Неточные совпадения
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, — читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается
мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в
вере, и единомыслии, и истине, и любви»….
Нынче поутру
Вера уехала с
мужем в Кисловодск. Я встретил их карету, когда шел к княгине Лиговской. Она мне кивнула головой: во взгляде ее был упрек.
— Послушай, — говорила мне
Вера, — я не хочу, чтоб ты знакомился с моим
мужем, но ты должен непременно понравиться княгине; тебе это легко: ты можешь все, что захочешь. Мы здесь только будем видеться…
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат
Веры Петровны и
муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.
Заметив смущение
мужа и общее недовольство домашних,
Вера Петровна одобрила...
Утомленная муками родов,
Вера Петровна не ответила.
Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке, и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем...
— Это не мещане, Полина Карповна! — с крепкой досадой сказала Татьяна Марковна, указывая на портреты родителей Райского, а также
Веры и Марфеньки, развешанные по стенам, — и не чиновники из палаты, — прибавила она, намекая на покойного
мужа Крицкой.
В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна,
Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни слова. Ни Марфенька, ни
муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
— Садитесь здесь, — говорила
Вера Иосифовна, сажая гостя возле себя. — Вы можете ухаживать за мной. Мой
муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит.
— Жанчик, — сказала
Вера Иосифовна
мужу, — dites que l’on nous donne du thе. [Скажи, чтобы нам дали чаю (фр.).]
Вера Павловна, проснувшись, долго нежится в постели; она любит нежиться, и немножко будто дремлет, и не дремлет, а думает, что надобно сделать; и так полежит, не дремлет, и не думает — нет, думает: «как тепло, мягко, хорошо, славно нежиться поутру»; так и нежится, пока из нейтральной комнаты, — нет, надобно сказать: одной из нейтральных комнат, теперь уже две их, ведь это уже четвертый год замужества, —
муж, то есть «миленький», говорит: «Верочка, проснулась?» — «Да, миленький».
Вера Павловна и
муж отправились с Павлом Константинычем и просидели начало вечера.
Гости разошлись в 3 часа ночи и прекрасно сделали, что так поздно.
Вера Павловна, утомленная волнением дня, только что улеглась, как вошел
муж.
Теперь болезнь Лопухова, лучше сказать, чрезвычайная привязанность
Веры Павловны к
мужу принудила Кирсанова быть более недели в коротких ежедневных отношениях с Лопуховыми.
Когда мы возвратились к
Вере Павловне, она и ее
муж объяснили мне, что это вовсе не удивительно. Между прочим, Кирсанов тогда написал мне для примера небольшой расчет на лоскутке бумаги, который уцелел между страниц моего дневника. Я перепишу тебе его; но прежде еще несколько слов.
Половину времени
Вера Павловна тихо сидела в своей комнате одна, отсылая
мужа, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими словами, конечно, больше не словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, разумеется, не бог знает как весел, но и не грустен, разве несколько выражал задумчивость, и лицо также.
— Но знаешь, какие стихи всего больше подействовали на меня? — сказала
Вера Павловна, когда они с
мужем перечитали еще по нескольку раз иные места поэмы: — эти стихи не из главных мест в самой поэме, но они чрезвычайно влекут к себе мои мысли. Когда Катя ждала возвращения жениха, она очень тосковала...
И вот по этому заведению уже установлено правило, что поутру
Вера Павловна ждет
мужа без доклада, разрешается ли ему войти; без Саши тут нельзя обойтись ей, это всякий рассудит, когда сказать, как она встает.
— Простите меня,
Вера Павловна, — сказал Лопухов, входя в ее комнату, — как тихо он говорит, и голос дрожит, а за обедом кричал, — и не «друг мой», а «
Вера Павловна»: — простите меня, что я был дерзок. Вы знаете, что я говорил: да, жену и
мужа не могут разлучить. Тогда вы свободны.
Вот, например,
Вера Павловна с
мужем и с Кирсановым отправляются на маленький очередной вечер к Мерцаловым.
Вера Павловна, слушая это, точно так же опустила руки, как прежде
муж.
Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как полушутя, полусерьезно устраивала его
Вера Павловна в день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. Старик и старуха, у которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже не
муж и жена, а так, точно не знаю кто.
Проходит два дня.
Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только лежит и думает, и лежит она в своей комнате, на своей кроватке.
Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.
— И
Вера Павловна долго не выпускала
мужа, обнявши.
— Ну, молодец девка моя
Вера, — говорила
мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
В самом деле,
Вера Павловна, как дошла до своей кровати, так и повалилась и заснула. Три бессонные ночи сами по себе не были бы важны. И тревога сама не была бы важна. Но тревога вместе с бессонными ночами, да без всякого отдыха днем, точно была опасна; еще двое — трое суток без сна, она бы сделалась больна посерьезнее
мужа.
Вот она и выходит к чаю, обнимает
мужа: — «каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем,
Вера Павловна — нет, Верочка: она и за утренним чаем еще Верочка — пьет не столько чай, сколько сливки; чай только предлог для сливок, их больше половины чашки; сливки — это тоже ее страсть.
И пальцы
Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и
Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату
мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Раза два
Вера Павловна украдкою шепнула
мужу: «Саша, что если это случится со мною?» Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: «нет, Верочка, с тобою этого не может случиться».
Когда
Вера Павловна на другой день вышла из своей комнаты,
муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться
Вера Павловна, а уж
муж говорит: «половина 11–го; пора ехать на железную дорогу».
Вера Павловна отдыхает на своей мягкой кушетке, дожидаясь
мужа из его гошпиталя к обеду.
Вера Павловна Кирсанова живет в Сергиевской улице, потому что
мужу нужно иметь квартиру ближе к Выборгской стороне.
И вот
Вера Павловна после обеда нежится на своем диванчике; у диванчика сидит
муж и любуется на нее.
Это значит, что
муж может начинать делать чай: поутру он делает чай, и что
Вера Павловна, — нет, в своей комнате она не
Вера Павловна, а Верочка, — начинает одеваться.
Вера Павловна нежится; в своей комнате бывает она теперь только, когда
мужа нет дома или когда он работает, — да нет, и когда работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
До позднего вечера
Вера Павловна просидела запершись. Потом пошла в комнату
мужа.
В этих отрывочных словах, повторявшихся по многу раз с обыкновенными легкими вариациями повторений, прошло много времени, одинаково тяжелого и для Лопухова, и для
Веры Павловны. Но, постепенно успокоиваясь,
Вера Павловна стала, наконец, дышать легче. Она обнимала
мужа крепко, крепко и твердила: «Я хочу любить тебя, мой милый, тебя одного, не хочу любить никого, кроме тебя».
Переписка продолжалась еще три — четыре месяца, — деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал отвечать на их письма; по всему видно было, что он только хотел передать
Вере Павловне и ее
мужу те мысли Лопухова, из которых составилось такое длинное первое письмо его, а исполнив эту обязанность, почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два — три без ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
В первое время замужества
Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто, почти что через день, а ближе сказать, почти что каждый день, и скоро, да почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с
Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он,
муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.
Генеалогия главных лиц моего рассказа:
Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит, по правде говоря, дальше дедушек с бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был
муж прабабушки и что его звали Кирилом, потому что дедушка был Герасим Кирилыч).
Вера Павловна кончила разговор с
мужем тем, что надела шляпу и поехала с ним в гошпиталь испытать свои нервы, — может ли она видеть кровь, в состоянии ли будет заниматься анатомиею. При положении Кирсанова в гошпитале, конечно, не было никаких препятствий этому испытанию.
Долго он урезонивал
Веру Павловну, но без всякого толку. «Никак» и «ни за что», и «я сама рада бы, да не могу», т. е. спать по ночам и оставлять
мужа без караула. Наконец, она сказала: — «да ведь все, что вы мне говорите, он мне уже говорил, и много раз, ведь вы знаете. Конечно, я скорее бы послушалась его, чем вас, — значит, не могу».
Или это
Вера подружилась с генеральшею и
мужа подружила с генералом? все равно, значит
Вера далеко пойдет.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в оперу на «Пуритан» и когда
Вера Павловна сказала
мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения
Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
Проходит месяц.
Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике в комнате своей и
мужа, то есть в кабинете
мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться слезы.
Тут, как уж и прежде слышала
Вера Павловна, отец
мужа актрисы стал привязываться к горничной; добродетель Крюковой, положим, и не подвергалась искушению, но началась домашняя ссора: бывшая актриса стала стыдить старика, старик стал сердиться.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты
Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и
Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем,
Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что
мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла
мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Комната
Веры Павловны стоит пустая.
Вера Павловна, уж не скрываясь от Маши, поселилась в комнате
мужа. «Какой он нежный, какой он ласковый, мой милый, и я могла вздумать, что не люблю тебя? Какая я смешная!»
Что за чудо? Лопухов не умел вспомнить ничего, чем бы мог оскорбить его, да это и не было возможно, при их уважении друг к другу, при горячей дружбе.
Вера Павловна тоже очень усердно вспоминала, не она ли чем оскорбила его, и тоже не могла ничего отыскать, и тоже знала, по той же причине, как у
мужа, что это невозможно с ее стороны.
Через два дня, за утренним чаем,
Вера Павловна заметила
мужу, что цвет его лица ей не нравится.