Я спас СССР. Том V

Алексей Вязовский, 2021

Последний роман серии. Закончится ли на нем история Алексея Русина, который пытается спасти СССР, предотвратив экономический крах страны? Надежда есть, особенно с Гагариным в роли Генсека. Опытный историк, которым в прошлой жизни был Алексей, даст важным людям правильные советы и проследит, чтобы все было как надо. Но сможет ли он справиться с врагами, у которых противоположные планы?

Глава 2

Давно про эту знал беду

мой дух молчащий:

весна бывает раз в году,

а осень — чаще.

И. Губерман

За ужином нас никто не дергает и не беспокоит. Разговор за столом идет о самых обыденных вещах. Один из парней, смеясь, рассказывает, как они чуть не опоздали с пересадкой на электричку в Стрые. Компания была большая плюс рюкзаки и лыжи — за минуту выгрузиться-загрузиться просто невозможно.

— Мы, конечно, подготовились, распределили груз и роли: девчонки бегут к электричке, парни с вещами за ними. Но не успеваем, электричка уже трогается. Девчонки подбегают к ней, машут руками и кричат: «Стой, стой!» Машинист тормозит. Мы все в мыле заваливаемся в вагон, двери закрываются, электричка снова трогается. Но тут на перрон выбегает вторая такая же компания, и они тоже орут: «Стой, стой!» Машинист тормозит второй раз, потом высовывается из кабины и недовольно кричит этой группе: «Це що, вам трамвай чи що?»

Все смеются над забавным приключением, а я вдруг с грустью думаю, что сейчас такое человечное поведение машиниста в порядке вещей: ну, поворчал человек немного, но зато никого за бортом не оставил. А ведь уже лет через тридцать — сорок это и представить себе будет невозможно. Сколько раз сам видел, как равнодушно закрывались двери электрички перед пассажирами с детьми или перед старушкой с сумкой-тележкой. Откуда это тупое равнодушие возьмется в людях?..

После ужина у нас с парнями есть время немного подготовиться и обсудить между собой, кто и о чем будет рассказывать и кто на какие вопросы будет отвечать. Понятно, что главный интерес вызывает наш митинг под стенами Кремля и неожиданное назначение Гагарина Генсеком. Вторая по важности тема — серфинг и сноуборд. Третья — Япония и Олимпиада. Все-таки народ здесь собрался молодой, спортивный. Ну а дальше дадим анонс ближайшего номера «СМ» и расскажем о редакционной политике нашего журнала в целом. На десерт, как водится, стихи и песни под гитару — я после ужина сразу забрал ее из машины.

Пока Димка с Левкой спорят о том, кому из них рассказывать про серфинг, я сижу и обдумываю, что бы мне вечером исполнить под гитару. Это вполне подходящий момент запустить в народ новые песни, которые не очень годятся для «Машины времени», но вполне укладываются в рамки бардовской или, как еще ее называют, авторской песни. Направление это нужно всячески популяризировать и подтолкнуть народ на создание в стране КСП. Туризм сейчас на подъеме, и пусть молодежь у костра и в поездах поет нормальные человеческие песни, а не «глубокомысленную» дешевку с диссидентским душком и всякую блатную шнягу.

Понятно ведь, откуда эта дрянь взялась. После войны много народа прошло через лагеря — почувствовали свободу, опьянение Победой и слегка расслабились. Но власть быстро напомнила вольнодумцам, что за это бывает. После смерти Сталина — амнистия, и потом эти люди — не уголовные по своей внутренней сути — вернулись по домам, невольно принеся за собой флер лагерной романтики. А дома уже подрастало новое поколение — юная безотцовщина, предоставленная сама себе, пока их матери вкалывали. Кто стал для них героем и примером для подражания? Да вот эти побитые жизнью суровые мужчины, исполняющие во дворах под гитару песенный фольклор ГУЛАГа. Для кого-то — горькие воспоминания о потерянных годах, а для других — удивительные лагерные песни, которые не услышишь по радио. Увлечение блатными песнями возникло ведь еще и из-за того, что был в это время огромный дефицит песен, подходящих для любительского исполнения под гитару. Тех, что можно спеть в своей компании за столом, с соседскими парнями во дворе у подъезда или в походе у костра с сокурсниками. Вот вам и поток всякого мусора в ответ на эту нехватку.

Вопрос с тиражированием низкопробного лагерного блатняка и сейчас стоит довольно остро. Сталина двенадцать лет как похоронили, всех, кого надо и кого не надо, давно амнистировали, а эти обиженные властью «романтики» все никак не угомонятся — продолжают лелеять свои прошлые обиды и развешивать лапшу на уши следующего поколения. И если уж совсем честно, вклад Высоцкого в прославление этой уголовной романтики ужасен. Он-то уже к 1964 году свое юношеское увлечение лагерной темой перешагнул, повзрослел и начал писать совсем другие стихи и песни. Но ведь не утерпел, напоследок записал на магнитофон полный сборник блатняка. И теперь даже вполне интеллигентные люди вдруг бросились переписывать друг у друга эту незрелую лагерную муть. Прямо помешательство какое-то! Вряд ли сам Высоцкий мечтал именно о такой славе, но в памяти народной он во многом и остался автором блатных песен.

Так что спасение СССР — это не только разоблачение предателей, подъем экономики и развитие НТП. Это еще и повышение уровня культуры. А что я пока успел сделать в этой сфере? Да очень мало, практически ничего — нашумевший роман, три пьесы, несколько песен для «машинистов» да стихи. Журнал вот еще студенческий. А за умы молодых надо бороться более ожесточенно — ведь именно эти шестидесятники профукали потом страну и не вышли в 91-м спасать ее. Их умы к тому времени были давно уже отравлены западными «ценностями», а собственная жизнь казалась им пресной и унылой на фоне ярких западных фильмов, музыки и зарубежного ширпотреба. Казалось, вот оно — протяни только руку, и завтра тоже будешь жить, как в сказке. Только сказка эта оказалась с неприятным концом. И что? Раскаялись они? Нет. Просто бросились в другую крайность — с такой же страстью начали потом ностальгировать по 60-м, объявив их золотым веком советской культуры.

И вот хочу я теперь проверить, насколько мои любимые песни вообще понравятся нынешней молодежи — не забегаю ли я сильно вперед? Так-то у меня репертуар был довольно обширный, немало за долгую учительскую карьеру пришлось в турпоходах у костра петь. Гитара и знание современных песен очень повышают учительский авторитет среди учеников! Да и в деле охмурения прекрасных дам гитара безотказный аргумент. Но вот своевременно ли сейчас выпускать в мир хиты, скажем, Шевчука или Трофима? То, что у них слова душевные и аккорды довольно простые для любителей побренчать на гитаре — это ведь еще ни о чем не говорит. Ладно, будем пробовать…

Вот так мы с ребятами и спускаемся через полчаса на первый этаж — Лева тащит сноуборд, Димон свой навороченный фотоаппарат, я несу в руках наш ударный музыкальный инструмент.

— Так вы и гитару с собой привезли?! — радостно кричит через весь холл Петька. — Молодцы, москвичи!

Я отвлекаюсь на его крик и сталкиваюсь с кем-то в дверях столовой.

— Да что же это такое! Опять вы?

— И снова здравствуйте, милая девушка… — виновато улыбаюсь я.

Нет, ну что за невезение такое — опять я умудрился налететь на лыжницу, которую днем сегодня уронил в сугроб. Судя по куртке в руках, она не с нашей базы, а пришла сюда на творческий вечер по приглашению кого-то из знакомых. Вежливо распахиваю перед ней дверь, пропуская вперед, открываю рот, чтобы еще раз извиниться.

— Сонька, Ротарь, ну чего ты там застряла?! Иди скорее, я тебе место заняла!

— Иду! — отзывается моя юная незнакомка на призыв более шустрой подруги.

— Соня?.. — Меня наконец пробивает узнаванием. Перед глазами всплывает любимая мамина пластинка с портретом темноволосой девушки на обложке и надписью «Червона рута». — Вы София Ротару?!

— Разве мы знакомы? — удивляется юная Сонечка.

— Нет! — улыбаюсь я ей, как дурак. Что за приятная встреча! Молоденькая Ротару на удивление скромная и тихая. Впрочем, она и в зените своей славы не станет заносчивой — просто образец достойнейшего поведения на нашей хабалистой эстраде.

— Откуда вы тогда меня знаете? — удивляется она.

У меня вырывается нервный смешок. Милая, да тебя скоро вся страна знать будет, не то что я! Но ответить ей что-то вразумительное придется, и, чтобы успокоить скромницу, я делаю легкий прокол в памяти. Ага… вот это объяснение вполне подойдет:

— А кто у нас летом в Москве выступал — в Кремлевском дворце съездов, а? Один из мэтров сказал, что ты будущая знаменитость, вот я тебя и запомнил.

Соня заливается румянцем, но похвала ей явно приятна. Мы вместе заходим в столовую, где на нас устремляются взгляды десятков молодых людей. Желающих пообщаться с нами набилась полная столовая. Конечно, далеко не все они с нашей базы, много здесь было и гостей, таких, как Соня и ее компания.

— Ого! Сколько здесь сегодня прогульщиков собралось! — смеюсь я.

— А чего это сразу «прогульщиков»?! — весело возмущается Ясь. — Мы вот, например, завтра с первой электричкой собираемся уехать, так что ко второй паре в институт вполне успеем. Сами-то вы вообще на неделю приехали!

— Так нас декан отпустил, — парирует Димон, — и причина уважительная: срочное задание редакции.

— Это, что ли? — с любопытством кивает парень на сноуборд в руках Левы.

— Ага. Это новая экспериментальная модель, ее только что на ЗИЛе сделали. Нам теперь нужно срочно испытание провести, чтобы в ближайшем номере статью дать.

Нас тотчас окружают, сноуборд подвергается тщательному осмотру и обсуждению. Начинаются расспросы, а потом и технические споры. Я подмигиваю друзьям, чтобы они тоже включались в разговор, не мне же одному отдуваться. По мере моих объяснений всех возможностей сноуборда споры становятся все жарче — сразу видно, что парни из львовского Политеха прилично подкованы по технической части. Да и из пришедших на базу гостей кое-кто тоже не отстает от них. К тому же наш сноуборд как-никак родственник горных лыж.

— Парни… это у кого же в Москве так голова хорошо варит? — задумчиво спрашивает один из киевлян.

И два гада, которых я еще недавно считал своими лучшими друзьями, тут же сдают меня народу со всеми потрохами. Ехидно добавив при этом, что доску для серфа тоже придумал я. Вот и ходи с такими потом в разведку!

— Да ладно?!! — изумляется Ясь. — Ты же с журфака, гуманитарий?

— А что, только вам, технарям, изобретать всякие полезные штуки? — шутя возмущаюсь я. — Доску для серфа вообще не я изобрел, ее на Гавайях еще лет двести назад придумали. И использовать стеклопластик — тоже не свежая идея, в США давно до этого додумались. Просто у нас в стране никто серфингом не занимался. Но объяснения этому есть. Даже два. Доска для серфа довольно громоздка, в общественном транспорте ее неудобно перевозить. По-хорошему, нужна машина, а у многих ли она есть? Ну и волны у нас на Черном море, конечно, с океанскими не сравнить.

— Но теперь-то хоть все изменится, раз ЗИЛ за это дело взялся? Доски начнут выпускать?

— Начнут. На ЗИЛе готовят к выпуску экспериментальную партию, несколько досок уже сделали для отряда космонавтов. Вы же читали в нашей статье, что сам Гагарин оказывает поддержку новому виду спорта, а он у нас председатель Федерации водных видов спорта.

— Слушайте, а не было идеи, чтобы в этой вашей Оленевке целую турбазу для водников построить?

— Мысль такая есть. Но, как вы понимаете, Юрию Алексеевичу сейчас немного не до этого.

Все понятливо улыбаются, а настырный Ясь не сдается — чувствуется, что в компании львовян он главный заводила.

— Хорошо… а можно будет летом вам на хвост сесть, когда вы снова в Оленевку соберетесь? Очень хочется посмотреть, как же это на практике происходит!

— Почему нет? У нас теперь тоже две доски. Вот только на юг летом выбраться будет гораздо сложнее из-за работы в журнале.

— Но ведь все равно поедете?

— Обязательно! Скажу вам по большому секрету: мы еще и парус хотим на доску для серфа поставить. Тогда на ней можно будет даже на пресноводных водоемах кататься, был бы только хороший ветер.

— Здорово! А что, если…

Львовяне тут же с энтузиазмом погружаются в технические дебри, обсуждая между собой конструкцию крепления паруса к доске. Но дальше раскрывать все свои секреты я не спешу, поскольку это уже связано с получением патента на изобретение. Задачку я им подкинул, пусть поломают свои головы. И пора уже сменить тему, а то девушки немного заскучали.

Кто-то из них удачно спрашивает меня про Японию, и я с удовольствием переключаюсь на свою любимую тему. Доски вскоре забыты, все с увлечением расспрашивают про далекую загадочную страну, о которой в СССР известно очень мало. Ну, и про Олимпиаду, конечно. Недавняя победа нашей сборной еще долго не забудется и будет радовать сердца советских людей.

А вообще, молодежи интересно все. Сейчас я начинаю понимать, как мало информации у студентов о том, что происходит не только в мире, но даже и в родной стране. Вот почему у народа такой огромный спрос на печатные издания — просто узнать что-то интересное ему зачастую больше и неоткуда. Телевидение в стране только еще получает широкое развитие, а фильмов — художественных и документальных — снимается до обидного мало.

Но ответить на все вопросы студентов я просто не в силах, для этого и целой недели не хватит. Часа через три я уже сам взмолился о пощаде:

— Давайте вы свои вопросы напишете нам на бумаге, а? Или пришлете потом письмом в редакцию. У нас же в журнале есть замечательная рубрика «Вопрос — ответ», где мы отвечаем на вопросы, присланные нам читателями.

— Точно ответите? — недоверчиво прищуривается девушка, которая пришла вместе с Соней.

— Обещаю. Если не в ближайшем номере, то в следующих точно.

— Ладно, тогда почитайте нам свои стихи или лучше песни спойте. Так мало по радио звучит новых песен.

— Да, с удовольствием! Но при одном условии: петь мы с вами будем по очереди. Несколько песен я, потом кто-то из вас. Потом снова я. Договорились?

Я беру гитару в руки, устраиваюсь поудобнее. Перебираю струны. С чего бы начать, так, чтобы без пафоса и не заунывно? А начну-ка я с беспроигрышного варианта.

— Друзья, первая песня о вечном и наболевшем. О плохой погоде…

Изменения в природе происходят год от года…

Непогода нынче в моде… непогода, непогода…

Словно из водопровода, льет на нас с небес вода.

Полгода плохая погода, полгода — совсем никуда^[1].

Народ слушает, притихнув, некоторые, открыв рот. Какая интересная реакция… Даже сразу и не поймешь, понравилось им или нет. Но, поскольку я пою, улыбаясь, всем становится понятно, что песня шуточная. И когда я в очередной раз затягиваю куплет, некоторые мне уже вовсю подпевают. В конце срываю бурные аплодисменты.

— А про зиму есть? — интересуется Петя.

— Есть. Итак, по заявке студента Петра из Киева звучит новая песня «Зима»:

Осыпаются надежды,

А в лесах такая тишь.

Достает зима белые одежды

Для бульваров рек и крыш.

Понемногу остывают

Споры мысли и дела.

Люди до весны окна закрывают,

Прячут слабые тела…^[2]

Поскольку у этой песни Юрия Лозы припева как такового нет, все просто слушают, даже не пытаясь мне подпеть. Снова звучат аплодисменты, а у девчонок в глазах появляется знакомая мне поволока. Обычная история — на девушек такой репертуар действует безотказно.

Краем глаза замечаю, что в Сониной компании кто-то усердно записывает слова песен. А как же ноты? Хотя… что им ноты, если они, как и Ротару, учатся в музыкальном училище. Им такие простые песни, наверное, один раз достаточно услышать, чтобы потом легко повторить. Что ж, надо бы еще порадовать девушек. Например, вальсом, ага… «Вальсом-бостоном»:

На ковре из желтых листьев в платьице простом

Из подаренного ветром крепдешина

Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,

Отлетал теплый день, и хрипло пел саксофон.

Я добавляю розенбаумовской хрипотцы в голос. Вижу, как расширяются зрачки Ротару. Все, тоже «поплыла»…

И со всей округи люди приходили к нам,

И со всех окрестных крыш слетались птицы,

Танцовщице золотой захлопав крыльями,

Как давно, как давно звучала музыка там…^[3]

В общем, все три песни, исполненные мною, заходят на ура. Что радует. Для нынешней эстрады они не очень годятся, мой личный цензор Фурцева их не оценит — скажет, что мелодии слишком простенькие или слова слишком странные. Так что пусть уходят в народ как авторские. Передаю гитару киевлянам, среди них тоже нашелся любитель побренчать на гитаре. Даже интересно, чем он нас сейчас удивит?

Ну… К сожалению, не удивил. Если только песней «Давным-давно» из кинофильма «Гусарская баллада», уж больно неожиданно она прозвучала из его уст. Но сначала киевлянин по имени Олег спел «Песню о друге» — ту самую, где: «Ну а случись, что друг влюблен…», потом зажигательную «Эй, моряк!» из кинофильма «Человек-амфибия». И даже «Дунайский венок» Пьехи.

Гитара переходит к кому-то из львовян. И тоже все ожидаемо: «Песня шофера», «Черный кот», на десерт «Любовь — это яд» из кинофильма «Три плюс два». Из всего этого можно сделать только один вывод: в кино молодежь ходит очень активно, песни из фильмов знает и поет их с удовольствием. Спрашиваю у киевлян:

— А почему вы известные песни поете, а своего сочинения что-нибудь есть?

Парни смущаются, гитара снова переходит ко мне.

— Да, есть… но они слишком простые, чего хорошего можно самому придумать? Слова еще ладно, а музыку где взять?

— Ну, я, например, для двух зарубежных песен слова на русском придумал, очень неплохо получилось.

— Так ты поэт, для тебя это легко. А мы что…

— Можно подумать, у вас поэтов нет! — экспрессивно восклицает Лева. — У нас в МГУ каждый второй пишет, самородков среди студентов полно. В Ленинграде в следующем году даже конкурс самодеятельной песни собираются организовать в рамках городского фестиваля молодежи.

— Да ладно?! — удивляюсь уже я. — Откуда у тебя такая информация?

— Пилецкий рассказал, — неохотно признается Коган.

— Отличная новость! Надо будет нам написать об этом конкурсе, а лучшие песни опубликуем. Займешься этой темой? Командировку тебе организуем.

Лева радостно кивает. Сгонять в Питер на такой конкурс — идея отличная, журнал ведь должен освещать разные стороны студенческой жизни, и культурной в том числе.

Отвечаю киевлянам и львовянам двумя песнями о Москве. Сначала исполняю «Этот город» из репертуара «Браво», потом «Я шагаю по Москве». Песню уже многие знают и подхватывают — фильм-то сейчас крутят по всей стране.

Снова передаю гитару по кругу, теперь кому-то из пришедших гостей. Народ осмелел, уже понеслись «Шаланды, полные кефали…». Причем с таким характерным одесским «смаком», что сразу становится ясно: песню исполняет настоящий одессит.

Я тем временем тихонько встаю и пробираюсь к Соне. Шепчу ей на ухо:

— Выйдем на минутку, дело есть…

Девушка краснеет, оглядывается на друзей, но послушно встает и следует за мной. Подмигнув Сониной подружке, забираю из ее рук блокнот и карандаш. В холле, не теряя времени, сразу перехожу к делу:

— Сонь, предлагаю тебе исполнить новую песню дуэтом. Песня отличная, тебе точно понравится.

— Без подготовки? Вот прямо так?! — растерянно спрашивает Ротару.

— Она несложная, и там всего три куплета. Ну что — рискнешь?

— А слова?

— Слова я сейчас напишу.

— Даже не знаю…

Раз сразу не отказалась, значит, шанс есть, и я привожу последний, безотказный аргумент:

— Разрешу тебе петь ее со сцены, станешь первой исполнительницей.

Девушка закусывает губу, в глазах появляются бесенята.

— Ну, давай попробуем…

Нерешительность Сони понятна, она еще просто не знает, какой щедрый подарок я ей сейчас делаю. Новая песня прославит ее на весь Союз, уж я-то об этом позабочусь.

Строчки быстро ложатся на лист, я вручаю блокнот со словами Соне.

— А теперь слушай…

Я пою вполголоса, девушка в это время смотрит в текст, по-детски шевелит губами. Со второго куплета начинает тихо мне подпевать. Абсолютный слух, ни разу не ошиблась!

— Все отлично, пойдем удивим всех.

Возвращаемся в столовую, и вовремя. Там уже дошло дело до блатняка — одессит с воодушевлением исполняет «Окурочек». Да, что же это такое, а?! Хотя чему удивляться? В конце 70-х даже в приличной компании кто-нибудь нет-нет да и затянет этот лагерный хит или что-то подобное.

— Так, стоп! — прекращаю я это безобразие и забираю гитару. — Вот лагерные песни мы точно петь не будем.

— Почему? — удивляется одессит.

— Я так понимаю, ты сидел в тюрьме?

— Нет! — возмущается парень. — С чего ты так решил?!

— А с чего тогда у тебя любовь к этой теме? Восхищаешься уголовниками?

— Ну, все же поют, — неуверенно пожимает он плечами. — Даже у вас в Москве. Один сокурсник недавно целую бобину с такими песнями из столицы привез. Блатной какой-то поет, Высоцкий, кажется…

— Высоцкий? — смеюсь я. — Никакой он не блатной. Это артист из нового театра — Театра на Таганке. Помнишь шофера Софрона из фильма «Карьера Димы Горина»? Это он. Парень из очень приличной семьи и вполне интеллигентный, просто голос у него такой хриплый. А то, что ты слышал, — это старье, совсем ранние его дворовые песни, дань молодым годам и послевоенным временам, когда в каждом московском дворе заправляли шпана и бывшие зэки. Сам он к этим песням относится с большим юмором и уже давно такого не пишет. И уж, прости, но блатные песни… это вовсе не то, что нужно петь девушкам или у костра в кругу друзей.

— А что Высоцкий сейчас пишет? — осторожно интересуется кто-то.

— Отличные песни о войне, много песен для кинофильмов и для театральных спектаклей. Владимир Высоцкий вообще великолепный поэт, жаль, что мелодии у него довольно однообразные — привычные три аккорда.

— Ну спой, а?

Вздохнув, провожу рукой по струнам. Вот Высоцкого я сегодня точно петь не собирался. Хотя…

— Песня называется «Братские могилы», она у Высоцкого совсем новая. Слушайте…

На братских могилах не ставят крестов,

И вдовы на них не рыдают,

К ним кто-то приносит букеты цветов,

И Вечный огонь зажигают…^[4]

Народ замирает и, затаив дыхание, слушает одну из лучших песен Высоцкого — пронзительную правду о прошедшей войне. Все долго молчат, когда песня закончилась. Первым оживляется Димон:

— Песня, правда, отличная, но твой «Десантный батальон» ничем не хуже, спой ребятам.

Пою и «Батальон», потом, естественно, «Крюково». Все сидят серьезные, задумчивые, и не скажешь, что недавно «Черного кота» весело горланили. Самое время нам с Соней дуэтом спеть.

— Друзья, сейчас впервые прозвучит новая песня «Эхо любви», и вы станете ее первыми слушателями. А помочь мне любезно согласилась Соня Ротару — молодая певица из Черновцов.

Мы встаем рядом, я начинаю наигрывать на гитаре вступление. Первый куплет пою один, как и договорились:

Покроется небо пылинками звезд

И выгнутся ветви упруго.

Тебя я услышу за тысячу верст:

Мы — эхо, мы — эхо,

Мы долгое эхо друг друга.

Второй куплет поет Соня. Голос звонкий, пронзительный. Но поет она с чувством, вкладывая всю душу:

И мне до тебя, где бы я ни была,

Дотронуться сердцем нетрудно.

Опять нас любовь за собой позвала,

Мы — нежность, мы — нежность,

Мы вечная нежность друг друга^[5].

Ну а третий куплет мы поем уже вместе, дуэтом. Соня приглушает свою звонкость, и наши голоса красиво сплетаются. Может, и неидеально, но для первого раза отлично. Нам долго хлопают, заставляют исполнить на «бис» еще раз. Соня раскраснелась, глаза блестят — картинка, а не девушка! Я чувствую, как кровь начинает бурлить у меня в жилах. Если бы не Вика…

Время давно уже перевалило за полночь, пора расходиться.

— Как же не хочется прощаться… — вздыхает Ясь. — А знаете что, давайте здесь встречать Новый год, а? Нет, правда, приезжайте!

— У нас у всех девушки, одним номером дело не обойдется! — смеется Димон.

— Ерунда! Можно вообще с местными договориться и снять дом на праздники. Здесь многие так делают.

— А что? Это идея! — загораются Димон с Левкой.

Все начинают обмениваться адресами и телефонами, чтобы созвониться в конце декабря. А я, поколебавшись, все-таки иду провожать Соню.

К ночи снова похолодало, и с неба посыпался мелкий снежок. Я замотал шарфом горло, поплотнее запахнул куртку и натянул на лоб лыжную шапочку. Простужаться мне сейчас категорически нельзя. Но, к счастью, идти оказалось недалеко. Компания Сони снимала дом на окраине Славского, и до него было от силы минут двадцать. Друзья девушки ушли чуть вперед, а мы с ней приотстали и шли последними. Соня молчала, явно смущенная вниманием взрослого парня, подружки то и дело оглядывались на нас и по-девчоночьи хихикали. Грубиян Миша посылал в мою сторону такие убийственные взгляды, что чуть не испепелил меня на месте. Дурачок какой-то…

Разговор в основном поддерживал я:

— Сонь, а чего вы в Славское приехали? У вас вроде под боком и свои склоны неплохие?

— У нас пока снега меньше, а на лыжах покататься очень хотелось — вот и выбрались на выходные.

— А чего сегодня не уехали? — улыбаюсь я.

— Да Маринка всех подговорила остаться, — смущается Соня, — у нее старший брат в львовском Политехе учится, вот и…

— Не жалеешь теперь?

— Ты что?! — распахивает глаза девушка. — Где бы мы еще столько новых песен услышали за один раз? А так мы быстро разделились — парни мелодии запоминали, девчонки слова записывали. Теперь можно будет какие-то песни в репертуар нашего ансамбля включить.

— А у вас уже есть ансамбль?

— Ну… пока скорее самодеятельный коллектив народной песни при нашем училище. Но мы и эстрадные песни тоже хотим исполнять.

Ох уж эти мне народные песни… И дело-то в принципе неплохое, но какой-то явный перебор в стране с ними. Власти хотят вроде как лучше сделать, а в результате происходит обособление культуры по национальному признаку.

— А с военной тематикой у вас песни есть?

— Пока нет, — вздыхает юная певица.

— Вот и зря. Впереди двадцатилетие Победы, вам обязательно нужно подготовить несколько песен для выступлений. Вдруг опять в Киев или Москву отправят? Например, «Смуглянка» — почему бы тебе ее не исполнить?

— «Смуглянка»?

— Ну да. Там же хороший дуэт может получиться — парень и девушка.

Соня надолго задумывается, видно, что эта мысль захватила ее. Наблюдать за ней одно удовольствие, она сейчас как открытая книга — на юном личике читаются все мысли и эмоции. А уж эта трогательная ямочка на подбородке… И ее легкая увлеченность мною тоже приятна. Вот честное слово, если бы не Вика — может, и не удержался бы, закрутил с ней роман. Но Соня почти еще ребенок, наивный и чистый. И вмешиваться в ее судьбу, перекраивая все в ней на новый лад, мне точно не стоит. Помочь — да. Подкинуть песен — не вопрос. Могу даже с Фурцевой поговорить о талантливой девушке из Черновцов. Но на этом, пожалуй, стоит остановиться. Хотя…

— Сонь, а вы завтра когда уезжаете?

— В обед, наверное. А что? — выныривает она из своих мечтаний.

— Приходи завтра на склон Политехника, на доске с нами покатаешься.

Меня захватила мысль об обложке с Ротару. На Западе, по словам Аджубея, наш журнал тоже рвут из рук — такая неожиданная «бомба» прилетела из Союза. А если еще и вторым номером «подогреть» прогрессивную западную общественность…

— Правда?! — В голосе столько детского восторга, что я на миг чувствую себя всемогущим волшебником. А заодно и старым прожженным интриганом.

— Почему нет? Подозреваю, там с утра многие соберутся.

У крыльца их дома мы прощаемся. Меня не оставляет ощущение, что Сонечка очень ждет, что я ее сейчас наконец-то поцелую. Она так трогательно запрокидывает голову и так смотрит на меня… И мне, если честно, самому приходится приложить усилие, чтобы отказать себе в этом. В результате девушка уходит слегка обиженной, так и не поняв, почему этот идиот Русин оказался таким тормозом. А я, тяжело вздохнув, отправляюсь на базу.

В свой номер я ввалился со словами:

— Парни, я знаю, кто у нас будет на обложке второго номера! И, пожалуйста, без обид!

— Какие уж обиды… А ты чего так рано явился? — оторвал сонную голову от подушки Левка.

— В смысле «рано»? — опешил я.

— Ну, мы думали, ты в отрыв ушел, до утра тебя и не ждали.

— Лев, побойся бога! Сонька же совсем ребенок. И вообще, у меня Вика есть.

— Сказал человек, у которого в сумке всегда наготове десяток презервативов! — съехидничал друг.

Мне оставалось только укоризненно покачать головой и закатить глаза. Уел ведь, зараза! Стратегический запас у меня действительно с собой. Но ведь взял для друзей! И как это объяснить? Увидев, что Димон уже дрыхнет сном праведника, я понизил голос, переходя на шепот.

— В жизни все бывает, и готовым нужно быть ко всему.

— Так и я про то! — лыбится Левка.

Вот и поговори с этим озабоченным. Видно, давно Ленку в Абабурово не возил. А голодной куме, как известно, одно на уме.

* * *

После завтрака на склоне собрались все те, кто утром так и не разъехался по домам. Вездесущий Ясь тоже тут как тут — рвется лично провести испытания снежной доски, чтобы оценить технические решения, заложенные в ней. Пришлось отдать им сноуборд на растерзание, даже интересно, что львовяне скажут.

Я боялся, что Соня обиделась и не придет сегодня, но зря. Спускаясь в очередной раз по склону на сноуборде, я увидел внизу среди ребят знакомую шапочку. Пришла, красавица! Поздоровалась со мной довольно сдержанно, но обиды я в ее глазах не увидел. Димон, подмигнув мне, начал расчехлять фототехнику. Пришла пора провернуть нашу диверсию.

— Сонь, я обещал тебе дать прокатиться на сноуборде? Вперед!

Я помахал львовянам, подзывая к себе.

— Вот так сразу?!

— А чего ждать? Время пролетит незаметно.

Девушка с сомнением окинула взглядом сноуборд, который с сожалением отдал Ясь, но послушно отправилась вслед за мной на горку. На вершине я провел для нее инструктаж — кратко объяснил, что к чему. И через несколько минут она уже смело встала на доску. Бесстрашная девчонка! Видна в ней спортивная закалка. Без падений, конечно, и у нее не обошлось, но равновесие на доске Соня держала отлично. Тонкая, звонкая и гибкая. Так увлеклась, что даже не заметила, что Кузнец ее уже вовсю снимает. А когда заметила, было поздно — пленку он отщелкал и, судя по довольной морде самого фотографа, кадры там получились отличные.

Потом он сделал еще несколько общих кадров с львовянами, нас с Левкой тоже заснял, когда мы по очереди спускались с горы. И все это на фоне абсолютно сказочной красоты — заснеженных елок и сверкающего на солнце снега. Все так увлеклись сноубордом, что не заметили, как уже подошло время прощаться. Я предложил отвезти Соню на вокзал, но она смущенно отказалась. Видимо, перед друзьями стесняется.

— Ну, что, смуглянка-молдаванка, давай тогда прощаться? На Новый год-то сюда приедешь?

— Нет, дома родные ждать будут, неудобно перед ними.

— Семья — святое! Держи тогда телефон нашей редакции. — Я протянул ей приготовленный листок. — Если будешь в Москве, обязательно позвони, слышишь? А мы тебе бандеролью отправим следующий номер журнала. Будет память о нашей встрече. Постараюсь еще магнитофонную запись со своими песнями прислать, может, возьмешь что-то оттуда в свой репертуар. Не все ж тебе народные только петь.

Пока Сонька не опомнилась, прижимаю ее к себе и по-дружески чмокаю в нос. Когда еще удастся так похулиганить с будущей народной артисткой СССР?

— Правда, хорошая девчонка… — задумчиво смотрит ей вслед Лева.

— Через несколько лет София Ротару станет звездой советской эстрады.

— Да ладно?!

— Лев, ты что — в моем чутье сомневаешься? — поднимаю я бровь.

— Нет… пока вроде повода не было.

— Вот именно. Будем потом все гордиться знакомством с ней.

— Так, может, интервью у нее нужно было взять?

— Не о чем там пока писать, — вздыхаю я, — а вот годика через три…

После обеда Ясь ведет нас знакомиться с хозяйкой дома, которая сдает комнаты приезжим «дикарям».

Пани Тереза, чистенькая аккуратная старушка с напевным местным выговором, сразу нам понравилась. Да и дом ее тоже. Просторный, светлый, с обязательной беленой печью и красивыми вышитыми занавесками на окнах. Нашему внезапному приходу пани Тереза обрадовалась, а тому, что нас будет целых три пары, — еще больше. Как она сказала, уж лучше сдать весь дом общей компании, чем собирать под одной крышей незнакомых между собой людей. Поскольку комнат у доброй женщины сдавалось не три, а четыре, мы решили оплатить их все. Сразу, даже не заморачиваясь с залогом, как здесь принято. А что? В деньгах мы не стеснены, и цены на съемное жилье тут просто смешные. А вдруг еще кто-нибудь с нами намылится сюда за компанию? Например, та же Оля Пылесос.

Договорились с хозяйкой о сроке на четыре дня, а там уж — как пойдет. Потом обговорили отдельно питание, набросали список продуктов, которые нам нужно будет прихватить из Москвы. Но в принципе всего здесь в достатке. Если что с собой и везти, то только спиртное да фрукты. Ну, может, еще деликатесы какие-нибудь на праздничный стол или, например, московские конфеты. Понятно ведь, что встречать Новый год мы все равно будем на базе «Политехник», никуда нас новые друзья не отпустят. Ясь вон уже заранее строит наполеоновские планы на наш приезд.

— Эх, парни, чувствую, полыхнем мы здесь! — радостно потирает он руки. — А второй доской нельзя разжиться?

— Будет к Новому году вторая доска, обязательно будет, — обещаю я ему.

Даже сейчас уже понятно, что конструктивных недостатков в нынешнем варианте у сноуборда нет. Все там по уму получилось. Значит, можно спокойно запускать доску в экспериментальную серию. Сегодня дела у нас на склоне шли уже намного лучше. На второй день падений стало заметно меньше, а главное — мы начали понимать некоторые тонкости катания на сноуборде. Теперь наша ближайшая задача — выяснить возможности доски, потому что даже сам я имею об этом только теоретические знания.

— Рус, — общительный львовянин быстро перенял у нас манеру общения, — надо бы еще обдумать, как усовершенствовать горные лыжи. Некоторые ваши технические находки просятся, чтобы применить их и в лыжах.

— Согласен. Думай, Ясь. А на Новый год встретимся и обсудим.

— Мы вам решили два комплекта лыж оставить, потом просто отдадите их пани Анне.

— Вот за это спасибо! — радуемся мы щедрости своих новых друзей.

Боже, как же все сейчас просто… Отдать дорогие лыжи малознакомым людям — легко. И даже мысли у человека не возникает, что мы можем сломать их или как-то еще повредить. Доверие почти на грани детской наивности, от которого меня иногда оторопь берет. Вот я, старая жадная сволочь, ни за что бы не оставил свой сноуборд львовянам. Потому что от наивности излечился давным-давно. И сейчас иногда приходится усилием воли придушить свою жабу, внушая ей, что люди здесь другие, не испорченные тотальным недоверием ко всему и всем. Добрее нужно быть, товарищ Русин, добрее! И проще смотреть на жизнь, а особенно на материальные ценности. Наслаждайся человеческим отношением между людьми.

Отсутствие цинизма и постоянного поиска выгоды у большинства граждан — это и есть одно из главных достижений СССР. Но понимать и ценить это начинаешь, только пройдя через лихую школу девяностых и нулевых. «Человек человеку друг» — сейчас совсем не пустая фраза. Обратиться за помощью к незнакомому человеку или самому помочь ему — это для советского гражданина совершенно нормально. И на помощь родной милиции он может спокойно рассчитывать, не боясь, что его там обдерут, как липку. Вот это все и надо спасать в первую очередь — нормальные человеческие отношения среди людей. Нет, конечно, и сейчас встречаются в людской массе циничные и жадные выродки, но пока это скорее исключение — таких брезгливо сторонятся. А то и на собрании всем коллективом могут пропесочить.

Вечером закинули наших львовян на вокзал. Съездить пришлось два раза, в один прием все в машине не уместились.

Провожаем парней до электрички, помогаем им загрузить вещи в тамбур, потом машем на прощанье рукой и с грустью смотрим вслед.

— Повезло нам с ними, — констатирует Димон, — хорошие ребята.

— Им с нами тоже повезло, — добавляет Левка. — Ну что, сегодня-то хоть в колыбу?

— А пуркуа бы и не па? — соглашаюсь я. Тем более от вокзала до нее всего пара шагов.

Интерьер местной колыбы действительно оформлен в чисто национальном стиле. Чем-то напоминает традиционную чешскую пивную, но при этом одновременно еще и украинскую корчму. К грубоватой дубовой мебели здесь прилагается еще и чисто местный колорит — вязанки чеснока и лука, глиняная расписная посуда и вышитые полотенца-рушники. Ну и неизменный атрибут любого карпатского «паба» — печь в самом центре зала. Народа в понедельник вечером почти нет, в зале заняты всего два стола. Так что сами выбираем понравившийся нам стол и делаем заказ.

Девушка с забавным именем Тетяна хлебосольно подсказывает нам, что стоит попробовать из местной национальной кухни. На закуску берем кляганиць — это такой холодец. На первое, конечно же, заказываем закарпатский бограч с галушками, о котором Лева нам уже уши прожужжал. А вот на второе выбираем все разное. Димон взял дисноторош — это квашеная капуста, тушенная с грибами и с копченостями. Я по совету Тетяны решил попробовать фасоль по-верховински — она у них тоже готовится с кислой капустой и подается с острой подкопченной колбасой пикницей. Коган продолжил гнуть венгерскую линию и заказал себе лоци — это такое жаркое из свинины. Ну и кувшин местного домашнего вина на всех взяли.

А дальше начался у нас праздник живота. Все действительно оказалось очень вкусным, а порции щедрыми. Острая густая похлебка бограч вообще выше всяческих похвал. Коган аж постанывал и прикрывал глаза от удовольствия, поглощая ее.

— Левка, прекрати так стонать, ты же не любовью занимаешься! — шикнул я на него.

— Не могу. Парни, это получше любого перепихона. Гастрономический экстаз!

— Вот и води таких по ресторанам, он же здесь всех людей распугает, — ворчит Димон.

Но бурчим мы с Кузнецом скорее для порядка, удовольствие от местной кухни мы получили не меньше нашего доморощенного гурмана. К концу ужина даже сил пререкаться с ним не осталось. И на десерт тоже сил уже не было, хотя Тетяна и пыталась соблазнить нас сырным пирогом.

— Эх, сейчас бы сюда еще наших девчонок… — мечтательно щурит глаза сытый Левка. — Хотя нет. Лучше бы каких-нибудь местных красоток.

— Можно рвануть за ними на машине в Сколе, — неожиданно поддерживает его Димон, — всего-то двадцать минут езды.

— Парни, вы… уху ели?! — охреневаю я. — Какие еще красотки?!

— Рус, ну мальчишник-то мы должны устроить? Гарны дивчины, свежий карпатский воздух и все такое…

— Нет, вам точно лечиться нужно! Электричеством.

— Фу, даже помечтать не дал!.. — возмущаются друзья.

— Вот завтра вечером посадите меня на киевский поезд и потом мечтайте сколько угодно. Только про меры предосторожности не забывайте — нашего стратегического запаса вам должно хватить.

— Ну, это как пойдет! — шкодливо переглядываются друзья.

Ох, чувствую, кто-то здесь завтра в отрыв уйдет…

Примечания

1

Песня «Непогода», стихи М. Дунаевского.

2

Песня «Зима», Ю. Лоза.

3

«Вальсбостон», А. Розенбаум.

4

Песня «Братские могилы», В. Высоцкий.

5

Песня «Эхо любви», слова Р. Рождественского.