Люди Падающей Воды

Анатолий Агарков

Давно это было… Жил на свете бог Солнце, и была у него жена – красавица Луна. Жили они дружно, но встречались редко и то лишь в самом начале дня. Были у каждого свои дела, но и семейные не забывали. Родила от Солнца Луна трёх детей – двух сыновей-богатырей и красавицу дочку. Звали братьев Урал и Алтай, а сестру назвали Любовью…

(Гераклит)

© Анатолий Агарков, 2018

ISBN 978-5-4490-5396-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Давно это было….

Жил на свете бог Солнце, и была у него жена — красавица Луна. Жили они дружно, но встречались редко и то лишь в самом начале дня. Были у каждого свои дела, но и семейные не забывали. Родила от Солнца Луна трёх детей — двух сыновей-богатырей и красавицу дочку. Звали братьев Урал и Алтай, а сестру назвали Любовью.

Выросли детки из колыбели, стало им скучно на небесах. Видят родители — делать нечего, пора выпускать птенцов из гнезда. Подарили им Землю — самое прекрасное рук их творение.

В тенистых рощах здесь пели птицы, рыбы резвились в чистой воде, ветер шумел изумрудной листвою, и облака в голубом небосводе плыли, неспешно меняя формы. Стада многотучные в травах высоких брели к водопою, а на сапфировой глади озёр белые лебеди жизни учили дымчато-серых птенцов. Горы поросшие липой и клёнами вдаль уходили синими волнами. Реки меж ними текли небыстрые, скрывая на дне камни лучистые — самоцветные яшму, берилл, аметист….

На излучине стояла гора, а в ней пещера была — до того чистая и уютная, что небожителям приглянулась она. На белых стена играли здесь блики отражённых в реке лучей. Ветерок сюда заносил ароматы лесов и полей. Когда гроза грохотала в небе, а по земле бродил ураган, в пещере музыка звучала, как продолжение дивного сна.

Не знали дети Луны и Солнца забот и голода на Земле. Вокруг пещеры в густой траве спели ягоды, а за рекой в вечнозелёном лесу созревали сочные плоды. Им пчёлы мёд оставляли в сотах, белки для них собирали орехи, а грибы приносили ежи. Все животные их любили, в гости с подарками приходили, и с ними их малыши. День-деньской им песни пели соловьи и свиристели. А на заре, когда солнце, прощаясь с дневными заботами, спать уходило за моря, дети его, взявшись за руки, танцевали у костра. Танцевали и при луне, что с любовью смотрела на них с небосклона.

Долго так было….

Но была в горе и нора. В ней проживал отвратительный карлик — кривоносый, горбатый, со всклоченной гривой и бородой. Был он угрюмым отшельником и питался дохлыми крысами, найденными под землёй. Сварливо ворчал на веселых соседей, кликая на них беду. Прятался, и они не знали, что помешали невесть кому. А звали соседа Бурунша, что значит рождённый во время бурана.

То ли буран помешал его матери, то ли другая случилось беда, но младенец родился со старческим телом — седым, горбатым и бородатым. Нежной любви кормящей матери он не познал, как и вкуса материнского молока — бросили новорожденного собакам, но сука выходила его, как щенка. Не бегал по стойбищу с мальчишками — те лишь дразнили и били его. Был нелюдим и, когда встал на ноги, покинул племя, не ставшее ему родным. Поселился в горе в глубокой норе, душу согревал лишь самоцветами, что находил в реке.

А на досуге вылепил себя из глины и любовался, считая неотразимым.

Однажды увидел кривоногий карлик дочь Луны, купающуюся на заре. Краше всех самоцветов реки ему показалась девушка, вышедшая из воды. Гибкий стан, волнистые волосы и чистое, как луна, лицо. Ноги, как стройные тополя, руки, как упругие ветви ивы, пухлые губки маленького рта и смеющиеся глаза. На бронзовой коже в капельках воды сияли ещё не взошедшего солнца лучи.

Нет на свете прекрасней тебя, решил Буранша, и страсть воспылала в душе старика. В глубокой норе на ложе своём под покрывалом из крысиных шкур видел он сны (кошмарные сны!), как обладал Любовью. Он грезил, как нежной рукой девушка бороду ему расчешет, тонкие пальцы приласкают горб, и губы прижмутся к губам поцелуем….

Всё! Сил больше нет! Надо услышать признаний ответ.

Но ум изощрённый, не уповая на милость судьбы, к сердцу красавицы путь проторённый подсказал горбуну как найти. На камне, где девушка оставляла одежды свои, он положил изумруд — зеленый самоцвет любви. Сам затаился в кусты.

Чёрной змеёй ночь скользнула с горы, звёзды растаяли в дымке тумана, вспыхнул алой зарёю восток — из-под свода пещеры девушка вышла с улыбкой счастливой. К реке подошла, тронула воду босою ногой и, рассмеявшись, сняла сарафан. Тут на глаза ей попал изумруд. Девушка в руку взяла самоцвет, долго вертела, а солнца-то нет, чтоб насладиться лучами кристалла. В воду вбежала и долго плескалась, радуясь, что так счастливо начался день.

Карлик довольный в кустах ликовал, пожирая красавицу глазами.

В следующий раз он положил на камень топаз.

Увидав самоцвет, девушка приостановилась, окинула взором берег и гору, качнула главою, а затем рассмеялась, одежды сняла и в воду помчалась. Долго купалась, потом кудри сушила, не торопилась надеть сарафан.

Карлик в засаде своей ликовал.

Следующую ночь всю проползал, собирая нектар на ромашковом поле.

Утром на камне в сосуде с нектаром ждал красавицу аметист — самоцвет, заставляющий воспылать любовью к приносящему дары. Девушка выпила осторожно, потом долго сидела, мечтая о суженом, зажав кристалл в кулачке.

Снова горбун собирает нектар, но уже на маковом поле. В кровавый напиток кладёт ярко-красный рубин, поражающий разум и волю.

Девушка выпила, тихо уснула. А из кустов крадётся к ней суженный на кривых, трясущихся от гадкой похоти ногах….

Время прошло, братья заметили, что сестрица их на сносях.

— От кого, — спрашивают, — плод твой? Кого нам выбрала в зятья?

Девушка, потупя взор, отвечала:

— Сон однажды дивный видала — будто ко мне из лазоревой дали ангел примчался на крыльях любви. Был он строен, могуч и прекрасен — я обещала ему сына родить, такого же светлоликого богатыря.

Братья в чудесный сон не поверили, но пощадили сестру от расспросов. В прелюбодействе стали друг друга подозревать.

— Не ты ли?

— Как можно! Она же сестра.

Договорились, чтоб наказать святотатство, если русоволосым родиться дитя, то с жизнью покончит белокурый Алтай, если волосы будут тёмными, значит, умрёт чернявый Урал. Кровью скрепили братья клятву.

Время подходит. Роды принять спустилась на Землю Луна-мать. Братья сидят у входа в пещеру сумрачные, но спокойные: каждый уверен — ему сегодня не умирать.

Мать вышла с младенцем на руках. Был он горбатеньким, со старческим тельцем, с носом кривым, как сова, а от лица до окровавленного пупка тянулась седая борода.

— Что это? — в ужасе спросила Луна.

— Это плод кровосмешения, — застонал Урал, и взгляд полный ненависти на брата поднял.

— Вот он, наш ангел чудесного сна, — горько усмехнулся Алтай, с палицей наступая на брата.

— Сошли вы с ума! — вскричала Луна. — Где же ты, муж мой? Скорее сюда!

И отлетела на небеса.

На крики и брань вышла не твёрдым шагом роженица.

— Что вы творите? Остановитесь! Одна же мать нас родила.

Попыталась разнять дерущихся братьев и угодила под скрестившиеся палицы. Упала в траву, а братья бьются — гибель сестры им добавила злости. В щепки разбили дубовые палицы, камни кидали, сошлись врукопашную. Пали на землю, скатились с горы. Клубком рычащих, сцепившихся тел угодили в реку. Но и вода их не разлила. Душат и топят, рычат и хрипят, в горло друг другу вцепившись насмерть. Воды сомкнулись…. А когда расступились, два трупа всплыли из глубины — к берегу их течением прибило.

Снова миром дышат окрестности. Тут и солнце взошло….

В ярость пришёл бог Светило небесное при виде погибших детей. Молнию гнева обрушил на Землю, желая её испепелить. Где долины цвели, разверзлись пропасти — хлынул огнедышащий поток, сжигая в прах всё живое и сущее. От удара небесного океаны вышли из берегов и обрушились на землю, сметая всё на своём пути. В безумной схватке сошлись две стихии — низвергающегося огня и бушующей воды. Небо закрыли тучи дыма и пепла, клокочущий пар поглотил облака.

Погибла Земля, рук наших творение, ставшая могилой наших детей, — подумал бог Солнце и отвратил от неё взор. — Пусть же болтается тысячелетия камнем безжизненным в холодном космосе.

И после этого на планете воцарилась нескончаемая зима. Жизнь замерла. То, что было сожжено и затоплено, превратилось в лёд покрытый снегом. Из края в край на всей Земле лишь Жуткий Холод и Белое Безмолвие….

Так продолжалось тысячи лет.

Однажды, встретившись на небосклоне, Луна сказала:

— Смотри, мой милый, Земля остыла — снега без края её покрыли. Найдём ли место, где дети жили?

Взглянул бог Солнце на планету — снега растаяли, льды отступили. Проклюнулась зелень из чёрной земли, леса зашумели, засверкали реки чистой воды. Вернулись птицы и запели, стада пришли на водопой. За ними звериными тропами крались охотники….

Луна сказала:

— Смотри, мой милый, так уже было.

— И будет впредь — пусть жизнь ликует на планете, как радовались ей наши дети. Но спустя полгода придёт зима, и всё умрёт на этом свете — замёрзнут реки, застынут деревья, под снегом скроется трава. Шесть лун будет скорбеть Земля о тех, кто дорог нам и поныне.

Искали осиротевшие родители то место, где дети их прежде жили, но не нашли. После гнева Божьего стала Земля на себя непохожей. Равнины бескрайние смялись горами с шапками белых снегов, которые, тая, родили озеро на высоком плато. Сотни ручьёв его питали, а выбегала одна река. Две скалы берегли её русло, где, низвергаясь с поднебесья, на равнину падала она. Даже когда приходила зима, и льдом покрывалась река, водопад не замерзал, противясь самому лютому холоду.

— Смотри, мой милый, вода не застыла, и две скалы подле неё — наверное, здесь наши дети жили….

— Так пусть будет это место самым благословенным на планете.

Сбылось пророчество.

Когда заканчивался траур природы, и тёплые ветры гнали зиму вон, слезился снег под лучами солнца, маревом застилая горизонт. Вскрывались реки и озёра, слепящим блеском приветствуя небеса. И вот уже рождались волны там, где ледяная пустошь была, и, разгоняясь на просторе, набирали мощь, вскипали пенной гривой — без устали мыли прибрежные камни и камыши. Рыба играла, радуясь солнцу. Птицы вернулись с южного отдыха и сразу же за семейные хлопоты принялись. А меж озёр в замшелых горах липы распустились с клёнами, острый дух разносила сосна. Пчёлы проснулись. В поймы рек вернулись мамонты и такие же лохматые носороги. На склонах гор паслись олени. Бизоны, лошади и сайгаки в степях находили корм. Пещерный лев с пещерным медведем, рёвом оглашая окрестности, спорили из-за жилья.

Безумная борьба за жизнь всего живого опять началась!

Вслед за животными в край благословенный ступил разумный человек. Шёл он вооружённый палицей, каменным ножом и копьём с кремневым наконечником, но главным оружием и товарищем был, конечно, огонь — его добывали искрой из камня. Шёл не один, а с целой ватагой таких же охотников и собирателей съедобных корней, ягод и плодов. Охотились на животных всем скопом — загоняя стада на обрывистые берега или копая в узких местах западни. Жилища строили из бересты, шкур, веток и травы — однолетние шалаши, потому что были кочевниками и называли себя людьми, выбрав в тотемы животных.

Однажды охотники племени Серых Волков у водопада в горе пустующую пещеру нашли себе — в ней лишь глиняный истукан с фигурой горбатого карлика стоял у стены. Хозяин — решили люди и, поднеся ему дары, попросили разрешения остаться.

Глиняный идол молчал….

Всё лето жило племя в утробе горы вблизи водопада — ловили рыбу, били животных, из шкур которых шили одежду и не забывали каждый раз, возвращаясь с охоты, мазать брюхо истукана кровью, чтобы удача с ними была. Она сопутствовала им всегда — в погоне за мамонтом, в охоте на зубра, в поисках пчёл в дуплах. Не повезло лишь одному Шурханше — копытом лось разбил ему ногу. Стал бесполезным он на охоте, сидел в пещере и мастерил каменные ножи.

Когда север дыхнул зимою, и потянулись стада на юг, ему сказали:

— Мы не возьмём тебя с собою, а сам ты не сможешь идти — придётся остаться здесь, Шурханша. Пищи для костра хватит — ты не замёрзнешь, но о своей пище Хозяину пещеры молись.

Племя ушло. В пещере остались искалеченный охотник и мать его, старая Рогоза.

— Мне не дойти в край высокого солнца, — объяснила она. — Буду с тобой здесь умирать.

— Может, попробуешь съедобных корней где-нибудь в поле накопать.

— Что толку? — отвечала мать. — Нам не перезимовать. Закрой глаза и лежи. Чувствуешь, как остывают ноги? Это не страшно, сын мой, усни. Смерть подкрадётся — ты не почувствуешь, как улетит душа в Долину Вечной Охоты, где не бывает голода, где все мы когда-нибудь соберёмся.

— Я чувствую холод, я чувствую голод, я не хочу умирать. Найди мне костыль, я сам попробую пищу добыть.

— Смерть — это мгновение жизни. Был ты в ней мужественным и сильным — что же сейчас щенком заскулил?

— Я не щенок, — возразил охотник. — Я ещё чувствую в себе силы с медведем сразиться и его жизнь отнять.

— Ну-ну, — покачала головой мать. — Иди, накорми собой медведя.

В куче хвороста он нашёл палку годную для костыля. Палицу взял и поковылял на охоту, но остановился у входа — за ним белой от снега лежала земля. Вьюги с метелями там песни пели, где раньше поля зеленели. Голыми стояли деревья. Пусто в округе — ни следов, ни зверья.

— Ты права, — Шурханша вернулся к костру. — Нам не выжить.

Но муки голода не дают покоя — приполз охотник к глиняному истукану и начал молиться:

— О, Хозяин пещеры, помоги! Не дай нам с матерью погибнуть — чудо сотвори. А я тебе, если встану на ноги, каждый день буду брюхо мазать жертвенной кровью….

Прижался и стал слизывать засохшую кровь с живота глиняного истукана.

Мрак через вход заполз в пещеру — сузил её до маленького круга у костра. В нём спокойно лежала умирающая Рогоза, а рядом метался Шурханша с распухшим коленом. То ли бредил он, то ли грезил — голос услышал под сводом пещеры.

— Своими молитвами ты разбудил меня, охотник, от тысячелетнего сна — теперь я снова Бурунша. Проси чего хочешь.

— Жизни прошу себе и матери.

— Пока живёте, потом умрёте — ничто не вечно под луной.

— Тогда прошу тебя, о, Великий Бурунша, рану мою исцели — всё остальное, если встану на ноги, сам добуду и о тебе не забуду.

— Я могу вернуть тебе силы и здоровье.

— Так что же ты медлишь?

— Ты сам лежишь. Вставай, бери палицу — убей эту женщину и съешь её.

— Это мать моя, о Великий Бурунша!

— Так чего же ты хочешь от меня? Я подсказал тебе путь к спасению. Не нравится — умирай.

Холодом потянуло от входа, Шурханша голову приподнял.

— Мама, ты спишь?

Поднялся и на рубиновые угли положил сухие ветки.

— Сон приснился, будто глиняный идол ожил и со мной говорил. Ты меня слышишь?

Рогоза:

— Слышу пока, но смерть на подходе — ни ног, ни рук не чую уже. Так что идол?

— Спасенье во сне предлагал.

— Ну, так засни и спасайся.

Костёр разгорелся. Шурханша взял пылающую ветвь и подполз к глиняному истукану. Осмотрел фигуру с надеждой найти хоть ещё одну каплю засохшей крови.

— Надо же такому присниться, — сказал сам себе.

А из темноты прилетел ответ:

— Убей, съешь, и ты спасёшься.

— Ладно, пусть будет по-твоему — я её съем, как только она умрёт.

— Убей, крови напейся, — шептала тьма, — в этом твоё исцеление.

А голод на части рвал живот, в колене болью пульсировало сердце.

В руке не факел, в руке палица — и всего лишь чуточку осталось ползти.

— Мама, прости….

Когда закончилась зима и Серые Волки к водопаду вернулись, у входа в пещеру сидел Шурханша — живой, здоровый и невредимый.

— Как же ты выжил? — удивились люди.

— Много молился, и Хозяин пещеры Великий Бурунша меня исцелил.

— А где мать твоя, старая Рогоза?

— Умерла в начале зимы…. Эй, стойте, а вы куда? Эта пещера не для людей. Вы оскверните своим присутствием Святилище Великого Бурунши — он прогневится, и тогда не будет вам счастья в охоте, все от одной болезни умрёте.

— Но ты здесь живёшь. И мы здесь жили прошлым летом.

— Тогда спал Великий Бурунша. Зимой проснулся и мне сказал — я тебя исцелю, будешь Хранителем Святилища и никого сюда не впускай, кроме тех, кто с дарами придёт поклониться.

Чудно, подумали Серые Волки и не решились в пещеру войти, а после охоты дары принесли:

— Помолись за нас Великому Бурунше.

— Я помолюсь — вы принесите пищу огню.

А после молитвы сказал Шурханша:

— В Святилище женщина нужна.

Выбрали самую красивую девушку и отдали Хранителю в услужение — звали её Утренняя Роса.

Так и жили всё лето — племя охотилось и приносило к пещере дары, Шурханша молился, а девушка прислуживала ему.

Пришло время и вслед за стадами Серые Волки откочевали в страну высокого солнца, а Хранитель с Росою в пещере остались. На первое время им хватило запасов, что заготовили летом впрок, а когда реку сковал мороз, Шурханша пошёл и рыбу принёс. Это были дары водопада — падая с водой, она разбивалась об лёд. Потом подкараулил и убил медведя, который тоже питался рыбой. Шкуру его подарил готовящейся стать матерью Росе.

Когда сосульки повисли над входом, раздался крик младенца под сводом — Роса мальчика родила. В ту же ночь к Шурханше Великий Бурунша явился во сне.

— Ты произвёл на свет свою смерть.

— Этот маленький пищащий комок? Чем он может мне угрожать?

— Он вырастет и тебя убьёт — так предначертано судьбой.

— Так что же мне делать?

— Убей и съешь — плоть его продлит твои годы.

— Это же сын мой! — вскричал Шурханша.

— И скоро займёт твоё место в пещере, а ты в его желудке.

За плетёной из ивы циновкой, преграждающей холоду вход, бушевала вьюга. В пещере жарко горел костёр. Роса готовила на нём рыбу. Младенец спал, завёрнутый в шкуры. Хранитель молился.

И вдруг сказал:

— Подай мне ребёнка.

Роса младенца ему поднесла. Шурханша вытащил его из шкур. Мальчик проснулся, улыбнулся, гугукнул и попытался за нос схватить отца. Ударом каменного ножа Хранитель рассёк ему грудь. Кровь брызнула на живот из обожженной глины. Роса вскрикнула. Шурханша подал ей убитого сына:

— На, приготовь мне еду.

И облизал с ладони кровь.

Наевшись и помолившись перед сном, Росе сказал:

— Хочешь ребёнка — роди себе дочь.

Когда весной вернулось племя, у входа в пещеру сидел Хранитель.

— Где Утренняя Роса?

— Зимой умерла.

И потребовал себе новую женщину.

Серые Волки жили у реки в самодельных жилищах, ловили рыбу, копали для животных западни, а после, насытившись, у костра веселились. Хранитель с завистью смотрел на них — ему, допущенному к Великому Бурунше, не дело скакать с простыми людьми.

Однажды перед приходом зимы спустился к стойбищу:

— Хозяин пещеры Падающей Воды хочет, чтобы юноши племени пошли к нему в услужение.

— Они погибнут, — возразил вожак. — Как погибли Утренняя Роса и мать твоя, старая Рогоза.

— Они будут жить, как живу я, — сказал Хранитель, — их сохранит Великий Бурунша.

Вожак:

— Послушай, Хранитель, предки наши сюда ходили, ходим мы, ходил и ты. Что изменилось?

— Разве летом вы голодали? Разве женщины племени не рожали? Разве гибли охотники на охоте? Знаю ответ и скажу почему «нет» — Великий Бурунша хранит вас, Серые Волки. Но если вы прогневите Хозяина, ждите беды — западни ваши будут пусты, женщины станут бесплодными, и все вы умрёте голодными.

— Если мы отдадим юношей Великому Бурунше, то через несколько зим не останется и охотников: женщинам не от кого будет рожать — племя начнёт вымирать.

— Как сухой лист осины, трясущийся на ветру, язык твой, вожак, говорит ерунду. Под покровительством Великого Бурунши юноши вырастут в могучих мужей — каждая девушка племени захочет иметь ребёнка от такого семени.

Посовещавшись, Волки сказали:

— Хорошо, мы дадим тебе юношей, но не всех, а сколько сможешь счесть пальцами рук. За них будешь держать ответ, когда вернёмся весной — за каждого умершего или погибшего пальца своего лишишься.

— Есть пальцы и у моих ног.

Вслед за стадами ушли люди. Двадцать юношей поселились в пещере, в которой жили Шурханша, подаренная ему племенем девушка и глиняный идол — Великий Бурунша.

Когда Хранитель был Серым Волком не было равных ему на охоте. Искусство выслеживать, догонять, убивать юноши от него переняли — от первого снега до ледостава на огне в пещере жарилось мясо, а когда прозрачный мост на реке соединил берега, их рыбой стала кормить Падающая Вода.

Долгими зимними вечерами сидя у костра, Шурханша поучал молодых охотников:

— Волк рвёт оленю горло, чтобы насытиться. Одинокий волк рвёт горло другому волку, чтобы завладеть его волчицей. Потом появляются волчата, которые вырастают, и жизнь повторяется. Хотите вы быть такими, как волки?

— Да! — хором отвечали юноши.

— Глупцы! Вы хотите, чтоб ваши сыновья, окрепнув, горло порвали вам?

— Так что же делать, Хранитель, скажи.

— Запомните, безголовые твари, жизнь даётся один только раз, и все, кто может её отнять — смертельный ваш враг.

— Тогда все вокруг враги?

— Да, если вам недостанет еды. Да, если вы не поделите женщину. Да, если каждый захочет стать вожаком. Но если нечего делить, то нет и повода для вражды — вы проживёте долгую жизнь, если избавитесь от потомков.

— В чреве подруги, — Шурханша указал на выпирающий живот единственной в пещере женщины, — зреет плод от вашего семени. Он родится забавным малышом, будет вас звать отцом и ходить по пятам, перенимая опыт. Но призван он к жизни только затем, чтобы заменить вас под солнцем. Если задержитесь вы, он возьмётся за палицу, скажет: «Отец, прости….». Хотите вы этого?

— Нет! Но что же делать, Хранитель, скажи.

— Придёт срок, я покажу.

Срок подошёл — под сводом пещеры раздался младенческий плач.

Каменный нож достаёт палач.

— Подайте сюда моего будущего врага. О, Великий Бурунша, да прославиться мудрость твоя!

Крик оборвался. Кровь брызнула на живот из обожженной глины. Волчьи клыки впились в тельце младенца.

— Да продлит его плоть годы мои!

Потрясённые юноши молчали, прятали друг от друга глаза. Хмурились….

— Что приуныли? — сытый Хранитель на шкуры прилёг, поглаживая свой живот. — Вам не хватило пищи богов? Не печальтесь, сопли утрите: я нынче добрый — свою женщину вам дарю. Делайте с ней, что хотите, а после убейте и сожрите — кровь, не забудьте, Великому Бурунше.

Видя робость своих воспитанников, насмехался:

— Вы даже не волки — шакалы трусливые! Ну, кто-то же хочет стать вожаком. Так покажите, на что вы способны….

Несколько теней разом вскочили, а потом всей гурьбой кинулись к роженице. Крик её отразился от свода….

Весной, когда племя Серых Волков пришло к водопаду, все сыновья его, в пещере оставшиеся зимовать, были живы и здоровы.

— Мои пальцы, — усмехался Хранитель.

Но их было не узнать. На голову выше стали сверстников не только телом, но и душой — вернуться в племя они не хотели, чаще молчали, чем говорили, и девушек избегали, чем любопытство у тех разжигали.

— Они как будто и не Волки, — удивлялся вожак.

— Но замечательные охотники, — хвалил Шурханша. — Может, и других мне отдашь в обучение? Не надоело им кочевать?

Кочевать надоело — пещера манила теплом и уютом, а ещё защитой Великого Бурунши.

Не только юноши, но и охотники зароптали:

— Надо менять нашу жизнь.

— Предки так жили, — возражал вожак, — бескрайние пространства им покорились — негоже нам менять их обычаи. Волки мы Серые или крысы, живущие под землёй?

Но не находил поддержки даже у старых охотников.

Дабы не допустить распри в племени, пришёл к Хранителю за советом.

— Как поступить нам, спроси у Великого Бурунши.

— Я спрошу — подари ему женщину в услужение.

— Каждый год ты берёшь по женщине — что с ними стало, объясни.

— Идем, покажу.

В полумраке пещеры на груди глиняного Бурунши гирляндой три черепа белели.

— Вот они, женщины твои.

Вожак ужаснулся:

— И одна из них та, которая тебя родила? Давно ли ты зверем стал, Шурханша?

— Я — Хранитель святилища, служу Великому Бурунше, и эта жизнь мне по душе. Ты своей жизнью, вожак, доволен?

— Тропою охоты вожу я племя — когда в нём играют сытые дети, я доволен.

— А когда они вырастут, оставят тебя, слабого и больного, в кинутом стойбище помирать, как оставили меня мои жена и сыновья.

— Такова жизнь. Может случиться, не доживу я до старости.

— Так умри же сейчас! — воскликнул Хранитель, и в спину всадил каменный нож вожаку.

Вечером у входа в пещеру жарили мясо на костре и угощали всех, кто пожелал служить Великому Бурунше.

Племя распалось. Многие из Серых Волков ушли в пещеру. В стойбище остались лишь те, кто боялся за своих детей, до которых, говорили, охоч был кровожадный идол.

Ушёл из стойбища Туркан — сын вожака, поклявшийся отомстить Шурханше за убийство отца. Всё лето он искал с ним встречи, но однажды, отчаявшись, вернулся в стойбище со шкурой медведя, в которую попросил охотников его зашить и поднести в дар Хранителю. Но хитрость была раскрыта, а Туркан убит и съеден, ибо привычка насыщаться человечьей плотью становилась обычаем у поклонников Великого Бурунши.

Потом люди пещеры напали на стойбище и всех истребили за коварный дар — так не стало на белом свете племени Серых Волков.

Охотников, что стали жить в пещере у водопада, никто не считал оседлым племенем или кочевым — их просто звали люди Падаюшей Воды. Ибо племя состоит из родов, род из семей, а у них не было семей, ни рода, ни племени. Они молились каменному истукану, слушались его Хранителя — летом охотились на животных, зимой собирали рыбу на льду у падающей воды….

Словом, жили. Совокуплялись с женщинами, а те рожали. Если на свет появлялся мальчик, его съедал счастливый отец, не забывая помазать кровью своего потомка живот Великому Бурунше. Такой обычай завёл в пещере её Хранитель Шурханша, объявивший, что плоть младенца продляет жизнь его отца.

Но сколь, ни продляй, конец известен — ни старости, ни смерти никому не удавалось избежать. Шурханша говорил, что главней всего на свете — это жизнь, а после смерти ничего не будет. А тому, чего не будет, ничего и не надо. Живи сейчас и всеми силами продляй свою нынешнюю жизнь — о будущем, которого нет, не стоит печалиться.

Охотники с Шурханшой согласились. Взбунтовались женщины — они не хотели отдавать на съедение тех, кому подарили жизнь. Привыкшие безропотно повиноваться, теперь они отказались от семьи и объединились, чтобы детей спасти. В пещере образовалось две враждующие общины — в одной охотники, в другой женщины и дети.

Шурханша пытался их примирить — говорил о племенных традициях, убеждал, что семья основа всего, от лица Великого Бурунши грозил строптивицам бесплодием, болезнями, голодом, но те и не слушали его, а мужчинам объявили бойкот.

Всегда так было: мужчина охотится, а женщина его в жилище ждёт — готовит пищу, выделывает шкуры и из них одежды шьёт. Вернувшегося обогреет, накормит и приласкает, когда ночь придёт. Взять женщину силой — позор для мужчины. Всегда так было, а нынче всё наоборот.

Мужчины тоже объявили бойкот — лишили мяса вторую общину и совокуплялись меж собой. Женщины нашли пропитание в поле, лесу, на берегу реки, а над мужеложством смеялись. Но дети рождались…. И мальчики не погибали у живота Великого Бурунши, потому что не знали, кто их отцы. Ибо так устроены сыны Адама — видеть в другом мужчине не врага, так соперника. Родившегося от неизвестно кого малыша не трогали — питали надежду, что смерть подрастает не для него.

Бойкот бойкотом, но жизнь продолжалась, и парочки тайком встречались и расставались, встречаясь с другими. Чтобы мужчины не знали, от кого будущая мать вынашивает плод, женщины стали совокупляться со всеми, кого удавалось завлечь. В ход пошли слова и украшения, а также женская природная красота и дикая мужская сила. Искусство обольщения передавалось по наследству — от матери к дочери.

Летом целыми днями дочери Евы в реке купались, загорали и прихорашивались — делали причёски, татуировки, красили ногти, подводили глаза. Плели веночки из цветочков, делали бусы из ягод рябины — всё для того, чтобы завлечь мужчину.

Зимой в пещере гуртовались, рожали детей и мужчин пугали:

— Ой, гляньте, как на папку похож!

А охотники делали свои дела — загоняли зверя, ловили рыбу, отбивали набеги вороватых соседей; и женские — готовили пищу, выделывали шкуры, поддерживали в пещере огонь. И ещё уговаривали строптивиц, разделить с ними ложе и сына родить. Завлекали подарками — изысканной пищей, дублёными шкурами, бусами из самоцветных камней, костяными гребнями и даже…. цветы не стыдились подносить.

Избранницы принимали дары, делили ложе, а после возвращались в свою общину. Если обиженный мужчина возмущался, женщина тут же заводила флирт с другим охотником и ссорила их между собой. Дело завершалось кровавой дракой, а то и убийством одного из незадачливых кавалеров.

Мужчины тоже не лыком шиты — собирали всё ценное и шли на торги в кочующие племена, чтобы у них себе жён купить. И покупали, и жили семейно, до первого жертвоприношения — то есть, до рождения сына. А потом всё повторялось — жёны сбегали от них в общину, ибо, какая же мать согласится ребёнка своего людоеду отдать.

Борьба эта шла с переменным успехом, но когда дочери Евы открыли рецепт пьянящего напитка, мужчины были наголову разбиты — никто из них не смог устоять. Ни женская красота, ни природный инстинкт, так не пленяли охотников, как полная чаша веселящего зелья. Как ни пытался Хранитель его запретить, был он неистребим — женщины его готовили, а мужчины пили и становились ручными, ибо страсть к пьянящему напитку превращала охотников в рабов.

Когда после удачной охоты и сытной трапезы мужчины ложились отдыхать, женщины им подносили чаши с веселящим напитком — между общинами наступало Великое Перемирие. В пещере начиналось веселье — игры, песни, пляски у костра.

А потом были оргии совокуплений.

Шли годы…. Менялись Хранители. Бурунша по грудь увяз в черепах. Мужчины пристрастились к пьянству. Женщины погрязли в трясине блуда.

Давно это было….