Смерть под аплодисменты

Чингиз Абдуллаев, 2010

«Ступай, отравленная сталь, по назначенью…» С этими словами Гамлет закалывает короля – убийцу своего отца. В театре на Остоженке Король, которого играл народный артист Натан Зайдель, оказался заколот на самом деле. Кто-то подложил Гамлету остро заточенную рапиру, и на сцене, под аплодисменты зрителей, произошло самое настоящее убийство. Эксперт по вопросам преступности Дронго вновь и вновь анализирует случившееся. Несомненно, организатор преступления был поистине гениальным режиссером. Стало быть, он из театральной среды?.. Дронго предстоит распутать чудовищный клубок из интриг, ссор, любовных коллизий, зависти и высокомерия – всего того, без чего невозможен театр…

Глава 3

Дронго молчал. Сидевший рядом Вейдеманис незаметно толкнул его в бок. Молчание затягивалось.

— Вы не согласны? — спросила Нина упавшим голосом.

— Я думаю, что еще никогда не занимался столь странным делом, — признался Дронго, — когда театр и жизнь так сильно переплетались бы друг с другом. Я могу узнать, почему вы не верите, что эта рапира оказалась заточенной случайно?

— Дело в том, что примерно через два-три месяца после смерти мужа ко мне пришел Арам Саркисович, — пояснила Нина Владленовна. — К этому времени его уже дважды допрашивал следователь, и он рассказал ему о том, что в реквизит случайно попала заточенная рапира. Но это была не случайность. Дело в том, что в некоторых спектаклях нужно, чтобы рапира протыкала, например, емкости с жидкостями или разрывала бумагу… В общем, иногда нужна бывает заточенная рапира. И среди всех рапир одна была заточенной. И именно она не должна была попасть в руки актеров в спектакле «Гамлет». Следователь пришел к выводу, что эта рапира случайно попала туда, так как ее перепутали с остальными. Вроде все правильно. Но Арам Саркисович уже после случившегося, когда следователь решил закрыть дело, получил эту рапиру обратно. И убедился, что это совсем другая рапира. На той, которая была заточена, он сделал особые отметки на рукоятке, чтобы не перепутать ее с другими. На рапире, которую ему вернули, таких насечек не было. Рапиру после произошедшей трагедии сразу изъяли, и он не имел возможности ее проверить. Группа крови на ней совпала с группой крови моего мужа. Арам Саркисович честно признался, что боится говорить об этом следователю, так как тот может обвинить его в преднамеренном убийстве. Но мне он решил рассказать об этом.

— Рапиру заменили? — понял Дронго.

— Да, — кивнула она, — и только я об этом знаю. Аствацатуров решился рассказать мне об этом.

— Почему именно вам?

— Они дружили с моим покойным мужем больше тридцати лет. Аствацатуров знал его еще тогда, когда Зайдель учился в театральном институте. Аствацатуров тогда работал завхозом в этом институте. Ему было чуть больше тридцати, а мужу еще не было и двадцати. Ведь Зайдель приехал в Москву из Одессы и не имел здесь жилья. Тогда Аствацатуров разрешал ему ночевать в бытовке. А потом, много лет спустя, уже Зайдель, будучи народным артистом и лауреатом Государственной премии, выбил для своего друга трехкомнатную квартиру в центре города.

— Они так дружили?

— Я бы даже не назвала это дружбой. Просто хорошие знакомые, которые относились друг к другу с особой симпатией. Вот так будет правильно. И поэтому Арам Саркисович пришел ко мне и рассказал об этой проклятой рапире. Он и раньше был убежден, что не мог перепутать клинки.

— Тогда получается, что кто-то нарочно заточил рапиру и подложил ее в реквизит к спектаклю «Гамлет», — понял Дронго.

— Вот так и получается, — согласилась Нина Владленовна, — но Аствацатуров не может об этом говорить. Честно признался — просто боится. Не хочет опять идти в прокуратуру.

— Чего он боится? Я не совсем понимаю.

— У него были неприятности в середине восьмидесятых, когда начали борьбу с нетрудовыми доходами. Тогда не нашли ничего лучше, как обвинить завхоза театрального института, что он передал часть списанного имущества какому-то студенческому театру. Аствацатуров тогда ушел из института. А в прошлом году взяли его племянника за какие-то махинации в банке. Вот теперь он и боится, что его могут обвинить в преднамеренном убийстве Зайделя.

— Его прежние дела и даже уголовное дело против племянника не имеют никакого отношения к смерти вашего мужа на сцене театра, — заметил Дронго, — но я могу понять его опасения. Вы кому-нибудь рассказывали об этом?

— Нет, никому. Даже своему родственнику из Новосибирска. Никому не рассказывала. Хотела найти вас, чтобы рассказать только вам.

— Где можно найти Аствацатурова?

— Я могу дать вам его телефоны и адрес.

— Вам нужно будет ему позвонить и предупредить, что я должен с ним переговорить.

— Я могу позвонить прямо сейчас. Что мне сказать ему?

— Попросите быть откровенным и поясните, что я действую в ваших интересах, являясь частным экспертом, а не обычным следователем прокуратуры, из-за которого у него могут быть неприятности.

— Обязательно позвоню. Так вы согласны мне помочь?

— Постараюсь. Но у меня будут три непременных условия.

— Я готова на все ваши условия. Назовите сумму.

— Подождите, — поморщился Дронго, — дело не в сумме. Первое условие — вы никому и ни при каких обстоятельствах не говорите о нашей договоренности без моего согласия. И второе — информируете меня обо всем, что узнаете в процессе расследования. А третье условие — самое принципиальное и самое важное. Если я начинаю свое расследование, то веду его так, как считаю нужным, и вы не можете вмешиваться или просить меня прекратить его.

— Этого никогда не будет, — твердо пообещала Нина.

— Тогда мы договорились. А теперь давайте поговорим о театре, в котором служил ваш муж. Некоторые мои вопросы покажутся вам наивными, некоторые, возможно, излишне прямолинейными, некоторые неприличными, а некоторые просто неприемлемыми. Но я пришел сюда не для того, чтобы удовлетворять свое любопытство. Я обязан найти убийцу вашего мужа.

— Я отвечу на все ваши вопросы, — упрямо сказала она. — Но вы еще не назвали суммы…

— А вы еще не ответили на мои вопросы, — напомнил Дронго. — Хорошо. Вы выплачиваете мой гонорар независимо от результата, плюс все накладные расходы, которые могут возникнуть в процессе расследования.

— Согласна.

Он назвал сумму. Нина кивнула в знак согласия. Дронго взглянул на Вейдеманиса. Тот достал блокнот и ручку, чтобы отмечать самые важные моменты. Хозяйка поправила волосы, понимая, что сейчас последует необычный разговор. И Дронго задал первый вопрос, который ее удивил более всего.

— Это ваш первый брак? — спросил он.

— Нет, — удивленно ответила она, — второй.

— Сколько лет вы были замужем за Натаном Леонидовичем?

— Восемь. Мне было чуть больше тридцати, когда мы познакомились. Я работала журналисткой, а Зайдель уже был известным актером.

— У вас есть дети?

Нина чуть покраснела.

— Простите, я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к убийству моего мужа.

— Я уже сказал, что провожу расследование так, как считаю нужным, — пояснил Дронго, — а имущественные вопросы всегда очень важны при расследовании любого преступления. Поэтому не стоит удивляться моим необычным вопросам.

— У нас не было детей, — ответила она с некоторым вызовом.

— У него или у вас? Я могу узнать, почему у вас не было детей?

Она покачала головой.

— Не думала, что это будет так сложно. Следователь не задавал мне таких вопросов.

— Поэтому он так быстро и закрыл дело, — напомнил Дронго. — Итак, почему у вас не было детей?

— Он не очень хотел, — нехотя призналась Нина, — у него уже есть дети от первых браков. А когда мы решились… в общем, выяснилось, что я уже не могу родить.

— Почему «уже»?

Она снова чуть покраснела.

— Я делала аборты. Дважды. Когда была замужем в первый раз. Я была тогда студенткой, а муж — сыном известного человека. Тогда я была вдвое стройнее. Но он пил и увлекался наркотиками. Я не решилась родить ни в первый раз, ни во второй. Было слишком опасно, ведь все это могло повлиять на детей.

— Где сейчас ваш первый муж?

— Погиб в автомобильной катастрофе пять лет назад, — сообщила она. — Вот такая у меня судьба: оба мужа погибли в результате несчастных случаев, хотя во втором случае это было преднамеренное убийство.

— А в первом он погиб, уже не будучи вашим мужем, — решил поддержать ее Дронго. — Вы сказали, что у Зайделя были дети от первых браков…

— Да. Я была его четвертой супругой и оказалась последней, — ответила Нина.

— Я могу узнать, кем были первые три его супруги и когда он женился? Если, конечно, вы об этом знаете.

— Об этом можно прочесть и в его биографии на сайте театра, — недовольно заметила она. — Первый раз он женился еще будучи студентом. Он уже оканчивал институт, когда к ним поступила Ольга Штрайниш. Говорят, что она была самой красивой студенткой в институте, и все преподаватели были в нее влюблены. Но перед обаянием Зайделя она не устояла. Когда они поженились, ему было двадцать четыре, а ей двадцать. У них родился сын Эдуард. Ему сейчас двадцать восемь. Он занимается бизнесом, торгует компьютерами. Очень похож на мать — и характером, и внешностью. На отца совсем не похож.

— Он часто бывал у вас?

— Ни разу. У них с отцом были сложные отношения, и я думаю, что в этом была виновата мать Эдуарда. Она была слишком красивой и считала, что молодой небогатый актер явно не может соответствовать ее запросам. Тогда у нее был настоящий звездный период. Режиссеры мечтали снимать ее, приглашения сыпались одно за другим. Зайдель тогда был не столь популярен. И, конечно, у нее появились поклонники — и среди тогдашнего партийного аппарата, и среди известных актеров. Зайдель был слишком гордым человеком, чтобы это долго терпеть. Когда она в очередной раз не вернулась после съемок фильма, а уехала на юг с известным режиссером, он просто собрал вещи и ушел из дома. Они прожили вместе не больше четырех лет. И сразу после развода она переехала к этому режиссеру, а сына отправила к своей матери.

Она вообще всегда была очень практичным человеком. В девяностые годы, когда все пытались выжить, она вышла замуж за известного бизнесмена, который считался одним из самых богатых людей России на тот момент. Ну а уже в новом веке она быстрее других поняла, что время бизнесменов закончилось, и снова вернулось время чиновников. Вот так она удачно вышла замуж в третий раз — за высокопоставленного чиновника, который раньше работал в кабинете министров, а сейчас — в аппарате президента.

А Зайдель через некоторое время после их разрыва женился на Лиане Смильгис. Может, вы помните, была такая телеведущая. Она была на год старше Зайделя, обоим было под тридцать. Это было как раз в конце восьмидесятых, самое сложное время. У них родилась дочь Марина. Зайдель рассказывал мне, с каким трудом он доставал молоко для дочери. Говорят, что трудности в браке закаляют людей. На самом деле трудности быстрее разобщают семейные пары. Не все выдерживают подобные испытания. Через три года они разошлись. Правда, на этот раз никакого скандала не было, все прошло мирно и спокойно. Натан Леонидович к этому времени был уже известным актером, получил народного, а его супруга хотела эмигрировать. Они развелись, и Лиана уехала с дочерью в Германию к родственникам. Сейчас они живут в Магдебурге, но несколько раз приезжали в Москву, я их видела. Лиана вышла замуж за немца, у них хорошая семья. Немец — вдовец, у него были свои две дочери, а вместе с Мариной стало три. Марина взяла фамилию своего отчима, но очень хорошо относилась и к своему родному отцу. Очень симпатичная молодая женщина, копия самого Зайделя. Она очень переживает смерть Натана Леонидовича, приезжала сюда на сороковой день, много плакала.

Третьей женой Зайделя была итальянка Альберта Фрацци. Они были женаты примерно полтора года. Потом выяснилось, что Альберта предпочитает свободные отношения, и они быстро развелись. После этого Зайдель несколько лет жил холостяком, и только когда ему было за сорок, решил жениться в четвертый раз. На этот раз его супругой оказалась именно я. Он часто говорил, что должен был встретить меня гораздо раньше.

— У него была довольно бурная личная жизнь, — не удержался Вейдеманис.

— Нормальная для такого известного актера, каким был Зайдель, — возразила Нина Владленовна. — Есть такие актеры и актрисы, которые позволяют себе гораздо больше, чем Зайдель, не обладая ни его талантом, ни его обаянием.

— Насколько я понял, вы его единственная наследница? — уточнил Дронго. — Если дети совершеннолетние и нет конкретного завещания…

— Кто пишет завещание в пятьдесят два года? — перебила его Нина. — Конечно, никакого завещания нет, и я — его единственная наследница. Так мне и в нотариальной конторе сказали.

— Правильно сказали. Он дружил близко с кем-нибудь из театра? Кто чаще других приходил к вам?

— Несколько раз мы были в компании с режиссером Эйхвальдом, — вспомнила хозяйка дома, — в театре не дружат, там служат. Считается, что это родной дом актеров. На самом деле — серпентарий, где все, как змеи, пытаются ужалить друг друга. Все эти театральные и творческие коллективы на самом деле сборище людей, которые ненавидят и завидуют друг другу. На Западе такого нет, там актеров собирают для конкретной премьеры и потом распускают. У каждого своя роль, никто не болтается без дела. У них нет театров с постоянной труппой, где интриги зреют годами. А эти так называемые творческие союзы? Я ведь работала корреспондентом популярной газеты, бывала на собраниях писателей. Господи, как они все ненавидят друг друга! Как они завидуют друг другу и не выносят успеха своих коллег. Самые талантливые и успешные давно махнули рукой на все эти творческие союзы, а остальные продолжают ненавидеть и завидовать друг другу. Так и в наших театрах, где постоянные театральные коллективы со своими интригами, изменами, прелюбодеяними, злодействами и предательством.

— Тогда получается, что он ни с кем из театра близко не дружил? — еще раз уточнил Дронго.

— Дружил, конечно. К нам часто приходил Марк Давидович Догель. Он играл в этом спектакле Полония. Они дружили с Натаном Леонидовичем. Еще бывали два актера. Игнат Сказкин — он играл Горацио в этом спектакле — и Шурик Закусов. Со Сказкиным Зайдель учился вместе в театральном, на одном курсе. Пожалуй, все.

— Кого играл Закусов?

— Он в этот вечер вообще не играл, — вспомнила Нина Владленовна.

— Сейчас спектакль сняли с репертуара?

— Конечно, нет. Спектакль идет при любых обстоятельствах. Даже после смерти Зайделя. Знаете, когда произошла трагедия с Караченцовым и стало понятно, что он, возможно, никогда не сможет вернуться в театр, главный режиссер «Ленкома» принял решение заменить его другим актером. Хороший актер, но не Караченцов. И спектакль сразу лишился того нерва, которым был на сцене сам Караченцов. Я посмотрела спектакль. Все было правильно, хорошо, нормально. Все актеры играли в полную силу, новый исполнитель очень старался. Но все было совсем иначе. Эйхвальд решил, что вместо моего погибшего мужа короля будет играть Семен Бурдун, который до этого играл могильщика. Играл он действительно потрясающе. А на его роль назначили Шурика Закусова. Сейчас некоторые считают, что Закусов играет могильщика даже лучше маститого Бурдуна. Он вносит в роль своеобразный юмор, а у Бурдуна Могильщик был слишком монументальным.

— Это вы так считаете?

— Нет, критики. Можно прочесть, что они пишут о новом спектакле. Но в то же время считается, что Бурдун не может пока соответствовать уровню Зайделя.

— У вашего мужа были враги?

— Не знаю. Наверное, как и у всякого успешного актера, его не все любили. Посмотрите, как относятся к нашему известному режиссеру, который снял фильм о войне. Многим не понравился слоган — «Великий фильм о великой войне». Его недоброжелатели готовы его просто уничтожить. Я точно знаю, что сам Бурдун не очень любил моего мужа.

— А Морозов, игравший Гамлета?

— Думаю, что тоже недолюбливал. Но никогда этого не показывал. Был вполне сообразительным, чтобы не показывать этого.

— Он знал, что рапира заточена?

— Конечно, знал. Они с Шунковым ведь сначала поранили друг друга этой рапирой. А уже потом Морозов проткнул моего мужа. Он обязан был остановиться, но в этот момент даже не подумал о том, что острие попадет ему в сердце. Я не хочу думать, что он сделал это намеренно, но все же не могу избавиться от этой мысли. Следователь посчитал, что это была трагическая случайность.

— Если бы Морозов знал заранее о том, что рапира заточена, он бы не позволил Лаэрту нанести себе ранящий удар, — напомнил Дронго.

— Да, — согласилась она, — я об этом даже не подумала. А вам не кажется, что они могли нарочно разыграть с Шунковым такую сцену, чтобы отвести от себя подозрения?

— Вы все-таки считаете, что это актеры нарочно подстроили убийство вашего мужа?

— К реквизиту могли получить доступ только люди, занятые в спектакле, — пояснила Нина. — А после того как Аствацатуров рассказал мне об этих насечках на рапире, я поняла, что мои подозрения более чем обоснованны. И я уверена, что это сделал кто-то намеренно. Более того, есть конкретный человек, которого я подозреваю.

— Вы можете сказать — кого именно?

— Поэтому я вас и позвала. Она всегда ненавидела и завидовала ему. Вот уже много лет. И она вполне могла подстроить это убийство. Говорят, что в тот момент, когда Гамлет ударил короля рапирой, она даже приподняла голову — хотя, если строго следовать Шекспиру, она должна была лежать мертвой и не двигаться.

— Вы имеете в виду королеву?

— Именно ее. Ольгу Шахову, которая была в этот вечер на сцене вместе с моим мужем.

— Но почему вы считаете, что она его ненавидела? У вас есть какие-то основания?

— Более чем. Она ненавидит его с тех пор, как они расстались. И передала эту ненависть их сыну, которому не позволяла много лет встречаться со своим отцом. Я не сказала вам главного. Ольга Сигизмундовна Шахова на самом деле — Ольга Штрайниш, первая супруга Натана Леонидовича. Шахова — ее сценический псевдоним. Они расстались давным-давно, и так получилось, что Эйхвальд пригласил ее в свой театр пять лет назад, хотя, насколько я помню, Зайдель был категорически против такого партнерства. Но тогда Эйхвальду позвонили из очень высоких чиновничьих верхов, и он ничего не мог сделать. Моему мужу пришлось согласиться с главным режиссером. И все пять лет она не скрывала своей ненависти к своему бывшему супругу. Я все время боялась, что произойдет нечто трагическое, что в конечном итоге и случилось.

Дронго взглянул на сидевшего рядом напарника.

— Кажется, ваше дело действительно гораздо сложнее, чем я мог предположить, — сказал он.