— А для чего мне здоровье? Ну, скажите, для чего? На моем месте другой тысячу раз умер бы… ей-богу! Посмотрите, что за народ кругом? Настоящая каторга, а мне
не разорваться же… Слышали! Едет к нам ревизор, чтобы ему семь раз пусто было! Ей-богу! А между тем, как приехал, и книги ему подай, и прииск покажи! Что же, прикажете мне разорваться?! — с азартом кричал Бучинский, размахивая чубуком.
Неточные совпадения
— Знаю, знаю, Дунюшка…
Не разорваться тебе в сам-то деле!.. Руки-то твои золотые жалею… Ну, собирай Илюшку, я его сейчас
же и увезу с собой на Самосадку.
— Верьте мне, верьте, — говорила она умоляющим голосом, прижимая к себе то одну, то другую, — ваш папа приедет сегодня, он прислал телеграмму. Жаль мамы, и мне жаль, сердце
разрывается, но что
же делать? Ведь
не пойдешь против бога!
«Куда пошла она? и зачем я бегу за ней? Зачем? Упасть перед ней, зарыдать от раскаяния, целовать ее ноги, молить о прощении! Я и хотел этого; вся грудь моя
разрывалась на части, и никогда, никогда
не вспомяну я равнодушно эту минуту. Но — зачем? — подумалось мне. — Разве я
не возненавижу ее, может быть, завтра
же, именно за то, что сегодня целовал ее ноги? Разве дам я ей счастье? Разве я
не узнал сегодня опять, в сотый раз, цены себе? Разве я
не замучу ее!»
— А-а-а! — повторился стонущий крик. Цирельман увидел, как в одном месте над плотиной голубоватый воздух
разорвался в узкую огненную трещину. Что-то страшное, никогда им
не слыханное, жалобно пропело у него над головой, и сейчас
же вслед за этим звуком глухой грохот выстрела тяжело прокатился по реке.
— Что-с? — спрашивает начальник. — Как? — он откидывается на спинку стула и продолжает, возмущаясь: — Что-с? А почему
же вам
не ехать с осемнадцатым номером? Говорите яснее, я ничего
не понимаю! Как? Прикажете мне
разорваться на части?
— Ты
же, ты
же меня утешаешь, — закричал Аркадий, у которого
разрывалось сердце. — Вася, — сказал он, наконец, — приляг, засни немножко, что?
Не мучь себя понапрасну! Лучше потом опять сядешь работать!
Не могу
же я в самом деле
разорваться на две половины, чтобы одной половине уважать тебя, а другой благоволить к девушке, назвавшей тебя негодяем…
—
Не знаю… Да, правда, — так
же тихо ответил он. Звуки все лились, и радость их становилась бурной, ликующей. Точно медные груди
разрывались от радости и теплых слез.
— Вот. В том и ужас, что другого пути нет. Миром, добром, любовью ничего нельзя добиться. Нужно идти через грязь и кровь, хотя бы сердце
разорвалось. И только помнить, во имя чего идешь. А вы помнили, — иначе бы все это вас
не мучило. И нужно помнить, и
не нужно делать бессмысленных жестокостей, как многие у нас. Потому что голова кружилась от власти и безнаказанности. А смерть, — ну, что
же, что смерть!
Работа их непрерывна. Что ни шаг, то Жижа делает поворот, а потому то и дело приходится перебегать с краю на край и работать шестами, чтобы несущийся плот
не налетел на берег или
не наскочил на утес, о который он мог бы
разорваться… Все красны, вспотели и тяжело дышат… Ни один
не сидит, хотя среди плота и раскидана солома для сиденья. Бабы, с заболтанными, мокрыми подолами, тощие и оборванные, делают то
же, что и мужчины…
— Что
же мне делать, когда сердце у меня
разорвалось на части. Я сейчас с удовольствием бы умерла, если бы ребенок, которого я ношу под сердцем,
не заставлял бы меня жить и страдать… Я, впрочем, думаю, что
не на радость я и рожу его — ребенка убийцы.
—
Не могу
же я
разорваться, — говорил доктор; — приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. — Фельдшер что-то еще спросил у него.
И если маковый лепесток
разрывался с треском, она улыбалась и расцветала душою, была весела, ела, спала и дарила наряды служанкам, но жениха своего к себе
не впускала; если
же лепесток вяло сжимался у ней между ладоней, она его сбрасывала с рук и тут
же сама садилась на землю и долго и горько плакала навзрыд, как ребенок.