Изгой

Александр Брежнев

Решили стать джедаями, когда нам было по 12.Друзья для этого пошли в Можайку, я пошел своим путем. Теперь уже седой и лысый – я пережил и многое и многих. Субъективно, но честно о том, что сбылось, а что нет. О Космосе, любви, о нас… Немного постреляли, немного развлеклись, детям читать не давайте. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

2,1

Ситуация на 5-й планете системы Z Аполлона была выведена на весь экран плазмы. Скорее, я смотрел не на ситуацию, а просто в сторону экрана. Не требовалось уже вчитываться в цифры статы и инфу с новостной ленты. Не было смысла увеличивать куски карты, разглядывать разгромленные улицы Каулнина и его пригородов. Ясно, что аргуняне не взяли город сходу, понесли огромные потери и увязли в продолжительных уличных боях. Орда смогла за месяц боев по разбомбленым дорогам перебросить в этот удаленный от ее основной территории анклав одну общевойсковую дивизию и несколько батальонов обеспечения, компенсировав почти полную потерю 22-й дивизии.

Аргуняне все еще имели здесь двойной перевес в силах, но резервов, способных кардинально изменить расклад в их пользу у них не было. Значит, они будут брать город квартал за кварталом еще пару месяцев — не меньше. До того, как решится судьба Каулнина, к войне не подключатся другие игроки… Значит, мне там как минимум еще два месяца не чего делать. Прямо сейчас я туда не лечу.

На всякий случай зашел на «любимый сайт знакомств» и нашел Мэгги — у нее/него горел значок «в сети». Отправил сообщение: «Очень соскучился, когда же увидимся?»

— Сейчас очень занята, может, через пару месяцев. Дождешься, милый?

Я отправил ОК и букет чмоков, улыбок и цветочков.

Чем мне заняться? Торчать в космосе два месяца и прожирать продукты, воздух и электричество не имеет смысла, надо куда-то смотаться не надолго и хорошо бы с пользой. Посещение планет дороговато стоит. 6 батарей на взлет и посадку, не кислая оплата стоянки на космодромах, визы, ненужные вопросы и т.д. На такие затраты можно идти, когда планируешь на этой планете поиметь больше. Сейчас планов не было, ни во что серьезное не хотелось ввязываться.

Неделю назад наткнулся в сети на Радость — однокашника и одногруппника по Хомланду. Близким корешом он мне никогда не был, но потусить с ним можно было весело. И он, вроде общался сейчас с интересными людьми, могли быть полезные знакомства. Радость, рыжий черт, с круглым, как солнце лицом и вечной простоватой лыбой, был примерно в этих краях и собирался перекантоваться на 45-й станции. Такие станции, разбросанные по галактике, специализировались на подзарядке батарей космических кораблей и размещались на пересечении оживленных трасс. Это был такой летающий реактор, с которого заряжали аккумуляторы. Заодно там был отель, парковка, какая-то тусня и развлекуха, и там можно было переждать месяц-другой. И я стосковался по живому общению и свежим слухам.

На перелет к станции я потрачу полбатареи на маршевый импульс. Там я этот заряд возмещу и дозаряжу батареи, расходуемые на обеспечение живой среды на моем корабле. На все это уйдет 20 золотых, набью себе холодильники жратвой и пополню все виды запасов на 10 золотых, месяц парковки — еще золотой. И еще несколько золотых потрачу на отель, рестораны и прочее. Примерно столько я и заработал в этом месяце на бирже и на Васту. Тогда я через два месяца буду полностью заряженный, готов если что лететь на Аполлон.

Перед перелетом не грех полностью проверить все системы корабля. Многие ограничиваются подключением к интернет-ресурсу, проверяющему корабль. Но при обмене данными есть пусть и не большой риск схватить вирус или допустить утечку информации в чужие руки. Я не экономил и раз в год покупал лицензированную железку. Сейчас я подключил диск с проверочной программой к центральному блоку управления кораблем и дал команду на тотальную проверку всей конструкции, всех систем и всего программного обеспечения. Проверка займет не один час. Включил программу-штурман и ввел координаты 45-й станции, дав команду рассчитать курс. Это тоже несколько часов.

За это время можно подбить концы. Вошел на Трейдсервис и сообщил клубу, что не буду играть следующий месяц. Вывел к ним в банк их 400 золотых плюс 12 золотых по процентам. Диктатура в на 7-й планете системы Х Гарпии не подвела, ее госдолг не рухнул, с депозита я снял за вычетом доли клуба и оставил себе 8 золотых. За две активных игры на отчетах я заработал 7 и 6 золотых, сбыв сейчас остатки товаров и акций, я в общей сложности имел на счете изначальные 100 золотых + 27 золотых прибыли.

Связался с Интер-Медиа (моя редакция-работодатель) и сообщил, что временно отхожу от дела. От них капнуло 20 золотых за месяц работы. Получается, если я не хочу тратить стольник, 30 потрачу на корабль и припасы, у меня еще целых 17 золотых сверху. На это можно по-настоящему погулять на станции и зажечь как надо. Может, еще что прикупить полезного — на станциях беспошлинные магазины, они же экстерриториальные.

Правда, с Васту надо нормально выйти. Я вошел в сети под профилем доктора Фадира. Мечтательно глядя в потолок, я размышлял, какую хочу себе беду, чтоб она была полезной, вызывала сострадание и уважение, и объясняла мое будущее отсутствие. Но мысли были уже на 45-й с Радостью, бухлом и шлюхами. От крови и грязи в долине Чобан хотелось скорее избавиться. Я бросил достаточно близким и достаточно болтливым френдам краткое сообщение: «Меня подстрелили на заправке по дороге на Рандан. Везут в международный гуманитарный госпиталь в Сияхе. Вроде ничего страшного». Вытащил с интернета фото внутри машины Скорой помощи на Чобане. Увеличил и повернул, качество получилось не ахти — и я убавил свет, типа ночь, усилив красные огоньки аппаратуры. Сделал из этого объемный кадр и вывел к себе на стену фоном. Скорчил потерянное, но твердое духом лицо и сделал селфи. Потом на готовом фото подбледнил себе кожу лица, добавил бороду. Готово.

Бросил это в сеть на свой аккаунт, под левыми аккаунтами перепостил это, чтоб попало в СМИ. Скоро на родном Интер-Медиа появилась заметка СРОЧНО!

«Недалеко от Линдаха в долине Чобан террористами ранен из огнестрельного оружия местный светский политик доктор Фадир, много делающий для международных и местных гражданских организаций, помогающий миротворческим войскам находить общий язык с местными общинами и оказывающий широкое содействие гуманитарным программам в регионе. Фадир сообщает, что жив и полон решимости продолжить борьбу. Врачи из госпиталя в Сияхе говорят, что он ранен в плечо, и получил множественные ушибы, однако жизненно важные органы не пострадали, его жизни ничего не угрожает». Далее следовало мое фото в салоне Скорой. Я себе понравился.

Жаль, что денежку за этот эксклюзив получу не я, а неведомый автор. Неведомый прогнал лажу, выдумав от балды про плечо и ушибы, но я решил поддержать. Поэтому, когда посыпались в чатах вопросы от обеспокоенных друзей, знакомых, союзников и врагов, я рассказывал им, что пулю из плеча сейчас будут вынимать, и болит все тело. «Но могло бы быть хуже. Не волнуйтесь, скоро буду в норме».

Позвонил майор Клосс. Мужик и вправду волновался — как меня угораздило. Я объяснил, что «ехал в Рандан по делам, на заправке вышел из машины купить воды в ларьке. Угроз не получал, стреляли молча. Кто? Сложно сказать».

Клосс рассказал, что со своим батальоном уходит из Линдаха, оставляя его полиции. Но он помнит про лагерь вдов, и как только встретит ту знающую мадам, сразу меня с ней сведет. «Давай, выздоравливай, Фадир, ты крепкий, ты настоящий, ты нужен тут!» — говорил он и улыбался с экрана. Я говорил только по звуку, сказав, что не хочу включать видео — не в костюме типа. Лень было сейчас городить себе какой-то больничный фон.

Проверяльщик крякнул, показав, что закончил проверку, нарушений не выявил и предложил почистить лишний кэш, я просмотрел по-быстрому список ненужных файлов и нажал «Удалить».

Штурман показал, что курс готов. Я вошел на сайт 45-й станции и написал им, что хочу стыковку, парковку и номер в гостинице на месяц, и, конечно, заправку батарей. Сайт ответил: «Уважаемый Бр (в космосе я работал под настоящим своим именем), Ваш сигнал очень важен для нас. Наш менеджер скоро свяжется с Вами, Вам у нас понравится».

Я пока мониторил новости и чаты, не пропустил ли чего интересно. Перелет займет две недели, связи все это время не будет. Нормальные каналы при такой скорости все равно не держатся, а кораблю и пилоту лучше все внимание переключить на контроль пространства, через которое летишь. Один раз из тысячи, когда оказывается, что летишь прямо в лоб какому-то метеориту или другому кораблю. Но из того, что я видел — одного раза достаточно, второго никому не требуется. Поэтому все возможности систем корабля назначают на контроль пространства и возможность реагирования на угрозу столкновения. Поэтому лечу без связи.

–Уважаемый Бр, рады будем Вас видеть у нас на станции, Ваш стыковочный узел № 76, — пропели на сайте 45-й. Далее следовало предложение перевести им на счет золотой за месячную парковку. После перевода прислали пароли и логины для входа в личный кабинет и настройку на ихний центр управления стыковкой.

Я загрузил курс из программы-штурмана в блок управления, выключил всю внешнюю связь, включил контроль пространства, вывел на большой экран плазмы инфу от силовой установки, параметры курса, задал внутреннему «новостнику» сбор информации о полете и вывел на экран карту зоны перелета.

Поставил на окна программу-имитацию звездного пространства, соответствующую зоне перелета. Теперь в иллюминаторах будут показывать то, что я бы видел, если бы, это были настоящие окна — слегка только увеличивая звезды-ориентиры и жирно выводя возможные встречные корабли, метеориты и прочие незапланированные объекты.

Дал машине команду «Старт!» В ощущениях внутри корабля это не передается. Некоторые, особенно новички в космосе, любят устанавливать имитацию рывка движков, тряски и прочего, гул и тому подобное. Я этим уже не баловался, а уселся в свое кресло, глядя на экран и удовлетворенно наблюдая, что все идет нормально. Маршевая батарея дала импульс. Мощный разряд выделил сейчас сильную световую вспышку и энергию, которая толкнула меня в соответствии с назначенным курсом к 45-й станции. А дальше мы просто летим камнем из пращи, слегка следуя волнам гравитации удаленных масс. Тихо и молча.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Мечтатели, кто не был в космосе, обманутые приключенческой романтикой, песнями и фильмами про Звездные войны, думают, что космические перелеты — это фантастически интересно и увлекательно. Жизнь джедая, мол, наполнена событиями и ощущениями, всегда чем-то новым…

Космические перелеты — это смертная тоска, не больше наполненная чем бы то ни было, чем сам космический вакуум. Только узнает об этом средний звездный волк слишком поздно, когда его жизнь уже нельзя изменить.

Две недели перелета до 45-й — время условное или приборное. Материалы машины износятся на 330-340 часов, примерно так же это время оценивает силовая установка. Принято доверять этим показателям, а не лезть в дебри типа делить относительное расстояние на относительную скорость. И тем более не стоит доверять ощущениям. Психика любой перелет дольше трех суток ощущает, как вечность.

Четвертые сутки — критичный порог, когда от бездействия и замкнутого пространства начинаешь сатанеть. Я сидел, уставившись в пол, разглядывая серые плитки. Спать-жрать-срать не хотелось. Мысли остановились, и внутри все застыло. Во время перелета даже нет смысла включать «пустоту», она и так вокруг тебя. В «окнах» также застыли, не двигаясь, словно мысли такого же как я летуна, звезды. Я смотрел на них, а они на меня, и мы молча и недвижимо тупили, по ощущениям, уже тысячи лет.

Я вспомнил Лилит. Да, однажды я все-таки пересекался с этими созданиями Демиургов. Жгучая черная патлатая стройная и нервная. Покупатель от нее избавился — она нахватала с интернета всякой вирусни и полностью вышла из-подчинения кому бы то ни было. Так и болталась, где хотела, шляясь по станциям вроде 45-й. Для начала, она считала, что она главнее мужика, даже если берет деньги на подзарядку и апгрейд. Много знала про семью пуналуа, бытовавшую у людей в каменном веке на земле. Типа патриархат ввели вместе с сельским хозяйством и вообще производящим хозяйством. А до того все было как сейчас — присваивающее хозяйство. Спорить с ней было сложно — последний раз я вживую видел человека, непосредственно создающего что-то, очень давно. Галактика жила именно с какого-то собирательства. Я смотрел за тем, как растут акции, войны, народы — они росли как ягодки и корешки. Я должен был знать, где грибная поляна, а где ягодная, знать, когда туда заявиться, чтоб собрать урожай, который, конечно, не я сеял и растил… Есть, конечно, и охотники, но пахарей, точно осталось мало.

Вот Лилит и считала, что она теперь должна быть главной, как в матриархальной деревне, хранительницей очага и т.п.. Для игр в фемдом такая ее философия вполне подходила и у нас с ней были незабываемые сессии. Но, когда не знаешь, в каком облаке, с каких сайтов она черпает вдохновения — это возбуждает, но и пугает. Каждый раз кажется, что она сейчас задушит насмерть или резанет ножом веселее и глубже…

Да, сейчас начнется вопль, мол, так мы и знали, что все джедаи — извращенцы. Просто, когда ты годами без секса, редкие возможности хочется использовать так, чтоб уж точно торкнуло, чтоб до самого озверения… Женщина на борту у космического странника — это запредельно дорого, особенно с учетом оплаты для нее обратной дороги. Вообще, в космосе, в том числе на станциях, женщин почти нет. Те бабы, которые сами летают — не в счет, точней на любителя. Специфика летной работы такова, что эти пилотки превращаются в стокилограммовые бесформенные мешки с прелым салом. Редко у кого они вызывают влечение…

Вероятность встретить красавицу в космосе не выше, чем столкнуться лоб в лоб с метеоритом. А значит естественный процесс приводит космонавта в бордель, а уж там то надо попробовать все. Или к экспериментальным образцам вроде Лилит.

Она не брала денег за свои часы, но надо было заряжать ей аккумуляторы, покупать одежду, оплачивать трафик. Она предлагала мне продать корабль и все имущество, отдать ей деньги, а самому убираться куда угодно — подыхать. Если я на это не готов, значит я не люблю ее по-настоящему, не готов раствориться и исчезнуть в ее жизни. Сейчас, на пятые сутки полета я ее любил всем сердцем. Вспоминал, почему-то ее ухо, и пустоту за ухом, между кожей и пышными волосами. Казалось, там пульсирующее пространство, в котором меняется давление, и оно всасывает всего тебя в эту темную глубь, как в пещеру. Вспоминал ступни ее ног, которые вылизывал, пятки, которые аккуратно чесал зубами. На ступнях были, как карты, маленькие морщинки — густой сетью таинственных знаков и обозначений. В голове у меня сейчас давило, рот сжимался, я вспоминал узор этих линий и в них тонул.

А потом ясно перед собой увидел ее глаза — как смерть, как конец всему. Я стоял на четвереньках в ванной, впившись зубами в деревянный обод умывальника, задрав левую ногу коленом на бортик ванной, трясясь и выгибая спину в кольцо, правой рукой, как подстреленный, скользя рукой по кафелю на стене, казалось, что глаза сейчас вывалятся из глазниц и упадут на полотенце, лежавшее на полу.

Видя перед глазами трясущуюся серую хмарь с быстрыми искрами, слыша звенящий хаос в ушах, пополз боком по стене и, наконец уселся в ванной и успокоился. Тупо и отрешенно сидел и направлял струю душа на испачканную стену, пока не отмыл. Колотило от холода, и я лег на спину в глубину, включив на полную поток горячей воды с пеной. Согреваясь, смотрел теперь в потолок над собой, вслушивался в тишину, доносившуюся из салона, нет ли сигналов какой тревоги.

В эти секунды казался себе слабым, никчемным, раздавленным, беззащитным перед любым летящим навстречу метеоритом, коварным пиратом. Пылинкой, которая «Бах!» — и нету, и все.

Вода грела, шампунь-пена пахла и искрилась, синева отливалась отблесками в запотевших кафеле и в зеркале. Лежал и старался почувствовать воду и тепло разными клетками тела, прислушивался, как ее чувствуют ноги, как руки и как живот и спина…

Согревшись, встал и вытерся большим махровым полотенцем. Не одеваясь, пошел босиком в салон.

Все это вокруг — вся эта железная махина, хитрое и умное оборудование, комфортная мебель, — все это я создавал для Нее. Для Той, с которой думал вместе лететь во вселенную, до края… Она была той самой, я это точно знал. Когда мы шли вместе — каждый куст на дороге, каждая птица на дереве, все звезды хором говорили, кричали мне, что это она. А машины, проезжавшие мимо, подмигивали фарами, кивали капотами на ухабах, подтверждали. Воздух рядом с нами становился торжественным и венчал нас, объявлял созданными друг для друга.

Когда она не захотела лететь со мной, я был готов, был согласен, и я тогда мог это, не покупать корабль, а купить дом на какой-нибудь планете. Мы жили бы там вместе, пусть одну и совсем короткую жизнь, без всяких временных петель, искривлений пространства, без джедайских штучек с «сохранялками» и «неубивашками». Неужели я так много хотел? Неужели это было невозможно? Она отказывалась не от полетов, а от меня. Не хотела быть со мной.

Все эти молчаливые ледяные звезды, вся эта пустота, весь этот космос — они вместо нее. Все это бесконечное метание между постылыми планетами и станциями, между разными жизнями и мирами — вместо того домика, где нас с ней ждало счастье. Мне все это время казалось, что она где-то рядом, совсем близко, хотя бы одному какому-то из известных измерений. Но по остальным измерениям она недосягаема навсегда — в другом времени, в другом кольце пространства, в другом варианте возможностей, уже исчезнувшем, и больше не возможном.

Я чувствовал лицом вплотную прижавшуюся ко мне пустоту и бесконечность. Джедай лежал на полу в салоне корабля, головой к экрану плазмы, боком к чудо-креслу-трансформеру. Бровью, скулой и носом давя, что было сил, в пол. Вдавливая до синяков ребра в серые плиты. И колотил кулаками пол. Надеялся сквозь обшивку достучаться до пустоты, чтоб она услышала, как он ее ненавидит. За то, что она вместо Нее. У звездного волка мутнели глаза, подернувшись влажной пленкой, дергались плечи, он приподнялся на локтях и коленях и выл. Протяжно, громко во всю силу легких и спины. Выл, от того, что впереди еще больше недели перелета, еще много лет перелетов, еще целая бесконечность бессмысленных перелетов из пустоты в пустоту. Вой мерно наполнял салон корабля, как орган в костеле.

Звезды смотрели в «окна» безразличными прохожими в большом городе. Чернота космоса как будто даже гармонировала с этой звуковой волной и гасила ее в своем вечном тихом вое. И на невидных планетах, разбросанных вокруг, миллиарды живых существ не слышали, как воет над ними одинокое нечто, проносясь мимо их миров камнем отчаяния и тоски.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Сидел и смотрел на свои ноги. Сколько-то времени назад отжался от пола, подтянулся на перекладине, прокачал ноги, задницу, пресс на тренажере, пробежал 5 км на дорожке. Съел пару белковых брикетов. Не знаю, как долго сидел и смотрел на пальцы ног — внимательно, без мыслей и эмоций, пока не блюмкнуло в динамике и на экране не показался зеленый значок. Меня засек диспетчерский центр 45-й, я уже в их зоне.

Диспетчер просил меня подключить к нему свой блок управления. Я нажал ОК, вошел в личный кабинет на сайте 45-й, ввел логин и пароль и разрешил своему кораблю выполнять указания диспетчера для стыковки. Сейчас 45-я своим магнитным лучом стащит меня с моей траектории, и будет подтягивать к себе. Сближение и стыковка займут несколько часов, я пошел приводить себя в порядок.

Сполоснулся в душе, сбрил двухнедельную бороду и щетину, подстригся, как любил, почти налысо, под солдатика. Вытянул из шкафа цивильный прикид. Ветровка цвета металлики, поверх толстовки с капюшоном, штаны с накладными карманами, удобные легкие берцы. Не следил сейчас за модой и следовал классике, придерживаясь правильного образа космического странника.

Включил камеру переднего вида и вывел изображение на плазму. 45-я — два больших шара, соединенных несколькими плоскими панелями. Один шар — реактор, второй — отель. В плоских длинных панелях-досках стыковочные узлы, парковки, ремонтные мастерские. Эта штуковина плавно приближалась, шар-отель переставал казаться монолитным, становились заметны выщерблены, щели, торчавшие штыри. Живое не бывает плоским.

На таких станциях, как эта, обычно одновременно находились полторы-две тысячи проезжих и еще человек семьсот персонала. Территория не принадлежала никакому государству, порядок здесь обеспечивала собственная охрана. Поэтому терся здесь кто угодно, конченных отбросов станция не собирала, охрана могла отказать в стыковке тем, кто ей совсем не нравился. Но людям с деньгами не отказывали. Охрана могла тебя арестовать и отдать внешним властям только если ты в розыске по интерполу, но для этого надо натворить слишком много. Если ты поссорился с властями только одной какой-то страны или содружества, станцию это не касалось…

Также здесь сквозь пальцы смотрели на разные психотропные вещества, на проституцию, на азартные игры. Строго было с оружием и всем взрывным. В общем, если ты хорошо себя ведешь на станции, тебе здесь всегда рады, и не будут парить вопросами и проверками. Такие правила, кстати, привлекают сюда не только криминал, но и вполне хороших людей вроде меня (смайлик). По крайней мере лучшие мои знакомства случились на подобных станциях. Тут какая-то приятная атмосфера свободы и безопасности одновременно. На станциях есть своя уникальная культура поведения, общения. Там себя чувствуешь именно так, как ты себе представлял космос, когда решал связать с ним судьбу, посмотрев в юности «Звездные войны». Те, кого здесь встречаешь, могут принадлежать к самым экзотическим расам, быть не похожими не то что на людей, а вообще ни на что не похожими. Но они покажутся более родными, чем даже жители твоего родного города.

Местный дух чем-то напоминал Хомланд, тут было уютно, и было приятно предаваться воспоминаниям о молодости и об учебе. Джедаи любили торчать на таких станциях. С тех пор, как от Хомланда ничего не осталось, а на планетах у каждого были свои затеи, пересекались мы только на таких вот нейтральных территориях, как 45-я станция.

На земле среди кучи предметов, которые вас окружают, легко ориентироваться и понимать врет дальномер или спидометр, или нет. Ты и сам видишь и понимаешь расстояния. Тут в безориентирной пустоте ваш гипофис в тоске, ему нечего не с чем сопоставлять, вы не чувствуете, где что находится. Если дальномер говорит, что до объекта 700 метров, значит 700, лучше не париться. Большинство катастроф происходят именно из-за ошибок программ пространственного ориентирования. Но сейчас мой полет рассчитывает и мой корабль, и диспетчер, снижая шанс одинаковой ошибки.

Меня подтаскивали к торцу одной из панелей, уже были видны в ней блоки стыковок — круглые диски с крупно горящими номерами. Меня разворачивало мордой в круг «76» и тихо подтягивало все ближе к красным цифрам на металлическом диске. Оказавшись в 30 метрах от него, мой борт застыл, ровно вытянувшись по оси на диск. Диск разъехался, несколькими лепестками в стороны, скрывшись в створках. Впереди в ярком белом свете открылось пространство шлюза. Рывком, как патрон в патронник, меня дослали внутрь — мой борт оказался внутри, а лепестки у меня за кормой съехались в сплошной диск, изолировав меня внутри шлюза. К носу протянулся крюк захвата и защелкнулся на моем стыковочном узле. Впереди разъехался лепестками следующий диск и меня крюком втянули внутрь палубы, вставив в ячейку — парковку. За мной блокировали дверь, придется подождать минут тридцать, пока в ячейку вкачают правильное атмосферное давление и состав воздуха. Пока что я установил на всех своих приборах местное время, отключил свой корабль от диспетчера. Включил внешнюю связь, нашел местные чаты, поискал Радость.

Рыжий был уже здесь, и быстро откликнулся. «Давай, братан, в 19-00, подваливай в Камелот, правильное джедайское место». Я ОКнул в ответ и увидел зеленый сигнал на мониторе — можно выходить наружу. Выключил все, кроме дежурных систем, разблокировал свой собственный входной шлюз и вышел «на улицу» приятно пружиня ногами по чужим железкам. Приятельски по обычаю хлопнул обшивку корабля ладонью, и пошел к выходу из ячейки.

За дверями был узкий продольный коридор, по которому я пошел в сторону отеля. Встретил рабочего в комбинезоне, администратора в костюме с бейджем и группу каких-то спешивших пассажиров с чемоданами. Можно было проехать на транспортере, но я решил пройти по галерее — 500 метров с огромными иллюминаторами с красивейшей имитацией космоса, подлетающих и улетающих кораблей. Между иллюминаторами вдоль стен были банкоматы, магазинчики, диваны на которых сидели люди (сейчас и далее людьми называем всех разумных существ независимо от расы и социального положения. Я не коммунист и не демократ по убеждениям, но мне просто так удобней). Были какие-то группки людей, весело болтавших и хихикавших. Я бы остановился и просто постоял рядом, но как-то неудобно. А вообще, я в открытом космосе больше года, и живые голоса, смех, кажутся чем-то настолько охрененным… На выходе из галереи над аркой, ведущей в отель, красовалось «Добро пожаловать!» и впереди ждала шумная веселая бурлящая жизнь.

На ресепшене были живые девчонки, а не роботы. Они улыбались мне, здоровались со мной и мило спрашивали, как долетел. В такие секунды млеешь, как плейшнер и харахоришься, как брюс уиллис. Глядя в эти игривые глаза, не станешь жлобиться, а широким жестом, улыбаясь, закажешь номер по лучше — с удобствами, на этаже бизнес-класса…

Получив из прелестной руки карту-ключ, я еще раз улыбнулся, подмигнул, и пошел бросать якорь в номер. Ехал в лифте с какими-то барыгами, обсуждавшими цены на хлеб и пиво. На этаже вышел в общий зал — зеленые ковры, кожаные диваны и кресла вокруг, журчащие фонтаны, камни, цветы, большой экран телевизора и огромные щели иллюминаторов. Бар из которого пахло кофе. Все просто благоухало престижем и благорасположением.

Прошел в коридор мимо улыбчивой горничной и добрался до своего номера. Нормальная кровать, телевизор, холодильник, стол. Оглянув вокруг себя быстрым взглядом, зафиксировал мысль, что здесь можно спать, работать, бухать с корешами, сюда можно привести девушку.

До встречи в Камелоте оставался еще час, я плюхнулся на кровать поверх красного покрывала и врубил местный телек. Внешние новости по местному каналу не транслировались, чтоб не вызвать споров. Тут в основном были музыкальные передачи и сериалы. Давно не смотрел МузТВ, вот и занялся этим, за одно узнавая, что хоть сейчас слушает народ. Какие-то парни с Горгоны, мотали хвостами и клешнями, брызгали гормонами и юным максимализмом, пацанячьей агрессией и подростковым инфантилизмом, рубили басами и хрипами — рок-н-ролл. Потом прелестница с Лебедя проникновенно выдавала про любовь. В общем, все норм. Год, что меня не было, прошел без революций в искусстве. Пора в Камелот.

Кабак был сделан а-ля средневековый замок. Приглушенный красноватый свет, как от факелов, камин в общем зале, дубовая мебель. По сторонам отдельные ниши со столами. В общем зале по средине танцпол. Шест посередине обещал стриптиз к вечеру. Радость знал хорошие места. Он улыбался в одной из ниш своей фирменной гагаринской улыбкой от уха до уха и сидел за массивным столом. Я заулыбался сам, искренней счастливой лыбой, и пошел к нему. Он встал, и мы обнялись, хлопнули друг друга по рукам и, радостные, уселись на деревянные лавки.

Всегда удивляло, почему мы не стареем и вообще не меняемся внешне. Всегда узнавал «своих» с Хомланда в толпе за километр… Вот и Радость, сидевший рядом, ничуть не изменился за столько эпох. Можно, конечно, отыскать на лице несколько морщин, можно посчитать, что лицо стало по суше и чуть все-таки вытянулось. Но секрет весь в глазах. У большинства после тридцатника они гаснут, после сорока твердеют, после пятидесяти мутнеют. У Радости из глаз по-прежнему горели огоньки, как от семафоров в ночи, как от маяков или от стыковочных ориентиров. Иногда жесткие, иногда теплые, бывает, хитрые или под…бывающие огоньки из-за которых чувствуешь, что имеешь дело с живым человеком и сам тоже являешься живым.

Мы уже хохотали, курили и хлебали вискарь. Вспоминали учебку, однокашников — кто кого где видел. Про общего кореша на Аполлоне не вспоминали, зато Радость, оказывается, знал о моих похождениях в долине Чобан. «Я уж думал, тебя правда подстрелили», — ржал он, глядя на официантку в средневековом стилизованном прикиде, принесшую мясо (!). Мы впились зубами в стейки из чего-то похожего на свинину, и сладострастно кусали, жевали, глотали, подкидывая в пасти овощи типа огурцов и помидоров.

У Радости было ко мне деловое предложение. Он собирал команду 5-7 хороших стрелков для прохождения нового шутера. Игра была новая, но на ней уже были большие ставки. Надо было скрытно для большинства участников игры пристрелить местного босса. Заказчики Радости обязались доставить на нужный уровень игры в нужную локацию со всем необходимым оружием и опциями. Обещали даже не просто хорошо заплатить, но и вывести оттуда живыми. Дело предстояло не простое. Не факт, что получится с первого раза. Аванс, уже полученный рыжим командиром, позволял сделать три попытки. «Дело стремное, молчаливое. Грохнуть могут легко. Платят норм. Команду почти собрал — если ты согласен, то можно считать нас укомплектованными».

Я сказал, что подумаю до завтра, и мы заказали еще виски. В голове уже шумело, когда у шеста появилась стриптизерша и заиграла соответствующая музыка. Радость сказал, что на 45-й сейчас тусует женский ансамбль и танцгруппа с Лебедя («Тебе же, Бр, лебедихи всегда нравились»). А еще обещал познакомить с интересными киношниками — «молодняк, пипец, талантливый и перспективный, могут пригодиться, ты же искусство любишь»).

Наконец, в голове стало жарко, плечи размякли, кровь кипятком ходила по жилам, в глазах весело играли эффекты опьянения — объекты вокруг меняли плотность, яркость и контрастность, появляясь и исчезая, стриптизерша казалась перед самым носом и был виден пот у нее на спине, когда она изогнулась.

В противоположную нишу за стол уселись трое бычар — таких всегда трудно разобрать, бандиты они или менты. Плоские квадратные большие морды, челюсти, плечи тоже огромные и квадратные. Уселись не как мы, откинувшись на спинки и широко раскинув руки, а сгрудились лбами к середине стола, сжав кулаки на столах перед собой. Заказали, правда, как и мы — мясо и вискарь. Я уже понимал, что будет дальше, и был этому рад. По всему было видно, что Камелот — это место, где это разрешается или по крайней мере не возбраняется. Никаких сладких парочек, интеллигенции, детей не видать. Мебель деревянная, посуда металлическая — все небьющееся.

Я глянул в глаза Радости и спросил, когда? Он мечтательно глянул на стойку бара и сказал: «Когда попросят бармена включить блатняк».

Мы смотрели на танцовщицу у шеста, старательно выветривая излишки хмеля и не обновляя его пока новыми порциями — ждали, когда нас догонят быки. Они были матерыми спринтерами, опрокидывали стаканы, как, строчили из пулемета. Сосредоточенно, не улыбаясь и не разговаривая толком, пили, как будто работали или воевали. Через полчаса они уже возбужденно бычили, цепляли соседей и, наконец, крикнули в бар — Э, поставь, короче, Грэда, про третью ходку!

Словно этого не достаточно, один из них ткнул пальцем в нас и пробурчал своему товарищу в ухо — и эти пидоры тут, скайвокеры, нах». Его товарищ поднял голову и с трудом нацелил на меня взгляд. «Сам ты пидор», — не усложняя, сказал я ему туда в этот взгляд громко и внятно, чтоб точно расслышал через весь зал.

Они, все трое встали из-за стола и в боевом порядке углом вперед пошли к нам. Чтоб нивелировать их численное превосходство, мы решили не выходить в зал, а ждать их у себя в нише, за своим столом, полагаясь не только на себя, но и на бутылки, тарелки и на сам стол, если потребуется. Он сглупили, влезли в нишу, сели к нам на лавки и в тесном пространстве между столом и стенами стали боком, скользя седалищами по скамьям, сближаться с нами. Третий и вовсе не влез сюда, и стоял перед столом пока не при делах.

Тогда мы вскочили ногами на стол и по-футболистски, пнули обоим по голове берцем. Радость остался с этими двумя, присев на столе и тыча им по очереди кулаками в рыла. Я спрыгнул в зал, приземлившись на шею к третьему и свалив его на пол. Успел схватить за голову и ударить его затылком об пол. Потом он извернулся, сбросил меня, и мы встали друг напротив друга. Стриптизерша визжала рядом, ей явно нравилось. Я подпрыгнул на половину своего роста и в развороте вложив всю силу во вращение, ударил его ногой в висок. Он, покачнувшись рухнул. Радость тем временем выволакивал два вырубленных тела из-за нашего стола и укладывал их рядом с «моим». В этот момент в зал через дверь, не входя, заглянули охранники. Перекинувшись взглядами с барменом, они ушли, решив, что происшествий не случилось.

Официанты-мужики унесли ребят из кабака — ближе к остановке лифта и оставили там. Вернувшись, один из них подошел к нам за стол и сказал, что те трое — в норме без серьезных травм. Мы с Радостью отсчитали ему наличных за беспокойство и заказали еще бутылку. Счастливые, размазавшись в этом мутном вечере, переваривая стейки, и хлебая дальше вискарь, сидели примерно еще час, пока не дошли до кондиции, чтоб порадовать окружающих «нашей» джедайской песней, одной из хомландских казарменных, которые в юности орали на подпольных пьянках. Другие гости бара, знавшие про культурные особенности звездных волков, благоразумно терпели, надеясь, что песня не длинная. Мы орали это для себя — громко, тут не надо красоты и голоса, только громкость, когда толкаешь воздух не только глоткой, но всей грудью, прессом, чуть ли не ногами. Топая в пол и кулаками грохая в стол под маршевый ритм речетатива:

Мы летели к Альдебарану

За бараниной для Императора

5 лет полета

Вокруг только Космос, беспросветный Космос, беспонтовый Космос, гребаный Космос. БЕСКОНЕЧНЫЙ КОСМАААААС!

Здесь нету еды

Нету воды

Нету баб

только Космос, беспросветный Космос, беспонтовый Космос, гребаный Космос.

БЕСКОНЕЧНЫЙ КОСМАААААС!

Припев надо было орать так, чтоб на словах БЕСКОНЕЧНЫЙ КОСМАААААС, темнело в глазах. Так мы и спели, оставив в культурном шоке персонал Камелота..

2,2

Мы удачно, без шума и ни на кого не наткнувшись, прошли через сад и вышли к каким-то задним дверям, ведущим в хозблок дворца. Радость тихо штыком отковырял штапики, державшие стекла в окнах. Аккуратно вынув стекла и поставив их рядом, мы вшестером по очереди залезли в окно и оказались внутри. В это время здесь никого не должно было быть, так и случилось. Прошли мимо гудящих больших холодильников, шкафов, трансформаторов и дошли до кладовой, где стояли мешки с картофаном или чем-то типа того. Раздвинули в стороны мешки, стоявшие в середине, освободив люк, ведший в подвал. Сняли люк, спустились вниз, и светя фонариками пошли к двери. Заказчики снабдили нас ключами, мы открыли дверь и вошли в узкий коридор с трубами. Метров пятьдесят, и мы будем в подвале под дворцом босса.

На 4-й планете А Скорпиона случилась попытка восстания. Народ хотел свергнуть местного диктатора, добиться выборов и поделить местную корпорацию по добыче энергоресурсов, делавшую 70% бюджета этой планеты. Молниеносной победы у восставших не вышло. На улицах всех городов уже год шли беспорядки, иногда переходившие в перестрелки, в деревнях завелись партизаны, начали отсоединяться какие-то регионы, военные стали местами самоопределяться.

Само собой вне планеты было полно игроков, которые делали ставки на разный исход этой истории. Это легенда на новый мегашуттер, игрушку-стрелялку, в которой месились сейчас несколько сотен миллионов юзеров по всем галактикам. Тысяча уровней и локаций позволяла удовлетворять любым самым изысканным вкусам. Параллельно на экранах шел сериал по этой игре — серии снимали по итогам каждого месяца игры. Сейчас там уже были дорогие актеры на экране… Большие рекламные бюджеты, конкурирующие сценарные группы… Деньги огромные крутились в этой игре повсюду. Ставки делались на игроков, на команды, на курсы местных валют, на кандидатов на будущие выборы, на все. Корпорации кредитовали местные банки и компании под будущие дивиденды. Игроки покупали оружие, уровни, опции, сохранялки… Короче, Радости скинули хорошие деньги, чтобы он грохнул босса, круто изменив весь сценарий.

Мы дошли до конца коридора и встали перед дверью, Радость включил подсказчик — ребята, взломавшие игру, кидали нам картинку происходящего по близости, и мы могли видеть, что за дверью сейчас никого. Открыли дверь и вышли к лестнице. Все шло как по маслу, в полуприсяди, теснясь к перилам, чтоб нас не видно было в окна со двора, поднимались на второй этаж, мимо офицерской, столовой, где жрали сейчас человек двадцать…

Наконец мы на этаже. Среди нас бывший десантник, (боксер и автоматчик), бывший мент (этот самбист уверяет, что заломает руки за спину представителю любой формы жизни во вселенной), громила-пулеметчик из наемников, снайпер с какой-то дальней колонии, я да Радость. В генеральском баре за дверью от нас сидели босс и генерал за столом, двое охранников-спецов. Между входом и шефами был стол, за которым сидели еще пятеро бойцов. Оружие было у них под руками.

Я через дверь слышал невнятный говор из-за двери, бряцание и звон посуды, тихую музыку. Из окна на лестнице было слышно птиц. Здесь на лестничной площадке странно смешивались запахи цветов и свежего воздуха со двора, запах хавчика из-за двери. У них там все по-военному, я слышал запах душистого супа, гречневой каши с котлетами, компота… А поверх этого, от генеральского стола неподражаемо и безошибочно бил фан от шашлыка. Все говорило, о счастье этих людей. Их предки, глядя с небес, были рады за них и горды собой. Ни эти люди, ни их предки с небес не видели нас шестерых, вставленных в их мир умелыми хакерами. Сейчас увидят.

Десант с силой ударил по двери, распахнув ее настежь. Мент швырнул внутрь пригоршню минигранат. Стол с охраной должно было порвать в клочья, звукошок должен был оглушить всех, кто выжил, а плотный дым ослепить. Мы в своей программке могли видеть это помещение не задымленным, то есть без помех. Когда там ахнуло так, что рассыпались стекла в окнах, мы шагнули в этот дым. Я дал очередь в угол у барной стойки, где на корточках сидел боец, целившийся из пистолета в сторону двери. Боксер бил кого-то в другом углу. Снайпер с пулеметчиком побежали к окну — контролировать двор. Я и Радость подскочили к боссу и генералу. Радость сходу вонзил боссу штык-нож ударом сверху в глаз по самую рукоять. Я, впрыгнув, на стол сверху вниз пустил очередь генералу в лицо, забрызгивая белую скатерть на столе и белый кожаный диван, кровищей, мозгами и кусками костей. Радость выволок босса из-за стола на пол и, вытащив из-за пояса пистолет, сосредоточенно приставил ствол боссу к груди на уровне сердца и выстрелил. Десант и мент кого-то дорезали у дверей.

Во дворе зашевелились и забегали. Снайпер щелчком кого-то положил в клумбу. Пулеметчик обрушил огонь в дальний конец площадки, откуда хотела выбежать нестройная толпа военных, но под огнем прилегшая за деревьями в парке. Наш выход — на кухне, через которую мы должны выйти к другой стороне дворца, и выпрыгнув там в окна, бежать через теннисные корты к бассейну. В бассейне — выход из локации.

Я достал из ранца за спиной бомбу, вторую достал десантник. Одну бомбу взрываем внизу на площадке под собой. Вторую ставим на замедление и взрываем прямо здесь. Десант дал взрыв внизу. Грохнуло и затянуло всю площадку черным едким дымом, который даст нам время для отхода. Я поставил свой взрыв на «через 45 секунд». Надо идти, но Радость все что-то возился со своим боссом. Все, что от нас требовалось, обеспечить трансляцию случившегося на закрытых чат-каналах, и мы это сделали. Труп босса крупняком, лицо во всех деталях было в кадре и сейчас скриншотилось всеми заинтересованными лицами. Но рыжий все что-то рыл в карманах мертвеца, чвокая руками в крови, взялся стаскивать с мертвого босса пиджак и лазить у него под майкой. Матерясь, он расстегнул покойнику штаны и полез в трусы. «Сука, извращенец!», — рявкнул, я, глядя на секундомер моей бомбы. Наконец, Радость вцепился в рукав пиджака босса и стал его рвать. Пиджак был крепкий, но рыжий таки с воем оторвал рукав, и щупая что-то под подкладкой, улыбаясь тащил оторванный рукав себе под куртку. На секундомере оставалось 5 секунд, мы уже не успеем уйти, и я отключил таймер и взрыватель. Внизу уже пришли в себя и, несмотря на огонь пулемета, добрались до нашей стены. Прямо под нами, этажом ниже активизировались офицеры в столовой, поднялись по лестнице, и сейчас вломятся сюда.

Мы бегом рванули через окно выдачи в посудомоечный блок, а оттуда к котлам кухни. Сзади захлопали очереди из автоматов, вокруг загрохотали котлы, завизжала посуда. Снайпер с простреленной спиной упал в моечной, на него валились битые тарелки, над ним перебило трубу и хлестала вода. Мы ворвались в горячий цех. Пулеметчик лег в сток для воды, шедший вдоль огромных варочных котлов, и тарабанил очередями в сторону мойки, заставив там всех лечь на пол. «Сука ты, Радость», — со злобой сказал я товарищу, не предупредившему о какой-то своей игре, погубившей нас. Мент выглядывал аккуратно, прячась за холодильником, в окно, нет ли каких вариантов. Из окна и прилетело. Кто-то, не парясь, всадил к нам в окно из гранатомета, сделав «горячий цех». Кумулятивная граната — это сильная вспышка, страшный жар, и все тонет в темноте. Меня швырнуло в сторону, обо что-то ударило головой. Краем глаза видел, как Радость бросило о стену и уронило за котел, оставляя на стене кровавый след. Я пару секунд, лежа лицом в кафель на полу, чувствуя невыносимую боль, от которой казалось вылезут глаза, слышал, как жутко орет мент, а пулемет из-под котлов продолжает грохотать.

Дикая тупая боль в боку — походу сломаны кости. Противно почувствовал горячую жижу на животе и в штанах, вылезали кишки или дерьмо. Я заорал от боли и сдох.

Десантник вырвался в коридор за мойкой, добежал до туалетов, и выбив там раскрашенное окно, сиганул в кусты. Мент был еще жив, к нему подходили офицеры. Он трясся, держась руками за кровавый живот, и выл. Офицер забрал у него автомат. Десантник еще мог уйти, но Радость был против, да и мы все. Если он нас тут бросит, денег за убийство босса он от Радости не получит. О чем мы ему и сообщили в чат. Он добрался до тихого места, где, рванув чеку подорвал себя гранатой. Трудней было с ментом, которому нужно было не попасть в плен. Усилиями нашего товарища-взломщика, он закатил глаза и охнул от скачка давления. Офицер дотронулся пальцем до его шеи за воротником и сказал своим друзьям «Сдох».

Мы сидели все вместе в номере у Радости вокруг длинного стола. У меня до сих пор болел бок, кружилась голова, я потрогал бинты на животе, они были мокрые. Пулеметчик жаловался, что ничего не видит. Каждая такая смерть — дорого обходится, мы все-таки не бессмертные… Игра проиграна, из-за наших трупов, попавших в руки охраны босса, заказчику проще признать живым самого босса и согласиться с хозяевами игры отыграть все назад. Теперь босс жив, и всего что произошло сегодня в генеральском зале столовой — не произошло.

«Ты ничего не хочешь объяснить? — спрашивал я у товарища, — мы же все успели по плану, что ты искал там?». Мы все смотрели на Радость, а он, бледный, с синяками по всей морде, клацал пальцами в телефоне. Закончив, посмотрел на нас виновато:

— Я накосячил, не вопрос. Сейчас перевел на ваши счета весь аванс, вам каждому капнул по сто золотых. Это больше, чем вы рассчитывали за одну ходку. На вопрос, что было в рукаве — не отвечу. Сейчас неделю ждем — если заказчик заплатит, а взломщики смогут нас вставить куда-нибудь на нормальную позицию, попробуем еще раз. Вряд ли, конечно, — охрана нас теперь будет ждать везде… Но недельку подождите, не разбегайтесь. Сейчас расходимся, друг друга не ищем, если что я вас всех сам найду. Идите, мне херово…

Радость повалился на диван, держась за бок. Мы встали из-за стола на выход. Радость окликнул меня в дверях, сказав, что я забыл перчатки. Перчатки были не мои, но дружбан твердо тянул их мне в руки, и я взял.

Разошлись в разные стороны. В лифте ехал один и сунул руки в перчатки. В одной из них оказалась симка. На своем этаже подошел к бару и купил новый самый простенький телефон. Вставил симку. Когда уже вошел в номер и улегся на кровать, пришла смс. «2-я палуба, 22-я парковка, транспортник RD-862, спроси у Дорсена через час».

Как-то во время учебы на Хомланде, я попал под разработку контрразведки. Четыре с половиной часа меня били вчетвером, прикованного к стулу, я был тогда на волосок от гибели, мне было 20 лет. Я на всю жизнь запомнил ту щемящую тоску, беззащитность и страх. Это чувство всегда возникало у меня, когда приходилось попадать в переплеты «высокого уровня». И сейчас явно было что-то типа того. Холодок по спине, напряжение в затылке, когда шея сама втягивается, и ждешь очередной удар контрразведчика из-за спины — сильный под основание черепа, когда темнеет в глазах и кажется, что треснет кость, а душа вылетит вверх через эту трещину.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Радость явно что-то напортачил «за гранями дозволенного». Что ж там было в рукаве у босса? Я спокойным шагом пошел к лифту, спустился к 4-й палубе и по ленте транспортера пошел к своей парковке. Прошел шлюз и взошел на свой корабль. Оставил на столике все свои гаджеты кроме нового телефона, переоделся в робу вроде тех, что носят хозработники и инженерный состав. Открыл холодильник и взял из ящичка баночку с жидкими волосами. Налепил себе бороду, усы, патлы на голову, гелем изменил очертания морщин, нацепил мягкие пластины на зубы, скруглив таким путем щеки, вставил линзы, поменяв цвет глаз на серый.

Вышел из корабля, не проходя через шлюз, уверенно нашел в потолке люк от кабельного контейнера, подтянулся, залез в него и по узкому желобу пополз в сторону вентиляционного хода над палубой. Там спрыгнул в коридор уже далеко от своей парковки и пошел к межпалубному лифту. Грязный железный контейнер меня, вместе с еще десятком рабочих в комбезах, похожих на мой, спустил на 2-ю палубу. По суете и гаму сразу нашел транспортник. Огромная хрень проходила полную зарядку, пополнение запасов и техосмотр. Тут крутилась уйма народу. А внутри транспортников куча пространства, толком не контролируемого охраной станции — поэтому на таких кораблях помимо рабочих торчат бомжи, лица, скрывающиеся от охраны, торгуют наркотой. Понятно, в общем. Один транспортник улетает, прилетает другой. Но такое место на станции всегда в итоге есть.

Я уверенно прошел мимо главного трапа, вышел к приставной лесенке, шедшей в маленький люк под брюхом транспортника. Дорсен? — спросил я мужчину, стоявшего возле лесенки. И что? — спросил меня, видимо, все-таки Дорсен. — У меня встреча сейчас здесь.

Дорсен ткнул пальцем в люк и сказал «прямо и направо». Я поднялся внутрь и пошел по узкому проходу между толстыми кабелями. В конце прохода справа оказалась серверная — там было сухо, тепло, еле-еле светло и мерно шумело электричество.

Радость кивнул мне и сказал кидаться на топчан, сам сидел на железной табуретке за столом. Он откупорил бутыль виски, хлебнул с горла и протянул мне:

— История такая, Бр. Я вляпался по полной. Сваливай быстро и далеко, нигде не вспоминай, что тут было. В игрухе тебя не идентифицируют, не реально. Парни тебя не знают. Если сам не пробрешешься, никто не вчухает. Но на всякий случай ближайшие три месяца будь аккуратен и не доверяй никаким случайным встречам или событиям.

— Не канает, Радость, — я разлегся на топчане, уже согревшись вискарем, — рассказывай, что в рукаве было, чем тебе это грозит, чем я могу тебе помочь. Не корчись — мы с Хомланда, мы джедаи, мы ближе родных. Не бойся, я не герой, если ты на самом деле в жопе, и ничем помочь нельзя, я отвалю и не буду мешать тебе сдохнуть. Но молча сваливать ты не имеешь права. Обидно даже — не уважаешь что ли?

Я изо всех сил надеялся, что Радость отшутится и пошлет меня. Я понимал, точнее чувствовал, что он краю бездны, и, что тут врать, — я хотел в тот миг, чтоб он шагнул туда один и желательно молча. Я просто должен вести себя как джедай, поэтому и предлагал помощь…

— Там коды программы оболочки Play Galaxy, — сказал Радость.

У меня внутри все упало, я понял, что уже стою рядом с ним у края пропасти. Play Galaxy — программная оболочка не только большинства игр, это оболочка в которой созданы почти все программы, что нас окружают. Все карты Галактики MAP Galaxy, большинство СМИ и социальных сетей в MEDIA Galaxy, да много чего. Браузеры тоже к ней привязаны, а еще банки, биржи… не перечислишь. Но ведь я знал Радость — ему не банки нужны и биржи…

— В рукаве у босса флэшка, в ней коды, пароли, логины, закрытая часть. Программеры видели, что я знаю об этом и видели, что я пытался ее взять. Программеры считают, что джедаи не имеют права лезть в это. Это приговор, — разъяснил он мне обстановку.

Я начал понимать, за чем на самом деле хакеры (а хакерами считаются программеры, которые хотят считаться хакерами, если им так удобно), за чем хакеры-программеры на самом деле вставляли нашу зондер-команду в игру. Ясно, что им нужен не какой-то вшивый босс, за которого заказчик-лох платил тысячу золотом. Босс полез не туда куда следовало. Возможно, восстание против него началось из-за этого. Но теперь полез куда не следовало рыжий психонавт. Да, нас с юности воспитывали, что программеры нам не указ, что мы свободны и галактика свободна… Программеры — обслуга и т.п. Но жизнь сложилась так, что галактика как тазом накрыта программными оболочками, а значит программеры правят этим миром. Это, конечно, не афишируется, но все, кто в курсе, смирились. Мы, джедаи, — теперь просто что-то между гороховыми шутами и безбашенными наемниками. Дон-кихоты, раздолбаи, вечные побродяги Вселенной. Мы давно не совесть мира и не духовный ориентир…

Значит, Радость хотел стырить у богов их небо… Я смотрел на бледного напуганного друга, сосавшего виски с горла, в дыму недогашенной в банке сигареты, и меня щемила тоска.

В первое лето обучения в Хомланде, в первый лагерный сбор в лесной крепости, когда мы только узнавали друг друга, познавали дисциплину и азы военного дела… Бесконечные часы строевой на огромном плацу, под круглосуточную барабанную дробь… Физо до изнеможения и очень скудный паек — туалеты сверкали белизной хлорки, так как мы никто ни разу не срали весь месяц этого сбора. Бессонные ночи в караулах, дозорах или на кухне… Постоянные вопли командиров и наказания, наказания…

Как-то в самом начале сбора наш генерал, проходя перед строем и рассыпаясь ругательствами и угрозами проорал: «И чтобы никаких самоволок, никакого бухла, никакого острова пасхи! Сгноблю, если узнаю, что опять! Отчислю сразу — в солдаты, на космобазу! В черные дыры, бл…!»

Конечно, мы обязаны были узнать, что за чертов остров пасхи такой. И узнали…

В паре километров от лагеря длинный относительно крутой, как стена, обрыв холма, не видный из лагеря, зато очень заметный со стороны реки Чаки. В этот обрыв, как в стену были вбиты целой галереей вытесанные из могучих бревен фаллосы. Любовно отшкуренные до нежной бархатистости, ярко покрашенные бежевой краской, а где надо алой или пурпурной. Яйцами, как основаниями они крепились в грунте обрыва холма. Гордо и неукротимо глядя красными макушками в небо. Под каждым этим произведением искусства были вбиты таблички с годами, когда были установлены каждый из фаллосов — от года основания Академии, исключая только два года Галактической войны, — до наших дней. Последний был обозначен прошлым годом — его вбивали наши второкурсники, а тогда такие же как мы перепуганные новенькие на первом лагере. Дальше в бесконечность шло пустое пространство. Мы (нас там было сначала пятеро) поняли, что обязаны создать нечто подобное, вбить рядом и проставить свой год.

Подключались еще ребята. По ночам, скрытно пробирались сюда, тихо (представляете, как это медленно) пилили высокую сосну. Решили голосованием, что «наш» будет тонким и длинным, и в дело пошла колючая красавица. Отпиливали ветки, ровняли рашпилем, потом шкурили, долотом выдалбливали рельеф. Как начинало светать, прятали изделие в кустах, и ползли в казарму. Лишь бы успеть раздеться и лечь в постель, чтоб на подъеме вскочить со всеми.

Очень аккуратно подтягивали к делу сообщников. Командиры что-то чухали, за нами подглядывали стукачи и их надо было обманывать. Потом наших стали ловить и допрашивать. Когда меня поймали, я сказал, что выходил в ночь из казармы курить, был приговорен к трем суткам в наряде. Одного из нас схватили сержанты в лесу и били, но пацан не сознался. Мы видели, как его увозили утром медики в лазарет. Через допросы начали таскать весь курс — кто что слышал-видел. «Отчисление», «дисбат», — потоянно слышалось из-за двери канцелярии ротного командира. Каждый раз, когда я перся в лес к нашему «Хрену Павловичу» (в честь нашего генерала Антона Павловича), трясся, если вдруг треснула ветка, или внезапно полетела сумасшедшая встревоженная птица.

Когда Палыч был готов, мы с Радостью должны были «родить» краску. Лунная ночь была некстати, но ждать часа по-темней было некогда. Мы пробрались к окнам склада, прячась от патруля. Тем самым движением Радость отжал штык-ножом штапики с окон, аккуратно, приняв на себя стекла. Мы влезли внутрь, светя фонариками, сыскали нужные цвета. Выключили фонарики и легли, пока проходил недалеко патруль. Потом вылезли с банками краски наружу. Веничком подмели за собой и на складе, и на окне, и на карнизе. Приставили стекло в окно и тихонько рукояткой штык-ножа прибили обратно штапики. Подмели за собой на асфальте под окном. Это кража, за нее реально дисбат, с этим не шутят.

Я помню — до сих пор лицо Радости в тот момент, когда мы с банками краски и веником в руках, вжимались в землю под кустами, когда мимо, совсем рядом, в пяти шагах, опять шел офицерский патруль. Бледный, испуганный, упертый, готовый, что сейчас ему хана, но не готовый отступить, уверенный, что «так надо». Мы не могли оставить после себя «пусто место» там — на острове пасхи. Мы не могли допустить, чтобы прервалась линия времени…

Вот такое лицо сейчас было у Радости, как будто не прошло с той ночи столько эпох… Я думал, сейчас пущу слезу, так щемило внутри. Потом, через много-много времени, мы узнали, что остров пасхи — педагогическая игра, что отчисленные после лагеря 30 человек — как раз те, кто раскололись и предали нас. Что офицеры знали каждый наш шаг и старательно вписывали в личные дела… На другом берегу реки Чаки была дача Антона Павловича. И когда мы, наконец, забили Х… куда надо, генерал и старшие офицеры любовались в окно с дачи и распивали водку. Но то были наши офицеры — старые боевые джедаи. А Play Galaxy — чужая свора, мы для них враги, это не игра… Радость стоял перед лицом смерти.

Радость, бл…, что ж ты наделал, — сказал я, взяв его за плечо. Он все улыбался своей широкой лыбой, не говорил ничего, понимая, что я понимаю, что он прав.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Мы решили, что он снимается с якоря и летит в Альдебаран — система, нам более-менее знакомая. Я аккуратно и незаметно лечу следом за ним на дистанции. Он будет чем-то вроде наживки, — а я ловцом. Я буду смотреть за всем необычном, что его встретит. И либо вмешаюсь, когда на него нападут и спасу, либо хотя бы увижу концы — программеров, их схемы, может, возьму языка… Потом подключу или подключим надежных наших, и размотаем клубок. Мы, джедаи, не претендуем на галактическую власть, но заставим считаться с нами. Радость вылетает завтра, а я значит послезавтра.

Я теми же окольными путями вернулся к себе на корабль, удостоверился, что батареи полностью заряжены, на счет капнули 100 золотых за ходку к боссу и еще 300 золотых — все деньги Радости, которые я обязался потратить на его спасение или на расследование его гибели. Хранить деньги на своей учетной записи Радость считал теперь уже легкомысленным.

Я вспомнил, как собирался творчески пополнить запасы на корабле, обойдя все магазины на 45-й, заказав деликатесы и фрукты, хорошее пойло… Теперь на все это не было времени. Я зашел в интернет-магазин и сосредоточенно быстро клацал — мешками и коробками хватал простые овощи, зерновые, кофе, хлеб, сгущенку, брикетами мясо и рыбу, ящиками бухло… Плюс доставка. До полного израсходования запланированных на это дело 5 золотых осталось сколько-то мелочи, я докинул в покупку мешок мандаринов, и нажал заказ.

Еще на 5 золотых предстояло взять всякой химии. Баллоны для воды и воздушной смеси на корабле, добавки для приборов, масла и спецсоставы для механизмов корабля, наконец, чистящие средства и медикаменты для аптечки. Не мудрствуя, фактически, заказал все в точности, что у меня было раньше в комплекте.

Доставка продуктов назначена на завтра в 12-00, химия — завтра в 17-00. Остановился на мысли об оружии. В тайничке у меня есть минилазер, в простонародье пистолет. Но и он мне ни разу еще не пригодился. А идти сейчас покупать на нижних палубах что-то по тяжелее — лишнее палево. Мой план сейчас изображать спокойствие и расслабленность, а не попадаться на покупке пулемета.

Кстати, о планах. До всех передряг мы собирались сегодня вечером зайти с Радостью к его знакомым киношникам. Вот к ним я вечером и пойду, скажу, что корефан мой в запое, познакомимся. Если они — хорошие болтуны (я надеялся, что киношники должны быть говорунами), я разболтаю им свою легенду — куда вдруг так внезапно срываюсь на днях со станции. Ведь везде фигурирует, что я хотел тут пробыть месяц…

Оделся опять в свой джедайский костюм и пошел по галерее палубы в сторону отеля. Они будут торчать в казино, а позже в концертном зале будет и ансамбль песни и пляски с Лебеди. Девушку мы не отменяем, наоборот, сейчас было бы особенно кстати. По дороге подошел к магазинчику с программами карт галактики. Спросил хороший имитатор и карту Лебеди, но выбрал из предложенных пакетов тот, где до кучи имелся Альдебаран.

Никогда не играл в азартные игры, но казино обожал всегда, как все гламурное. Девочки с павлиньими хвостами, ярящиеся крутыми перцами мужики, музыка, танцы… Я скорчил глупую лыбу на лице и вошел, производя наилучшее впечатление на администраторов заведения. Взял в баре коктейль и, не торопясь, и улыбаясь пошел искать киношников. — Трое парней и две девушки в диапазоне 20-25 лет сидели скромно в стороне, в зоне «по дешевле». Значит, слегка посорив деньгами, я мог добиться их расположения, и сделал вид, что уже слегка пьян.

Дяденьку-друга Радости, пришедшего слить бабла и угостить молодняк, встретили творческие ребята и девчата радушно, пустили сесть между девушками, их звали Лилит и Маат (видимо, творческие псевдонимы типа с налетом панкухи, готухи или чернухи, но выглядели они так нормально, сойдет). Парни звали себя в честь северных богов — Тор и Волос, а третий звался — Вагнер, и был среди всех главным режиссером.

Вся эта компания прилетела сюда две недели назад с Лебеди (они родились, выросли и жили там на 3-й планете). Тут они тусуются, ищут полезные связи, а вообще ждут тот самый транспортник на 22-й парковке. Он везет грузы для геологоразведочной станции на одну планету совсем недалеко отсюда — на Персее. Этим бортом по договору с заказчиком они попадут к геологам — делать докфильм и несколько новостных сюжетов про их миссию разведки уникальной богатой ресурсами еще не обжитой планеты. Так же они должны наснимать исходников для будущих карт, имитаторов и прочих программ для этой планеты, обработать видеоархив, сделанный самими геологами. За все — 100 золотых на пятерых, не плохие для них деньги.

Но еще они хотят там полазить и поснимать для себя. На планете есть уникальные по красоте и невообразимости локации, там они замыслили снять клипы для своего альбома. Вагнер делал музыку, Тор и Волос писали тексты, а Лилит и Маат, соответственно, пели. На 2-й планете Персея в диковинных пещерах, в каменных синих пустынях, на фоне лилового неба, в антураже разведстанции и всякой технотроники, они считали, что получатся зачетные клипы.

По их лицам было видно, что они впервые в космосе, и, конечно, уже обескуражены тем, насколько это скучно и дорого. А ведь им предстоял еще перелет, пусть и всего лишь недельный, на транспортнике…

Они, как раз обсуждали особенности полетов на транспортных кораблях, которые им стали известны — нет как таковых кают, вместо них закутки по углам, минимальная имитация гравитации, самый дешевый воздух, жесткие лимиты воды, слабая освещенность, туалет, в котором надо плотно усаживаться на грязный, конечно же, унитаз, чтоб он высасывал дерьмо под давлением, заменяющим силу тяжести, капельный умывальник… Девочки тонкой душевной организации готовились терпеть…

Я предложил лучше хорошенько напиться, чем обсуждать неотвратимое. Заказал хорошего виски, салатов, сока и мяса, и все повеселели. За это и люблю молодых и бедных художников. Пожрали от пуза — вот и радость.

Кстати, они крепко уважали Радость, и, похоже, давно его знали. Он им иногда подкидывал кое-какую работенку в виртуальных новостях — снимали для него в студии сюжеты новостей с разных планет. Я им сказал, что тоже заинтересован в таких делах, и, может, как-нибудь закажу репортажик-другой.

Так мы становились постепенно друзьями. Я хохотал и рассказывал разные джедайские небылицы, а они слушали, раскрыв рты. Я окрылялся их вниманием и завирал, потеряв всякую совесть — хорошо бы они сняли потом какое кино по этим байкам.

Потом они мне показали свои клипы на телефоне — это и правда была смесь готики и панка, здоровая примесь юношеского суицидального задора, крепкий заряд сатанизма и пессимистической романтики. Лилит раскраснелась, на ее белом мертвенном лице готической царевны проступали яркие румяные щечки, как у весенней крестьянки. Маат, когда смеялась басом, широко раскрывала счастливый рот, превращаясь из темной эльфийской охотницы в пьяного довольного сержанта.

Я уловил во взглядах северных богов тоску, похоже они ревновали. Я не стал обижать парней, у меня впереди все-таки поход в ансамбль песни и пляски… Поэтому не заигрывал с их подопечными слишком рьяно. Вагнер после вискаря стал печально мечтательным и часто закатывал глаза в сторону люстры. По всему видно, что он мечтал именно о таком полете в космос, о встрече с джедаем на космической станции… Тор ржал, как лошадь, глаза светились, он становился похож на мальчишку, играющего в интересную игрушку. Волос просто смеялся наивным детским смехом, как будто вдруг оказался дома.

Ледяной и пустынный, чужой и безразличный космос вдруг стал для них таким, каким они его ждали увидеть — веселым, загадочным, таящим приключения, страхи и радости. Такой космос — как приезд отца из дальней командировки для маленького сына. Когда отец весел, доволен, и играет с тобой, и дарит тебе подарки, и рассказывает интересное, и надежно защищает…

Все вместе хмелели и я рассказывал байки о 3-й планете Стрельца, где в самом конце лета такая жара и духота, что сыпятся с деревьев плоды, тухнущая, зловонная жижа раздавленных под собственным грузом фруктов, бродит на солнце и течет настоящими винными реками, а злаки тем же путем дают реальные реки душистого, прозрачного, как слезы, самогона. Запах стоит такой, что нельзя там быть без скафандра, хотя, конечно, многие отчаянные алконавты смело дышат, и припадают на пологих берегах этих рек навзничь, чтоб, как говорится, испить от души. Пожалуй, это самая опасная планета во Вселенной, по статистике, оттуда не возвращаются чаще, чем, с системы Близнецов, где вечная анархия и война преступных кланов.

По-настоящему крепкий джедай, правда, может дожить там до осени, когда вино и самогон прекращают течь реками, вместо них начинает бежать обычная вода, а ледяной ветер с полюсов довершает отрезвление. Тогда, уцелевшие туристы, осунувшиеся, дрожащие от тремора и холода, неуверенными тенями собираются вокруг своих кораблей и уносятся к звездам.

Тор с горящими глазами предложил сделать об этой планете документальный фильм и снять там клипы. Не в обычной манере их команды, наоборот. Петь в кадре будут парни, они втроем, как герои бесстрашно будут хлебать из чудо-рек. Это будет рок-н-ролл, будут петь суровые мужские песни про свободу и войну, а девочки будут горевать и плакать в стороне. Уже примерно прикинули фон и эффекты, и сколько стоит и каким маршрутом туда метнуться…

Среди скайвокеров пьянство не поощрялось, но у нас не было командиров и начальников, звание джедая присваивалось по окончании Академии раз и навсегда, мы никогда не занимали должностей и не работали за зарплату. Короче говоря, нельзя джедая понизить или оштрафовать, уволить и вообще наказать. Приверженность к бухлу признавалась слабостью, с которой звездный волк должен бороться, но которая говорила о наличии у него живой души. «Пьет — значит, душа болит, а значит она еще есть», — утверждали наши философы. Некоторые даже полагали, что скайвокер без души опасен для Вселенной, поэтому простых и проверенных мер по предотвращению алкоголизма в Академии на Хомланде к курсантам не применялось.

В спецслужбах агенты, например, пьют и не пьянеют, их так готовят. Садят курсанта за стол и заставляют пить. По мере появления признаков сильного опьянения, бьют током так, что у них едва не вылетают зенки из орбит. И так много раз. В итоге при приближении состояния опьянения, организм вспоминает лютую боль и автоматом вбрасывает в кровь тонну адреналина. Человек впадает на несколько секунд в ступор, а выходит из ступора уже трезвым. Опасно для сердца, но, полезно для их непростой службы.

Ну а мы, скайвокеры, никому не служим, — объяснял я ребяткам, когда Тор начал блевать. Неловко пытаясь прикрыть рот ладошками, он блевал в рукава куртки — энергичными рывками двигая плечи — чувствовалась молодость и сила его организма. Вагнер встал, желая его поднять из-за стола, но, покачнувшись, рухнул назад в кресло. Девчонки стыдились друзей, но я сказал, что все отлично и стыдиться нечего. Может себе позволить напиться как следует только по-настоящему честный и свободный человек, каким без сомнений и был Тор.

Мы с Волосом, который был еще вполне боеспособен, подняли Тора за плечи и поволокли к выходу. Лилит и Маат помогали идти Вагнеру. Вместе мы прошли через зал казино и вышли в холл к лифтам. Я вместе с ними доехал до их этажа, где были номера по проще — они снимали один на пятерых за ползолотого в месяц. Мы вошли у уложили Тора на кровать, свесив голову, он продолжал блевать на пол, пока мы не придумали ему тазик. Вагнер вырубился на своей койке, остальные собрались пить чай и предложили мне остаться, но я раскланялся и ушел. Договорились еще увидеться, а пока законтачились в сетях и чатах.

У меня были планы на ансамбль песни пляски. Я, удовлетворенный тем, что не был слишком пьян, а только лишь навеселе, слегка пританцовывая шел по этажу к лифтам, чтоб вернуться на центральный блок отеля. Там, остановившись у огромных «окон» с офигительной имитацией космического обзора с искрами звезд, движущимися огнями приближающихся и удаляющихся к станции кораблей, восхитительным видом на реакторный блок станции, который сверкающим шаром вращался, отбрасывая синие и темно-красные отблески, иногда отсвечивал черным, иногда серебристым металлом, там, глядя на все это, спокойно покурил, убедившись, что точно не пьян.

Двинулся, вежливо улыбаясь, интеллигентно раскланиваясь со встречными, к концертному залу. Вообще, 45-я славна не только казино и кабаками, но еще этим залом. Его акустику очень уважают профессионалы, и иногда здесь назначают центральные концерты мировых турне довольно именитые коллективы. В мировые новости 45-я, если и попадала, то только с сюжетами о супер-шоу в ее концертном зале. Хотя, конечно, хор девочек с Лебеди никогда не считался жемчужиной мирового искусства, а ценился исключительно озабоченными самцами всех рас за физическую привлекательность артисток.

Концерт только что закончился, но я и не был огорчен, что не посмотрел в очередной сто пятьсотый раз их шоу. Я, мимо охранника, пользуясь респектабельным своим видом, прошел за сцену, в гримерки. С каменно невозмутимым мордом, расшаркивался со встречными, всеми, кто мог бы подумать, что меня здесь не должно быть. Пустил впереди себя успокоительную пси-волну, чтоб не скандалить, и добрался до двери с именем Джейс.

2,3

Я был знаком с Джейс давно — виртуально. Я уже, наверное, год ставил лайки под всеми ее фотками в инсте, иногда, добавляя восторженные комментарии. Некоторые мои коменты даже удостоились ее лайков. Это, конечно, не знакомство, но это очень облегчает знакомство или, по крайней мере встречу. Вчера я ей написал, что схожу с ума, нахожусь рядом — на 45-й, и не прощу себе, если не выскажу свое восхищение, не припаду к ее ногам лично…

Красавицы с Лебеди славятся стройностью и даже худобой, длинной шеей, в общем человекоязычное имя системы им очень подходит. Джейс сидела у зеркала и удаляла сценический макияж. Она была и вправду восхитительна — яркая брюнетка с капризными поджатыми губками, юными щечками, хитрыми глазками зрелой стервы. Ее волосы она уже выпустила из пучка, который был положен всем девушкам в ансамбле, и они роковой черной тучей-копной рассыпались по спине. Такие волосы — цвета пепла, затягивают взгляд, как черные дыры. Вглядываешься, тонешь там, пока не осознаешь, что прошел горизонт событий, время изменило ход, и теперь пространство скручивается в воронку и есть только один вектор движения — к ней. И время теперь отсчитывается в системе «до нее» и «после нее».

Она еще была одета в свой форменный ярко-красный мундир. Острые плечи с подкладками, ворсистые эполеты, бархатные отвороты на вороте, тугая короткая юбка, голые без колгот ножки и красные же туфли на высоких шпильках.

В молодости, сразу после Академии, мне перепало немало халявы от красоток на разных планетах. Тогда джедаи были окружены ореолом загадочности, благородства, романтики. Так уж устроены девушки, что падки на общественное мнение. Тогда каждая считала, что она отстой, если не затянула к себе в постель звездного рыцаря. Я пользовался, а они ставили себе в биографии отметку о выполнении этого пунктика. Я ловил, дареные оргазмы, радовался искрам головокружительных мгновений, а они в моем лице, видимо, трахались то ли с космосом, то ли с передовым человечеством… Я чувствовал каждый раз, что очередное тело сейчас не со мной, а с чем-то вымышленным, что я просто символ чего-то, что для них ценно.

Но я не расстраивался, а брал, что давали. Потом, когда джедаи вышли из моды и стали синонимом придурков, я быстро догадался, что для быстрого секса теперь надо притворяться агентом безопасности. В то время «спецура» пришла к власти, интернет-безопасность была главной темой. Программеры защищали галактику от страшных пиратов, мятежных хакеров и лютых хейтеров. Каждый уважающий себя канал снял сериал про героя-агента, про них пели с придыханием певички с каждой сцены.

Я одевал длинный черный плащ, отглаженные черные брюки и лакированные черные туфли, отворачивал ворот плаща, чтоб виднелась белоснежная рубашка, стригся коротко, аккуратно брился, делал строгое многозначительное лицо… — и шел трахаться.

Девушки в моем лице давали чуть ли не лично Ему, великому программисту, создавшему все вокруг. Я видел его отражение в их глазах, когда они кончали. Понимал, что, дав мне чуть-чуть посувать, они надеются теперь на тайное покровительство, повышение, богатство или хотя бы прощение грехов. Ведь если она отсосала безопаснику, значит она — настоящий патриот.

Я не расстраивался, ведь к тому времени, с кем бы не трахался, я представлял себе Ту, что отказалась быть со мной. Наверное, девочки видели в моих глазах ее отражение, но и они не обижались. Мир и так создан из тоски, скуки и чуть-чуть горя. Единственный язык, на котором мы общаемся — боль. Так зачем копаться в этих редких секундах радости и удовольствия? Кто кого обманывал, какая теперь разница?

По Джейс было видно сразу, что она не такая. Она ждала трамвая. Поэтому я, не медля, вынул свой трамвай, вывалив его из штанов на стол. Трамвай был из трех вагонов — трех бумажек с портретами зеленого монстра, — 300 кроков, примерно 0,3 золотых в ходовой для этих мест валюте. По ее глазам я понял, что это как раз ее размер. Она рассмеялась. Я представил, что она, сидя перед зеркалом, до моего прихода представляла себе, визуализировала 300 кроков, и теперь они реализовались в моем лице. Представил это и тоже рассмеялся.

Разговор, ненапряжный и простой, пошел сам собой. Джейс сказала, что очень устала в этом турне и давно мечтает об отпуске на курорте — где-нибудь, где теплое море, хорошие отели и только лебеди (На Лебеди лесбос почти основная ориентация, и от мужиков все эти джейс устают как от тяжелой работы — «таскать мешки» они это называют). Мечтая вслух о курорте, она соблазнительно улыбалась и обворожительным движением белокожей узкой ручки, тонкими пальчиками с длинным алыми ногтями, прибрала со стола мой трамвай, и развернулась ко мне лицом вместе с креслом…

Я, теряя дар речи, бросился целовать ее ноги. Крепко вцепившись руками, впивался губами в верх ступни, облизывал языком голень, коленки, ямки за коленками, чмокал выше и выше, пока не уперся головой между ног…

Джейс — это просто сказка, это космос, в хорошем смысле слова. Такие минуты, как будто оправдывают, все эти годы беспонта и холода. Сознание до верху заполнилось ее улыбкой, выражением глаз, жилками на бедрах, волнительными маленькими, почти плоскими белыми сисечками с бледно-розовыми большими сосками… Длинная шея, которую можно целовать до-о-олго, так долго, как хочется, пограничье между гладкой шеей и началом волос, куда можно тихонько подуть, ушки, которые кажутся хрупкими и тонкими, но которые жарко отзываются, если тихонько прикусить зубами их за мочки.

Я не очень люблю тратить время на скучную классику, но тут вдруг вдохновился и вошел в нее с позиции миссионера. Я представлял себе, что я в ее глазах сейчас — Курорт или волшебный конь, на котором он доскачет до курорта. Походу, она представляла что такое же, потому, что схватила меня, как коня, за шею, как за холку, потянула мое лицо к своему и завизжала «Давай, ну!». Я неистово кончил, продолжая вталкивать ее в кровать фрикциями, смотрел в ее глаза, видел там смеющиеся портреты удовлетворенных зеленых монстров, ее довольных лесбо-подружек, счастливых курортских мальчиков-официантов. Я давал ей радость, и не обижался, что радость не во мне, а в зеленых монстрах.

Я слышал, как сейчас на самом деле трое моих монстров трахаются у нее в тумбочке с ее монстрами, лежавшими там еще до меня. Мы с ней — просто необходимое приложение к программе трахающихся зеленых монстров. Это кроки должны были встретиться в этой тумбочке, просто использовав нас, как средство коммуникации. Теперь они всей кучей вцепятся в душу Джейс и заставят отвезти их на курорт, где они трахнутся с миллионом монстров, уже собравшихся там. И так они становятся все сильнее и сильнее, все организованнее, и все смешнее песни людей о свободе — все так или иначе подчиняется воле и тайному замыслу зеленых монстров.

Я не расстраивался. В этот раз я даже не вспомнил Ту, это значит, что мне было по-настоящему классно. Джейс лежала, раскинув руки, на спине и шла большими красными пятнами по белому телу, смотрела в потолок и тяжело дышала. Я потрогал ее потные маленькие ягодицы. Пот быстро испарялся и кожа казалась прохладной.

Я заглянул ей в лицо и понял, что мне лучше уйти, не портить впечатление и не надоедать. Жаль, я же хотел пробыть с ней весь месяц, как это было бы классно! По крайней мере, могло бы быть классно. Радость — чертов сука, гребанный революционер… Понимает этот рыжий мудак, что он у меня отнял?

Я оделся, потрогал ее пяточку и слегка почесал отвердевшую кожу. Она улыбнулась, и сказала «все, иди». Мы сговорились, что увидимся завтра вечером, после концерта я зайду и, может, еще и сходим куда-нибудь, посидим…

Я вышел по пустому темному коридору в темный провал зрительного зала. Посветил фонариком. Вверху на куполе в чудесном танце кружились греческие боги и богини, какие-то птицы и звери, белели руины парфенонов. Они были бесконечно прекрасны. У меня как-то непротиворечиво вдруг уложились одновременно чувство тонкости и уязвимости красоты и ее вечности, непреложности. Я, которого воспитали наши преподы в Академии быть защитником Красоты, быть готовым спасти и сберечь Это, теперь казался себе случайным набором частиц, мимолетным облаком пыли, беззащитным и смертным рядом с Красотой, которая безусловна, непреложна и вечна. Мое облачко пыли рассеется, а красота останется жить, она заложена в самом движении пыли, в самом механизме взаимодействия материй, энергий, пространств и времен. Она — главная формула этой жизни, в которой мы все — только миллионы переменных.

Все вокруг — это огромный зрительный зал, в котором, отыграв свое, исчезают, актеры, декорации, даже зеленые монстры исчезают, сменившись другими бумажками с другими рылами, десятки творческих коллективов вспыхивают звездами, занимают все внимание и потом исчезают. Все артисты, примы и второстепенные персонажи, солисты и подпевалы, короли и шуты, деньги, оружие, горе и радость уходят согласно великому сценарию, меняя друг друга. Только этот зрительный зал, этот купол, эта сцена остаются.

Я шел между рядами зрительских мест, по огромной бархатисто-красной координатной сетке кресел-ячеек, ступал по мягкому черному ковру и представлял себе, что Джейс уже наверное спит, а, может, пересчитывает монстров, листая хрустящие бумажки своими длинными пальчиками с красными коготками, и думает, сколько еще тяжелых мешков перетаскает, прежде чем доскачет на них, как на волшебных конях, до берега своей мечты, до прекрасного теплого моря, увидит мягкий золотой песок, белые колоннады отеля, пойдет с подругами на дискотеку, где будут веселиться и танцевать тысячи радостных огней.

Я выбрался из концертного зала, умиротворенно брел по опустевшим коридорам и холлам 45-й, ехал на тихом лифте, пока не оказался у себя в номере и не уснул счастливым сном ребенка.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Проснулся на следующий день с трудом только около 11 часов (здесь на 45-й для удобства людей в сутках 24 часа). Продрал глаза и пошел бриться, умываться… Голова болела от киношников, все мышцы и кости болели от Джейс. Это была приятная боль, как звезда посреди сонных и нудных месяцев сенсорной депривации в космосе.

Раздавил бутылочку светлого пива, перекусил красной рыбой с хлебом и маслом. «Ведь хорошо же живу, жаль, что это не надолго», — лениво скользили мысли в голове джедая. К двенадцати добрался до шлюз-парковки к своему кораблю, у створок шлюза уже ждал доставщик с тележками. 15 соединенных паровозиком тележек со жратвой мы с ним вместе вкатили в шлюз и подогнали к главной («человеческой двери») моего корабля. (В разных частях еще были люки, в которые я лазил, когда становился собственным рабочим или техником).

По одной я вкатывал по помосту тележки на борт, пересчитывал и сверял с накладной содержимое. 115 позиций в накладной — мой набор продуктов на полгода, а, может, больше. Пересчитав одну тележку, я толчком вкатывал ее в салон и брался за следующую, доставщик спокойно ждал. На все ушел час, наконец, я расписался в накладной, спустился к доставщику и в его ручном кассовом аппарате произвел оплату своей картой. Вместе с доставкой, ровно 5 золотых.

Доставщик ушел, а я взялся рассовывать хавчик по холодильникам. Основная часть (мясо, сыры, фрукты, консервы) в трюмный большой холодный бокс. Овощи, крупы и макароны — в сухой отсек. Спиртное в большой бокс-бар. Все это занимало много места, почти ровно столько же, сколько вся моя остальная обитаемая часть корабля вместе с санузлом, но приходилось с этим мириться. Всего по чуть-чуть отобрал и положил в холодильник, стоявший в салоне. Туда же загрузил пиво, а виски, водку и вино вставил в мой любимый бар, вмонтированный в корпус корабля под главным плазмой-экраном. Бар умел светиться разными огнями, отражать в зеркальных поверхностях калейдоскопами сторонние и свои собственные огни, имел тяжелые полупрозрачные затемненные створки-дверцы. В общем, выглядел величественно, таинственно и притягательно.

В чате по обмену б/у деталями и всякой мелочевкой для корабельных конструкции, раздался клик, и я включился в сеть. Профиль под ником «Все б/у для электромеханики» прислал мне сообщение: «Лечу на базу 239, тебе что взять?»

Это был Радость, мы с ним условились здесь общаться под видом покупки деталей и даже чуть смухлевав, слепили почти годовую историю этого чата и как бы моих покупок. Его месседж надо было понимать просто — он вылетел, по оговоренному курсу, все идет как сговорились. Я послал ему вдогон: «Навскидку ничего не надо, подумаю — напишу, будь на связи». От него пришла фотка кабель-разъема с вопросом — этого не надо? Я скачал фотку, и загрузил ее в программу сканирования пространства. В фотке был зашифрован сигнал с маяка его корабля. Фото из чата «нечаянно» удалилось, но я написал, что мне все равно не надо разъемов.

Теперь сканер видел удалявшийся маяк Радости. Я закрепил в программу задачу слежения за маяком. Загрузил с купленного «серого» диска карту Альдебарана и всего пространства по траектории от нас до него. Привязал сигнал маяка и к этой программе тоже. Чат с Радостью на всякий случай задублировал себе на телефон и успокоился, что все сделал. Остальное, когда отстыкуюсь от станции, завтра.

Раздался звон сигнала и загорелся желтый фонарик над створками шлюза. Уже 17-00, прибыл доставщик с химией. Я разрешил открыть створки и спустился из корабля вниз. Рабочие вкатывали шесть тележек с большими в человеческий рост баллонами. Два баллона химсостава для воды, два баллона химсостава для воздуха, баллон с реагентом-поглотителем пыли и «лишних газов», производимых телом джедая, баллон с реагентом-поглотителем биоотходов. Эти поглотители позволяли дольше использовать воду и воздух в системе. В седьмой тележке было несколько коробок с разной бытовой химией — очистители, средства для мытья, средства гигиены, стиральные порошки, всего по-немножку. А также химия для обработки деталей корабля, кабелей и электроники. Наконец, в восьмой тележке девять баллончиков с корабельным маслом.

В отличие от хавки, химпродукты лучше проверять досконально, с ними часто накалывают. Я внимательно сверял наименования на этикетках со своим заказом, потом сканировал штрих-коды, потом собственным газоанализатором, хотя бы через обшивку баллона, проверял содержимое на приблизительный химический состав. Один баллон с химсоставом для воды стоит почти золотой — будет обидно узнать потом в космосе, что там вместо дорогого товара закачана какая-нибудь лажа. И заменить там это нечем, будешь пить, что есть.

Все вроде било с накладной, вроде все ок. Я расписался в бумажках, произвел оплату и стал разбираться со всем этим хозяйством. С большими баллонами все просто — их надо вкатить и вставить в их рабочие ячейки, подсоединив каждый к своей системе. Бытовую химию я отволок в ванную, расставив по местам и полочкам. А с корабельными маслами и реагентами придется повозиться. Их лучше сразу и залить, каждый в свою систему. Я брал по очереди то баллончик, то баночку, то коробку с порошком, то тюбик, и шел с ним или лез к разным агрегатам. Смазывал, капал, сыпал, заливал, подсоединял. Иногда, спускаясь опять в салон, чтобы сделать несколько глотков холодного пива, снова лез в узкие железные щели и дыры, в темные углы и тихие ниши. Отворачивал кранчики, открывал крышечки, нажимал кнопочки. Заодно, раз все равно лазил по всей машине, менял, где надо, лампочки, муфточки… Кое-где что-то менял из деталей, если протерлось, проплавилось, или прикручивал потуже, если разболталось. Программа проверки корабля видит только уже случившиеся косяки, а предотвратить уже почти назревшие можно только вручную — вот таким обходом, все осмотрев и пощупав. Вокруг ходовой части и силовой установки в полете и особенно на старте, посадке и на разгоне — сильные вибрации, тут все постепенно откручивается, отсоединяется, раздавливается. Вокруг аккумуляторных батарей соответственно — разряды высокого напряжения, всегда что-то расплавляется, перегревается, отваливается. Чем ближе к обшивке — тем чаще здесь что-то сгорает от сильного облучения или высоких температур.

Я любил свою машинку. Очень. Иногда со всеми этими виртуальными играми, кажется, что уже все вокруг виртуально, что все — игра. Но моя машинка — настоящая, железочка моя милая… Тут все твердое, четкое, находится строго на своем месте, тут все любит точность до сотых долей миллиметра, до сотых долей градуса… Говорят, что люди — глупые и примитивные, тупые… А ведь создают такое совершенство. Вот, у меня, например, очень умная машинка, при этом красивая…

Я сидел на условной крыше корабля, проливая маслом соединения слоев стабилизаторов. Трогал теплый гладкий металл, гладил его, похлопывал по-дружески. Казалось, я чувствую живое тело, сложноустроенное, с собственным нравом, а может, и убеждениями и ценностями…

Вспомнил вчерашний зрительный зал, понял, что мой корабль — тоже часть красоты. Я фантазировал, какая муза вдохновила дизайнера нарисовать на чертеже будущей моей машины именно такие обводы, именно такие формы… Как у конструктора в результате причудливой игры случая, невообразимых законов взаимодействия разных полей с его нервной системой, возник именно такой проект корабля?

Я растянулся на спине, довольный, что с кораблем все хорошо, что я уже все сделал. Прикоснулся затылком к теплой обшивке — твердой, надежной, могучей…

Вспомнил про Джейс, написал ей в инсту, как на счет встретиться, например сразу после концерта в гримерке, а потом пойти в казино или в парк, или остаться у нее…

Лежал, смотрел в терявшиеся вверху темные своды шлюза, чувствовал затылком и спиной корабль, ждал ответа Джейс. Это ли не счастье?

Джейс ответила, что сегодня никак, прям совсем никак, давай, мол, завтра. Я напомнил, что завтра улетаю, «говорил же».

«Ах, прости, забыла. Ну тогда ладно. Пока-пока, потом встретимся, может быть»

Ясно, подумал я, пересела на другой трамвай. Что ж поделать, мечты должны сбываться, ей надо доехать до своего курорта. Я не расстраивался и мысленно желал ей счастливо добраться. Металл родного корабля за спиной придавал мне стойкости и каких-то мужественных фатализма, спокойствия и великодушия. Но мне очень хотелось, чтоб она не бросала чат — вот так, а прислала мне хотя бы смайлик. Прошли минуты, и вдруг ччччпок, и выскочило от нее сердечко. Я улыбался, отправил ей цветочек и два слова «доброго пути!»

Поднялся на корточки, спустился в люк, и прошел в салон. Хлебнул еще раз пива, разлегся на диване, невнимательно глядя внутренние новости 45-й, и размышляя чем же тогда заняться этим вечером. Вспомнил про киношников и кликнул их в чате. Ответили быстро, что сидят у себя в номере и страдают бодуном. Я написал, что сейчас зайду и вылечу.

Собрался, переоделся, сбросив робу, в комбез, заказал доставку к ним в номер много пива и пиццы. Выключил все на корабле, вышел, блокировал системы, и прошел через шлюз в коридор.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Ребятня сидела в номере в свете одного лишь слабого бордового торшера и в абсолютной тишине. Все пятеро сидели, обняв руками ноги, уткнув головы в колени. Пить им много еще нельзя, подумал я, входя, в это пристанище страдальцев.

— Как дела?

— Бодун, — ответил сухо Вагнер.

Я начал тихим ненапряжным голосом медленно, почти нараспев, рассказывать о космогонических представлениях джедаев.

— Кроме бодуна, по большому счету ничего нет в этой вселенной. Сначала не было вообще ничего. Потом появилось что-то по децелу, а потом вдруг «Бац!» и появился Бодун, который сотворил все вокруг нас. Бодун — чувак, Бодун — браток, Хвала Бодуну! — прогудел я мантру, и на этих словах в номер вошел доставщик с бочонком светлого пива и стопкой коробок с пиццами.

Все это уместилось на стол, Ребята и девчата, вскочили с кроватей и побрели походкой зомби к нему. Разлили пиво и выпили. Народ веселел и начал улыбаться.

Потом Бодуну стало скучно одному во Вселенной и он создал людей, и научил их пить. Чтобы смотреть как им весело во время пьянства, и как им больно с утра. Проходя этот путь бесконечно много раз человек, переживает вечность и учится чувствовать мир. Познает язык боли и радости, на котором говорят звезды. Бодун — чувак, Бодун — браток, Хвала Бодуну!

Юные деятели культуры уминали пиццу и робко пока смеялись, а я рассказывал все дальше — о грехе и искуплении.

И однажды Бодун спустился к людям и принес с собой бутыль — звездный граналь, в котором был самый чудесный и самый истинно правильный самогон. И угощал он детей своих и обещал им, что теперь не будет в них места страху и нерешительности, а всегда в них найдется сила. И люди пили и слушали. Утром, когда проснулись, они увидели, что про…бали священную пробку, и не могут теперь закрыть звездный граналь, и устыдились, что подвели Отца своего. Но Бодун сказал им — про…бать пробку — ваш страшный грех и постыдная неловкость. Но прощаю вам, ибо вы про…бали ее по пьяни. Но теперь те из вас, кто хочет познать не только вечность, но и свободу, должны будут идти и искать священную пробку. И не обретете истинной свободы, пока не найдете ее.

Молодые киношники счастливыми мечтательными глазами смотрели на таинственный бордовый торшер, на золотое пиво в стаканах и смачные яркие куски пиццы. Тор, смеясь, сказал, что не слышал никогда этого мифа, но всегда чувствовал, что так оно примерно и есть. Вагнер сказал, что в общем-то, он «всю жизнь ищет что-то — какой-то то ли миг, то ли метр, то ли предмет, то ли мысль — что-то, открывающее свободу». Действительно, всегда казалось, что это нечто маленькое и ускользающее, вроде пробки.

Лилит спросила, где ж ее искать? Как джедаи находят свои пробки? Я объяснял, что пока еще никто не нашел — смысл в самом процессе поиска, в вечном поиске. Маат сказала, что ей очень нужна свобода, и пробку надо именно найти, а не искать.

Я скептично поинтересовался, чем им не хватает свободы — сейчас ведь и так уже все разрешено. Делай, что хочешь, лети, куда хочешь. Ничего не запрещено.

— Сам поиск запрещен, — твердо вывалил Вагнер, — найти можно только то, чего еще не найдено, чего не было. Поиск — это когда находишь новое. А нам навязывают «поисковики» в место поиска. В поисковиках можно найти только то, что уже есть. Если я в поисковую строку забью «пробка» — мне не выйдет вариант ответа про «потерянную пробку», а только тысячи ссылок на уже найденные или даже не терявшиеся пробки. А ведь, как я понял Вас, сэр Бр, священной является только та пробка, которая не найдена, которую надо искать, а не любая другая, которая уже есть.

Я смотрел на него и на них и удивлялся, где это так крепко готовят киношников по философской части. А главное, что же из них вырастет, если они уже сейчас такие резвые.

Волос развивал тему — он полагал, что «поисковики» остановили время во Вселенной:

Вселенная расширялась за счет появления новых пространств и объектов, она как бы находила их. Человек развивался, когда открывал для себя что-то и находил что-то новое. А теперь уже несколько эпох нет никаких открытий, не появляются новые миры, не узнают о новых законах физики или любой другой науки. Все по кругу идут одинаковые войны, по телеку одинаковое кино и одинаковая музыка, мода ходит кругами… Потому что нам не дают искать новое, а втыкают через поисковики всегда что-то уже бывшее. Когда тебе надоело пить пиво, ты не найдешь новое бухло, ты станешь пить водку, которую пил до пива… Ты не найдешь ничего нового в поисковике.

В общем, ребята валили все на Galaxy Service, типа он внедрил поисковики во все программы и теперь возможности для настоящего поиска нет. Все накрыто его программами, как медным тазом. Чем бы ты не занимался, ты играешь в их игру, по их сценарию, прокрученному миллионы раз. Ты не можешь взять и снять «другое» кино, с другим сценарием. Только бесконечный ремикс чего-то хорошо забытого старого. Это значит, что они сделали пространство статичным, а время остановили, замкнув в кольцо, как на циферблате. После 12 часов — снова 1, а не 13. «13» — нет в поисковиках.

Я слегка охреневал от этого потока сознания. Молодоваты они для таких мыслей. Может, они провокаторы Galaxy Sec? Вряд ли, Радость бы с ними не тусовался тогда…. Может, Радость их и накачал этим всем? Но это не в его правилах… Джедаи никогда не агитируют никого и не вербуют, мы не спецслужба. Мы можем помочь людям, если знаем, что они сами дошли до своих взглядов и что их мечты — это их мечты, выстраданные, осознанные.

Значит, Радость знал, что они «настоящие», иначе не стал бы меня с ними знакомить. И потом, может, я просто не знаю, а на самом деле киношников готовят в каких-то академиях так, что джедаям не снилось?

Лилит стесненно засмеялась и объяснила, что они никогда не учились ни на режиссерском, ни на театральном. Оказалось, все пятеро учились вообще в педагогическом — на учителей, но в школы после выпуска не пошли из-за того, что все пять лет учебы проторчали в самодеятельности. Это, конечно, ничего не объясняло. Но я решил, раз так, копнуть их мысли по глубже.

— Вы же понимаете, что все новое лежит за пределами имеющегося опыта, а значит не обеспечено ни инструкциями, ни законами, ни, что очень важно, правилами безопасности. Все, что есть в нашем круге опыта — освоено, осмыслено, проанализировано и безопасно для человечества и вселенной, хотя бы в целом. Все новое, о чем вы мечтаете, — из-за пределов безопасного круга, непредсказуемо и несет угрозу — вам и всем окружающим. То, что делает Galaxy — необходимо, это миссия Хранителя. Он бережет Вселенную от хаоса, от неизвестности. Она же опасна реально.

— Galaxy продает услуги, — зло встрял Вагнер, — я покупаю услугу, плачу за помощь в поиске свободы. А Galaxy мне за мои деньги обманом впаривает конвоира и тюрьму. Я не заказывал Хранителя. Мне не нужен их вседержитель, я имею право, чтоб меня не держали. Почему я в этой тюрьме? Покажите мне приговор, назовите срок заключения, в чем моя вина? Каким судом ко мне приставили конвой?

— Не было суда, — очнулся Тор, — и нет приговора. Мы не заключенные, а военнопленные. Мы проиграли какую-то главную, настоящую войну. У военнопленных срок заключения не кончается. И нас конвоиры не выпустят никогда, если мы сами не выйдем.

— Мы понимаем, что за стенами тюрьмы может быть и плохо, и хорошо, и там нет гарантий. Но мы знаем, что здесь точно не может быть хорошо. Galaxy — гарантия, что здесь хорошо быть не может. Наши мечты здесь не сбудутся. В их магазине нет того, что нам надо, — сурово приговорила Лилит.

— Мы или соглашаемся жить под ихним тазом и соглашаемся бесконечно таскать старые шмотки, — гордо подняв голову, декларировала Маат, — или идем в этот ваш опасный хаос, и берем там все новое.

Я смотрел на этот пионерский отряд и думал, на что я имею право, а на что нет. Эти кибальчиши просто напрашивались в дело. Но я их не знал. Дело даже не в том, что меня не впечатлили их возраст и дипломы. Я не мог знать, насколько они хорошо понимают, о чем говорят. Ведь на самом деле, от неизведанного нас отделяют не хранители, а Грань. Хранители не подпускают людей к этой Грани. Да к Galaxy сейчас есть вопросы — они обязаны пропускать туда всех, кто созрел или похож на созревшего. Как это узнать, конечно — другой вопрос. Но программеры Galaxy взяли на себя не охрану Грани, а ее сокрытие. Они прячут ее от людей и самое страшное, обманывают, что никакой Грани нет. Мы, джедаи, считаем, что, если человек увидел Грань, значит он уже имеет право к ней подойти и попробовать перейти. Но хранители именно не дают людям ее увидеть. Да, из-за этого стало катастрофически мало новизны, а время сильно замедлилось. По крайне мере по ощущениям нас, живущих внутри вселенной, которая опять же по нашим ощущениям стала медленнее расти.

НО. Эти ребята Грань явно увидели, пульсирующий Хаос из-за Грани явно услышали, и внутреннюю потребность пройти, судя по всему, испытали. Это, во-первых, значит, что Galaxy либо не всесильно, либо все-таки оставляет окна.

НО. Знают ли эти гавроши, что Грань охраняет сама себя и гораздо жестче, чем хранители? Грань же ведь внутри человека, а не в программе или в какой-то точке галактики. Она, как верхний срез воды, когда к ней прикасаешься, чувствуешь просто неистовый страх. И этот страх — собственный, специально для тебя подобранный — так точно слепленный, как не слепит ни одна программа. Могут ли они представить себе этот страх и способны ли в него шагнуть? И умирали ли они уже раньше? Помнят ли свои смерти?

У джедаев строго с вопросами помощи людям в выходе на Грань. Я, глядя, как чеканит правильные слова Маат, как решителен носатый профиль Вагнера, думал, как правильно с ними поступать. Есть три варианта описания их положения.

Первый — их вызвал к себе Хаос и тащит за грань, а они согласны. Такое бывает с людьми творческого призвания. Тогда, независимо от возможных последствий, я не имею права мешать, но и помогать не должен. Если тому неведомому, что скрывается за Гранью, они нужны, он их сам протащит через Грань и поможет преодолеть Страх и не застрять в нем. А, может, убьет, но это не мое дело.

Второй — они просто взбалмошная молодежь, ищущая вдохновения и креатива, желающая пощекотать себе нервы. Тогда я им не должен помогать, а сами они не смогут преодолеть барьеры программы. Побесятся — побесятся, а потом, с возрастом все пройдет. Выйдут замуж, женятся, обзаведутся хозяйством и детьми, и будут благодарить Galaxy за комфортный и безопасный мир.

Третий — это люди, дошедшие своим умом и психикой до такого роста, что им не хватает места под тазом Galaxy, и реально увидевшие Грань. Тогда они имеют полное право попытаться через нее перешагнуть. Я имею право им помочь, могу быть их проводником, советчиком, и, при необходимости и возможности, подготовить их к переходу через Грань.

Они описывают Грань очень реалистично, а в глупой байке про Бодуна услышали и разобрали скрытый смысл. Я откинулся на спинку дивана, ударившись о стену — это была простая кровать без спинки. Вокруг был дешевый номер, эти комсомольцы болтались по космосу, согласны трястить в транспортнике, как конченные мудаки. В мусорном ведре у них валялись пластиковые стаканчики от химрастворов — самой дешевой еды. Они все это терпят, чтоб попасть на ту планету, на которой геологи им обещали показать какую-то глубокую пещеру, а, может, щель. Ясно, они ищут пробку, мечтают войти в чудесную щель, где мир наизнанку и свобода.

— Ну хватит грузиться, уже, — сказал я наигранно сонно, — мне завтра лететь далеко. Давайте еще по пиву и о чем-то веселом. Байку давайте из вашего педагогического прошлого, какие у вас приколы были там в академии вашей.

Маат захихикала и предложила друзьям рассказать мне про Белого Коня:

У нас в Академии была сильная кафедра истории, она для своих организовывала каждое лето сборы — археологические раскопки на могильниках исчезнувшего государства. Копали мертвый город, склепы, храмы… Мы с ними ездили, думали в каком-то склепе найти эту вашу пробку…

Там был обычай, каждый год старший курс должен был срежиссировать страшную историю для новичков-первокурсников. Нужно было устроить настоящий спектакль, так, чтоб они поверили во внушенный им страх и испугались до смерти. Профессор, начальник экспедиции ставил отдельный зачет «за сказку».

Мы уже были знакомы с парнями из соседней деревни и сговорились с ними. По утрам, перед рассветом, когда наш лагерь поднимался и все бежали к туалетам и умывальникам, деревенские выводили к нам на самую кромку тумана — офигительного красивого белого коня. Конь, как тень маячил на границе тумана, потом исчезал. Мы рассказали младшакам, что на гробнице, которую мы скоро будем копать, как раз написано про такого Белого Коня, что он несет Смерть. Тысячи лет он является к людям перед рассветом. К кому он подойдет ближе — тот умрет. Это вообще и есть Конь Смерти.

В одно утро сделали так, чтоб конь вдруг вышел из тумана и целенаправленно подошел к Вагнеру. Младшаки это видели. Конь дотронулся до Вагнера и ушел в туман. Мы все такие Вагнеру говорим — все хана тебе, сегодня помрешь и ржем. И Вагнер ржет. Мол ха-ха, напугали, все это байки.

Вагнеру уезжать было надо в тот день из лагеря насовсем, но младшие же об этом не знали. Вечером он в столовой, так чтоб видели первокурсники, вдруг схватился за горло, стал хрипеть, выпучил глаза (наш кружок самодеятельности сработал), сел на пол, а потом свалился на бок, и стал быстро бледнеть (укольчик сделали загодя безвредный), дернулся и затих.

Мы заверещали, позвонили типа в больничку, на самом деле знакомому фельдшеру в деревне. Он с приятелями приехал на машине Скорой, все в белых халатах. Подошли к Вагнеру, ткнули ему пальцем в сонную артерию и констатировали громко «Сдох».

Не торопясь так, на носилках отнесли в машину Скорой, покурили, чтоб первокурсники подольше видели «труп», и уехали. Лилит такая в тишине и говорит: «Это же Конь Белый. К нему подходил сегодня Конь Смерти».

Через два дня нужно было копать ту самую гробницу, про которую и ходила легенда о Белом Коне. И идти туда надо было именно за туалеты, то есть мимо Белого Коня, который, само собой ждал как раз на дороге. Младшаки в ступоре застыли и не моги сдвинуться. Профессор поставил нам зачет.

Потом он стал стыдить первокурсников, что верят всякой лаже и в конце концов сказал, что, кто сейчас не пройдет мимо коня к гробнице, тому трусу нечего делать в археологии. Так первый курс впервые забарывает страх и идет через грань смерти. 19 человек испугались и не пошли — их отчислили сразу, там на месте.

«Ах вы сучата, — ласково думал я, — так вот где вас таких растят подонков».

Лилит решила объяснить «мне бестолковому»:

Это специальная педагогическая игра. Первокурсникам потом объясняют, что сказку выдумали второкурсники, а через год они сами должны научиться выдумывать такие сказки. Археолог должен понимать, что все страшные сказки про гробницы и заколдованные города, все страхи господни выдуманы какими-то старшекурсниками из разных эпох, и он, если он археолог, то не боится.

— А каким страхом пугали вас ваши второкурсники? — спросил я, — вы мимо какого коня проходили в свое первое лето на могилах?

Ребята переглянулись, решив, что рассказывать станет Волос. Но я посмотрел на часы и сказал — «Ох!» Типа пора мне уже спать, завтра утром вылет. А нам надо обязательно будет еще встретиться, тогда они мне и расскажут свой преодоленный страх. На самом деле мне было уже почти все ясно, но я хотел переварить, дать себе время и выждать. Это наши, надо чуть-чуть еще проверить… Слетаем с Радостью, разберемся в этой передряге, и я обязательно, этой командой смерти займусь. Тут я вспомнил, что Радость же мне их так дословно и представил «перспективные ребята».

Мы обнялись с каждым, похохотали. Я был рад, что пиво их излечило, и они были бодры, веселы. Я оставлял этот отряд в порядке. А расставаться вот так на полуслове даже полезно…