Неточные совпадения
Не первый он был и не последний из тех, кто, попрощавшись с родными и соседями, взяли,
как говорится, ноги за пояс и пошли
искать долю, работать, биться с лихой нуждой и есть горький
хлеб из чужих печей на чужбине.
Бедный отец прощается не так,
как богатый; он говорил сыну: «Иди, друг мой,
ищи себе
хлеба; я более для тебя ничего не могу сделать; пролагай свою дорогу и вспоминай нас!» И увидятся ли они, найдет ли он себе
хлеб — все покрыто черной, тяжкой завесой…
Вот моя хлеб-соль на дорогу; а то, я знаю, вы к хозяйству люди не приобыкшие, где вам ладить с вольными людьми; да и вольный человек у нас бестия, знает, что с ним ничего, что возьмет паспорт, да,
как барин
какой, и пойдет по передним
искать другого места.
«Не верю, — говорю. — Вы
поискали бы их прилежнее,
как голодный
хлеба ищет».
— А-а! Это, господа, уж
ищите, да-с,
ищите,
как голодный
хлеба ищет. Женщина ведь стоит того, чтоб ее
поискать повнимательнее.
Только что увезли ловчие Лиску, возвратился и бродяга в свой подвал. Он удивился, не найдя в нем своего друга, и заскучал. Ходил целый день
как помешанный,
искал, кликал,
хлеба в подвале положил (пущай, мол, дура, поест с холодухи-то, набегается ужо!), а Лиски все не было… Только вечером услыхал он разговор двух купцов, сидевших на лавочке, что собак в саду «ловчие переимали» и в собачий приют увезли.
Истина не нужна была ему, и он не
искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он,
как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их
хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид,
как будто он выше и лучше их.
Я его, прииск-то, три месяца в горах
искал; с корочкой
хлеба за пазухой ширфовал по горам, образ божий совсем потерял, а
как объявил прииск — Живорезов у меня и отбил его.
Дело шло о службе где-то в палате в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том,
как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том,
как он, по разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел в Петербург; о том,
как он маялся и горе мыкал здесь, в Петербурге,
как бесплодно долгое время места
искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый
хлеб и запивал его слезами своими, спал на голом полу и, наконец,
как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому месту пристроил.
Один трусишка офицер по протекции вышел в чины и сделался его командиром — Мирошев повиновался без ропота; командир стал его гнать (
как случайного свидетеля своей трусости), стал придираться к нему на каждом шагу, и Мирошев, увидя, что дело плохо, вышел в отставку поручиком и отправился в Москву вместе с своим Прохором Кондратьичем
искать честного куска
хлеба по гражданской службе.
— Да так, никуда. В одном месте поживу, за
хлеб поработаю — поле вспашу хозяину, а в другое — к жатве поспею. Где день проживу, где неделю, а где и месяц; и все смотрю,
как люди живут,
как богу молятся,
как веруют… Праведных людей
искал.
— Так… Так будет, — сказала Никитишна. — Другой год я в Ключове-то жила,
как Аксиньюшка ее родила. А прошлым летом двадцать лет сполнилось,
как я домом хозяйствую… Да… Сама я тоже подумывала, куманек, что пора бы ее к месту. Не хлеб-соль родительскую ей отрабатывать, а в девках засиживаться ой-ой нескладное дело. Есть ли женишок-от на примете, а то не
поискать ли?
*
А за Белградом,
Окол Харькова,
Кровью ярь мужиков
Перехаркана.
Бедный люд в Москву
Босиком бежит.
И от стона, о от рева
Вся земля дрожит.
Ищут хлеба они,
Просят милости,
Ну и
как же злобной воле
Тут не вырасти?
У околицы
Гуляй-полевой
Собиралися
Буйны головы.
Да
как стали жечь,
Как давай палить.
У Деникина
Аж живот болит.
Но
как же Левин не заметил, что
хлеб его — из папье-маше? Очевидное дело: Левин
искал пищу, не будучи голоден. Вот почему грубо сделанное подобие
хлеба он так легко и принял за
хлеб. Вопрос о смысле жизни был для него чисто умственным вопросом; в бессознательной своей глубине он твердо знал, «и что он такое, и для чего живет». Вот почему он так легко удовлетворился своим поспешным, скомканным, ни на что не отвечающим ответом.
Только с краюшка,
поискав хорошенько, вы найдете водку и кусок
хлеба с маслом и рыбкой под проволочным колпаком от мух, совершенно бесполезным в Москве в декабре месяце, но зато точно таким же,
какие употребляются в Париже.