Ночь – царство кота

Александр Тарнорудер, 2006

Если вы любите мистику, которая выглядит настолько реальной, что вы начинаете ощущать ее совсем близко, практически в своей обыденной жизни, то этот роман для вас. Вы будете читать его и перечитывать.

7

Если бы Шаю Дрору, директору коммерческого канала израильского телевидения, предсказали, чем он будет заниматься достигнув пика карьеры, он бы, мягко говоря, не поверил. Если бы его сейчас, в этот самый момент, спросили, зачем он все затеял, Дрор не смог бы дать более вразумительного ответа, чем “бес попутал”. Однако, факт оставался фактом: всю предыдущую ночь Шай провел за чтением секретного отчета Института Подсчета Общественного Мнения, выполненном в единственном экземпляре лично для него. Шай Дрор добрался до своего кабинета лишь после полудня несмотря на обилие неотложных дел. Первым делом, Шай положил отчет в сейф, закрыл дверцу и провел магнитной карточкой по прорези считывающего устройства — надпись “ЗАПЕРТО” на миниатюрном дисплее его не удовлетворила, и он подергал за ручку для надежности. Шай попытался представить себе, что произойдет, если кто-то из журналистов пронюхает и раздует скандал в прессе — его короткие седеющие волосы зашевелились.

Ему, офицеру элитных войск, журналисту, сделавшему карьеру на военном радио, привыкшему полагаться исключительно на себя, на своих командиров и боевых друзей, оставалось надеяться только на слово директора ИПОМ Пнины Перах, ибо в секрете приходилось держать даже само существование данного отчета. В последнее время слово Пнины Перах значило очень много в израильских средствах массовой информации, то есть на коммерческом канале, возглавляемом Дрором, к нему не просто прислушивались — его ловили, и Дрор приложил к тому немало усилий.

Шай с грустью вспоминал счастливое время, закончившееся года два назад, тот недолгий период, когда Израиль был очень даже популярен ну почти во всем мире, а израильские журналисты — нарасхват, когда израильских репортеров приглашали всюду и скопом, не сверяясь с табелью о рангах, и не скупились на угощение, пытаясь выведать, что там за пар валит из кастрюльки «идише мамы». Занимая директорское кресло меньше года, Шай впервые попал на сборище китов репортажа и новостей. Под утро, по дороге в гостиницу, в лимузине Кеннета Бумшнайдера, одного из грандов мировых новостей, Шай услышал фразу, грозящую перевернуть жизнь израильского ТВ.

Подвыпившая элита массмедиа обсуждала плейбойский список ста самых сексапильных женщин ХХ века, возглавляемого Мерилин Монро с Джейн Мэнсфилд, Рэкуэл Уэлш, Бриджит Бардо и Синди Крауфорд в первой пятерке, когда Кен, старый поклонник Элизабет Тейлор, оказавшейся лишь на седьмом месте, оскорбенный не самим этим возмутительнейшим фактом, а восьмым местом Памелы Андерсон, к бюсту которой питал чисто физическое отвращение, раздраженно пробурчал:

— Бросьте вы ваших Андерсон и Дерек, туфта это все. Держу пари, что половина всех мужиков тайно дрочит на замотанную в ужасный зеленый костюм замухрышку, которая каждый час появляется у меня со сводкой погоды. Да мы каждую неделю вывозим тонны писем с такими предложениями, что их ни один Плейбой не напечатает. И кто, вы думаете, их получает, Бо с Памелой, или, может, Джин Харлоу? Хрена! — Кривоногая бедняжка, чемпион уродства и безвкусицы, с северо-западным ветром. А за что, вы спросите? А за неповторимый и единственный тембр голоса, который вызывает эрекцию сильнее, чем три десятка Памел. Почитайте вашу почту, не ту, которую на подносе приносит вам секретарша, а ту, что она бросает в корзину, не читая. Тогда вы поймете, кто у вас делает рейтинг.

В гостинице, несмотря на хмель и усталость, Шай бросился к телевизору, благо, кабельных каналов хватало на три Израиля. Он считал себя большим специалистом по женской части и решил проверить мировую метеорологическую службу, в первую очередь, на себе. Подсмотревший за Дрором сторонний наблюдатель решил бы, что сидящему перед экраном человеку рекомендуется сменить обстановку, по крайней мере, выбросить телевизор из жизни навсегда — восемь часов подряд Шай выискивал на всех каналах и смотрел сводки погоды на всех языках, недовольно рыча, когда попадался диктор мужского пола. К вечеру следующего дня Шай утвердился в мысли, что подвыпивший Кен выболтал один из главных секретов своего успеха.

Уже в Израиле, через знакомых в разных службах, Дрор попытался выяснить, с кем работал резко идущий в гору Бумшнайдер, но наткнулся на стену. Тогда он, после долгих колебаний, пошел на поклон к Пнине Перах, маленькой, деликатной, скупой даже на полслова, женщине, которой только предстояло стать “всеизраильским термометром.” О Пнине в то время еще никто не знал, тогда как имя Дрора приобрело популярность за полтора военных месяца. Во время первых встреч Пнина предпочла не рассказывать о волне заказов на тему “Секс и реклама”, захлестнувшей ИПОМ, а Шаю, номер которого не выдавала телефонная справочная, не выпала честь отвечать на идиотские вопросы о влиянии блондинок на собственную жизнь. После долгого взимного прощупывания сделка состоялась: в обмен на интересующие Шая сведения Пнина получала неограниченную возможность использовать канал для рекламы ИПОМ. Дрор, как бы невзначай, подкинул идею “термометра” своим ребяткам, а Пнина, как женщина чрезвычайно умная, не злоупотребляла полезным знакомством, а появлялась примерно раза два в месяц, не вызывая излишних подозрений.

Информация была бецненной — подробный анализ популярности лиц, более или менее часто появлявшихся на израильских телевизиооных каналах. Но Шая интересовал, главным образом, один вопрос: связь между сексуальностью и рейтингом. Связь эта оказалась так велика, что Пнина, хорошо понимая пикантность ситуации, привезла материал к нему домой. Не выпуская диск с информацией из рук, как бы сомневаясь, стоит ли вообще это делать, она посмотрела на Шая снизу вверх и сказала:

— Здесь бомба. Реклама — одно, а ваша кухня — совсем другое. И учти, что бы ни случилось — это не от меня, — она, отказываясь даже от кофе.

Дела коммерческого канала были не так уж плохи, но, как не без сожаления отметил Шай, не в результате продуманной или целенаправленной политики, а больше за счет нечаянных удач или просчетов конкурентов. С прогнозом погоды все обстояло как нельзя лучше — его молодой чрезвычайно симпатичный ведущий был недосягаем для томной красавицы с конкурующего канала, что подтверждалось не столько международными призами, сколько пристальным интересом обоих полов, таким пристальным, что Шай дал себе слово разнообразить погоду новыми лицами. За вечерние новости Дрор тоже мог не беспокоиться — его дуэт был хорошо сбалансирован, и снижение интереса наблюдалось только в отсутствие одного из партнеров.

И теннис… Один взмах ракеткой новой русской звезды стоил больше, чем вся карьера мужеподобной немки или нимфеточные пухлости швейцарки. Две секунды делали чудеса, не три, не семь, не минута, а именно две секунды заставляли озабоченно заерзать мужскую аудиторию и ровно через двадцать четыре часа находиться на том же канале в надежде на повторение.

Были и неожиданности. Шай никогда не поверил бы, что лучшие попки западного побережья во главе с Памелой Андерсон, выпирающие из тесных красных бикини уступят в популярности примитивной игре в слова обычных израильских школьников, так неприметно брызжущих сексуальностью, что подкопаться трудно. И вообще, пришло ему в голову, эта американская политкорректность — не что иное как погоня за рейтингом средств массовой информации: нет баланса полов — сразу падает рейтинг, ну а рейтинг… рейтинг, понятно, от чего зависит. Секс полностью завоевал рекламу, и там это уже давно бросалось в глаза, теперь же предстоял черед новостей, политического и криминального репортажа, да и всего остального. Вся штука, сказал себе Шай, в том что никто не должен догадываться об истинной причине успеха или неуспеха программы — в этом ему поможет Пнина и собственное чутье. У Дрора было потрясающее чутье на женщин, и если кто получал его благословение на участие в программе, то это считалось лучшей гарантией карьеры. Не важно, что говорили его девки, что оголяли и чем вертели, но они держали зрителя, и главным было"пройти Дрора", а такая репутация будет очень способствовать распределению программ и времени трансляций.

Старик Фрейд, дорого дал бы за такой отчет, подумал он, ведь даже судьбу правительства решила не относительная молодость претендента, не его программа и знание английского, а не что иное, как виновато кислый изгиб правого угла рта, привлекший гораздо больше женских бюллетеней, чем оттолкнувший мужских. За месяц до выборов Пнина Перах знала имя победителя, но, верная своему слову, опубликовала лишь ту информацию, за которую официально заплатили молодцы Дрора, начинающие слегка терять привлекательность. Непроницаемая Пнина, появлявшаяся день за днем на его канале, лишь однажды, как ему показалось, чуть не выдала себя, когда появилась информация об альтернативных опросах.

Был момент, когда Дрор уже хотел похоронить отчет и никогда больше не возвращаться к этой теме, но любопытство победило. Секретарша доложила, что с получасовым опозданием явился Гай Додано, или Додо, как называли его не только друзья, но и все остальные жители Израиля. Феномен Додо был особо отмечен в отчете. Тот был привлекателен? Да. Красив? Да. Но вместе с холеным медно-медальным лицом и замашками балованого мальчишки, чего недостаточно для настоящего успеха, у Додо было счастье выходящего сухим из воды гуся. Чего ему только не сходило с рук — и обросшие интимными подробностями любовные скандалы, и «левые» заработки на свадьбах, на которые смотрели сквозь пальцы, и неосторожные политические высказывания, стоившие бы карьеры любому другому. Несколько лет Додо держал абсолютное первенство по рейтингу, безраздельно владел субботними вечерами, по древнееврейской традиции имевшими место быть в пятницу вечером, и вел на канале Шая передачу “Прайм тайм”, — название в точности соответствующее времени выхода в эфир. Но сейчас Додо старел, ему не просто наступали на пятки — его подсекала сзади расторопная и не менее наглая молодежь. В прошлом сезоне Додо впервые за много лет проиграл рейтинг Первому Израильскому Клоуну, потеснившему его с субботнего олимпа на двое суток вперед, на воскресенье, что уже само по себе было для Додо оскорблением, несмотря на то, что сохранилось название его программы: “Прайм тайм”. В глазах Шая это звучало насмешкой, но Додо упорно украшал поблекший имидж потускневшими блесками былой славы.

Сейчас Додо грозило дальнейшее, как любил выражаться Шай, перемещение во времени. Рейтинг продолжал падать, несильно, но неумолимо, и Додо предпринимал отчаянные попытки его поднять. Он приглашал в студию гадалок и свах, элитных девочек и золушек шхунот, беднейших израильских районов, он завлекал публику немыслимыми призами, превращая передачу в казино, соперничающее с лото и тото одновременно — ничего не помогало. По анализу Пнины Перах выходило, что на Додо, как говорят молодые,"забили", он просто надоел публике. Шай не испытывал к Додо ни особых симпатий, ни сантиментов, он был готов задвинуть лысеющего кобеля безо всяких сожалений, но… Ох уж это “но”! В статистически бесстыдных файлах Пнины Перах отмечено, что больше половины опрошенных анонимно в часы досуга и в отсутствие мужей израильских женщин ответило твердым “ДА” на вопрос: “Легли ли бы вы в постель с Гаем Додано?”

Все, что нужно старому поцу — это новый, хорошо смазанный презерватив, подумал Дрор, хорошо бы розовый и с усиками.

— Дай ему войти, — проговорил Дрор в сторону телефонных клавиш и лишний раз покосился на сейф.

Гай (Додо) Додано не испытывал никаких иллюзий по поводу вызова на ковер к Дрору. Честно, наедине с собой, Гай был уверен, что сей вызов последует куда скорее, чем это случилось на самом деле. Додо в очередной раз переборщил. А замысел был элегантен до великолепия — Додо надеялся убить двух зайцев сразу: вернуть себе рейтинг, осмеяв обожавший его плебс, и одновременно, позабавить смотрящих на него свысока крутолобых интеллектуалов. Отдавая должное таланту Додано, прямо скажем, что операцию он провел блестяще: публика, как большая, уверенная в себе рыба, проглотила наживку сразу, резко и надежно, так что и подсечки не потребовалось. Оставалось осторожно вываживать рыбину, не порвав тонкую леску народной любви.

Додо пообещал, ни много ни мало, посадку НЛО и встречу пришельцев в прямой трансляции с мирного и гостеприимного средиземноморского берега. Почву Додо подготавливал долго и исподволь — сначала появились маленькие, не более чем на два дюйма, заметки известных прорицателей о готовящемся вторжении пришельцев. Потом он организовал огромную статью в субботнем приложении. После этого пошла в ход артиллерия — реклама. Крючок засел крепко. Те от которого “держали в секрете” расположение десятка телекамер на морском берегу от Ашкелона на юге до Нагарии на севере, выведали все через “знакомых своих знакомых” и повалили, с биноклями, с фотоаппаратами и камерами. Спасатели спасались бегством — слишком много желающих пришлось на квадратный сантиметр крыши спасательной будки. Полиция стягивала последние резервы. Самые осторожные остались дома, стряхнув на всякий случай пыль с противогазных коробок, и обновив запас воды и консервов в заветных бетонных катакомбах. Цена рекламной минуты оказалась столь же недосягаемой, как космическая база пришельцев.

Додо был неотразим. Он появился на экранах ровно в девять часов в белом костюме, в обрамлении лучших из знакомых ему музыкантов. Средиземное море и прибрежные облака озарились ярчайшим светом в точном соответствии с монопольными ценами электрокомпании. Последнее усилие согнутого в дугу спиннинга, и сияющая в свете юпитеров рыба, не порвав тончайшей лески, показалась из воды во всей своей красе. Чешуя, однако, показалась бы немного странной неискушенному наблюдателю — в рыбу тут и там были воткнуты зубочистки с привязанными к ним лозунгами, впрочем, это, скорее, были рецепты по ее, рыбы, приготовлению. В конце концов, если можно купить разведенную в неволе мороженную форель с описанием ее приготовления на упаковке, то почему бы не поместить инструкцию на хвост средиземноморской рыбы.

Под вопли “До-до — чем-пи-он” рыба-рекордсмен вылетела на палубу белой двухмоторной яхты и забила мощным хвостом. Гай Додано, спасаясь от плавников, убрался с палубы на капитанский мостик, но и там было слишком опасно. Тогда Гай скатился в каюту, где наутро и нашли его оценщики страховой компании, суровые и трезвые. Гай перекупил страховку вместе с яхтой у прежнего владельца, не вникая в размеры рыбы, но выяснилось, что они на пять сантиметров превысила записанную в страховке длину.

— Читай! — вместо приветствия и кофе Дрор бросил Додано судебный иск каналу. К иску прилагался список поврежденного имущества. В том числе и требования спасателей, об оплате сверхурочных в размере двухсот пятидесяти шекелей в час.

— А страховка? — промямлил Додо, после того, как прошел первый шок.

— Грамотные все, — проговорил собеседник после многозначительной паузы, и Додо понял, что не в прокуратуре дело.

— Слушай, ну что я мог сделать… рыба-дура…

— Хватит! — рявкнул Шай так, что перепуганная секретарша осторожно заглянула в дверь кабинета. — Хватит, надоели мне твои фокусы, или ты начинаешь работать нормально, или, — он кивнул Додо за спину, — дверь там и не заперта. Господи! Ну кто мне только не звонил, все газеты ноги о нас вытирают после пришельцев твоих. И все на мою голову!

— Шай…

— Вот что, Гай, про прямой эфир — забудь, про прайм тайм — забудь, все твои художества проходят цензуру, мою, личную… Иди!

— Но, Шай…

— Иди, иди!

— Что мне делать-то? Жениться мне, что ли, в прямом эфире, или как? Ну так женюсь, только прайм тайм не отбирай.

Шай впервые посмотрел на Додо с интересом. Эффект был достигнут, теперь предстояло укрепить завоеванные позиции.

— Жениться? В прямом эфире? А дальше все повторится, как с НЛО? Уволь от таких предложений. — Шай развернулся к окну и помолчал. — А ты это серьезно?

— Допустим, серьезно, а с канала не погонишь?

— Сценарий — через неделю — на стол, а там поговорим. Иди, уже!

И вновь отдадим должное таланту Гая Додано. Ну кто еще, спрашивается, мог так быстро, почуять, откуда дует ветер — ровно через пять дней после разговора, заявка на программу “Захомутай Додо” легла на стол Шая Дрора. В ней было все, что, по мнению Шая, могло привлечь даже очень искушенного израильского зрителя. Сезон охоты на Додо объявлялся открытым, и сделал это ни кто иной, а сам Гай Додано. Как пелось в известной песне: “…еще совсем не поздно, и дверь еще открыта, а ваше настроенье поправим мы к утру…” Если, конечно, вы будете смотреть наши программы. Грандиозное шоу с мальчиками и лотерея для девочек, главным призом в которой был Додо собственной персоной, обещало привлечь прекрасную половину зрителей, тогда как выставление на показ самих претенденток было нацелено на другую половину. Каждую золушку на каждом углу подстерегал прекрасный принц Гай.