Неточные совпадения
Ехали в тумане осторожно и медленно,
остановились у одноэтажного дома в четыре окна с парадной дверью;
под новеньким железным навесом, в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов. Прошли во двор; там к дому примыкал деревянный флигель в три окна с чердаком; в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные
деревья сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка в очках, в коричневом платье.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего
дерева. Небольшими группами люди
останавливались на секунды
под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Но вообще я не люблю этого
дерева и потому, не
остановись в осиновой роще для отдыха, добрался до березового леска, угнездился
под одним деревцем, у которого сучья начинались низко над землей и, следовательно, могли защитить меня от дождя, и, полюбовавшись окрестным видом, заснул тем безмятежным и кротким сном, который знаком одним охотникам.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу,
под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе
под ноги. Вдруг он
остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Они медленно, неудержимо пропахали сквозь толпу — и ясно, будь вместо нас на пути у них стена,
дерево, дом — они все так же, не
останавливаясь, пропахали бы сквозь стену,
дерево, дом. Вот — они уже на середине проспекта. Свинтившись
под руку — растянулись в цепь, лицом к нам. И мы — напряженный, ощетинившийся головами комок — ждем. Шеи гусино вытянуты. Тучи. Ветер свистит.
Почти на том же самом месте дороги, где часа два тому назад они настигли Эмиля, — он снова выскочил из-за
дерева и с радостным криком на губах, помахивая картузом над головою и подпрыгивая, бросился прямо к карете, чуть-чуть не попал
под колеса и, не дожидаясь, чтобы лошади
остановились, вскарабкался через закрытые дверцы — и так и впился в Санина.
Из тьмы встречу им выдвинулось, точно сразу выросло, большое
дерево, Комаровский
остановился под ним и предложил...
Предыдущие сутки я провел на Святом озере, у невидимого града Китежа, толкаясь между народом, слушая гнусавое пение нищих слепцов,
останавливаясь у импровизованных алтарей
под развесистыми
деревьями, где беспоповцы, скитники и скитницы разных толков пели свои службы, между тем как в других местах, в густых кучках народа, кипели страстные религиозные споры.
Отойдя вёрст двадцать от Алушты, мы
остановились ночевать. Я уговорил Шакро идти берегом, хотя это был длиннейший путь, но мне хотелось надышаться морем. Мы разожгли костёр и лежали около него. Вечер был дивный. Тёмно-зелёное море билось о скалы внизу
под нами; голубое небо торжественно молчало вверху, а вокруг нас тихо шумели кустарники и
деревья. Исходила луна. От узорчатой зелени чинар пали тени.
Сук хрустнул у меня
под ногою; незнакомец дрогнул, устремил свои слепые глазенки в чащу и попятился было… да наткнулся на
дерево, охнул и
остановился.
Пробираясь через заросли, Чжан-Бао спугнул сову; она вылетела из-под самых его ног, села на фигурное
дерево и издала резкий крик. Чжан-Бао
остановился и посмотрел на меня с таким видом, как будто говорил: вот так неприятный сюрприз!
Но было за этим ужином шумно и весело и раздавались еще после него оживленные речи, которые не все переговорились
под кровлей Евангела до поздней ночи, и опять возобновились в саду, где гости и провожавший их хозяин
остановились на минуту полюбоваться тихим покоем
деревьев, трав и цветов, облитых бледно-желтым светом луны.
Всё равно куда… лишь бы бежать от этой дрянной, пошлой, дешевенькой жизни, превратившей меня в старого, жалкого дурака, старого, жалкого идиота, бежать от этой глупой, мелкой, злой, злой, злой скряги, от моей жены, которая мучила меня тридцать три года, бежать от музыки, от кухни, от жениных денег, от всех этих пустяков и пошлостей… и
остановиться где-нибудь далеко-далеко в поле и стоять
деревом, столбом, огородным пугалом,
под широким небом, и глядеть всю ночь, как над тобой стоит тихий, ясный месяц, и забыть, забыть…
Видя, что калитка отперта, Хрущев быстро скрылся в аллею и направился назад к лужайке, расстилавшейся перед домом; он
остановился под густым
деревом и стал выжидать.
Но чуть на небе начало слегка сереть, дикарь тихо поднялся с саней, заложил руки поглубже за пазуху и опять побрел вдоль по опушке. Долго он не бывал назад, я долго видел, как он бродил и все
останавливался: станет и что-то долго-долго на
деревьях разглядывает, и опять дальше потянет. И так он, наконец, скрылся с моих глаз, а потом опять так же тихо и бесстрастно возвращается и прямо с прихода лезет
под сани и начинает там что-то настроивать или расстроивать.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон-Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел
под яблочное
дерево, и Толь
остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон-Толь что-то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.