Коварство мыльных пузырей

Наталья Аверкиева, 2011

Каждая девчонка мечтает, что однажды в ее размеренную жизнь придет настоящий принц (спортсмен, красавец, любимец публики), у которого есть все: слава, белый конь и даже корона, сияющая так ярко, что хочется зажмуриться. Вообще-то я не та девушка, за которой парни выстраиваются в очередь, поэтому, когда в моей жизни появился принц и начал за мной ухаживать, я даже как-то растерялась. Ради него я изменилась, стала следить за собой, сменила удобные кроссовки на шпильки, а джинсы – на короткую юбку. Только друзья почему-то не оценили, да и я чувствую себя не прежней гордой птицей Сокол, а какой-то глупой курицей. Может, это со временем пройдет? Или это знак, что нужно вернуть прежнюю Ярославу?

Глава 3

Дойти-то ты дойдешь. Но вопрос — вернешься ли ты?

— Я докажу ему, что могу быть женствной! — бубнила я вчера всю дорогу, путаясь в кетах с одеждой.

Я помню, как Настька меня одела в прошу раз, когда мы ездили к Кириллу в институт. Пом как на меня оборачивались парни на улице. Я сокая, красивая, яркая. У меня красивые глаз отличная спортивная фигура. Мой новый ими скромно висел на вешалке, прибитой к две Я тяжко вздохнула и отправилась умываться. У обещало быть недобрым.

— Ну как?! Как?! Как они это делают? — лобно вопила я, кое-как выпутывая расческу шевелюры. У меня и волос-то — два пера, а равно запутались так, что только ножницы меня спасут от позора. — Ну и что мне делать с этим? — уставилась я на торчащую в волосах расческу, сложив руки на груди.

— Ярослава, хватит ванну занимать! — заорал Слава, мой средний брат, пиная дверь ванной.

— Отстань! — огрызнулась я, предпринимая последнюю робкую попытку избавиться от мерзкой расчески.

— Ярослава! Будь человеком! — колотился Слава.

Я открыла дверь. Брат мухой влетел в помещение и быстро вытолкал меня вон, даже не взглянув на мою катастрофу на голове. Я решила оккупировать зеркало в коридоре. Если Настька в своих кудрях не путается, то и я смогу.

Минут через десять интенсивной борьбы с расческой последняя сдалась на радость победителя. Я решила, что больше не буду сушить голову феном и круглой расческой, потому что у меня не так много волос, чтобы так над ними издеваться. Остатки былой гордости я взбила руками, обмазанными в геле Ростика, и обильно залила лаком мамы. Н-да… Когда Настя со мной колдовала, я выглядела лучше. Теперь надо накраситься.

Мамина косметичка словно издевалась надо мной — в ней было всего так много, что я не знала, за что хвататься. Так, Настька мазала меня каким-то кремом телесного цвета. Потом пудра. Потом… Стоп! А ведь под глазами она тоже чем-то мазала… Понять бы чем… Кажется, я догадалась, отчего Козарева всегда рыдает, что она слишком рано встает… Ладно, и так сойдет.

— Мамина помада, сапоги старшей сестры? — Слава смотрел на меня так, словно видел впервые.

— Отстань, — буркнула я.

— Ты б это… Яр… — Брат поморщился.

— Что это? — зло прищурилась я.

— Не ходила бы так на улицу.

— Почему? — кокетливо покрутилась я перед ним. — Я же классная?

— Угу, классная… Только окружающие не поймут.

— У меня юбка приличной длины, — с вызовом посмотрела я на него.

— Зато лицо — как ритуальная маска шамана из племени тумба-юмба. Ты ж людей распугаешь.

— Ты мне завидуешь!

Славка захохотал, а я, изящно повернувшись на каблуках, вылетела в тамбур. Еще не хватало, чтобы он мне настроение испортил. Брат называется. С таким братом и врага не надо.

До подъезда Варьки я еле доползла. Мамины сапоги отчаянно жали. У нас с ней один размер, но моя нога немного шире. И то, что дома вызывало легкий дискомфорт, на улице превратилось в огромную проблему. Я едва перебирала ногами по скользкому асфальту, ругая на чем свет стоит эластичные колготы, в которых жутко мерзли ноги, и голову без шапки, которая, казалось, покрылась коркой лаково-гельного льда.

— Птица? — замерла в дверях Варя, вытаращившись на меня так, словно я чудо чудное.

— Так я теперь буду ходить всегда, — гордо выпятила я грудь.

— А может, не надо? — кривилась она.

— Что? — бросила я на нее недовольный взгляд.

— Как-то непривычно… — пробормотала подруга тихо.

— Привыкнете, — сказала как отрезала. — Я должна стать женственной.

— Несколько радикально, тебе не кажется?

— Подруга называется. Вместо того чтобы поддержать и порадоваться за меня, ты вон как…

— Яр, мне нравится, но твой макияж и прическа. Что ты сделала с волосами?

— Зачесала назад и закрепила гелем.

— Но… — Варька смотрела на меня и непроизвольно морщилась. — А зачем?

— Чтобы было красиво.

— А лицо… Оно же вот-вот пойдет трещинами.

— Тебе поговорить не о чем? Я сказала, что теперь буду так ходить всегда. Что непонятного?

Они решили меня довести? Подумаешь, сменила имидж. Зачем так реагировать?

Варя нервно дернула плечом, укуталась в шарф, и мы пошли в школу. Впрочем, пошли — это круто сказано. Через пятнадцать шагов я ухватила ее за руку, и она меня повела.

— Нет, вот объясните мне, как люди ходят на шпильках? — ворчала я.

Варька смотрела на меня снизу вверх и вздыхала.

— Я не люблю каблуки. Они неустойчивые.

— Ты просто ничего не понимаешь в них. Главное, чтобы каблук… А-а-а-а! — Я едва не спланировала в грязную лужу.

Спасибо Варе, что не дала упасть. Выровняв тело в пространстве, я сглотнула и задумалась, а существует ли замена обуви на шпильке. Но с другой стороны… Настя же как-то на них ходит! И весьма успешно, между прочим. Хотелось плакать. Нет, красота требует жертв.

— Ты это из-за своего спортсмена? — вдруг спросила Варя.

— Я не знаю, Варь. Понимаешь, он меня вчера пригласил… Ну ты слышала… Тренировка, потом в кафе… А сам… Ну… В общем, я пришла, а он как будто со мной не знаком. И… Понимаешь… Мне показалось, что он отшил меня, потому что я оделась неправильно. А я ж оделась, как мне удобно… Ты ж знаешь, что я не люблю все это. — Я показала ей на сапоги, синие коленки и все время задирающуюся юбку.

— Ярик, но ты же сама все понимаешь. Зачем делаешь так, как тебе не нравится?

— Потому что он нравится мне.

— А Ахмед?

— Ахмед тоже нравится. С ним классно гулять с собаками, но мы такие разные. Он любит науку, а я спорт.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Вот вы с Поэтом одинаковые! Ты любишь литературу, и он пишет литературу.

— Слушай, любить литературу и писать книги — это не муж и жена, это четыре разных человека, — смеялась подружка. — А ты, как мне вчера сказали карты, совершаешь ошибку.

— Я не верю в это, ты же знаешь.

— Ох, смотри сама. А хочешь, приводи этого Матвея в «Слона». Мы с девочками на него посмотрим и все тебе скажем.

— Угу, точно. Пара фраз от Жени, и я больше никогда его не увижу.

— Ты переоцениваешь Точку.

— Самое главное, чтобы я ее не недооценила.

Дорога до школы показалась мне всеми кругами ада. Ноги разъезжались на льду, подворачивались, и я очень боялась сломать лодыжку. Ведь тогда я не смогу тренироваться, да что там говорить! Я вообще не смогу ходить! Варька жаловалась на маму. Они опять поругались из-за какой-то юбки, которую ей якобы не разрешили надеть. Варвара мечтала уйти из дома, но пока не понимала куда, «хоть к папе едь, если бы только он мне обрадовался». Папа у Андреевой где-то осел на Севере, ну и, в общем, сложные у них отношения в семье. Не то что у нас. Мне бы вот только от братцев своих избавиться…

— Смотрите-ка! — раздался звонкий голос Лепры. И я от неожиданности аж подпрыгнула. — Наша цапля с коробчонком скачет.

— Красавина, тебе чего надо? — вскипела во мне кровь.

Не будь я на каблуках и в юбке, обязательно бы ее шуганула. Лепра у нас королева красоты. Она такая холеная, словно породистая лошадь, вся из себя в дорогой сбруе. Иногда так по коридору вышагивает, словно по подиуму идет перед всеми модельерами мира. Она такая складная… Все при ней. Только вот язык поганый.

— Яр, не надо. У тебя сейчас позиция неустойчивая, — прошептала Варя.

— Да я ей сейчас покажу, кто из нас неустойчивее.

— Яр, — дернула меня за руку Варя, — пошли отсюда.

Щеки мои полыхали огнем.

— Я всегда так буду ходить, — повторила я упрямо.

Варя промолчала.

— Меня не сломить. Она вздохнула.

— Я все равно докажу свое право быть красивой.

— Самое главное, чтобы ты сама себе нра вилась.

— А я нравлюсь.

— И это отлично. Но все равно в плане макияжа надо с Настей посоветоваться. Она тогда тебя накрасила не так вызывающе. И это… Ярик… — Варька посмотрела на меня жалобно-жалобно. — Ярик, тебе очень идут волосы.

Пришло мое время вздыхать. Если бы ты знала, Варечка, что не получается у меня волосы укладывать.

Мы поднялись в кабинет и заняли свои места. Я вытянула уставшие с непривычки ноги и спряталась за наушниками.

Перед самым звонком прибежали Настя и Точка.

— Ой, Птица, ты брови, что ли, выщипала? — бросила на ходу Женька.

— Кто тебя учил так губы красить? — подавилась Настя.

— Я так буду ходить всегда, — строго сказала я, прекращая всю их болтовню.

— Креативно, — фыркнула Волоточина.

— Смело, — уважительно протянула Настя.

Наверное, декабристы на выселках чувствовали себя гораздо лучше, чем я в школе. Не, ну там мужики, черные избы с мочевым пузырем вместо окна и они — вся из себя такая интеллигенция. Вот и я была сейчас тоже убогой, безрукой интеллигенцией, которая наивно полагала, что кефир сразу в пакетах на деревьях растет. Неприспособленная я к жизни в теле женщины. Ну, то есть не конкретно в теле женщины, а в ее примочках — шпильках, макияже, прическе, одежде. Это так утомительно и совершенно не по мне. А самое ужасное — ни тебе щеку почесать, ни глаза потереть, ни в руку подбородком упереться. Но ладони так и тянулись, так и тянулись к лицу: то глаз предательски зудел, то нос чесался, то еще чего-нибудь. И как Настя ходит целый день накрашенная? Я уже к обеду всю свою красоту рукавами растерла. Зато одноклассники отрывались — шушукались и по смеивались. Учителя сначала шарахались, потом все как один спрашивали, хорошо ли я себя чув ствую. Я криво улыбалась и говорила, что теперь так буду ходить всегда. Они усмехались, но ничего не говорили. Точка утверждала, что у меня такой решительный вид, что даже Монсеррат Кабанье, наша директриса, должна была согласиться с моим решением. Только Пушок… Грымза! Физичка выгнала меня с урока со словами, чтоб я «умылась, а то такой слой косметики может по вредить моим мозговым импульсам». Забила я на импульсы. Сорок пять минут курсировала по коридору — училась ходить ровно, держать осанку и смотреть на всех так, словно я богиня. Если бы только окружающие знали, как плохо чувствовала себя богиня на каблуках, как болели ее ножки и как нервировала юбка. Вот даже в футбол на перемене не погоняешь с друзьями, пиная чужую сумку, эх… Ладно, до конца всего два урока, уж как-нибудь переживу. Мне бы день простоять да ночь продержаться…

— Яра, привет! — раздался в трубке радостный голос Ахмеда на последней перемене, когда мои несчастные конечности окончательно опухли от мозолей в неудобной обуви, а подошва покрылась кровавыми волдырями.

— Привет, — расцвела я в улыбке.

— Можешь спуститься вниз, у меня для тебя подарок.

— Какой?

— Увидишь.

Я тяжело вздохнула и похромала на первый этаж. Спускаться вниз в сто раз хуже, чем подниматься. Где вы, мои кроссовочки? Где вы, мои милые?

Лицо Ахмеда надо было видеть. Оно вытянулось, глаза расширились, а рот приоткрылся. Потом он причудливо изогнул брови.

— Я так буду ходить всегда, — спокойно и твердо сообщила я ему.

— По-моему, несколько ярко, нет? — проблеял он, внимательно осматривая меня с ног до головы.

— В самый раз. Ты против?

— Вовсе нет, — замахал он руками, пятясь назад. — Но…

— И никаких но!

— Диск, — суетливо протянул он мне пластиковую коробочку.

— Мияви! Родной! — Чуть не скончалась я от счастья.

Потом покосилась на окна нашего класса и решила, что не буду его целовать. А то помада на щеке останется.

— До вечера, — осторожно и мягко пожал он мою руку.

— Да, звони, — улыбнулась я, прижимая диск к груди. Настоящий, из Японии, как у них! Боже-боже-боже! Хотелось взвизгнуть от счастья.

Ахмед не удержался, хихикнул, рассматривая меня, а потом быстро пошел к машине. Опять с родителями куда-то ездил. Я поежилась под колючими порывами ветра. Надо идти в школу, а так не хочется.

Сказать честно, до дома я еле доковыляла. Девчонки то шли быстро, то еле ползли. У меня горели ступни и мучительно хотелось разуться. Я ползла за ними, проклиная ту минуту, когда согласилась пойти до дома пешком. Вроде бы идти всего несколько остановок, но уж лучше бы я поехала на маршрутке. Диск Мияви был надежно спрятан в сумке, и мне не терпелось услышать японские страдания. Почему-то под Мияви мне удобнее всего тренироваться. Как-то вот настраивает он меня. Мои ноги… Кто придумал шпильки? Какой садист? Мои ноженьки…

— Девчонки, может, в «Слона»? — Глаза Вари горели огнем, а на щеках выступил румянец.

Ну точно, Поэт туда притащится. Опять будет институт прогуливать.

— Не, я пас. У меня это… — Я показала сапоги.

— Птица, может, мне тебе несколько мастер-классов провести по хождению на каблуках и макияжу? — любезно предложила Настя.

— Не сегодня, — вздохнула я, думая о том, что мне еще гулять с собаками.

Пойти в сапогах или все-таки влезть в кроссовки?

— Ничего, привыкнешь, — подбодрила меня Козарева.

Я кисло улыбнулась. Дайте сесть куда-нибудь. Возьмите меня на ручки. Я вам все прощу, только, пожалуйста, избавьте меня от этих мучений.

— Не кисни, Птица. Ты же хотела быть женщиной? Теперь вот мучайся, — улыбалась с издевкой Женька.

Добрые у меня подруги, ничего не скажешь. Только как быть и что делать? Я должна стать красивой. И к завтрашнему дню я обязана научиться ходить на шпильках.

— Настя, а как ты ходишь на каблуках? — вымученно выдала я.

— Птичечка, тут самое главное — удобная колодка и комфортная высота. Потом можешь поднимать ее. Я вот так привыкла к каблукам, что даже дома бегаю в тапочках на танкетке.

— Ыыыы, — простонала я. — Мне нужны другие сапоги. Эти жмут.

— Вот поэтому ты и ходить не можешь, — авторитетно заявила Настасья.

— Так вы идете в «Слона» или нет? — топнула ногой Варя.

Я закачала головой.

— А мы с радостью, да, Жень, — подхватила Настя Точку под ручку. Женька состроила недовольную мину, но отказываться не стала.

— Пошла я, — махнула я подругам.

— Ты аккуратнее. А то хорошо, если только ногу сломаешь, — порадовала меня Варя.

— Да-да, — поддакнула Настька. — На каблуках можно и голову разбить при падении…

— Ой, молчите все. Мне и так уже плохо, — торопливо засеменила я прочь.

Мучительно хотелось расстегнуть сапоги и пойти домой босиком. Плевать, что грязь, лужи, лед и реагенты, плевать, что промокну, плевать, что замерзну, главное, что больше не будет так больно.

Дома я обследовала площадь повреждения. Из-за слишком узкого голенища ноги немного отекли. Хуже было со ступнями — в районе больших пальцев образовались плотные мозоли, и ходить было больно даже по полу босиком. Я дохромала до ванной и залегла в горячую воду в надежде, что кожа распарится и натоптыши пройдут сами собой. Как бы не так! Легче не стало. У мамы никакой косметики для ног не нашлось. Не помогло и лежание на кровати с задранными вверх конечностями. Мне реально было больно ходить. И как я такая хромая пойду завтра на свидание? Ох, еще же вечером гулять с собаками… Можно, я спрячусь за плинтусом?