Неточные совпадения
На
углу тротуара в коротком модном пальто, с короткою модною шляпой на бекрень, сияя улыбкой белых зуб между красными
губами, веселый, молодой, сияющий, стоял Степан Аркадьич, решительно и настоятельно кричавший и требовавший остановки.
Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли
губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на
угол печки, или на дверь.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в
углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на
губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Совершенно бессознательно я схватил ее руку в коротеньких рукавчиках за локоть и припал к ней
губами. Катенька, верно, удивилась этому поступку и отдернула руку: этим движеньем она толкнула сломанный стул, стоявший в чулане. Гриша поднял голову, тихо оглянулся и, читая молитвы, стал крестить все
углы. Мы с шумом и шепотом выбежали из чулана.
Авдотья Романовна то садилась к столу и внимательно вслушивалась, то вставала опять и начинала ходить, по обыкновению своему, из
угла в
угол, скрестив руки, сжав
губы, изредка делая свой вопрос, не прерывая ходьбы, задумываясь.
Одну из них, богиню Молчания, с пальцем на
губах, привезли было и поставили; но ей в тот же день дворовые мальчишки отбили нос, и хотя соседний штукатур брался приделать ей нос «вдвое лучше прежнего», однако Одинцов велел ее принять, и она очутилась в
углу молотильного сарая, где стояла долгие годы, возбуждая суеверный ужас баб.
Плывущей своей походкой этот важный человек переходил из одного здания в другое, каменное лицо его было неподвижно, только чуть-чуть вздрагивали широкие ноздри монгольского носа и сокращалась брезгливая
губа, но ее движение было заметно лишь потому, что щетинились серые волосы в
углах рта.
Улыбаясь, облизнув
губы, Марина посмотрела в темный
угол.
Прейс очень невнятно сказал что-то о преждевременности поставленного вопроса, тогда рыженький вскочил с дивана, точно подброшенный пружинами, перебежал в
угол, там с разбега бросился в кресло и, дергая бородку, оттягивая толстую, но жидкую
губу, обнажая мелкие, неровные зубы и этим мешая себе говорить, продолжал...
Самгин привстал на пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая
губы углом косынки.
Кричал он на Редозубова, который, сидя в
углу и, как всегда, упираясь руками в колена, смотрел на него снизу вверх, пошевеливая бровями и
губами, покрякивая; Берендеев тоже наскакивал на него, как бы желая проткнуть лоб Редозубова пальцем...
Волосы ее легко было сосчитать; кустики таких же сереньких волос торчали в
углах рта, опускаясь книзу, нижняя
губа, тоже цвета ржавчины, брезгливо отвисла, а над нею неровный ряд желтых, как янтарь, зубов.
Макаров имел вид человека только что проснувшегося, рассеянная улыбка подергивала его красиво очерченные
губы, он, по обыкновению, непрерывно курил, папироса дымилась в
углу рта, и дым ее заставлял Макарова прищуривать левый глаз.
Отделив от книги длинный листок, она приближает его к лампе и шевелит
губами молча. В
углу, недалеко от нее, сидит Марина, скрестив руки на груди, вскинув голову; яркое лицо ее очень выгодно подчеркнуто пепельно-серым фоном стены.
— Очень рад, — сказал третий, рыжеватый, костлявый человечек в толстом пиджаке и стоптанных сапогах. Лицо у него было неуловимое, украшено реденькой золотистой бородкой, она очень беспокоила его, он дергал ее левой рукою, и от этого толстые
губы его растерянно улыбались, остренькие глазки блестели, двигались мохнатенькие брови. Четвертым гостем Прейса оказался Поярков, он сидел в
углу, за шкафом, туго набитым книгами в переплетах.
Нехаева улыбалась ей, облизывала сухие
губы, садилась в
угол дивана, и вскоре там назойливо звучал ее голосок, докторально убеждавший Дмитрия Самгина...
Женщина улыбнулась, ковыряя песок концом зонтика. Улыбалась она своеобразно: перед тем, как разомкнуть крепко сжатые
губы небольшого рта, она сжимала их еще крепче, так, что в
углах рта появлялись лучистые морщинки. Улыбка казалась вынужденной, жестковатой и резко изменяла ее лицо, каких много.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в
углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав
губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Он, с жадностью, одной дрожащей рукой, осторожно и плотно прижал ее к нижней
губе, а другую руку держал в виде подноса под рюмкой, чтоб не пролить ни капли, и залпом опрокинул рюмку в рот, потом отер
губы и потянулся к ручке Марфеньки, но она ушла и села в свой
угол.
В эту неделю ни один серьезный учитель ничего от него не добился. Он сидит в своем
углу, рисует, стирает, тушует, опять стирает или молча задумается; в зрачке ляжет синева, и глаза покроются будто туманом, только
губы едва-едва заметно шевелятся, и в них переливается розовая влага.
Молодой же бескровный художник с заложенными за уши жидкими волосами глядел в темный
угол гостиной своими безжизненными голубыми глазами и, нервно шевеля
губами, тянул к «в».
В переднем
углу, в золоченом иконостасе, темнели образа старинного письма; изможденные, высохшие лица угодников, с вытянутыми в ниточку носами и
губами, с глубокими морщинами на лбу и под глазами, уныло глядели из дорогих золотых окладов, осыпанных жемчугом, алмазами, изумрудами и рубинами.
Я зачерпнул из ведра чашкой, она, с трудом приподняв голову, отхлебнула немножко и отвела руку мою холодной рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в
угол на иконы, перевела глаза на меня, пошевелила
губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила на глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а руки, слабо шевеля пальцами, ползли на грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания не было слышно.
Нижняя
губа, чуть-чуть оттянутая
углами вниз, по временам как-то напряженно вздрагивала, брови чутко настораживались и шевелились, а большие красивые глаза, глядевшие ровным и неподвижным взглядом, придавали лицу молодого человека какой-то не совсем обычный мрачный оттенок.
В живых черных глазах этого лица видно много уцелевшего огня и нежности, а характерные заломы в
углах тонких
губ говорят о силе воли и сдержанности.
Любку страшно морил сон, слипались глаза, и она с усилием таращила их, чтобы не заснуть, а на
губах лежала та же наивная, детская, усталая улыбка, которую Лихонин заметил еще и там, в кабинете. И из одного
угла ее рта слегка тянулась слюна.
Странный и страшный сон мне приснился в эту самую ночь. Мне чудилось, что я вхожу в низкую темную комнату… Отец стоит с хлыстом в руке и топает ногами; в
углу прижалась Зинаида, и не на руке, а на лбу у ней красная черта… а сзади их обоих поднимается весь окровавленный Беловзоров, раскрывает бледные
губы и гневно грозит отцу.
Майзель презрительно сжал свои
губы и подозрительно чмокнул
углом рта.
Что-то странное почудилось матери в голосе Людмилы, она взглянула ей в лицо, та улыбалась
углами тонких
губ, за стеклами очков блестели матовые глаза. Отводя свой взгляд в сторону, мать подала ей речь Павла.
Он наклонился к ней бледный, в
углах его глаз светло сверкали маленькие слезинки,
губы вздрагивали. Секунду он молчал, мать смотрела на него тоже молча.
— Полно, кум! — не глядя на него и скривив
губы, говорила женщина. — Ну, что ты такое? Только говоришь да, редко, книжку прочитаешь. Немного людям пользы от того, что ты со Степаном по
углам шушукаешь.
В левом
углу зала отворилась высокая дверь, из нее, качаясь, вышел старичок в очках. На его сером личике тряслись белые редкие баки, верхняя бритая
губа завалилась в рот, острые скулы и подбородок опирались на высокий воротник мундира, казалось, что под воротником нет шеи. Его поддерживал сзади под руку высокий молодой человек с фарфоровым лицом, румяным и круглым, а вслед за ними медленно двигались еще трое людей в расшитых золотом мундирах и трое штатских.
На
углу в белом тумане — кровь — разрез острым ножом —
губы.
Николаев остановился и грубо схватил Ромашова за рукав. Видно было, что внезапный порыв гнева сразу разбил его искусственную сдержанность. Его воловьи глаза расширились, лицо налилось кровью, в
углах задрожавших
губ выступила густая слюна. Он яростно закричал, весь наклоняясь вперед и приближая свое лицо в упор к лицу Ромашова...
Он не знал также, как все это окончилось. Он застал себя стоящим в
углу, куда его оттеснили, оторвав от Николаева. Бек-Агамалов поил его водой, но зубы у Ромашова судорожно стучали о края стакана, и он боялся, как бы не откусить кусок стекла. Китель на нем был разорван под мышками и на спине, а один погон, оторванный, болтался на тесемочке. Голоса у Ромашова не было, и он кричал беззвучно, одними
губами...
Потом подошел Веткин. В его светлых, добрых глазах и в
углах опустившихся
губ Ромашов прочел брезгливое и жалостное выражение, с каким люди смотрят на раздавленную поездом собаку. И в то же время сам Ромашов с отвращением почувствовал у себя на лице какую-то бессмысленную, тусклую улыбку.
Она села опять на стул. Степан Трофимович крепко держал ее за руку. Долго она не позволяла ему говорить. Он поднес руку ее к
губам и стал целовать. Она стиснула зубы, смотря куда-то в
угол.
Однажды я видел, как он, стоя в
углу конюшни, подняв к лицу руку, рассматривает надетое на пальце гладкое серебряное кольцо; его красивые
губы шевелились, маленькие рыжие усы вздрагивали, лицо было грустное, обиженное.
Говорил он, точно лаял. Его огромное, досиня выбритое лицо было покрыто около носа сплошной сетью красных жилок, пухлый багровый нос опускался на усы, нижняя
губа тяжело и брезгливо отвисла, в
углу рта приклеилась, дымясь, папироса. Он, видимо, только что пришел из бани — от него пахло березовым веником и перцовкой, на висках и на шее блестел обильный пот.
Корзина с провизией склонилась в руках ослабевшего человека, сидевшего в
углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с номером. Огромный человек крепко спал, сидя, и на лице его бродила печальная судорога, а порой
губы сводило, точно от испуга…
И вот они сидят в сумрачном
углу большой комнаты, Савва, искривив толстые
губы, дёргает круглой головой в спутанных клочьях волос, похожих на овечью шерсть, и командует...
Потом явилась дородная баба Секлетея, с гладким лицом, тёмными усами над
губой и бородавкой на левой щеке. Большеротая, сонная, она не умела сказывать сказки, знала только песни и говорила их быстро, сухо, точно сорока стрекотала. Встречаясь с нею, отец хитро подмигивал, шлёпал ладонью по её широкой спине, называл гренадёром, и не раз мальчик видел, как он, прижав её где-нибудь в
угол, мял и тискал, а она шипела, как прокисшее тесто.
И вдруг ее коричневое лицо собралось в чудовищную, отвратительную гримасу плача:
губы растянулись и опустились по
углам вниз, все личные мускулы напряглись и задрожали, брови поднялись кверху, наморщив лоб глубокими складками, а из глаз необычайно часто посыпались крупные, как горошины, слезы. Обхватив руками голову и положив локти на стол, она принялась качаться взад и вперед всем телом и завыла нараспев вполголоса...
Но в это время купидон обернул ко мне свою усыпанную папильотками голову, и я увидел круглое, нежное, матовое личико с нежным пушком на верхней
губе, защипнутым у
углов уст вверх тоненькими колечками.
Недалеко от меня в
углу заколыхалась груда разноцветных лохмотьев, и из-под нее показалась совершенно лысая голова и опухшее желтое лицо с клочком седых волос под нижней
губой.
Тут деревянная чаша, которая стояла на скамье в переднем
углу, с громом полетела на пол. Все взоры обратились на молчаливого проезжего: глаза его сверкали, ужасная бледность покрывала лицо,
губы дрожали; казалось, он хотел одним взглядом превратить в прах рыжего земского.
Кланяясь Анне Афанасьевне и целуя ее руку, он заглядывал ей в лицо и старался прочесть в нем, знает ли она что-нибудь. Да, она несомненно знала: ее надломленные
углом тонкие брови — признак лживого характера, как думал нередко Бобров, — недовольно сдвинулись, а
губы приняли надменное выражение. Должно быть, Нина рассказала все матери и получила от нее выговор, — догадался Бобров и подошел к Нине.
Губы у Андрея Ильича были нервные, тонкие, но не злые, и немного несимметричные: правый
угол рта приходился немного выше левого; усы и борода маленькие, жидкие, белесоватые, совсем мальчишеские.
На платформе раздался продолжительный звонок, возвещавший отход поезда с ближайшей станции. Между инженерами произошло смятение. Андрей Ильич наблюдал из своего
угла с насмешкой на
губах, как одна и та же трусливая мысль мгновенно овладела этими двадцатью с лишком человеками, как их лица вдруг стали серьезными и озабоченными, руки невольным быстрым движением прошлись по пуговицам сюртуков, по галстукам и фуражкам, глаза обратились в сторону звонка. Скоро в зале никого не осталось.
Лицо ее, покрытое зеленоватою бледностию, было недвижно; раскрыв побелевшие
губы, вытянув шею, она смотрела сухими глазами, полными замешательства, в
угол, где сидели старики.