Решебник по меланхолии

Агапэ, 2020

Говорят, если прочесть эту книгу до конца, меланхолия решится сама-собой. В ту или иную сторону. Книга полна рассказов, художественных, жизненных, поучительных. В ней также есть стихи и две сказки, которые кого-то повеселят, а кого-то, может быть, чему-то научат. Содержит нецензурную брань.

Рассказы

Отгадай загадку

У Петьки большое событие: родители, огромные любители дикой природы, взяли его, семилетнего Петьку Соловьяненко, с собой в лес.

Пока взрослые разбивали лагерь, он решил исследовать местность.

— Только недалеко — сказала мама.

— Чтобы мы тебя видели — добавил отец.

Переступив бревно, Петька оказался в диком лесу и почувствовал себя искателем приключений. Он брел и брел, пока не заметил кое-что интересное. На полянке стоял пенёк. На пеньке сидела девочка: две косички, желтое платьице и один сандалик на расцарапанной ноге.

Будучи настоящим джентльменом Петька поздоровался первым. И тут обнаружилась другая странность — девочка не плакала. Совсем. Даже глаза не покраснели. Словно ей было всё равно.

— Ты потерялась? — она мотнула головой.

— Я Петька!

Девочка молчала. Петька решил, что она заколдованная принцесса, и пока он не найдёт вторую сандалину — девочка не заговорит. Закатав рукава, он бросился грудью на кусты ежевики, обошел все сосенки, посмотрел под каждым лопухом, но нигде не нашел проклятой обуви.

Вскоре он услышал злой голос мамы, которая, оказывается, искала его.

— Мне пора идти — сказал Петька

— Стой, отгадай загадку: зимой и летом, одним цветом.

Соловьяненко честно задумался, и вдруг улыбнулся.

— Елка!

— Правильно.

Где-то вдалеке гаркнул папа. Или это старая ворона?

— В лесу, на лесянине сидит птица-веретеница, никто от нее не отвертится: ни царь, ни царица, ни красная девица. Кто это?

Петя вдруг побледнел — эту загадку он тоже помнил — и побежал. Долго петлял, а всё не останавливался, но вновь и вновь оказывался на той поляне, словно сила его влекла какая-то. Когда он совсем выдохся, двинул к старому пню.

Там ждала она. Совсем старуха.

— Я знаю ответ на твой вопрос! — смело произнёс Петька, глядя женщине прямо в глаза.

— И кто же это?

— Ты!

/Время смерти 7:30 утра./

Карточка

«Наша смерть, вернее то, что кажется смертью, происходит не с нами, а с другими людьми» © Макс Фрай

— Это грех!

— Это порча корпоративного имущества!

Нет, ну как он мог? Он знал, что будет штраф и платить будем мы с мамой — не он. Впереди показался заводской ДК, я там когда-то играл Онегина, ещё в школе.

«Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.»

— Выдумал, блять!

— Как это вообще получилось?

Последние два года стали для него невыносимыми. Производственная травма, которую так и не пролечили до конца, всё чаще давала о себе знать.

— Лет семь назад он подписал контракт, мол всё его имущество переходит в собственность завода, как и тело. Лучше б лицензию продал, честное слово!

— Их уже не принимали…

— Были же чёрные перекупщики!

— Были… ладно, Сень, я подумаю, что можно сделать, если совсем тошно станет — звони.

— Спасибо Тонька, спасибо.

Подъезд пропах сырой штукатуркой, из подвала несло канализацией и плесенью. Я отпер дверь и вошёл в квартиру. У ног тёрся кот, рыжий и мордатый. Скоро весна, опять уйдёт.

Он тоже скучал. А я, не знаю, больше злился. С тех пор как отец нас бросил дядя Женя приходил каждый день, потом остался насовсем. «В таком-то возрасте и с сестрой!», «Хороший мужик, не бросил», «Странные они, а Арсюша-то вылитый Женька». Разные слухи ходили.

Только враньё всё это. Дядя с другого края страны сорвался, чтобы сестре помогать, меня воспитал как родного.

Однажды он принёс исцарапанный диск.

— Клааааасика. Сенька, тащи бандуру, смотреть будем!

— Ми… миа… мия…

— Миядзаки, Хаяо Миядзаки.

— Ветер крепчает?

— Хорошо.

«Самолет — это вовсе не оружие войны и не орудие для коммерции. Самолет — это прекрасная мечта, а конструктор — тот, кто эту мечту воплощает».

Фраза, зацепившая Дзиро, тронула и меня.

— Вырасту — стану конструктором — вторил я ему.

— Отличная мечта — сказал дядя, вслед за мамой мальчика.

В тот год он подписал контракт. У мамы с работой совсем плохо стало. Бюджетникам платили мало, а в частной клинике и своих медсестёр хватало. За квартиру платить нечем, не то, что ребёнка на курсы водить.

Помню, мама сетовала, что сдала лицензию, когда закон отменили.

— У меня б ещё на три туши хватило. Директор, главврач и сука-эйчар.

Позже, на уроках истории, нам рассказали, что такое лицензия на убийство, наши пра-пра-пра когда-то приняли закон. В день совершеннолетия тебе давали право выбирать, сколько человек за всю жизнь ты готов убить. Безнаказанно. Лимит — пятьдесят.

И это сработало. Старшее поколение с улыбкой рассказывает о том времени. Говорят, люди были вежливей и добрей. В действительности, мало кто пользовался правом. Маме несколько раз пришлось отбиваться от подвыпивших ребят.

— Да, я их застрелила. Они знали на что шли, тогда каждый имел право защищаться и защищать.

Дядины вещи изъяли ещё вчера. Остались те, что он отписал нам ещё до контракта. Библиотека, старенький ПК и узкая полоска пожелтевшего картона — та самая лицензия.

Забавно, одна невзрачная бумажка и ты волен убить кого угодно. Можно попытаться продать. Хватит, чтобы покрыть штраф? За них неплохо давали. Мама отправила все, а дядь Женя одну оставил. Зачем?

— На чёрный день — так он говорил.

День настал, а карточка так и не пригодилась. Карточка… лицензия… карточка…

Меня как током подбросило. Долго не мог разблокировать телефон. Гудки.

— Алло?

— Тоня!

— Слушай, я тут поспрашивал в конторе, короче, дело — дрянь. Тебе нужен юрист покруче и…

— Стой! Скажи, лицензия позволяет убить кого угодно, даже президента?

— Ну да, ты там умом тронулся?!

— А себя можно, себя можно убить?

На минуту я решил, что связь пропала, потом услышал отдалённые голоса и шелест бумаг.

— Сеня, ты гений! Она у тебя? Так, ноги в руки и дуй ко мне, документы не забудь.

— Понял. Скоро буду. Давай.

В комнате сделалось душно, кружилась голова, я по стенке выполз на балкон, оперся на перила и запрокинул голову. С востока подул сильный, холодный ветер. Я стоял, зажав в ладони жёлтую карточку и не мог надышаться.

«Ветер крепчает. Значит, жить старайся».

Государство

— Странное место.

— Не то слово.

— Какой-то *вырезано цензурой* дом.

— Куда ближе к истине.

Хозяйка квартиры — моя добрая подруга. Жила одна и часто устраивала вписки. Высокая, полнотелая, что называется, кровь с молоком. При этом, черты лица у неё были тонкие.

Мы познакомились, когда мне было тринадцать, а ей пятнадцать.

Славная девушка, что в переводе на русский значит: «нахер отбитая». У старшой был сложный характер, взрывоопасный как баллон керосина.

Я, да ещё один паренёк, звали её сестрицей. Другие не звали, но она приходила сама. Била мокрой тряпкой особо зарвавшихся посетителей. Приводила в чувство обморочных девочек. Мальчиков тоже приводила, иногда.

— В окошко выкину!

— За что? Ань.

— За порчу!

— Я не наводил.

— За порчу государственного имущества!

Государство — трёшка на окраине города. Неплохой ремонт, газ, вода, интернет. Вечное сборище асоциальных типов и маргинальных личностей. Подобных мест много, в любом городе они есть. Но такого я не встречала ни до, ни после.

Там мирно уживались нефоры и чёткие пацанчики, приличные тоже бывали. Балкон восхитительно пропах сигаретами и дешёвым, на разлив, пивом. Мы все вместе напивались, смеялись, утром драили пол.

Кирилл — тот парень, что звал Аню сестрой. Плотно оккупировал кухню и кухонные шкафы. Три года мы пили чай. Он, я и Аня. Маленькая неродная семья.

— Ну, бывай.

— Бывай.

Уехал Кирилл. Через год Аня. Потом пришёл мой черед. Не стало вписок и Государства. Государства, которое я звала убежищем. Государства, которое многие звали вторым домом.

Люби свою обезьяну

— Ма-ам. Где моя розовая обезьяна?

— Твоя баба? В каком-нибудь притоне.

— Сотый раз говорю: «Нет у меня девушки».

— А парня?

— И парня нет! Где Маня?

Маней звали мою первую игрушку — плешивая обезьянка с малиновыми боками, серой мордашкой и кепкой из сине-жёлтых долек.

Это была дружба, воспетая в романах. Всегда вместе, всегда вдвоём. С первых дней жизни, мы были, что одно.

А потом началась школа.

Гимназия, подготовительный класс. Мне разрешили взять Маню с собой. Там много кто игрушки принёс. У белокурого мальчика был самосвал, огромный, с человечком внутри, такой, что все сразу поняли — мальчик крутой. И этот крутой сказал, что моя игрушка страшная, пыльная, и сама я похожа на обезьяну. Оказывается, «обезьяна» — плохое слово. Все смеялись.

— Зато с ней весело!

Манька могла висеть вниз головой, цепляясь за перекладину самым кончиком хвоста. А ещё прыгать с большой высоты и не разбиваться.

С ней мы строили города из книг и подушек и полосу препятствий. Проходили по очереди. У Мани получалось лучше, я не завидовала.

Только это дома. В школе каждый день кто-то приносил новые классные вещи: набор из киндера, куклу барби, настоящий гаечный ключ. Они и в подмётки не годились мой Мане, верной и смешной. Но никто не знал этого и не хотел слушать. Мне стало грустно.

Пятнадцать лет назад я посадила свою первую подругу на полку и больше не снимала.

***

— На чердаке глянь.

Там лежали три старые коробки, ещё с переезда. В одной из них лежала она — маленькая и потрёпанная, состарившаяся даже больше, чем я.

— Привет. Прости, что так долго.

Спустя полчаса на чердак заглянула мама. Она увидела, как её взрослая дочь сидит на полу, прижав к груди малиновую обезьянку и плачет навзрыд.

— Вот поэтому ты и не замужем!

Красная в шапочке

— Серый сказал: «Для сугреву», я и…

— Потом?

— Домой пошла.

— В протоколе другое записано.

Гражданка П. П. Шапочкина и гражданин С. С. Волков распевали матерные частушки под окнами «ООО Фея-крестная», вломились внутрь и вынесли две пары сапогов-скороходов, при попытке бегства упали в колодец, где и были найдены сотрудником ППС.

— Но пирожки донесла?

— Бабушка — это святое!

.

.

.

— Сказочный персонаж…

Небо падает

— Может хоть сегодня упадёт?

— Поглядим…

Мы подняли лица к небу. Туча напала на город. Из глаз её сыпались искры-молнии, крылья её распростёрлись от вокзала на западе и до аэропорта на востоке, а в желудке булькала вода.

— Сейчас рухнет.

Грянул гром, стена воды обрушилась на улицы Ростова.

— Чёртов дождь! Он такой глупый, из-за него небо никак не упадёт.

— Нет, думаю ты не прав. Мне нравится дождь. Особенно то, как он начинается.

Представь, середина дня, ты увяз в делах, даже вздохнуть некогда, в комнате душно, во дворе жара.

~ Шшшшшшшшшш — похоже на звук сломанного радио.

~ Бам! Бам-бам-бам! — карнизы, лоджии, крыши машин, все начинает петь.

Выйди на балкон, открой окна. Почувствуй, как медленно проступают запахи травы и асфальта, как остро пахнет металл. Капли, такие крупные, что сбивают листья и ёлочные иголки, брызнут на подоконник, ворвутся в твой дом и с этой секунды ты сможешь дышать.

— А если дождь застал в пути?

Найди укрытие. Мой совет — оранжевые остановки. Во многом оранжевая остановка напоминает буёк. На границе дороги и неба, она горит «как знак

Конец ознакомительного фрагмента.