Неточные совпадения
Я
помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль
розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
— Ах, mon ange! — воскликнула Хиония Алексеевна, прикладываясь своими синими сухими губами к розовым щекам девушки. — Je suis charmee! [Я восхищена! (фр.)] Вы, Nadine, сегодня прелестны, как
роза!.. Как идет к вам это полотняное платье… Вы походите на Маргариту в «Фаусте», когда она выходит в сад.
Помните эту сцену?
Мне всегда как-то представлялось, что матушка Россия — это есть грубая, для серого солдатского сукна устроенная фабрика, и вдруг в этой фабрике произрастают чувствительные и благоухающие
розы, но все это потом в жизни сваливается в одно место, и, конечно, уж толстые тюки сукна
помнут все
розы и отобьют у них всякое благоухание.
Как теперь
помню роковое воскресенье, когда мы с Пепкой отправились в «
Розу» вечером.
Постельников был у нее посаженым отцом и поднес живую
розу, на которой были его же живые стихи, которые я до сих пор
помню.
— А
помнишь, душа моя, ты писал мне об одном городке Provins, который изобилует жасминами и
розами; признайся, откуда ты взял это сведение?
Вам —
розы…”
Помню назубок!
Не
помню, как я в этом самом зале
Пришел в себя — но было уж светло;
Лежал я на диване; хлопотали
Вокруг меня родные; тяжело
Дышалось мне, бессвязные блуждали
Понятья врозь; меня — то жаром жгло,
То вздрагивал я, словно от морозу, —
Поблекшую рука сжимала
розу…
Да еще и не то бывало: теперь, вероятно, уже никто не
помнит, кто у нас писал исторические романы лучше Вальтера Скотта, кто у нас приравнивался к Гете, чьи чухоночки гречанок Байрона милей, кто в России воскресил Корнеля гений величавый, кто на снегах возрастил Феокритовы нежные
розы и пр., и пр.
Не
помня себя, я вскочила на ноги, совершенно забыв о том, что доктор предписал мне полный покой, и, подбежав к окну, распахнула его настежь… Чудная, мягкая и нежная, как бархат, ночь вошла в мою комнату запахом
роз и магнолий… Воздух, разряженный грозой, стал чист и свеж, как хрустально-студеная струя горного источника…
Я обожала ее улыбки, как обожала ее песни… Одну на них я отлично
помню. В ней говорилось о черной
розе, выросшей на краю пропасти в одном из ущелий Дагестана… Порывом ветра пышную дикую
розу снесло в зеленую долину… И
роза загрустила и зачахла вдали от своей милой родины… Слабея и умирая, она тихо молила горный ветерок отнести ее привет в горы…
Когда-то я была сама больна ею еще в институте и
помню весь ужас этой болезни. И теперь эту чашу страданий придется выпить ему — маленькому драгоценному для меня существу, на пути которого, по моему мнению, должны были цвести одни только
розы. Что-то словно надорвалось в глубине моего сердца.
„Фуй! пропустить ее!” — заревел капитан, и
Роза,
помня только о спасении милого ей человека, бросилась, босая на одну ногу, в двери, которые вели, через коридор, в комнату Паткуля.
—
Помяните мои слова… но вот, мы чуть не наткнулись на Гельмет. Могут нас заметить, пересказать баронессе, и тогда — поклон всем надеждам! Прощайте, господин оберст-вахтмейстер!
Помните, что вам назначено сокровище, которое теперь скрывается за этой зеленой занавесью… Видите ли открытое угольное окошко? на нем стоит горшок с
розами… видите? — это спальня вашей Луизы.