Неточные совпадения
Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего:
может быть, оно там и нужно так, об этом я не
могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это
может быть очень худо: господин ревизор или другой кто
может принять это на свой счет.
Хлестаков. Да что ж жаловаться? Посуди сам, любезный, как же? ведь мне нужно
есть. Этак
могу я совсем отощать. Мне
очень есть хочется; я не шутя это говорю.
Прыщ
был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я
могу! я еще
очень могу! Он
был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него
была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Но так как он все-таки
был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который
мог бы дать
очень горькие плоды, если б он не
был в значительной степени смягчен духом легкомыслия.
Очень может статься, что многое из рассказанного выше покажется читателю чересчур фантастическим. Какая надобность
была Бородавкину делать девятидневный поход, когда Стрелецкая слобода
была у него под боком и он
мог прибыть туда через полчаса? Как
мог он заблудиться на городском выгоне, который ему, как градоначальнику, должен
быть вполне известен? Возможно ли поверить истории об оловянных солдатиках, которые будто бы не только маршировали, но под конец даже налились кровью?
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле:"Вы, мужчины,
очень счастливы; вы
можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей дал мне принять успокоительных капель". И только.
«Разумеется, я не завидую и не
могу завидовать Серпуховскому; но его возвышение показывает мне, что стоит выждать время, и карьера человека, как я,
может быть сделана
очень скоро.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не
мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не
мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить
было бы
очень весело.
Содержание
было то самое, как он ожидал, но форма
была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани
очень больна, доктор говорит, что
может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это
будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
Казалось,
очень просто
было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не
могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала
было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Теперь, когда лошади нужны
были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это
было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он не
мог допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку,
были для нее
очень важны; а денежные дела Дарьи Александровны, находившиеся в
очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.
Он прочел письма. Одно
было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо
было продать; но теперь, до примирения с женой, не
могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут
было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он
может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса
будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
И действительно, на это дело
было потрачено и тратилось
очень много денег и совершенно непроизводительно, и всё дело это, очевидно, ни к чему не
могло привести.
— Да, но вам,
может быть, легче вступить в сношения, которые всё-таки необходимы, с человеком приготовленным. Впрочем, как хотите. Я
очень рад
был услышать о вашем решении. И так уж столько нападков на добровольцев, что такой человек, как вы, поднимает их в общественном мнении.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь
очень похожий портрет. То, что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись и даже литературу: Zola, Daudet. Но,
может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
— Пожалуйста, не объясняй причины! Я не
могу иначе! Мне
очень совестно перед тобой и перед ним. Но ему, я думаю, не
будет большого горя уехать, а мне и моей жене его присутствие неприятно.
—
Очень рад, — сказал он холодно, — по понедельникам мы принимаем. — Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал жене: — и как хорошо, что у меня именно
было полчаса времени, чтобы встретить тебя и что я
мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
— Мне
очень жаль, что тебя не
было, — сказала она. — Не то, что тебя не
было в комнате… я бы не
была так естественна при тебе… Я теперь краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, — говорила она, краснея до слез. — Но что ты не
мог видеть в щелку.
Он знал
очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины
может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не
может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это
было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он
очень любил и уважал княгиню, не
мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так.
— Я спрашивала доктора: он сказал, что он не
может жить больше трех дней. Но разве они
могут знать? Я всё-таки
очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё
может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
—
Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать почувствовать, что для других
могут быть затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не
может быть затруднений.
Если б он
мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он
мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити
будет несчастна, если он не женится на ней, он бы
очень удивился и не поверил бы этому. Он не
мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей,
могло быть дурно. Еще меньше он
мог бы поверить тому, что он должен жениться.
Алексей Александрович расспросил, в чем состояла деятельность этой новой комиссии, и задумался. Он соображал, нет ли в деятельности этой комиссии чего-нибудь противоположного его проектам. Но, так как деятельность этого нового учреждения
была очень сложна и проекты его обнимали
очень большую область, он не
мог сразу сообразить этого и, снимая pince-nez, сказал...
— Да уж это ты говорил. Дурно, Сережа,
очень дурно. Если ты не стараешься узнать того, что нужнее всего для христианина, — сказал отец вставая, — то что же
может занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это
был главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
― Как я рад, ― сказал он, ― что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно этого желала. И Львов
был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, ― продолжал Степан Аркадьич, ― я смело
могу сказать, что это замечательная женщина. Вот ты увидишь. Положение ее
очень тяжело, в особенности теперь.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не
могла не покраснеть, но что потом ей
было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он
очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским
быть как можно дружелюбнее.
—
Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он рано уехал и
был еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его
очень жаль.
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель,
было невозможно, так как половина приданого не
могла поспеть к этому времени; но она не
могла не согласиться с Левиным, что после поста
было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого
была очень больна и
могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
— Нет, вы не хотите,
может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он
очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
— Мы с ним большие друзья. Я
очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас
были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все
были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И
можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
— Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего бы желала.
Очень бы желала! — Она написала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы
могли забыть и простить, чтò
было».
Дарья Александровна должна
была согласиться, и в назначенный день Левин приготовил для свояченицы четверню лошадей и подставу, собрав ее из рабочих и верховых,
очень некрасивую, но которая
могла довезти Дарью Александровну в один день.
Дарья Александровна исполнила свое намерение и поехала к Анне. Ей
очень жалко
было огорчить сестру и сделать неприятное ее мужу; она понимала, как справедливы Левины, не желая иметь никаких сношений с Вронским; но она считала своею обязанностью побывать у Анны и показать ей, что чувства ее не
могут измениться, несмотря на перемену ее положения.
—
Были, ma chère. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что соус на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и
очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо
было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все
были очень довольны. Я не
могу делать тысячерублевых соусов.
— Я не
могу защищать его суждений, — вспыхнув сказала Дарья Александровна, — но я
могу сказать, что он
очень образованный человек, и если б он
был тут, он бы вам знал что ответить, но я не умею.
— Я
очень благодарю вас за ваше доверие, но… — сказал он, с смущением и досадой чувствуя, что то, что он легко и ясно
мог решить сам с собою, он не
может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна
была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он остановился, глядя на княгиню Тверскую.
Но он не
мог сказать дурак, потому что Свияжский
был несомненно не только
очень умный, но
очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование человек.
Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также
очень достоин сожаления,
может быть, больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать.
Признаюсь, я испугался, хотя мой собеседник
очень был занят своим завтраком: он
мог услышать вещи для себя довольно неприятные, если б неравно Грушницкий отгадал истину; но, ослепленный ревностью, он и не подозревал ее.
Эта предосторожность
была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой… и
очень бы
могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его руки и держал его крепко.
Так как разговор, который путешественники вели между собою,
был не
очень интересен для читателя, то сделаем лучше, если скажем что-нибудь о самом Ноздреве, которому,
может быть, доведется сыграть не вовсе последнюю роль в нашей поэме.
Ноздрев
был очень рассержен за то, что потревожили его уединение; прежде всего он отправил квартального к черту, но, когда прочитал в записке городничего, что
может случиться пожива, потому что на вечер ожидают какого-то новичка, смягчился в ту же минуту, запер комнату наскоро ключом, оделся как попало и отправился к ним.
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел
очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого,
может быть, и не видано
было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
Как ни придумывал Манилов, как ему
быть и что ему сделать, но ничего другого не
мог придумать, как только выпустить изо рта оставшийся дым
очень тонкою струею.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что
очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что,
может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.
Люблю я
очень это слово,
Но не
могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли
быть ему в чести.
Оно б годилось в эпиграмме…)
Но обращаюсь к нашей даме.
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не
могла,
Хоть ослепительна
была.
Володя заметно важничал: должно
быть, он гордился тем, что приехал на охотничьей лошади, и притворялся, что
очень устал.
Может быть, и то, что у него уже
было слишком много здравого смысла и слишком мало силы воображения, чтобы вполне наслаждаться игрою в Робинзона. Игра эта состояла в представлении сцен из «Robinson Suisse», [«Швейцарского Робинзона» (фр.).] которого мы читали незадолго пред этим.
— Да, мой друг, — продолжала бабушка после минутного молчания, взяв в руки один из двух платков, чтобы утереть показавшуюся слезу, — я часто думаю, что он не
может ни ценить, ни понимать ее и что, несмотря на всю ее доброту, любовь к нему и старание скрыть свое горе — я
очень хорошо знаю это, — она не
может быть с ним счастлива; и помяните мое слово, если он не…
Мне казалось, что важнее тех дел, которые делались в кабинете, ничего в мире
быть не
могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что к дверям кабинета все подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же
был слышен громкий голос папа и запах сигары, который всегда, не знаю почему, меня
очень привлекал.