Неточные совпадения
—
По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?.. —
Потолковано
Немало: в рот положено,
Что
не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему виною: крепь!
— Змея родит змеенышей.
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему,
Нет крепи — Глеба нового
Не будет на Руси!
«Пей, вахлачки, погуливай!
Все ладно, все
по-нашему,
Как было ждано-гадано.
Не вешай головы...
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она пришла в себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть,
по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей
не хотелось умирать!..
Не думай, что везде
по-нашему хоромы...
Он какой-то артист: все рисует, пишет, фантазирует на фортепиано (и очень мило), бредит искусством, но, кажется, как и мы, грешные, ничего
не делает и чуть ли
не всю жизнь проводит в том, что «поклоняется красоте», как он говорит: просто влюбчив
по-нашему, как, помнишь, Дашенька Семечкина, которая была однажды заочно влюблена в испанского принца, увидевши портрет его в немецком календаре, и
не пропускала никого, даже настройщика Киша.
— Нет,
не поймает. А вот
не поймаем ли мы кого-нибудь? Смотрите, кто-то перескочил через плетень:
по-нашему! Э, э, постой,
не спрячешься. Кто тут? Стой! Райский, спешите сюда, на помощь!
— Да и прыткий, ух какой, — улыбнулся опять старик, обращаясь к доктору, — и в речь
не даешься; ты погоди, дай сказать: лягу, голубчик, слышал, а
по-нашему это вот что: «Коли ляжешь, так, пожалуй, уж и
не встанешь», — вот что, друг, у меня за хребтом стоит.
Не думайте, чтобы храм был в самом деле храм, по нашим понятиям, в архитектурном отношении что-нибудь господствующее
не только над окрестностью, но и над домами, — нет, это,
по-нашему, изба, побольше других, с несколько возвышенною кровлею, или какая-нибудь посеревшая от времени большая беседка в старом заглохшем саду. Немудрено, что Кемпфер насчитал такое множество храмов: по высотам их действительно много; но их, без трубы...
Но японцы тоже
не умеют сидеть
по-нашему, а кажется, чего проще? с непривычки у них затекают ноги.
Мы объявили, что
не умеем так сидеть; а вот
не хочет ли губернатор сидеть
по-нашему, на креслах?
Народ верит
по-нашему, а неверующий деятель у нас в России ничего
не сделает, даже будь он искренен сердцем и умом гениален.
— А что же я поделаю с ним? — отвечал вопросом о. Макар. —
По-нашему, по-деревенски, так говорят: стогом мыши
не задавишь.
— Вот это так королева! — повторял он поминутно, обращаясь кругом к кому ни попало. — Вот это так
по-нашему! — вскрикивал он,
не помня себя. — Ну кто из вас, мазурики, такую штуку сделает — а?
— То-то, вы кушайте
по-нашему, по-русски, вплотную. У нас ведь
не то что в институте: «Дети! дети! чего вам? Картооофелллю, картооофффелллю» — пропищал, как-то весь сократившись, Бахарев, как бы подражая в этом рассказе какой-то директрисе, которая каждое утро спрашивала своих воспитанниц: «Дети, чего вам?» А дети ей всякое утро отвечали хором: «Картофелю».
Бабушка замахала руками и сказала: «Нет, нет, невестынька:
по-нашему,
не так, а всякий сверчок знай свой шесток».
— Это, брат, еще темна вода во облацех, что тебе министры скажут, — подхватил Кнопов, — а вот гораздо лучше
по-нашему, по-офицерски, поступить; как к некоторым полковым командирам офицеры являлись: «Ваше превосходительство, или берите другой полк, или выходите в отставку, а мы с вами служить
не желаем;
не делайте ни себя, ни нас несчастными, потому что в противном случае кто-нибудь из нас, по жребию, должен будет вам дать в публичном месте оплеуху!» — и всегда ведь выходили; ни один
не оставался.
А Жуберта-то и кричит ему, по-свойски то есть: «Трюма семьсот франков стоит (
по-нашему четвертаков), разобьешь!» Он ухмыляется да на меня смотрит; а я супротив сижу на канапе, и красота со мной, да
не такое рыло, как вот ефта-с, а с киксом, словом сказать-с.
А князю хотелось так взять, чтоб и
не отдать,
по-нашему — просто украсть.
— Душа-человек. Как есть русский. И
не скажешь, что немец. И вино пьет, и сморкается
по-нашему; в церковь только
не ходит. А на работе — дошлый-предошлый! все сам! И хозяйка у него — все сама!
—
По-нашему, ваше превосходительство, так нужно сказать:
не токма что убыток, а пользу должна земля принести! вот какое об этом деле мы рассужденье имеем.
По-нашему, это дело так вести следует, чтоб он носу своего здесь
не показал, а показал — так чтоб турка его в разум привела.
Правильна или неправильна идея, полезно или вредно направление, которому служит данный журнал (
по-нашему, «газета»), это — вопрос особый; но несомненно, что идея и направление — существуют, что они высказываются в каждой строке журнала,
не смешиваясь ни с какими другими идеями и направлениями.
Если вы видали когда-нибудь, как по меже в хлебах птичка коростель бежит, —
по-нашему, по-орловски, дергач зовется: крыла он растопырит, а зад у него
не как у прочих птиц,
не распространяется по воздуху, а вниз висит и ноги книзу пустит, точно они ему
не надобны, — настоящее, выходит, будто он едет по воздуху.
Даже языка у них никакого настоящего
не было, ни русского, ни татарского, а говорили слово
по-нашему, слово по-татарски, а то промеж себя невесть по-каковски.
— Ну, вот. А я-то распелась!
Не взыщите уж, сделайте милость! Все думается, француз кругом,
не понимает
по-нашему. Ан русский.
— Значит, что ж, — продолжал Лебедев, ударив по столу кулаком, — значит, прикрывай грех; а
не то, мол,
по-нашему, по-военному, на барьер вытяну!.. Струсит, ей-богу, струсит!
— Вот как-с!.. Но все-таки, по-моему, это нехорошо, — наш сапог гораздо лучше и благороднее, — произнес частный пристав и мельком взглянул на собственный сапог, который был весьма изящен: лучший в то время сапожник жил именно в части, которою заведовал частный пристав. — У меня есть картина-с, — продолжал он, — или, точнее сказать, гравюра, очень хорошая, и на ней изображено, что греки или римляне, я уж
не знаю, обедают и
не сидят, знаете,
по-нашему, за столом, а лежат.
— Это, может быть, по-гречески
не так, а
по-нашему, по-русски, точно то выходит, что я сказал.
— Сделается
по-нашему! — повторил и Тулузов. — Но только вы, бога ради,
не выдайте меня!
Вот встал Иван Васильевич, да и говорит: «Подайте мне мой лук, и я
не хуже татарина попаду!» А татарин-то обрадовался: «Попади, бачка-царь! — говорит, — моя пошла тысяча лошадей табун, а твоя что пошла?» — то есть,
по-нашему, во что ставишь заклад свой?
— Сговорились и есть. Как
не сговориться, коли всякому видимо, что в ростепель ночью ехать нельзя. Все равно в поле, в зажоре просидите — так,
по-нашему, лучше уж дома!
— Что?
не понравилось? Ну, да уже
не взыщи — я, брат, прямик! Неправды
не люблю, а правду и другим выскажу, и сам выслушаю! Хоть и
не по шерстке иногда правда, хоть и горьконько — а все ее выслушаешь! И должно выслушать, потому что она — правда. Так-то, мой друг! Ты вот поживи-ка с нами да
по-нашему — и сама увидишь, что так-то лучше, чем с гитарой с ярмарки на ярмарку переезжать.
Греки
не могут
по-нашему, они лопочут как попало, говорят будто слова, а что к чему — нельзя понять.
Хорошего здесь много, но дьяконов настоящих, как
по-нашему требуется, нет: все тенористые, пристойные
по-нашему разве только к кладбищам, и хотя иные держат себя и очень даже форсисто, но и собою все против нас жидки и в служении все действуют говорком, а нередко даже и
не в ноту, почему певчим с ними потрафлять хорошо невозможно.
— Варвара сейчас, — бормотал он, — она одевается. Она стряпала. У нас прислуга новая,
не умеет
по-нашему, дура набитая.
— Ученый! — завопил Фома, — так это он-то ученый? Либерте-эгалите-фратерните! [Свобода, равенство, братство (франц.: liberté, égalité, fraternité).] Журналь де деба! Нет, брат, врешь! в Саксонии
не была! Здесь
не Петербург,
не надуешь! Да плевать мне на твой де деба! У тебя де деба, а
по-нашему выходит: «Нет, брат, слаба!» Ученый! Да ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл! вот какой ты ученый!
Может, это у вас так в городе ведется; но
по-нашему, по-старинному, по-деревенскому, — всё это никуда
не годится».
— Именно. Они шумят потому, что он богат, а дело в том, что он действительно замечательный человек, все на свете знает, все видел, умница такой; избалован немножко, ну, знаете, матушкин сынок; нужда
не воспитывала его
по-нашему, жил спустя рукава, а теперь умирает здесь от скуки, хандрит; можете себе представить, каково после Парижа.
— Ну, нет, сватьюшка ты мой любезный, спасибо! Знаем мы, какие теперь зароки: слава те господи,
не впервые встречаемся… Ах ты, дядюшка Аким, Аким-простота
по-нашему! Вот
не чаял,
не гадал, зачем пожаловал… В батраки наниматься! Ах ты, шутник-балясник, ей-богу, право!
— И то дело! Будемте чай пить,
по-нашему, по-московскому, с самоваром; да поболтаемте хорошенько. Мы еще
не покалякали как следует.
Дудукин. Но относительно нравов и умственного развития находятся еще в самом первобытном невежестве и о существовании драматического искусства имеют представления самые смутные. А ведь артисты народ необеспеченный, по-европейски сказать, пролетарии, а
по-нашему, по-русски, птицы небесные: где посыпано крупки, там клюют, а где нет — голодают. Как же к ним
не иметь сожаления?
— Да, знаю! Нет, сударыня, в нынешнем веке
не узнаешь ничего:
по-нашему, кажется, вот непременно следовало, чтобы вышло так, а выйдет иначе! — проговорил Елпидифор Мартыныч и затем, встав с лавочки, стал застегивать свое пальто. — Пора, однако, — заключил он.
— Как нечего? Что вы, сударь!
По-нашему вот как. Если дело пошло наперекор, так
не доставайся мое добро ни другу, ни недругу. Господи боже мой! У меня два дома да три лавки в Панском ряду, а если божиим попущением враг придет в Москву, так я их своей рукой запалю. На вот тебе!
Не хвались же, что моим владеешь! Нет, батюшка! Русской народ упрям; вели только наш царь-государь, так мы этому Наполеону такую хлеб-соль поднесем, что он хоть и семи пядей во лбу, а — вот те Христос! — подавится.
— Мы, Пахомыч, — сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем. Кто его знает? баит
по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он офицер, и вовсе
не якшается с нашими злодеями, и то и се, и дьявол его знает! Да все лжет, проклятый!
не верьте; он притоманный француз.
— Погодите, братцы! — заговорил крестьянин в синем кафтане, — коли этот полоненник доподлинно
не русской, так мы такую найдем улику, что ему и пикнуть неча будет.
Не велика фигура, что он баит
по-нашему: ведь французы на все смышлены, только бога-то
не знают. Помните ли, ребята, ономнясь, как мы их сотни полторы в одно утро уходили, был ли хоть на одном из этих басурманов крест господень?
— Верно-с определено! — подтвердил тот с своей стороны. — Хоть теперь тоже это дело (называть я его
не буду, сами вы догадаетесь — какое): пишут они бумагу, по-ихнему очень умную, а
по-нашему — очень глупую; шлют туда и заверяют потом, что там оскорбились, огорчились; а все это вздор — рассмеялись только… видят, что, — сказать это так, по-мужицки, — лезут парни к ставцу, когда их
не звали к тому.
— Сто-то-то-й! стойте! стойте! стойте! — кричал сквозь аплодисменты и крики bravo [Браво (итал.)] Фридрих Фридрихович. — Нет!
по-нашему, по-русски, так
не расходятся!
— Художник-с, — начал Фридрих Фридрихович,
не отвечая Истомину и касаясь теперь руки солидного гостя, — совсем особое дело. Художник, поэт, литератор, музыкант — это совсем
не фамилийные люди. Это совсем, совсем
не фамилийные люди! Им нужно… это… впечатление, а
не то, что нам с вами. У нас с вами, батюшка мой, что жена-то? копилка, копилка. Ну, а их одна вдохновляет так, другая — иначе, их дело такое, а
не то что
по-нашему: сидеть да женины ноги греть. Это совсем
не то, что мы с вами: им жен
не нужно.
Воротился старик ко старухе,
Рассказал ей великое чудо:
«Я сегодня поймал было рыбку,
Золотую рыбку,
не простую;
По-нашему говорила рыбка,
Домой в море синее просилась,
Дорогою ценою откупалась:
Откупалась, чем только пожелаю.
Не посмел я взять с нее выкуп;
Так пустил ее в синее море».
Старика старуха забранила:
«Дурачина ты, простофиля!
Не умел ты взять выкупа с рыбки!
Хоть бы взял ты с нее корыто,
Наше-то совсем раскололось...
А вот и
не вышло
по-нашему.