Неточные совпадения
Страх обнял всех
зверей; всё кроется,
бежит...
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью
бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому месту, где упал
зверь.
Когда он
бежит по тайге, среди кустарников, лишенных листвы, черный, желтый и белый цвета сливаются, и
зверь принимает однотонную буро-серую окраску.
Михей Зотыч
побежал на постоялый двор, купил ковригу хлеба и притащил ее в башкирскую избу. Нужно было видеть, как все кинулись на эту ковригу, вырывая куски друг у друга. Люди обезумели от голода и бросались друг на друга, как дикие
звери. Михей Зотыч стоял, смотрел и плакал… Слаб человек, немощен, а велика его гордыня.
Когда вся энергия и изобретательность тюремщика изо дня в день уходит только на то, чтобы поставить арестанта в такие сложные физические условия, которые сделали бы невозможным
побег, то тут уже не до исправления, и может быть разговор только о превращении арестанта в
зверя, а тюрьмы — в зверинец.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да… Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и
зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
— Куда же он убежал, папочка?.. Ведь теперь темно… Я знаю, что его били. Вот всем весело, все смеются, а он, как
зверь,
бежит в лес… Мне его жаль, папочка!..
Читаю все, что попадается лучшее, друг другу пересылаем книги замечательные, даже имеем и те, которые запрещены. Находим дорогу: на ловца
бежит зверь.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания;
побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной
зверь, чудо морское лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
— Сейчас народ
бежит с Пресни, там бунт. Рабочие взбунтовались,
зверей из зоологического сада выпустили. Тигров! Львов!.. Ужас! Узнай, пожалуйста, — обратился он ко мне.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник
Зверев, так как на месте
побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к господину Звереву.
Мне казалось, судя по направлению лая, что собака гонит влево от меня, и я торопливо
побежал через полянку, чтобы перехватить
зверя. Но не успел я сделать и двадцати шагов, как огромный серый заяц выскочил из-за пня и, как будто бы не торопясь, заложив назад длинные уши, высокими, редкими прыжками перебежал через дорогу и скрылся в молодняке. Следом за ним стремительно вылетел Рябчик. Увидев меня, он слабо махнул хвостом, торопливо куснул несколько раз зубами снег и опять погнал зайца.
— Друг мой, успокойся! — сказала умирающая от избытка жизни Негрова, но Дмитрий Яковлевич давно уже сбежал с лестницы; сойдя в сад, он пустился
бежать по липовой аллее, вышел вон из сада, прошел село и упал на дороге, лишенный сил, близкий к удару. Тут только вспомнил он, что письмо осталось в руках Глафиры Львовны. Что делать? — Он рвал свои волосы, как рассерженный
зверь, и катался по траве.
Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица.
Бежит всякий
зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все в общей куче.
— Ну вот еще, будешь нам рассказывать! Он, вестимо он! Ах, он… Ребята, давай мне его сюда, давай сюда!.. Ступай, догоняй; всего одна дорога; да живо… испуган
зверь, далеко
бежит… Ну!
И
бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Тот Всеслав людей судом судил,
Города Всеслав князьям делил,
Сам всю ночь, как
зверь, блуждал в тумане.
Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани,
Словно волк, напав на верный путь.
Мог он Хорсу
бег пересягнуть.
Под ногою какого-то
зверя маленький камень сорвался с горы,
побежал, шелестя сухою травой, к морю и звонко разбил воду. Этот краткий шум хорошо принят молчаливой ночью и любовно выделен ею из своих глубин, точно она хотела надолго запомнить его.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека
зверь почуя
В пустыню темную
бежит.
Зверь выкормит детеныша, и —
беги, сам добывай хлеб себе, как хошь.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в судную избу. Охоня повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными
зверями: все
бежали посмотреть на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною церковью, стоявшею на базаре, Арефа в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Как скоро в начале зимы выпадет так называемая густая пороша, то есть выпадет снег глубиною от полуторы до двух с половиною четвертей, наступает удобное время для гоньбы
зверя, потому что глубина снега лишает его возможности долго
бежать, а для лошади рыхлый снег в две четверти ничего не значит.
Охотники иногда пересекают ему путь, иногда заезжают навстречу, зная заранее по местности, куда
побежит зверь, и нередко поворачивают его так, что иногда лиса, особенно волк, кружится на одном и том же пространстве, пробегая его несколько раз взад и вперед.
Лошадь того охотника, который гонит
зверя по пятам, по всем извилинам и поворотам его
бега, разумеется, должна гораздо скорее устать, и тогда товарищ его сменяет; первый начинает мастерить, а второй гнать.
Павлин. Лев Толстой еретик был, почти анафеме предан за неверие, а от смерти
бежал в леса, подобно
зверю.
Они оба
побежали в одно время и торопливо, наперебой, стали подымать плаху, освобождая из-под нее
зверя. Когда плаха была приподнята, лисица поднялась также. Она сделала прыжок, потом остановилась, посмотрела на обоих чалганцев каким-то насмешливым взглядом, потом, загнув морду, лизнула прищемленное бревном место и весело
побежала вперед, приветливо виляя хвостом.
Рыжий Кирилов Сокол, едва почуяв заячий след, бросается
бежать по прямой линии и громким лаем дает знать о себе
зверю за целую версту.
Эти разговоры взвинтили воображение, и мы невольно вздрагивали от каждого шороха в лесу. Меня всегда занимал вопрос об этих таинственных ночных звуках в лесу, которые на непривычного человека нагоняют панику. Откуда они, и почему они не походят ни на один дневной звук? Скрипит ли старое дерево, треснет ли сухой сучок под осторожной лапой крадущегося
зверя, шарахнется ли сонная птица, — ничего не разберешь, а всего охватывает жуткое чувство страха, и мурашки
бегут по спине.
Так однажды, увидавши издали речку,
побежали мы к ней водицы напиться;
бежим, а из камышей как прыгнет на нас
зверь дикий, сам полосатый и ровно кошка, а величиной с медведя; двух странников растерзал во едино мгновенье ока…
— На бал, — говорит, — он стал одеваться и в самую последнюю минуту во фраке на видном месте прожженную дырку осмотрел, человека, который чистил, избил и три червонца дал.
Беги как можно скорее, такой сердитый, что на всех
зверей сразу похож.
Для нее след так сильно пахнет, что она ничего не разберет на самом следе и не знает, вперед или назад
побежал зверь.
Гончие собаки, когда гоняют
зверя по следу, то никогда не
бегут по самому следу, а стороной, шагов на 20.
Она отбежит в сторону и тогда только чует, в какую сторону сильнее пахнет, и
бежит за
зверем.
Когда я подбежал к плетню, я увидал, что с той стороны двора, прямо ко мне,
бежит зверь.
И я лежу, от
бега задыхаясь,
Один, в песке. В пылающих глазах
Еще
бежит она — и вся хохочет:
Хохочут волосы, хохочут ноги,
Хохочет платье, вздутое от
бега…
Лежу и думаю: «Сегодня ночь
И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
Пока не затравлю ее, как
зверя,
И голосом, зовущим, как рога,
Не прегражу ей путь. И не скажу:
«Моя! Моя!» — И пусть она мне крикнет:
«Твоя! Твоя...
Собака же, испуганная появлением нового
зверя, сорвалась с места и бросилась наутек. Глегола было
побежал за рысенком, но ничего не нашел и скоро возвратился.
Следы тигра шли прямо в лес. По ним видно было, что
зверь, схватив собаку, уходил сначала прыжками, потом
бежал рысью и последние 500 метров шел шагом. Оборванный собачий поводок волочился по снегу. Отойдя с километр, он остановился на небольшой полянке и стал есть собаку. Заслышав наше приближение, тигр бросил свою добычу и убежал. Когда мы подошли к собаке, она оказалась наполовину съеденной. Мы стали настораживать здесь ружья.
Вдруг из кустов выскочили сразу три собаки. Среди них была и Хыча, вероятно в качестве проводника. По тому, как они
бежали, по их настороженным ушам и разгоревшимся глазам было видно, что они уже учуяли
зверя.
Но удэхеец тоже был в претензии и заявил, что если бы он знал, что я промахнусь, то сам стрелял бы в
зверя и, наверное, убил бы его на
бегу.
Или это новое солнце, которого Я еще не видал на земле, восходит за моей спиною, а Я
бегу от него, как глупец, подставляю вместо сердца спину, вместо высокого чела — низкий и тупой затылок испуганного
зверя?
Волк был опытен и силен. Несмотря на резвость собак, он держался от них на довольно значительном расстоянии и уже был почти у опушки другого леса, когда им удалось нагнать его. Они
бежали рядом с ним, выжидая случая напасть на утомившегося
зверя, который свирепо огрызался и щелкал крепкими зубами.
Старухи и мальчик, увидев в сумраке что-то двигающееся, от страха почли его за привидение или
зверя и что было мочи
побежали в противную от замка сторону. Отчаяние придало Густаву силы, он привстал и, шатаясь, сам не зная, что делает, побрел прямо в замок. На дворе все было тихо. Он прошел его, взошел на первую и вторую ступень террасы, с трудом поставил ногу на третью — здесь силы совершенно оставили его, и он покатился вниз…
Та же толпа, с кровожадностью римлян в эпоху падения империи, стекавшихся в амфитеатры любоваться боями гладиаторов с дикими
зверями,
бежит в зал суда, где ее вчерашний герой, ныне развенчанный в подсудимые, дает отчет в употреблении чужих капиталов, погибших зачастую вместе с собственными при одном неблагоприятном обороте колеса фортуны.
«Остригите мне волосы, сбросьте этого жаворонка с головы, скиньте с меня этот халат, подпояшьте меня крепко кушаком, который я с детства привык носить и которым стан мой красовался, дайте волю моим ногам — и вы увидите, что я не только шведа — медведя сломаю, догоню на
бегу красного
зверя: вы увидите, что я русский!»
Она
бежала как раненый
зверь, и нельзя ей было стать на дороге.
Шорох Тарутинского сражения спугнул
зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся опять назад, и наконец, как всякий
зверь,
побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны
побежит зверь и как он будет травить его.
Подобно смертельно-раненому
зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг без всякой новой причины
бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу и (после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Мало-Ярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение,
бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину, и далее.