уже байки.

— Никаких баек. Тот капеллан мне о ней и рассказал. После своей порции бодрящего раскаленного железа, разумеется. Ее церковь мертва уже много лет. И даже среди еретиков считается еретической. Ну-ка, посвети сюда.

Грач опустил факел. Вдовоёб рассоединил половинки ошейника. Костяк повалился на пол. Поднявшись, Вдовоёб сказал:

— Найди камень какой-нибудь, — и сам двинулся прочь, внимательно глядя под ноги.

Грач принялся за поиски.

— Так что там с Крапалией? — напомнил он спустя пару минут.

— Святой Крапалией, — донеслось из-за спины. — Она была замужем за графом, и его убили. То ли во время междоусобицы какой, то ли во время бунта. Крапалия ушла в отшельничество на Гаргантские Высоты. Она молилась, чтобы ее горе осталось лишь ее горем, и ни одна другая женщина не испытала подобной потери. Но время шло, а ничего в мире не менялось. Тогда Крапалия обратила свои мольбы к лже-святым, и те ответили.

— Да ну!

— Она обрела силу поднимать мертвых, — сказал Вдовоёб, с камнем в руке направляясь к освобожденному скелету. — После такого у нее, разумеется, появились последователи. Воины, сопровождавшие Крапалию, назывались ее мужьями. Не знаю, был это просто титул, или… в любом случае, все закончилось довольно быстро.

— Как?

— Неизвестно, — Вдовоёб опустился на одно колено у костяка и положил рядом камень. — Говорят, будто Крапалию заточили в глубинах храма на берегах Гарганта, но в катакомбах до сих пор ничего не нашли. Еще говорят, будто ее вместе со всеми последователями заковали в цепи, посадили на корабли, а корабли те затопили то ли за Сутулым мысом, то ли у Селедочной Ямы.

Рассказывая, он взял в обе руки череп и шарахнул им об камень. Раз, другой, третий. Череп треснул, и Вдовоёб, умостив его на камне, загнал в образовавшуюся щель нож:

— Только все эти истории — ложь.

— Почему? — спросил Грач, наблюдая, как Вдовоёб водит клинком из стороны в сторону, все глубже загоняя нож.

Череп хрустнул и разделился на две половины.

— А потому, — сказал Вдовоёб, выуживая из нутра черепа темный шарик, похожий на каплю застывшей смолы. — Потому что до сих пор кое-где находят дары Небес и храмы самой Крапалии с частями ее мощей. Посмотри! — и он протянул половину черепа Грачу.

Грач взял осколок, заглянул внутрь и тут же отбросил в сторону. Стенки черепа оказались угольно-черными внутри.

— Здесь был ее храм, сынок, — сказал Вдовоёб, убирая нож. — А вон там, — он указал рукой в центр склепа, — стоял ее алтарь, который эти ублюдки отсюда вытащили. Полагаю, там покоилась частица мощей, и теперь она у противника.

Грача впервые в жизни стошнило от накатившего страха. Вдовоёб сочувственно похлопал его по спине, протянул сухарь:

— На, заешь, а то еще и сдохнешь с пустым животом.

Чистоплюй встретил их угрюмым, усталым взглядом. С обвислых усов падали крупные капли, а рукава дублета обмякли, напитавшись влагой. За ним, озираясь по сторонам, теснились остальные бойцы.

— Ну? — спросил Чистоплюй. — Какие новости?

— Дерьмо новости, — ответил Вдовоёб, жуя полоску вяленого мяса. — Это склеп Святой Крапалии, и наши друзья, — он кивнул в сторону поля боя, — вытащили отсюда ее алтарь. Теперь эта шлюха поднимает их из мертвых.

— Проклятье! — харкнул под ноги Жонглер.

— Святая щель Святой Марты! — присел, опершись на аркебузу, Маркиз.

— Что нам делать? — спросил Ржавый Курт.

Чистоплюй пожал плечами:

— То же, что и планировали. Первым делом нужно высмотреть, где алтарь.

— Высмотрим, — кивнул Вдовоёб.

Высмотрели. Последний совет держали у небольшого холма, отделявшего их от позиций противника. Говорили тихо, но могли и перекрикиваться — дождь лупил так, что боевой горн хрен услышишь. Намокшая одежда липла к телу и неприятно холодила кожу. От одной мысли, что скорее всего уже никогда не придется оттирать ржавчину с кирасы, делалось тошно. Чистоплюй объяснял, остальные обступили его полукругом. Грязные, мокрые, усталые. Такие одинаковые и такие одинокие перед лицом грядущей драки.

— Мы в тылу, почти у самого обоза. Выныриваем из леса чуть левее и крадемся к телегам. Там оцепления немного, отсюда никого не ждут. Разбиваемся пополам. Я, Вдовоёб и Грач идем впереди. Аркебузы, Курт и Жонглер прикрывают нас со спины. Минуем обоз, с тыла заходим к алтарю.

— А у алтаря? — спросил Пырей.

— А у алтаря, — мрачно хмыкнул Вдовоёб. — Будем смотреть по обстоятельствам.

— А это точно план? — округлил глаза Пырей. — Пока похоже на дерьмо.

— Точно, на дерьмо, — поддакнул Маркиз.

— Полагаю, — сказал Чистоплюй. — Вы пропустили мимо ушей мои слова об оскоплении.

Острие его цвайхандера уперлось в гульфик Пырею. Чистоплюй вопросительно вскинул бровь. Пырей пожал плечами:

— Память короткая, командир. От выстрелов этой малышки, — он провел ладонью по стволу аркебузы, — башка уже не соображает.

— А не надо соображать, за тебя уже все сообразили, — с этими словами Вдовоёб так хлопнул Пырея по плечу, что тот едва не напоролся на меч Чистоплюя, и кабассет с его головы слетел в грязь.

— Помолимся, — сказал Чистоплюй. — Лишним не будет.

Они крались вдоль кромки леса вслед за Чистоплюем, поглядывая сквозь заросли кустарника на сражение вдалеке. Грач же не обращал внимания на мельтешение отрядов противника и крики, тонущие в пелене дождя. Он задумался о Святой Крапалии, и когда Вдовоёб, шедший перед ним, вдруг замер, как вкопанный, Грач врезался ему в спину. Вдовоёб пихнул его локтем:

— Тише! Мы у обоза.

Чистоплюй что-то прошипел, зашелестели кусты, и Вдовоёб потянул Грача за собой. Началось.

Место было выбрано удачно. Выйдя из тени деревьев, они сразу уткнулись в задний борт повозки, почти по самые оси ушедшей в грязь. Грач присел, вглядываясь в узкий просвет между днищем телеги и землей. С другой стороны между оглобель виднелись чьи-то ноги, и, судя по упертому в землю древку, это был кто-то из охранения.

Грач поднялся, приложил палец к губам. Вдовоёб вытащил кинжал, одним движением вспорол полотнище тента и кивком головы указал на прореху. Грач ступил на подставленное Вдовоёбом колено и бесшумно забрался в повозку. Внутри пахло прелой соломой. В просвете выхода Грач увидел охранника. Совсем молоденький боец стоял, опершись на древко алебарды, и всматривался туда, где за стеной дождя железным морем бурлило сражение.

Доски скрипели под ногами Грача, но барабанный бой капель по тенту скрадывал все звуки, и страж так и не обернулся. Вытащив нож, Грач прыгнул ему на спину. Удивленно всхлипнув, тот завалился вперед, заерзал, растянувшись в грязи. Распахнул рот, собираясь закричать, но Грач полоснул кинжалом по немытому горлу. Раз, другой, третий, врезаясь все глубже, пока бегущая кровь не запузырилась. Грач вдавил лицо обмякшего парнишки глубже в грязь. Через полминуты тело под Грачом напряглось, пальцы заскребли, загребая комья грязи, руки уперлись в землю, пытаясь оттолкнуться, сбросить Грача, но тот пошире раскинул ноги, наваливаясь всем весом. С боков подскочили Вдовоёб с Чистоплюем — лица перекошены от напряжения. Взмыли вверх клинки цвайхандеров, и страж лишился рук. Подоспевшие Пырей и Маркиз вытянули в разные стороны ноги парня, а Курт и Жонглер отрубили их алебардами. Сам Грач, испытывая какую-то удивительную отрешенность, потянул голову солдата на себя, и грязь с влажным чмоканьем отпустила ее. Грач резанул кинжалом еще раз, лезвие скрежетнуло по позвонкам. Тогда он обхватил голову руками и, поднатужившись, свернул шею. Оборот, еще один — и голова повисла на тонкой полоске кожи. Грач рассек ее кинжалом и бросил голову под повозку. Поднялся на ноги, облокотился на оглоблю. Его начало мутить.

Чистоплюй сорвал с туловища лиловый плащ и бросил Грачу.

— Надевай, — сказал он. — Пойдешь впереди.

Грач несколько секунд недоуменно смотрел на скомканную тряпку, не понимая, что делать. Туловище стража у его ног мелко подергивалось. Тот был все еще жив. Грач не сомневался, что отрубленная голова под телегой сейчас беззвучно распахивает рот, силясь закричать, предупредить своих.

— Надень плащ, — тихо сказал Вдовоёб. — Надень и не думай ни о чем. Наша задача — алтарь. Думать будешь потом.

— Эй! — позвал их Пырей. — Гляньте.

Его дрожащая рука указывала на скопление повозок невдалеке. Над крышами виднелись подрагивающие наконечники пик, и до отряда донеслись приближающиеся голоса.

— Сучья мать! — оскалился Вдовоёб. — Быстрее!

Он первым бросился к повозкам, а за ним метнулись и остальные. Грач бежал, не отрывая взгляда от колышущихся в воздухе наконечников, пытаясь их сосчитать. Выходило пять. Если, конечно, там были только пикинеры.

Их не ожидали встретить, уж точно не в самом тылу. Поэтому отряд пикинеров под предводительством молодого еретика с фламбергом на миг сбился и смешал строй. Поэтому тот самый, с фламбергом, опешил, недоверчиво вглядываясь в бегущих на него бойцов, и не сразу дал команду пикинерам. Поэтому те замешкались, выстраиваясь в шеренгу и опуская пики. Было уже слишком поздно.

Вдовоёб вклинился между выставленными наконечниками, рубя древки и сжимающие их пальцы. Схватив свой меч за лезвие свободной рукой, он ударил пикинера слева острием в ухо, тут же добавил в зубы локтем, одновременно впечатав навершие в висок пикинеру справа. Присел и вонзил острие в пах левому — а правый завыл, хватаясь за рассеченное до кости бедро. Одна за другой в грязь упали две головы.

Ржавый Курт скользнул боком, уходя от наконечника, метившего ему в грудь, дернул пику на себя и опустил алебарду на голову растерявшемуся солдату, смяв шлем и проломив череп. Вторым ударом он отсек противнику кисть и тут же рубанул по щиколотке. Последний взмах отделил залитую кровью голову от тела.

Жонглер поднырнул под древко, подбил его вверх плечом и полоснул обломком алебарды своего пикинера по животу. Тот упал на землю, вопя от боли, но Жонглер рухнул на него сверху, коленом на грудь, и выбил весь воздух из легких. Шипя, он тремя короткими ударами отсек незадачливому солдату башку.

Чистоплюй взмахом снизу отбил фламберг командира, впечатал подкованный каблук сапога тому в ступню, толкнул плечом, сбивая наземь, крутанулся, занося тяжелый меч, и рубанул сверху, метя в открывшуюся шею. Командир успел уклониться, приняв удар на наплечник, но Чистоплюй наступил ему на живот, перехватил цвайхандер и вонзил сверху. Лезвие вошло командиру в раззявленный рот, выбив зубы, и пригвоздило голову к земле.

Меньше всех повезло Грачу. Его противник отбросил пику, вытянул из ножен меч и бросился навстречу. Грач метнулся влево, ткнул кацбальгером наугад, но острие лишь скользнуло по кирасе противника. Тот рыкнул, пригнулся, прыгнул вперед. Локоть пикинера ударил в челюсть, и Грач отскочил, взмахнув руками в попытке удержать равновесие, а перед глазами мелькнула сталь — враг метил в шею, но не достал. Грач попятился, но еретик тут же перешел в наступление, осыпая его ударами. Краем глаза Грач видел тени соратников, сосредоточенно кромсавших руки и ноги начавшим вставать мертвецам. Выждав момент, Грач харкнул в лицо пикинеру. Тот на миг замешкался, подняв руки, и кацбальгер Грача вонзился ему в подмышку. Еретик отпрянул, прижимая руку к ране. Грач пнул его ногой в пах, тут же всадил коленом в склонившуюся голову, опрокидывая корчащегося врага, и вогнал острие меча ему под нижнюю челюсть. Справа возник Ржавый Курт и сразу принялся рубить алебардой сучащие ноги.

Когда все было кончено, Чистоплюй оглядел тяжело дышащих бойцов и кивнул на изуродованные тела, подрагивающие в грязи:

— Плащи. Все берите плащи.

К побоищу приблизились Пырей с Маркизом и попадали на землю, закрываясь от ударов, которыми их осыпал Вдовоёб.

— Скотоложцы драные! — орал он. — Вы какого хера отсиживались?

— Да куда нам тут лезть, — жалобно проблеял Маркиз, закрывая руками лицо. — У нас оружия-то такого…

— Какого, святая блядь, оружия? — ревел Вдовоёб. — Вам на кой хрен ваши ебаные кацбальгеры? Чтобы вы в стороне штаны протирали, сучьи отродья?

Чистоплюй, брезгливо морщась от потока ругани, кое-как оттянул Вдовоёба от перепуганных аркебузиров:

— Всем строиться! Идем к алтарю! Ни с кем не говорить, ни на кого не бросаться — мы идем из тыла со срочным донесением командованию.

— А где командир-то тут? — спросил Ржавый Курт.

— Да какая разница, никто не будет проверять.

Так и получилось. Они шли, утопая в грязи, укутываясь в перемазанные грязью и кровью плащи, а мимо бежали запыхавшиеся вестовые, сновали священнослужители, юркие мальчишки таскали ящики с арбалетными болтами. Впереди краснело обмякшее, напитавшееся водой знамя еретиков, и где-то рядом должен был стоять алтарь.

Пару раз их окликали, но Чистоплюй односложно гаркал в ответ что-то неразборчивое, и вопросы отпадали. На середине пути прицепился помятый еретик с рассеченной башкой. Он истерически кричал и яростно махал руками, указывая на запад, где армия Пакта вминала в склон холма левый фланг еретиков. Чистоплюй пытался отмахнуться, но еретик отстал лишь после того, как Вдовоёб ухватил его за глотку и поднес нож к единственному уцелевшему глазу.

Отряд, охранявший алтарь, понял, что к чему, только когда Чистоплюй и Вдовоёб уже снесли по паре голов, а аркебузы Маркиза и Пырея пробили кровоточащие бреши в доспехах двоих алебардщиков. Ржавый Курт и Жонглер бросились вслед за Чистоплюем и Вдовоёбом в гущу схватки, стрелки принялись забивать пули в аркебузы. Грач поднял алебарду одного из убитых и первым делом разрубил на части ее хозяина, уже начавшего подниматься, но тут же обернулся на крик Вдовоёба. Именно тогда он увидел алтарь.

На сером неотесанном валуне покоилась полноразмерная рака, отлитая из серебра. Львиные головы по углам массивной крышки угрожающе скалились, из пастей капала дождевая вода. Как слюна, если бы эти львы были живы. Если бы они были смертельно голодны.

Грач смотрел на раку, и груди его клубился стылый ужас. Он ожидал увидеть маленький ковчежец с одной лишь засушенной кистью в нем или, в крайнем случае, урну с прахом. Но в таком гробу мог поместиться целый человек. Какие по силе мощи он скрывает? А что, если…

Его дернул за руку Ржавый Курт. Лицо перекошено, на щеке словно бы тряпка из струящегося алого шелка — лило из рассеченной башки, а сам Курт был бледнее смерти. Он ревел, утягивая Грача за собой туда, где рубились Чистоплюй и Вдовоёб. Туда, где покоилась рака. Где скалили клыки почерневшие от времени львы.

Грач последовал за Ржавым Куртом, но тот вдруг споткнулся, будто наступив в лисью нору, и сбился с шага, не дойдя нескольких шагов до пятачка, усеянного расчлененными телами, посреди которого бились доппельзольднеры. Из кирасы его торчали два арбалетных болта. Курт падал, устремив остекленевший взгляд куда-то за низкие жирные тучи, и Грач упал рядом, укрываясь его большим телом. По лицу неприятно шоркнула сталь кирасы, а в нос ударил стойкий запах закисшей от пота одежды.

Он ошалело завертел головой, высматривая арбалетчиков, и в тот миг, когда увидел их — буквально в тридцати шагах, впятером натягивающих тетивы для следующего залпа — на плечо ему опустился тяжелый ствол аркебузы, а Маркиз из-за спины крикнул:

— Не шевелись!

Тут же до слуха Грача донеслось шипение фитиля. Краем глаза он заметил, как Пырей, растянувшийся рядом в грязи и тоже прикрывающийся телом Курта, прикладывается к своему ружью. А еще он успел заметить, что от арбалетчиков по дуге, чтобы уйти с линии огня, к ним бегут трое мечников. У одного из них не доставало левой руки, и он волочил цвайхандер правой, чертя в грязи глубокую борозду.

В следующий миг над ухом громыхнуло, в глазах от грохота вспыхнуло, щеку на миг опалило раскаленным железом, и по ней тут же побежали жаркие струйки из моментально оглохшего уха. Обзор закрыло облако порохового дыма, забившее ноздри кислой ватой.

Маркиз и Пырей оставили аркебузы, бросились вперед, обегая ошеломленного Грача и выхватывая на ходу кошкодеры. Вдалеке трое уцелевших после выстрелов арбалетчиков уже вскидывали оружие, готовясь стрелять. Маркиз с Пыреем рванули навстречу мечникам, не давая стрелкам толково прицелиться, и Грач, еле поднявшись и превозмогая тошнотворное головокружение, поспешил следом.

Он успел сделать несколько шагов, прежде чем почувствовал удар в шею. Голова мотнулась, в горле тут же заклокотало на вдохе, а под воротник побежало горячее. Грач потянул руку к горлу, но, не донеся, наткнулся на что-то твердое. Прикосновение пронзило тело болью. Он скосил глаза вниз и увидел, что из шеи тянется конец болта с жестким оперением. Это уже было, подумал Грач. Это случилось с Рудольфом из Гробенвальда, капитаном нашей баталии. Теперь я знаю.

Ноги подкосились, он выпустил из пальцев алебарду и опустился на четвереньки, глядя, как густая кровь капает в грязь, смешиваясь с мутной дождевой водой. Из чего состоит мир? Из воды да грязи. Из чистой воды да черной грязи. Из…

Он вынырнул из тягучего, вязкого кошмара, хрипя от ужаса. Воздух еле пробивался в простреленную гортань, и Грач чувствовал, как пузырится кровь в ране. Вдовоёб тащил его за ногу, тянул за собой к раке. Неподалеку двое вражеских мечников осыпали ударами упавшего Маркиза. Пырей лежал рядом, недвижный, втоптанный в грязь. За спинами еретиков мелькнул Жонглер, и голова одного из них слетела с плеч.

Оперение болта в шее покачнулось, в глазах начало темнеть, но тут Вдовоёб приподнял Грача, усадил спиной к валуну, на котором покоилась рака. Грач встретился с Вдовоёбом взглядом. Тот подмигнул, разрезал ножом ремни его кирасы, снял ее и отбросил в сторону.

Грач, не в силах шелохнуться, судорожно хватал ртом воздух и наблюдал, как Вдовоёб приставил острие ножа к его грудине и со всей силы ударил по навершию, загоняя лезвие ему в грудь. Нож вошел внутрь с влажным хрустом. Треск хрящей и костей заглушил остальные звуки, в легких вспыхнул нестерпимый жар, он попытался закричать, но вновь погрузился в бездонную трясину беспамятства.

Когда Грач опять пришел в себя, Вдовоёб шарил руками где-то у него под затылком. Зазвенел отброшенный в сторону наконечник болта. Вдовоёб ухватился за древко со стороны оперения, вытянул его из шеи с чавкающим звуком. Грач почувствовал зуд в глубине раны, подался вперед, выкашливая из горла сгустки крови. Недоумение постепенно сменилось ужасом, еще более глубоким, чем пережитый минуту назад. Сменилось пониманием.

Осклизлые стены склепа.

Поблескивающий смоляной шарик в руке Вдовоёба.

Осколок черепа с угольной чернотой внутри.

Кислый запах собственной блевотины и протянутый Вдовоёбом сухарь.

Грач опустил взгляд на свою грудь, залитую свежей кровью, на зияющую под распахнутым дублетом рану. И на пульсирующий алый комок в руке Вдовоёба. В груди разливалась гулкая и тоскливая пустота. Там больше не билось сердце.

Вдовоёб оскалил в улыбке стальные клыки и дружески похлопал его по плечу. Грач начал вставать, опираясь о камень, а когда поднялся, рядом с Вдовоёбом появился Чистоплюй.

— Мощи! — орал он. — Быстрее, пока еретики опять не встали. Жонглер их держит!

Не дожидаясь помощи, он вставил лезвие цвайхандера в щель между крышкой и стенкой раки и налег на рукоять всем весом. Тяжелая крышка заскрежетала, отползая в сторону.

Чистоплюй заглянул внутрь и отшатнулся.

— Тут целые мощи! — крикнул он — Великие Святые, она здесь целиком! Грач, сюда, быстро!

Сам он тут же запрыгнул наверх. Уперев ноги в бортики раки, приподнял сползшую крышку и сбросил ее вниз, открывая саркофаг полностью. Грач вскарабкался следом и встал рядом с Чистоплюем, едва удерживая равновесие на узком бортике.

Иссушенное тело Святой Крапалии, укутанное в истлевшую белую плащаницу, лежало в смиренной позе усопшего со сложенными на животе руками. Лицо закрывала стальная маска с выгравированными на щеках цветами.

Чистоплюй кивнул Грачу на мощи, занес меч для удара, но опустить его не успел — вместо этого сам рухнул с бортика на землю. Он покатился по земле, вопя и хватаясь за левое колено, ниже которого у него больше не было ноги. Кровь била из обрубка тугими частыми всплесками, а Вдовоёб уже вновь поднимал свой меч. Всполох стали — и голова Чистоплюя с застывшим на ней недоуменным выражением покатилась прочь.

Это тоже уже случалось раньше, подумал отрешенно Грач. То же самое произошло с Седьмым. Мир, будто узор на огромном ковре, состоит из повторяющихся рисунков. Из отрубленных ног да отрубленных голов. Из крови, рвущейся на свободу из отслуживших тел.

Вдовоёб, перемахнув через бортик раки, склонился над Святой Крапалией, дернул на себя рассыпающийся плат, обнажая бурую грудь, посреди которой чернела дыра. Словно вход в ее склеп, пахнущий сыростью и холодом. И в эту дыру, затаив дыхание, Вдовоёб опустил все еще бьющееся сердце Грача.

Со стороны сражения донесся восторженный рев множества голосов. Грач распознал в нем Гимн Блаженному Иоганну — излюбленную песню зольднеров Людвига Растяпы. Это значило, что план Чистоплюя сработал. Ход сражения переломился. Еретики умирали окончательно. Мир вновь качнулся перед глазами Грача. Вновь зазвучали в ушах далекие цимбалы наплывающего кошмара.

Вдовоёб выбрался из раки, отошел на пару шагов, не сводя глаз с серебряных стенок:

— Свидетельствуй! — крикнул он Грачу. — Я видел все это во сне! И ты увидишь!

Грач тоже спустился, поднял с земли цвайхандер Чистоплюя. Острие меча нацелилось Вдовоёбу в грудь.

— Напрасно, — сказал тот. — Это еще не конец. Теперь я знаю точно.

— Нет, — ответил Грач. — Не знаешь.

Вдовоёб лишь покачал головой, а за спиной Грача раздался протяжный хрип. Затем исступленный, тяжелый вдох и снова хрип. Звуки доносились из раки. Грач обернулся.

На бортик легли темные, словно обугленные косточки пальцев. Следом возникло истлевшее предплечье, а за ними поднялась голова. Плащаница осыпалась с почерневшей плоти крохотными лоскутками, а дыра в груди лучилась слабым белым светом.

— Я вижу, — прошептал Грач, опускаясь на колени.

Святая Крапалия села в своем гробу. Свет в дыре полыхнул ярче. Края ее стянулись, и темная плоть начала светлеть, наливаться жизнью. Очертились нагие груди, напряглись сухожилия под белой кожей шеи, задрожали длинные тонкие пальцы с заостренными ногтями, снежной волной упали на плечи длинные прямые волосы. В прорезях маски ледяными топазами полыхнули глаза. Святая Крапалия Плакальщица, приветствующая усопших, белая вдова Гаргантских Высот встала во весь рост, тонкая, обнаженная и ослепительно прекрасная.

Она сошла из раки к смертным. Ее ступни не приминали траву и не оставляли следов в жидкой грязи. Шаг за шагом она приблизилась к застывшему Грачу и опустила холодную длань ему на лоб. Другой рукой она взяла руку Грача и приложила его ладонь к своей груди. Туда, где билось его сердце.

— Тебе воздастся, — сказала Святая Крапалия, и голос ее был подобен пению сотни ангелов — он вдавливал дрожащего Грача все глубже в грязь, а только-только переставшее звенеть ухо вновь закровоточило.

Восторженный рев на поле боя сменился воплями ужаса. Грач посмотрел на запад, где армия Порохового Пакта всего мгновения назад добивала последних еретиков, и увидел, как с земли вздымается в небо кошмар, подобный тому, что встретил он в своем посмертии. Бледный, сочащийся кровью вал беспорядочно слепленной плоти, ощетинившийся вросшим в саму плоть металлом: пиками, алебардами, мечами, обломками доспехов. Вал поднялся, застыл в верхней точке и рухнул вниз, погребя под собой воющих от страха людей, но тут же поднялся вновь — еще больше, еще выше, чем прежде, разделился на два щупальца из перемешанных, переломанных тел и опустился вновь.

А пустота в груди Грача вдруг наполнилась приятным теплом. Он опустил глаза. Края раны сходились, кожа наплывала на разрез, закрывая его от холода внешнего мира. Он почувствовал, как встают на место ребра. Как новое живое сердце делает под ними первый удар.

А потом он увидел, как Жонглер, подволакивая ногу, пятится от порубленных тел арбалетчиков и мечников, тонущих в грязи, словно бы само поле засасывало в себя мертвецов. Жонглер оглянулся на Грача, обескуражено дернул подбородком, но в тот же миг земля под его ногами разошлась, и еще одно бледное щупальце, увенчанное жалами мечей, ударило Жонглера в живот, пробив в нескольких местах кирасу и пронзив его насквозь, подняло вверх и грянуло оземь. Грач успел услышать, как тонко и отчаянно закричал Жонглер прежде, чем исчезнуть под бугрящейся мышцами и костями бесформенной массой.

Грач понял, что обоссался.

К нему подошел Вдовоёб.

— В моем сне Святая Крапалия пообещала, что я стану ее полководцем, — сказал он. — И сдержала слово. Баталии Рудольфа из Гробенвальда больше нет, ты свободен от клятв и волен идти, куда пожелаешь, но… давай ко мне доппельзольднером? Ты же мечтал о двойной оплате. Станешь командовать десятком для начала, — Вдовоёб задумчиво оглядел поле сражения, где щупальца воскресшей и преобразившейся плоти то хлестали по земле, словно плети, то сливались в сплошную стену и накатывали волной на остатки благочестивого военного люда, рассеянные по всему полю. — Решай быстрее. Сегодня погибло немало хороших парней. Их жены сейчас в лагере воют от горя — вечером я буду занят.

Он вернулся к Святой Крапалии и, встав за левым плечом белой вдовы, принялся вместе с ней наблюдать за подходящей к концу бойней. Грач остался один.

Он думал о павших соратниках. Сколько их было за полтора года? Не вспомнить — ни прозвищ, ни лиц. А сколько умерло в последние минуты? Голова Чистоплюя глядела с земли пустым взглядом куда-то мимо Грача. В одном из щупалец мелькнули изломанные фигуры Ржавого Курта и бравого капитана Рудольфа из Гробенвальда. Неподалеку валялась брошенная аркебуза Пырея. Через полтора года он не вспомнит и их лиц.

Сердце в груди гнало по венам горячую кровь. Рубец на шее почти уже не зудел. Найти бы только новые штаны взамен обоссанных.

Двойная оплата — пожалуй, лучшее предложение, какое он получал за всю жизнь.

— Эй, Вдовоёб! — крикнул Грач. — Меч Чистоплюя я забираю себе!