Мезя навсегда. Истории о народном академике П. П. Мезенцеве

Александр Леонидов (Филиппов)

Бородатый Трикстер в уфимской упаковкеТрикстер — это такой «горько-сладкий» и «солёно-пресный» персонаж искусства (прежде всего, литературы и фольклора).Один из ярчайших представителей этого двуликого и двуличного племени полуоборотней-полиморфов — это академик Виталий Николаевич Мезенцев, в просторечье Мезя, сквозной перс межавторского цикла уфимских авторов «Мезениада».

© Александр Леонидов (Филиппов), 2024

ISBN 978-5-0064-2581-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МЕЗЯ В ГОСТЯХ У ЭРЕКТУСОВ…

Массивное, опухшее от пьянства и вонючих обмоток, каких-то драных бабьих кофт под ватником, тело сизого одутловатого бомжа, подметающее седой бородой полы, валялось, наполовину вывалившись из кабинки мужского туалета огромного и фешенебельного торгового центра «Универсум». Это и само по себе абсурдно, если не знать, что такое «Универсум»! А если знать — то вдвойне абсурдно…

«Универсум» — это гигантский молл, достойный лучших столиц мира, полный сверкания реклам и их отражений на бесчисленных светоотражающих поверхностях, с бесконечными рядами бутиков, с аквапарком и детскими аттракционами, со множеством ресторанов, представляющих всю мировую кухню, с кинотеатрами «долби серраунд», оснащёнными по последнему слову техники, словом — такого бомжа, какой вывалился, роняя слюни, из кабинки туалета, сюда просто не должны были впустить охранники на входе! Между тем бомж был, и прошёл он сюда за взятку, потому что этот бомж был академиком всех академий мира Прокопием Порфирьевичем Мезенцевым!

Говорят, что хуже шопинга с женщиной бывает только шопинг с любимой женщиной… Готов поспорить: хуже всего на свете шопинг с академиком Мезенцевым! Особенно когда вынужден оттенять его своей солидной респектабельностью, прислуживать этому грязнуле и алкашу с видом и обаянием дворецкого британской королевской семьи.

Я вынужден одеваться, как грёбанный банкир! Не потому, что мне этого хочется — я не сноб. И уж тем более не потому, что мне это по карману — я отнюдь не богат, если не сказать наоборот. Но на мне светлых оттенков костюм «Sartoria Brioni» класса «люкс», «от кутюр», безупречно скроенный по моей фигуре, сдержанный и полный достоинства классической элегантности. У него прямого кроя пиджак лорда с неглубокими лацканами и тремя пуговицами. И штаны — на шикарном ремне Lacoste с крокодильчиком, со сверкающей массивной пряжкой из чистого серебра.

Такие костюмы шьют не для таких, как я. Такие костюмы тончайшей тонкорунной шерсти и с натуральным шелком подкладки адресованы богатой европейской аристократии, американским магнатам и кинозвездам. Не для таких, как я соткали из тончайшего египетского хлопка, невесомого и ласкового на ощупь, сорочку приятного кремового оттенка.

Не мне, казалось бы, носить узконосые ботинки выпендрёжника из крокодиловой кожи, культовые «мезлано табаско», на пробковых супинаторах, бесконечно искусных в своей натуральности! Но я вынужден всё это носить, как и золочёные номерные часы «Франк Миллер — Женева» (подделка, разумеется!), вынужден обманывать своим видом восторженные взгляды понимающих девушек — по очень простой причине. Если я не буду так выглядеть, то нас с боссом вообще никуда не пустят…

Куда бы мы не направились — мне приходится входить первым, чтобы пройти «фейс контроль», и уж потом за мной в дверном проёме появляется этот коренастый кудлатый растрёпанный седовласый крепыш. Примерно так красивые женщины ловят попутку, спрятав неказистого спутника в кустах, чтобы водители думали, будто голосующая одна!

Мне нужно быть «лук», потому что от Мезенцева разит луком и спиртным, немытым старческим телом, потому что буквально утопает в неопрятной бороде, откуда, как из кучи свалявшегося войлока, порой всплывает пьяная улыбка, слышатся то хихиканье, то мудрые мысли мудрейшего из землян нашего, да и не нашего времени. Мезенцев носит синий ватник, и, мягко говоря, не новый, потёртый и заляпанный, его холщевые штаны подшиты грубыми заплатами на драных коленках, грязные валенки следят по плитке и паркету фешенебельных заведений, куда ему всё время надо по делу и без…

В «Универсуме» мы с Мезенцевым укрылись от беспощадных коллекторов «Зизитопбанка», того самого, входящего в топ десяти богатейших банков, со скидкой бородатым, и с особыми бонусами для седобородных, чем и воспользовался, «подловив буржуёв» Прокопий Порфирьевич. Как у него это водится, он взял у них взаймы миллион долларов, а возвращать не торопился, да, по-моему, и вообще не собирался. Мы с ним убегали от бригады матёрых коллекторов, тратя по пути последние сотки из этого безнадёжно профуканного миллиона, и самое обидное: я, хотя и считался личным казначеем Мезенцева, понятия не имел, куда делась большая часть денег…

— Нешта, нешта! — бормотал Мезенцев из глубин своей бородени, в которой буквально утонул — Не обеднеют, мироеды… Нам, паря, деньга для дела потребна, а им — для непотребства однаго…

В отличие от академика, я понимал, что дискуссии о назначении заёмных долларов с коллекторами «Зизитопбанка» не прокатят, и уже ощущал, чуткой фантазией своего богатого воображения паяльник в том самом месте, куда хамоватый босс советовал мне засунуть мои тревоги.

Я говорил ему, что нужно сменить машину. Мы гоняли по городу, удирая от банды топовых гангстеров, нанятых «Зизи» на «Тойоте-Раф-4», автомобиле, в своём роде уникальном: это созданная умельцами в СССР гибридная модель японской «Тойоты» и микроавтобуса «РАФ», в просторечии «Рафик», RAF-2203 Latvija, когда-то ходившем в качестве маршрутных такси в городах моего детства. Зачем нужно было столь противоестественное соитие японской и советской автомобильной мысли — я не знаю, но это незнание далеко не самое вопиющее в моих делах с Мезенцевым.

Так вот что я вам скажу, читатель, вы уж мне поверьте: можно затеряться на «тойоте» любой модели, их в каждом мегаполисе полно. Можно, наверное, даже затеряться и на «Рафике», хотя их немного осталось с давних времён, когда в Риге ещё делали автомобили. Но никогда вам не затеряться на этом стальном муле, удивительно вопиющем посреди автомобильного потока своей ненормальной оригинальностью, на «тойоте-раф-4», на которой привычно рассекать Прокопию Порфирьевичу, улыбчиво проветривая бороду, выставив морду из окна, отчего патлы его трепетали, как праздничные флаги…

— Прокопий Порфирьевич! — взмолился я, видя, как тает стопка стодолларовых купюр в моём бумажнике — Пока ещё есть деньги, давайте купим неприметную машину!

— А эта чем плоха?! — хмурил кустистые брови академик.

— Прокопий Порфирьевич, ну ведь тойота — и РАФ!!! Ну, ни в какие же ворота!

— Проежат она в ворота…

— Я в фигуральном смысле…

В ответ на этот крик души Мезенцев начинал рассуждать о посадках раффлезиокамыша, и о том, что он хорошо присадил камышу ДНК плотоядной раффлезии, но напрасно добавил в коктейль гены автомобиля «РАФ».

— Как можно добавить гены автомобиля?! — вскричал я в отчаянии — Это же механизм! У него нет генов!

— Ишь, куда загнул! — пьяно скалился Мезенцев — А вот, к примеру тебе, паря, автоген… Механизьм, горелка, поди… А даже и называется: авто-ген! У всего, паря, есть гены… Ужо ты мне слушай!

Я махнул рукой: с Мезей спорить — что против ветра мочится…

В торговый центр «Универсум» мы забежали с палёными пятками, гончие банка шли за нами по пятам, и я рассчитывал спрятаться в укромном местечке. Вместо этого Мезенцев устроил большой шопинг, стал ходить из бутика в бутик, смущая чистую публику своей зловонной волосатостью, покупал какие-то ненужные вещи, сгружая их мне на руки в ярких брендовых пакетах, а в закутке скобяных изделий разбил наполовину стеклянный мармит, и ругался с продавщицей, не желая расплачиваться…

Кое-как замяв скандал, я затащил Мезенцева за штопаный рукав его грязного ватника в ресторан грузинской кухни «Повар Сосо Смогулия», усадил вонять в углу, как живую антирекламу заведения, и заказал нам по тарелке ядрёного супа «харчо», после которого рта не закроешь… Надеялся хоть чуть привести Мезенцева в чувство, да куда-там!

Из-за битой молью расхоженной полы старого валенка академик достал бутылку водки, и влил её в харчо, сказав поучающе:

— От теперя, могёт быть, вправду остро будет!

И вот итог: роскошный туалет, отделанный, как ювелирная шкатулка, инкрустированным кафелем под мрамор, сверкающих изобилием зеркальных хромированных деталей, и посреди этого великолепия — неопрятная куча тряпья и стонущей плоти…

Пачкая свой дорогой и элегантный костюм миллионера, я попытался загрузить эту кучу в тележку для продуктов, которую прикатил из продовольственного гипермаркета «О, кей». Но не преуспел: тележка была одновременно и высока, и мала для Мезенцева. Тем более, что сам падший академик, обильно срыгивая, помогать мне не желал, и на ощупь был совершенно тряпичным, хоть и тяжёлым, как мешок со сталью…

— Пошёл ты нах… пошёл ты нах… — маловразумительно поучал меня Прокопий Порфирьевич, не разлепляя глаз.

Я пошёл не туда, а в соседний с туалетным блоком бутик модной одежды «Мохито», хрустальный в своём совершенстве, играющий всеми гранями моды, как драгоценный камень-самоцвет.

— Девушка! — крикнул я симпатичной продавщице бутика — Как вас звать?!

— Зара… — недоумённо покосилась на меня эта рекламная рослая дива, которой бы по подиумам ходить, а не шмотками втридорога торговать.

— Зарочка, милая, дайте мне вашу оптовую тележку!

— Чего?!

— Ну, тележку, вы же ведь возите на ней оптовые тюки с товаром! Ну, когда доставляют партию нового товара!

— Прекратите говорить ерунду! Нет у меня никакой тележки! — поджала губы очаровательная, но строгая Зара.

— Есть! Каждый бутик комплектуется оптовой тележкой, чтобы быстрее загружаться… Уж я знаю…

— Даже если бы у нас и была такая тележка, с чего вы взяли, что я вам её отдам? Я материально-ответственное лицо, между прочим… А вдруг вы нашу тележку угоните, мне же из зарплаты вычтут…

Твёрдо зная по месяцам работы с Мезенцевым, что ласковым словом и сотней баксов можно добиться гораздо больше, чем одним только ласковым словом, я протянул Зарочке купюру с Франклином.

— Ладно… — помявшись, смилостивилась она — Возьмите, только ненадолго… Она стоит за примерочными в техническом отсеке…

Так сто долларов сделали своё дело — впрочем, заставив Зару в скором времени пожалеть о своей доброте…

— Вы же с виду достойный человек! — почти плакала, обиженно скулила продавщица, укоряя меня неотразимым телячьим взглядом в упор — Солидный, состоятельный джентльмен! Зачем вы это с нами делаете?

— Что я делаю, милая?!

— Зачем вы приволокли к нам в примерочную грязного, вонючего бомжа?!

— Этот бомж — академик Мезенцев! — попытался я объяснить.

— Неправда! Зачем вы врёте?! Я знаю академика Мезенцева, мы в школе проходили его график мезенболы! Академик Мезенцев — корифей всех наук, а этот… этот… вы посмотрите, что он делает…

Вокруг Прокопия Порфирьевича, сваленного под зеркалом на ковролин примерочной кабинки, и похожего на куль с тряпьём старьёвщика, расползалось сырое и неприличное пятно… Запах розлива не обманул бы и младенца: нет, академик не вспотел так обильно, а сделал кое-что похуже…

Мне осталось прибегнуть к последнему, и уже испытанному средству: стодолларовой купюре.

— Умоляю! Берите, и молчите! Примите всё, как есть!

Девушка взяла ещё одни 100 долларов — и умолкла, лишь тихонько всхлипывая: её примерочная, образец стиля и фэшна, очень быстро пропитывалась вонью самой грязной и отвратительной ночлежки…

Далее она, уже достаточно коррумпированная деньгами, украденными академиком у «Зизитопбанка», догадалась, что делать. Впрочем, и вариантов у неё было немного: в примерочной бомж, в помещении пахнет ссаниной и ядрёным потом… Если зайдут солидные покупатели — они… больше уже никогда не зайдут в этот бутик!

Потому умненькая Зарочка закрыла стеклянные двери «Мохито» на символический, расположенный у нижней кромки двери, замок, и повесила табличку: «Технический перерыв».

— Вы понимаете, что вы мне план продаж срываете?! — кричала мне эта красотуля в коротенькой стильной юбчонке и обтягивающем топике.

— Крепись, Заронька, девочка моя, все убытки покроем! Нам бы лишь академика спасти!

— Не втягивайте меня в свои грязные дела! — взвизгнула продавщица модельной внешности.

Дела и вправду были грязными. В буквальном. Я понимал, но, куда мне было деваться?! Долг перед научным руководителем, владыкой судеб моей диссертации, угнетал меня хуже кандалов на рабах центральной Африки…

— Что вы прикажете мне делать, если он не любит мыться?! — тоже почти заплакал я — Терпеть не может… Ну, вот не желает он…

Мы с Заронькой, умничкой, задёрнули шенилловый занавес на стальных кольцах в примерочную, и вовремя! В стеклянные двери бутика уже стучались крепкие спортивные ребята в чёрных костюмах и чёрных галстуках спецагентов, в тёмных облегающих виски продолговатыми овалами очках шпионов…

Их было трое, похожих, как братья от мрачной готической мамы. Старший брат, лысоватый, с седоватыми висками, прямым римским носом и волевым каменным подбородком властно стоял в середине трио. Слева от него располагался брат помоложе, но со шрамом во всё лицо. Младший же брат, худощавый и длинный, выше всех по росту — заметно нервничал: может быть, это его первое задание?

— Откройте! — потребовал от нас с Зарой старший брат-коллектор — Давайте не будем играть в лишние телодвижения и враньё! Я прекрасно знаю, кого вы прячете за закрытыми дверями этого заведения!

— И кого же? — с вызовом, принимая правила игры, поинтересовалась продавщица.

— Кредитного преступника академика Мезенцева! — охотно сообщил ей старший коллектор. — Человек, который задолжал «Зизитопбанку», а банк входит в топ-10 крупнейших… И не стоит воровать у такого банка миллион долларов…

— Нет у нас тут никакого Мезенцева! — огрызнулась дерзкая…. — Все, кто внутри, перед вами! Бутик закрыт по техническим причинам. Уходите, мы вам не откроем!

— На прежней работе меня звали «легавым»… — сказал агент с седоватыми висками, и поправил свой траурный галстук гробовщика — Меня зовут хозяйским псом… Это обидно, но в этом есть доля истины… Я чую! Чую Мезю по запаху… Это запах заскорузлого в собственных испарениях и испражнениях, обоссавшегося старика! И такого запаха не может быть в вашем элитном бутике для состоятельных господ, если в нём не спрятан академик Мезенцев!

— Послушайте! — дерзила дальше храбрая продавщица — Я заведую в эту смену этой торговой точкой! И что бы тут ни было, это моё дело! Это дело владельца, это дела полиции — если вы предъявите ордер от прокурора и приведёте участкового! Но это не ваше дело! Никакого отношения этот бутик к «Зизитопбанку» не имеет, и внутренней службе безопасности банка здесь у нас делать нечего!

— Послушай, детка! — сказал старший из громил — Меня зовут Игорь Северович Капканов, и я работаю не в службе безопасности банка! Там работают вахтёры, а я из коллекторского агентства, вышибаю долги, специализируюсь на крупных! Я уважаю закон, но хочу, чтобы и меня тоже уважали… Если тебе нужно прокурора, крошка, я доставлю тебе прокурора! Если тебе нужно сюда участкового — мои ребята пригласят и участкового! Если тебе нужен ордер — будет ордер! А если тебе нужны неприятности, то у тебя будут неприятности!

Оставив Зару на посту у запертых дверей, и надеясь, что она, очарованная моим обаянием истинного лорда-дворецкого и ожиданием новых стодолларовок, не дрогнет, не сдаст перед волками с внешней стороны, я поспешил к Мезенцеву, чтобы как-то вовлечь его в трудные работы по спасению самого себя.

— Прокопий Порфирьевич!

— Чаво теби-и… — простонал величайший из поморов.

— Мы в осаде, Прокопий Порфирьевич! Коллекторы «Зизитопбанка» снаружи, они только ждут прокурора, за ним уже послали… Когда прокурор приедет с ордером, двери взломают…

— И чаво? Чаво мни твои двери?!

— И заставят вас отдать миллион долларов с процентами!

— Ну, вот ты и отдай… чаво у тебя, нету, што-ля?! — пьяно бубнил ничего не соображавший академик всех академий мира.

— Я уже всё потратил… — сказал я, понимая, как бесполезно возражать научным руководителям…

— Экономнее надоть быть! — сказал Мезенцев с поучительной интонацией, и дальше стал развивать тему паразитизма банков. У него выходило, причём неопровержимо, что кредиты не для того берут, чтобы их возвращать. Ведь, в самом деле, зачем же, к примеру, взять миллион, если отдавать миллион двести?!

— Ежели у тебя, паря, есть миллион двести, то зачем тебе их менять на голый лимон? А ежели у тебя нет — тогда чем ты отдавать собираешься?! Хреном?!

— Вот и нечаво им… тут, понимаешь… — икал Мезенцев — Скажи, пусть уходят, я сегодня не принимаю… А подаю по средам…

— Прокопий Порфирьевич! — закричал я, и слёзы всё же хлынули с глаз моих — Ну ведь должен же быть какой-то выход…

— Всё выход вам, выход… — забормотал Мезенцев, разматывая свои онучи. За эти портянки, густо исписанные формулами, и остро пахшие высшей математикой, представители «лиги плюща» в Оксфорде и Принстоне заплатили бы немало… Но всё равно не миллион, да и потом: где мы, а где Принстон!

— Достань там, в котомке моей… Харибдизатор! — распоряжался, чуть приходя в себя, академик… — Он тама в холщову тряпицу завёрнутый…

Походный харибдизатор из котомки Мезенцева напоминал с детства всем памятный «волшебный фонарь», на котором мы смотрели диафильмы и слайды. Несколько выпадала из образа «волшебного фонаря» только трубка-раструб, непонятного мне назначения.

Лучше бы оно и дальше оставалось мне непонятным! Мезенцев и сам понимал это, приказав мне отвернуться. Но я краем глаза всё же видел, ЧТО он вставил в раструб, и по журчанию понял, что он заливает в аппарат! О, Боже! Покарай Мезенцева!

— Нешта, нешта! — утешил меня академик, когда понял, что я догадался — У ёного от мочи мочность возрастат!

Потом мы долго искали переходник с советской вилки харибдизатора под розетку-евростандарт. Но нашли, спасибо Зарочке, и вот «волшебный фонарь» заработал…

Луч его в затемнённой примерочной пронзил пространство и время, отчего вместо полированной стенки кабинки перед нами открылся выход из какой-то мрачной расселины в первобытный лес…

— Сюда вона пойдём… — предложил Мезенцев, а я только кивнул. Разве кто-то предлагает альтернативу?!

Лес, как я уже оценил с ходу, очень отличался от современного. Я видел не столько деревья, сколько древовидные растения трёх видов. Одни выглядели, как огромные стебли сельдерея, устремляющиеся в небо на 10 метров.

— Это кладоксилеевые, ноне того… вымерши… — пояснил академик, хотя его никто не спрашивал.

Другие древовидные чудовища напомнили мне сосны с ветками в виде папоротников и обладали мощными многометровыми корнями. Третьи были похожи на пальмы с луковицей на месте корня и папоротниковыми ветвями. Все эти чудеса были разбросаны по речной пойме, в заболоченной девственной местности.

— Где это, Прокопий Порфирьевич? Где? — спросил я с пересохшим горлом…

— В п… де! — грубо ответил мне шеф — у меня ж сциллограф-то сломался нахер, вишь, не показыват?! Где-то до нашей эры…

— А там лучше, чем в застенках коллекторов «Зизитопбанка»? — с детской надеждой приставал я.

— Поживём — увидим… — ответствовал важный Мезенцев…

……………………………………………..

……………………………………………..