Крепостные мастера. Роман

Наиль Акчурин

Роман в двух книгах «Крепостные мастера» посвящен времени окончания «Советского периода» и начала «Перестройки». В романе рассказана история создания научно-исследовательского института – флагмана авиационного приборостроения. Особое место в романе уделено противостоянию Советского Союза и Запада. В первой книге «Шестидесятники» резидент английской разведки начинает свою работу в условиях жесточайшего контроля со стороны работников КГБ. Все события романа имели место быть…

Глава 3

Старатели

После начала утреннего совещания у начальника отделения, длившегося почти до обеденного перерыва, большая часть сотрудников вздыхала облегченно. Мужчины уходили на длительный перекур — консилиум по широкому кругу вопросов. Женщины, оставаясь в аудиториях, между делом, а то и собравшись в кружок, обсуждали семейные и любовные события минувшей ночи, без сомнения самые захватывающие, животрепещущие и актуальные.

Владимир Алексеевич Чаплыгин маленький, лысоватый инженер лет сорока, вопреки своему жизненному принципу, стоял в толпе курильщиков и недоверчиво прислушивался к разговору не в меру возбужденных сотрудников. Он сосредоточенно поглядывал из-за стекляшек очков то на одного, то на другого оратора, пытаясь отделить зерна от плевел, и терялся в догадках. Противный, резкий запах табака в дополнение к зловонью туалета заставляли его щуриться и сдерживать дыхание. Он чувствовал себя отвратно и, тем не менее, старался не подавать вида и во что бы то ни стало разобраться в происходящем. Противоречивые чувства владели его душой, и борьба противоречий рождала муки сознания.

Ровно в восемь часов Владимир Алексеевич приступил к работе. Разложил перед собой научные справочники: металлурга и технолога, конспекты симпозиумов, свои увесистые тетради черновиков. Затем порылся в столе, достал логарифмическую линейку, положил ее слева от себя. И, наконец, начал терпеливо дожидаться, когда закончится ежедневный утренний гомон сотрудников.

Его рабочий стол, как ему казалось, стоял на самом неудобном месте. Во-первых, в комнате, где соседствовали два сектора различных отделов, что само по себе создавало нездоровую рабочую обстановку; во-вторых, у двери, которая, по мнению Чаплыгина, никогда не закрывалась, и вместе с раздражающим шумом и коварными сквозняками отнимала остатки сил и здоровья. Впрочем, неудивительно, подобные неудобства известны каждому талантливому, одержимому работой человеку. А Владимир Алексеевич себя именно таким и считал. Вот уже несколько месяцев он составлял сводную таблицу погрешностей зуборезного оборудования в зависимости от условий работы и срока службы. Получался солидный справочник, не имеющий аналогов в мире. (В Советской стране этим еще никто не занимался, а в цивилизованном мире в нем не было необходимости, потому что обновление станочного парка шло в ногу со временем.) Казалось, ничто не может остановить его на пути к заветной цели, итогу многолетней работы. Разработанная им методика расчета позволяла определить степень точности зуборезного оборудования, без всякого осмотра, только опираясь на данные замеров, произведенных на предприятиях производственным мастеров, либо квалифицированным рабочим и переданных по почте. Естественно о полученных результатах никто не подозревал, а Владимир Алексеевич свои расчеты старался держать в тайне. (Если у него не будет своего профессионального секрета, кто же его будет считать квалифицированным специалистом.) Работа над справочником приближалась к концу, и Чаплыгин с каждым днем испытывал все больший подъем духа.

Чувствовать моральное удовлетворение, без поддержки пристойного материального обеспечения, довольно сложно, но Владимир Алексеевич умел отличать и смаковать подобное состояние, когда по груди растекалось тепло, а в голове ощущалось легкое головокружение от маленькой незначительной победы разума. Он вообще считал сложившееся положение дел в науке, производстве, в жизни несправедливой ошибкой судьбы, верил, что время все расставит по своим местам и ждал своего часа.

Окунаясь, как в омут, в свою работу, он больше ни о чем не хотел слышать.

— Сахара…, змеи…, — все пролетело мимо него вместе с переливчатым смехом молоденького рыжеватого техника.

— Что за глупости? — Чаплыгин углубился в стройные ряды цифр, четко выстраивающихся из-под карандаша, и зашевелил ушами.

— Ярыгин, Усков…, — перешептывались ведущие инженеры. У Вовы громко заурчало в животе, в памяти вспыхнули неприятные воспоминания о розыгрыше, который в прошлом году сотворили с ним два этих молодца, и как ни старался он их отогнать, не мог. Они вонзились точно острый нож в его ранимую душу.

В обычный, будничный, рабочий день с 15 до 16 часов отдел пригласили на прививку в медпункт. Заранее было вывешено объявление, да и табельщица несколько раз прокричала:

— Кто еще не был в медпункте?

Оказалось, что, кроме Чаплыгина, были все. Табельщица нахмурила брови, погрозила Вове кулаком:

— Ну-ка живо у меня, — и улыбнулась.

Вова закрыл тетрадь с расчетами, замурлыкал: «Трали-вали», и дирижируя сам себе рукой, в радужном настроении отправился в медпункт. В небольшой комнате, предварявшей кабинет врача, одевались только двое — Ярыгин и Усков. Они уже прошли намеченную процедуру и поторапливали Вову: «Быстрее — один остался.»

При этом Усков заправлял рубашку в брюки, а Ярыгин сидел на стуле и искал ногами штанины брюк.

Что за прививка? Вова не поинтересовался. Чего там, раз уколоться и все дела. Его только несколько смутило: «А, что до трусов раздеваться?»

— Можешь без трусов.

Вопрос показался смешным.

— Трали-вали, — Вова наскоро скинул брюки и посмотрел на свои мятые, обесцвеченные многократными стирками семейные трусы.

Он не стал на этом заострять внимание. На цыпочках, чтобы не запачкать носки, подбежал к двери, постучался, приоткрыл и, услышав девичий голосок: «Заходите», юркнул в кабинет.

Юная девочка медсестра возилась за ширмой у кипятильника, готовя следующую партию игл. Оттуда слышался ее тоненький ангельский голос, который заставил учащенно биться Вовино сердце:

— Проходите к кушетке и подождите секундочку.

Вова не заставил себя долго ждать: с разбега прыгнул на кушетку, зажмурился и приспустил трусы. Девочка с ангельским голоском, появилась рядом с Вовой совсем неожиданно. Наливаясь пунцово красной краской, она выпустила из шприца воздух. Попросила Вову сесть на кушетке и сделала прививку в предплечье.

— Все!!! — она приложила к месту укола ватку и, намекая на Вовин внешний вид, добавила: — Вам еще к психиатру не мешало обратиться.

Однако самые неприятные минуты, Вова испытал, когда выходил из кабинета: в маленькой комнате в ожидании прививки столпились женщины соседнего отдела. Их в спешном порядке направили на прививку Усков и Ярыгин.

Поэтому, сейчас когда Вова услышал эти фамилии, то испытал прилив неприятных чувств, а про себя подумал: очередной розыгрыш. Но любопытство, чувство с которым соседствовала Вовина инженерная мысль, заставило его прислушаться к голосу трудящихся, и он направился в курительную комнату.

Помещение для курения на четвертом этаже планировалось строителями как будущая комната отдыха начальника института. Все же времена меняются, и хоромы тридцать квадратных метров стали служить курительной комнатой инженерного состава. Впрочем, поначалу, согласно архитекторского проекта, ее площадь составляла шестьдесят квадратных метров. Одним движением пера на проекте была проведена линия, которая разделила женскую и мужскую половины комнат. Прорубили вторую дверь, по намеченной линии воздвигли стену до потолка, и особо тщательно, со строительным мастерством заделали стык оконного проема с кирпичной кладкой, чтобы во время отдыха мужчины и женщины могли друг друга лишь слышать, но не видеть. Затем и эти комнаты поделили на две равные части курительную и обеспеченную сантехническими узлами, отделили друг от друга перегородкой и филенчатой дверью.

Среди шума, гама, клубов табачного дыма Чаплыгин нашел довольно сносное место поближе к входной двери. К началу разбора вопроса он естественно опоздал. По рукам ходила справка из поликлиники, и как понял Вова, это было непременное условие для дальнейшего разговора. Когда справка дошла до него, он не стал вчитываться в диагноз, а только посмотрел на номер поликлиники и гербовую печать. Все было в порядке.

— Ну, и что Никанорович? Вы уже все документы оформили, и через неделю прощай родной институт? — глубоко затянувшись папиросой и медленно выпуская раздирающий носоглотку дым, спросил Ярыгина ведущий конструктор сектора корпусных деталей, гений и балагур Иван Назаров. Он стоял рядом с Чаплыгиным, прислонившись к стене, возле ряда кресел, на которых, покуривая сигареты, сидели Усков, Ярыгин и их компаньон по автомобильному бизнесу Саша Вилкин.

Окруженный взволнованными сотрудниками Виктор Никанорович Ярыгин, человек с университетским образованием математика, обветренным лицом и замученными работой руками, задумчиво мотнул головой.

— Ууу, — восторженно, в знак одобрения и зависти, загудела тусовка курильщиков.

— Мужики, еще раз про условия расскажите.

— Основной заработок сохраняется?

— Администрация института, как на это дело смотрит?

— Когда это они по-человечески смотрели, — наперебой раздавались из толпы возбужденные голоса.

— Мы вот в раздумье: может быть, жен с собой взять? — Ярыгин продолжал интриговать коллег.

— Да, деньги это, конечно, хорошо. Только без жен в пустыне за три месяца одичать можно. В ящерицу превратиться или черепаху, — продолжал рассуждения друга Геннадий Сергеевич Усков.

— А кто эту поездку организовывает? — не смог сдержать любопытства Владимир Алексеевич Чаплыгин.

На удивление, Виктор Никанорович вопрос сразу расслышал и переспрашивать не стал:

— Горком партии, госуниверситет и заготконтора. Ну, и профком института, конечно, в курсе дел. Иначе кто бы нас отпустил? Ты вот как профсоюзный деятель должен раньше нас такие новости знать и всех оповещать. А ты как рогатый муж, узнаешь самое интересное в последнюю очередь.

Мужики в ответ на шутку рассмеялись, а Владимир Алексеевич сконфузился.

— И что же, все желающие могут ехать? — по очереди, в изумлении задавали вопросы курильщики.

— Конечно, только справку о состоянии здоровья из поликлиники предоставь… Кто с тобой в пустыне возиться будет, если у тебя, к примеру, стенокардия или геморрой лишний шаг сделать мешает.

Толпа вновь одобрительно загудела.

— А из медпункта нашего института справки не достаточно будет? — спросил страдающий одышкой молодой электронщик Женька Сотник.

— Ты хоть у тети Клавы уборщицы справку возьми, только печать гербовую поставить не забудь, — с сарказмом пояснил юнцу Ярыгин.

— Так, мужики, заканчиваем перекур… И все по рабочим местам.

В комнату заглянул заместитель начальника отделения по хозяйственной части Мирков. Он во время совещания брал на себя функции блюстителя порядка. Никто не решался и не думал ему перечить — начальство есть начальство. Курильщики нехотя по одному стали покидать общественное заведение.

Владимир Алексеевич, окончательно пропахнув табачным дымом, вернулся в кабинет и сел за свой рабочий стол. В его облике, мало знающий его сослуживец вряд ли смог бы заметить изменения. Все такой же, как прежде, ухоженный, средних лет интеллигентный мужчина сидит и о чем-то думает. Но близкий, хорошо знающий его человек, мог безошибочно определить, что с коллегой твориться, что-то неладное. Выдавали маленькие юркие глаза, которые в минуты особых переживаний под линзами очков округлялись и придавали лицу глуповатый растерянный вид. Естественно, в таком состоянии ни о какой научной работе, тем более о составлении справочника, не имеющего аналогов в мире, речи не могло и быть. Владимир Алексеевич находил в состоянии легкого интеллектуального нокдауна, справиться с которым оказалось не так-то легко.

Но в данную минуту на Чаплыгина внимание никто из присутствующих не обращал. В соседнем секторе, коллективе преимущественно женском, шла горячая дискуссия. Решался фундаментальный вопрос: говорила ли Анна Сергеевна правду о дате своего рождения при составлении анкеты в здрав. пункте или кривила душой.

Анна Сергеевна, (сотрудники даже не знали, что в паспорте она была записана как Екатерина Сергеевна) была женщиной современной, передовых взглядов, кроме того, внешне интересной, статной и ухоженной. (Чаплыгин даже несколько завидовал ее мужу и вечному своему оппоненту кандидату технических наук Марату Иосифовичу Баглаю.) С детских лет она чувствовала тягу к имени Анна, поэтому никаких комплексов по этому поводу не испытывая, представлялась и звалась тем именем, которое ей больше нравилось. Благополучное семейное положение и удачно выбранное трудовое поприще научного работника делали ее счастливым человеком. Если бы не нежная тень возраста, клонившегося к пенсии, которая с каждым днем все больше и больше затрагивала женское самолюбие.

Анну Сергеевну ошибка природы начала по-настоящему мучить. Она с этим фактом просто не могла согласиться. В душе она была молодой и жизнерадостной. Неужели запись в красной книжечке точнее определяет ее истинный возраст?

Чтобы убрать вопиющую несправедливость Анна Сергеевна при заполнении многочисленных необязательных анкет с легкостью сбрасывала со своего официального возраста лет этак пяток. И очень радовалась, когда это оставалось не замеченным. Иногда ее даже посещали мысли: с помощью старой перьевой ручки и капельки туши исправить в паспорте цифру три на восемь, тем самым, решив для себя волновавшие проблемы. Никто, конечно бы этого не заметил, но Анна Сергеевна была человеком грамотным, чтила законы и, естественно, на такой ответственный шаг решиться не могла. Ведь в таком случае, придется жить и думать, что к твоему номинальному возрасту могут еще прибавить лет пять тюремного заключения.

Другое дело никому не нужные анкеты. Анна Сергеевна вообще противилась их заполнению. Укажите адрес, семейное положение, социальное происхождение, возраст, специальность, национальность, количество детей. Как говаривал ее муж Марат Иосифович, это выписка для вора домушника. По таким данным остальные детали легко ими просчитывались. По его наущению, Анна Сергеевна не раз ставила в таких анкетах измененными не только год своего рождения, но и ответы на другие неумные вопросы.

Вся эта бумажная рутина писалась и пропадала. И никто никогда ею не пользовался, и не обращал внимания, если бы не дотошность молодых сотрудниц, которым рыться в чужом постельном белье доставляло наслаждение. Маленькое несоответствие количества лет брызнуло бальзамом на их сердца.

— Вы, что же Анна Сергеевна дочку в пятнадцать лет родили? — задала, после часового допроса, последний самый обескураживающий вопрос председатель женского следственного комитета сероглазая полячка Галя Матвеева, которая свой бальзаковский возраст воспринимала стоически.

В пролете, объединяющем два сектора, наступила минута молчания. Коллеги, затаив дыхание, ждали ответа от женщины, от матери, от благовидной дамы, который должен был вскрыть нелицеприятную ложь.

Лицо у Анны Сергеевны покрылось не только испариной, но и красными водянистыми пятнами, она не могла понять, как это молодым девчонкам удалось втянуть ее в совсем не нужный для нее спор. И чтобы раз и навсегда прекратить ненужные дебаты Анна Сергеевна отмахнулась:

— Да идите вы все… Это вообще не моя дочь…

Все единодушно выдохнули. Люди, мучимые догадками, после такого ответа тревожить даму более не смели.

Анна Сергеевна углубилась в изучение подвернувшегося ей под руку технического задания. Девчонки, усевшись в кружок, продолжали перешептывание. Так, что Мирков, заглянув в комнату, нашел обстановку соответствующей трудовой дисциплине.

Женская импульсивность всегда ставила Владимира Алексеевича в тупик. От женской логики, от поставленных вопросов, от поступков всегда веяло душевными порывами. Чаплыгин исподволь задавался вопросом: почему? И объяснение для себя находил, не в современных справочниках, не в марксистско-ленинских работах, а в библейских притчах.

Ну, вот создал Бог женщину из ребра мужчины. Ребро, как его ни крути, с изгибом на вершине. Вот тебе и все объяснение. У всех женщин либо в голове изгиб, либо еще в каком месте. Но аномалия присутствует в обязательном порядке. Он и у своей Людмилы Ивановны подобные явления замечал. Она у него и умница, и душевный человек, а вот что от нее можно ожидать в следующую минуту, для него всегда оставалось загадкой.

Их брак создавался исключительно по расчету. Да нет, конечно, не по материальному принципу. Ни у того, ни у другого, кроме койки в рабочем общежитии, ничего за душой не было. Но было одно общее желание создать семью, свить уютное гнездо и завести детей. Ему минуло тридцать ей двадцать шесть. Вкусив в полном объеме нормы советского общежития, они никаких тайн и комплексов в сексуальном плане, уже не испытывали. В отношениях с окружающими людьми правила тоже были едины. Бить и не прощать слабых особей, льстить и угождать сильным мира сего, а для достижения намеченной цели все способы хороши. Ибо мир жесток, и это надо воспринимать как факт, установившийся без их участия.

Людмила Ивановна была несколько крупнее мужа и на полголовы выше. Но когда их взгляды впервые встретились, они оба в один миг поняли, что рождены друг для друга. Некоторое общепринятое несоответствие воспринимали для себя как определенный шарм.

Для решения кардинального в жизни вопроса им потребовалось три часа вечернего времени, чтобы сидя на лавочке в сквере перед общежитием говорить, нет, наслаждаться, слушая другого. И она в одночасье стала ему любовницей и другом, надеждой и опорой, мудрой хранительницей семейного очага. Матерью их единственного сына. А он так и не смог по-настоящему стать хозяином, главой семьи, добытчиком, обеспечивающим защиту и достаток близких ему людей. Людмила Ивановна успокаивала:

— Да, что ты, Володя, не переживай, все у нас в порядке, ты даже и не думай.

Но сам-то он прекрасно понимал, что до порядка далеко и можно до него никогда и не добраться. Когда еще будет готов к изданию его справочник, когда к нему придет заслуженное признание и денежное вознаграждение? А жить полнокровно хочется каждый день, каждый час.

Как многое в этом мире зависит от его величества случая. От дарованных судьбою предложений и эпизодов. Сколько он уже в жизни их упустил?

Взять хотя бы его назначение год тому назад начальником сектора. Как мечтал он попасть в список номенклатурных работников. Сколько лет добивался назначения. А потерял в один час, даже не вкусив прелести руководящей должности.

Назначение состоялось в конце апреля, перед майской весенней демонстрацией трудящихся. Перед праздниками в институте как обычно короткий рабочий день, уборка помещений, мытье стен и окон. У талантливого руководителя в коллективе людям подсказывать ничего не надо, работа сама спориться. И действительно, к обеденному перерыву с намеченным заданием справились. Разумно было за хороший добросовестный труд поощрить работников. Владимир Алексеевич, не задумываясь на радостях, отпустил всех подчиненных домой. По воле случая начальник института решил свой обход начать именно с подразделения механообработки и натолкнулся на пустующие рабочие места. Организационные выводы последовали незамедлительно и Владимира Алексеевича назначили и сняли с занимаемой должности одним приказом.

Что это — рок судьбы или происки недоброжелателей? Или наваждение, от которого он потерял рассудок?

Но как же было стыдно перед Людмилой Ивановной, потому что случившееся не поддавалось объяснению. Проблемы как были, так и остались не решенными. Может быть, компания в пустыню вовсе и не розыгрыш, а именно тот случай, за который и необходимо ухватиться. Ведь, по сути, за три летних месяца можно было бы решить все материальные проблемы на несколько лет вперед. Жаль, что ему не суждено даже мечтать о поездке вместе с коллегами в эту экспедицию. Ведь ни один врач, ни за какие деньги не подпишет ему подобную справку.

Несколько лет тому назад по призыву средств массовой информации он в вечернее время занялся бегом трусцой. Все как предписывала современная наука, Чаплыгин выполнял в точности до запятой. После работы водные процедуры и легкий ужин, два часа отдыха, а затем несколько кругов бега вокруг микрорайона.

Владимир Алексеевич в молодые годы не очень был дружен со спортом, поэтому, что такое спортивная физическая нагрузка знал лишь понаслышке. Когда он испытывал после бега легкое головокружение, дрожь в коленях и расстройство желудка, все это воспринимал как обязательный элемент адаптации организма к нагрузкам. Он даже их увеличивал. И на зависть соседей, вскоре мчался мимо них как молодой олень. Никто из них и поверить не мог, что вскоре после одного такого забега скорая медицинская помощь увезет неудачливого спортсмена с диагнозом стенокардия.

С тех пор Чаплыгин отдавал предпочтение ходьбе, причем под ручку с женой. Но при всех стараниях функции работы сердца восстановить ему никак не удавалось. Самое главное, и Владимир Алексеевич знал это точно, что еще один эксперимент над собой оно уже не выдержит.

Нет, он не был стяжателем, не считал себя завистливым человеком. Только душа и сердце не могли мириться с несправедливостью. Почему он, образованный человек, труженик, приносящий обществу конкретную пользу, получает заработную плату как не самый квалифицированный рабочий? Внедренные им технологические процессы, оборудование, приспособления и механизмы высвобождали из производства десятки и сотни рабочих рук. Изобретения и патенты подтверждались экономическим эффектом в сотни тысяч рублей. Но премию он получал в процентном соотношении одинаковую с уборщицей и с простым техником. Разница была лишь в окладе, разве это порядок? Неужели государственные мужи, которые с высоких трибун только и говорят о научно-техническом прогрессе, не знают, что от нужды и безденежья инженеры и научные работники вынуждены приобретать рабочие специальности станочников. Может быть, в государстве с диктатурой пролетариата это очередной потайной курс на благо трудящихся. Но Владимир Алексеевич никогда себя, в плане социального происхождения, от пролетариата не отделял. Разница между ним и его сверстниками состояла лишь в том, что в то время когда те пили водку, и таскали девок по кустам, он сидел за книгами и чертежами и оказался в авангарде тех, кто решал государственную программу по ликвидации безграмотности.

Выходит, государство его обмануло, и необходимо срочно предпринимать шаги, чтобы исправить сложившуюся ситуацию. Ведь это самое обидное оставаться беспросветным дураком всю жизнь. А как же это еще назовешь?

Но, положа руку на сердце, нельзя сказать, что он уж очень перетрудился. За два вечера в народной «добровольной» дружине один день к отпуску добавлял, за прогулки на демонстрациях, за выход на работу на полдня в субботние дни, за поездку в подшефный колхоз и еще много за что не предвиденное. Только так все поступали, невзирая на специальность и социальную принадлежность. Лучше бы, конечно, вместо отпускных дней деньгами платили.

Правда, бывало в колхозе, Владимир Алексеевич с двумя — тремя приятелями инженерами подрабатывали. Кому дрова поколют, кому воды в дом натаскают. Но больше литра самогонки никогда заработать не удавалось.

Что же, может быть, экспедиция за змеями и стала бы его звездным часом? Когда судьба возьмет и откроет перед ним свои двери, позволит вдохнуть полной грудью воздух свободы? Свободы от жалкого прозябания, от гнетущих мыслей о хлебе насущном, от постоянной подавленности и ущербности своего существования!..

— Чаплыгин! Что сидишь, как херувим — обед? — визгливым голосом Галя Матвеева вывела Владимира Алексеевича из оцепенения. За своими рассуждениями он и не заметил, как с совещания вернулись два начальника секторов, словно оповещая своих подчиненных о начале обеденного перерыва. В комнате появилось радостное движение. Распахнули окна для проветривания, и три десятка инженеров потянулись к выходу.

Все еще охваченный грезами, Владимир Алексеевич воткнул в розетку штепсель электрического чайника. Достал из сумки термос, сверток с хлебом и бутербродами, разложил аккуратно все на рабочем столе, развернул салфетку со столовыми приборами и, не обращая внимания на задержавшихся в комнате коллег, приступил к обеденной трапезе.

***