Неточные совпадения
Тут только, оглянувшись вокруг
себя, он
заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал
перед ним.
Прекрасная полячка так испугалась, увидевши вдруг
перед собою незнакомого человека, что не могла произнесть ни одного слова; но когда приметила, что бурсак стоял, потупив глаза и не
смея от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем того же самого, который хлопнулся
перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею.
— Всю эту возню, то есть похороны и прочее, я беру на
себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я
помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да и ее из омута вытащу, потому хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы и
передайте Авдотье Романовне, что ее десять тысяч я вот так и употребил.
Выглядывая скамейку, он
заметил впереди
себя, шагах в двадцати, идущую женщину, но сначала не остановил на ней никакого внимания, как и на всех мелькавших до сих пор
перед ним предметах.
Как: из-за того, что бедный студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне жестокой болезни с бредом, уже, может быть, начинавшейся в нем (
заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий
себе цену и шесть месяцев у
себя в углу никого не видавший, в рубище и в сапогах без подметок, — стоит
перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг
перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.
— Я, знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и
заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших петербургских кружках, если два умные человека, не слишком еще между
собою знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют друг
перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред
собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали, в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим
передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
Райскому досадно было на
себя, что он дуется на нее. Если уж Вера едва
заметила его появление, то ему и подавно хотелось бы закутаться в мантию совершенной недоступности, небрежности и равнодушия, забывать, что она тут, подле него, — не с целию порисоваться тем
перед нею, а искренно стать в такое отношение к ней.
Борис уже не смотрел
перед собой, а чутко
замечал, как картина эта повторяется у него в голове; как там расположились горы, попала ли туда вон избушка, из которой валил дым; поверял и видел, что и
мели там, и паруса белеют.
— Представьте
себе, — вскипела она тотчас же, — он считает это за подвиг! На коленках, что ли, стоять
перед тобой, что ты раз в жизни вежливость оказал? Да и это ли вежливость! Что ты в угол-то смотришь, входя? Разве я не знаю, как ты
перед нею рвешь и
мечешь! Мог бы и мне сказать «здравствуй», я пеленала тебя, я твоя крестная мать.
Последняя отметка сделана была в дневнике
перед самым выстрелом, и он
замечает в ней, что пишет почти в темноте, едва разбирая буквы; свечку же зажечь не хочет, боясь оставить после
себя пожар.
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я
заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у
себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит
перед своим важным гостем за свое общество.
Замечу вам, что мое положение в полку заставляло меня таким образом рисковать: за такое письмо
перед встречей я подвергал
себя общественному мнению… вы понимаете?
После этого вдруг раздался крикливый, жесткий, как карканье вороны, голос Кичибе: он по-голландски
передал содержание бумаги нам. Смеяться он не
смел, но втягивал воздух в
себя; гримасам и всхлипываньям не было конца.
Сзади всех подставок поставлена была особо еще одна подставка
перед каждым гостем, и на ней лежала целая жареная рыба с загнутым кверху хвостом и головой. Давно я собирался придвинуть ее к
себе и протянул было руку, но второй полномочный
заметил мое движение. «Эту рыбу почти всегда подают у нас на обедах, —
заметил он, — но ее никогда не едят тут, а отсылают гостям домой с конфектами». Одно путное блюдо и было, да и то не едят! Ох уж эти мне эмблемы да символы!
Он ясно и настойчиво
передал нам, очнувшись, на расспросы наши, что в то еще время, когда, выйдя на крыльцо и заслышав в саду некоторый шум, он решился войти в сад чрез калитку, стоявшую отпертою, то, войдя в сад, еще прежде чем
заметил вас в темноте убегающего, как вы сообщили уже нам, от отворенного окошка, в котором видели вашего родителя, он, Григорий, бросив взгляд налево и
заметив действительно это отворенное окошко,
заметил в то же время, гораздо ближе к
себе, и настежь отворенную дверь, про которую вы заявили, что она все время, как вы были в саду, оставалась запертою.
Она стала
замечать, что, когда приходит ей недовольство, оно всегда сопровождается сравниванием, оно в том и состоит, что она сравнивает
себя и мужа, — и вот блеснуло
перед ее мыслью настоящее слово: «разница, обидная разница».
Если бы Кирсанов рассмотрел свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием
заметил бы: «А как, однако же, верна теория; самому хочется сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах, а толкую о том, что, дескать, ты не имеешь права рисковать спокойствием женщины; а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать, я действительно совершал над
собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого лица и для твоего, мой друг; а потому и преклонись
перед величием души моей.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про
себя чуть ли еще не поговорку: «Не
мечите бисер
перед свиньями»…
Тут
заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки
перед ним не было; но вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена варениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти кушанья. «Посмотрим, — говорил он сам
себе, — как будет есть Пацюк вареники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану».
Вскоре выяснилось, что мой сон этого не значил, и я стал
замечать, что Кучальский начинает отстраняться от меня. Меня это очень огорчало, тем более что я не чувствовал за
собой никакой вины
перед ним… Напротив, теперь со своей задумчивой печалью он привлекал меня еще более. Однажды во время перемены, когда он ходил один в стороне от товарищей, я подошел к нему и сказал...
Мышников только из страха
перед Стабровским не
смел высказывать про Галактиона всего, что думал о нем про
себя.
— А там уж известно-с, чуть не прибила-с; то есть чуть-чуть-с, так что даже, можно считать, почти что и прибила-с. А письмо мне шваркнула. Правда, хотела было у
себя удержать, — видел,
заметил, — но раздумала и шваркнула: «Коли тебе, такому, доверили
передать, так и
передай…» Обиделась даже. Уж коли предо мной не постыдилась сказать, то, значит, обиделась. Характером вспыльчивы!
«Ах, там, друг сердечный, благодетель великий, заставь за
себя вечно богу
молить, — возьмем подряд вместе!» А подряд ему расхвалит, расскажет ему турусы на колесах и ладит так, чтобы выбрать какого-нибудь человека со слабостью, чтобы хмелем пошибче зашибался; ну, а ведь из нас, подрядчиков, как в силу-то мы войдем, редкий, который бы не запойный пьяница был, и сидит это он в трактире, ломается, куражится
перед своим младшим пайщиком…
Был уже почти полдень. Первое, что я увидел, это протянутые в углу, на снурке, занавесы, купленные мною вчера. Распорядилась Елена и отмежевала
себе в комнате особый уголок. Она сидела
перед печкой и кипятила чайник.
Заметив, что я проснулся, она весело улыбнулась и тотчас же подошла ко мне.
А на меня он, по-видимому, именно смотрел как на «встречного», то есть как на человека,
перед которым не стоит
метать бисера, и если не говорил прямо, что насилует
себя, поддерживая какие-то ненужные и для него непонятные родственные связи, то, во всяком случае, действовал так, что я не мог не понимать этого.
Само
собой, чтобы, примерно, в ответе
перед ним не остаться, скажешь ему: не весь,
мол, такой лес, есть и прогалинки.
Она отшатнулась от Людмилы, утомленная волнением, и села, тяжело дыша. Людмила тоже отошла, бесшумно, осторожно, точно боясь разрушить что-то. Она гибко двигалась по комнате, смотрела
перед собой глубоким взглядом матовых глаз и стала как будто еще выше, прямее, тоньше. Худое, строгое лицо ее было сосредоточенно, и губы нервно сжаты. Тишина в комнате быстро успокоила мать;
заметив настроение Людмилы, она спросила виновато и негромко...
— Ничего я об этом, ваше благородие, объяснить не могу… Это точно, что они
перед тем, как из лодки им выпрыгнуть, обратились к товарищу:"Свяжи мне, говорит, Трофимушка, руки!"А я еще в ту пору и говорю им:"Христос,
мол, с вами, Аггей Федотыч, что вы над
собой задумываете?"Ну, а они не послушали:"Цыц, говорит, собака!"Что ж-с, известно, их дело хозяйское: нам им перечить разве возможно!
«Я, говорит, негоциант, а не купец; мы, говорит, из Питера от Руча комзолы
себе выписываем — вот,
мол, мы каковы!» Ну-с, отцам-то, разумеется, и надсадно на него смотреть, как он бороду-то
себе оголит, да в кургузом кафтанишке
перед людьми привередничает.
Я и слушаю и никуда далее не иду, а в это время дальняя дверка вдруг растворяется, и я вижу, вышел из нее высокий цыган в шелковых штанах, а казакин бархатный, и кого-то
перед собою скоро выпроводил в особую дверь под дальним фонарем, которую я спервоначала и не
заметил.
Я с ним попервоначалу было спорить зачал, что какая же,
мол, ваша вера, когда у вас святых нет, но он говорит: есть, и начал по талмуду читать, какие у них бывают святые… очень занятно, а тот талмуд, говорит, написал раввин Иовоз бен Леви, который был такой ученый, что грешные люди на него смотреть не могли; как взглянули, сейчас все умирали, через что бог позвал его
перед самого
себя и говорит: «Эй ты, ученый раввин, Иовоз бен Леви! то хорошо, что ты такой ученый, но только то нехорошо, что чрез тебя, все мои жидки могут умирать.
— Не знаю-с, какой это нужен голос и рост; может быть, какой-нибудь фельдфебельский или тамбурмажорский; но если я вижу
перед собой человека, который в равносильном душевном настроении с Гамлетом, я
смело заключаю, что это великий человек и актер! — возразил уж с некоторою досадою Белавин и опустился в кресло.
Но, несмотря на все старание притворства
перед другими и самим
собой, несмотря на умышленное усвоение всех признаков, которые я
замечал в других в влюбленном состоянии, я только в продолжение двух дней, и то не постоянно, а преимущественно по вечерам, вспоминал, что я влюблен, и, наконец, как скоро вошел в новую колею деревенской жизни и занятий, совсем забыл о своей любви к Сонечке.
— Купец русский, —
заметила с презрением gnadige Frau: она давно и очень сильно не любила торговых русских людей за то, что они действительно многократно обманывали ее и особенно при продаже дамских материй, которые через неделю же у ней, при всей бережливости в носке, делались тряпки тряпками; тогда как — gnadige Frau без чувства не могла говорить об этом, — тогда как платье, которое она сшила
себе в Ревеле из голубого камлота еще
перед свадьбой, было до сих пор новешенько.
О чем бы, кажется, тут так особенно хлопотать иному арестанту, и арестанту-то какому-нибудь так
себе, смиренному, забитому, который даже
перед иным из своих же арестантов пикнуть не
смеет!
А так как, не далее как за день
перед тем, я имел случай с обоими бунтовщиками играть в ералаш и при этом не
заметил в их образе мыслей ничего вредного, то и не преминул возразить негодующему помпадуру, что, по мнению моему, оба названные лица ведут
себя скромно и усмирения не заслуживают.
Лежать в душистых полевых лугах, развесив
перед собою сетку по верхушкам высокой травы, слышать вблизи и вдали звонкий бой перепелов, искусно подражать на дудочке тихому, мелодическому голосу перепелки,
замечать, как на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже летят они со всех сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это в свое время было очень весело и даже теперь вспоминается не равнодушно…
Утром Пугачев опять увидел
перед собою своего грозного гонителя; но не смутился, а
смело пошел на Михельсона, отрядив свою пешую сволочь противу донских и чугуевских казаков, стоящих по обоим крылам отряда.
Алена Евстратьевна навезла из Верхотурья всякого припасу: муки, рыбы, меду, соленых грибов и сушеных ягод. Все это она сейчас же
передала матери и скромно
заметила, что «ваше теперь сиротское дело, где уж вам взять-то, а я всего и захватила с
собой на всякий случай…».
— Феня… пожалей старика, который ползает
перед тобой на коленях… —
молил Гордей Евстратыч страстным задыхавшимся шепотом, хватая
себя за горло, точно его что душило. — Погоди… не говори никому ни слова… Не хотел тебя обижать, Феня… прости старика!
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты в бога… Вот
перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь к красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги, коли в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу; слова супротивного не услышишь! Будь отцом родным, заставь за
себя вечно бога
молить!..
Человек в белой рубахе убрал самовар и зажег в углу
перед образом лампадку. Отец Христофор шепнул ему что-то на ухо; тот сделал таинственное лицо, как заговорщик — понимаю,
мол, — вышел и, вернувшись немного погодя, поставил под диван посудину. Иван Иваныч постлал
себе на полу, несколько раз зевнул, лениво помолился и лег.
— Да что такое? — повторил он и топнул ногой. Он чувствовал
себя обиженным, уязвленным, и в то же время красота этой женщины, так легко и
смело стоявшей
перед ним, его невольно поражала… она терзала его.
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы,
мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они
себя виноватыми, без вины виноватыми
перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
Она сидела у
себя в кабинете, когда Литвинов вошел к ней. Его ввела та же тринадцатилетняя девочка, которая накануне караулила его на лестнице. На столе
перед Ириной стоял раскрытый полукруглый картон с кружевами; она рассеянно перебирала их одною рукой, в другой она держала письмо Литвинова. Она только что перестала плакать: ресницы ее смокли и веки припухли: на щеках виднелись следы неотертых слез. Литвинов остановился на пороге: она не
заметила его входа.
Что значит, однако, порода!"Ирина стояла
перед ним с опущенными руками, не улыбаясь и не жеманясь, и глядела решительно, почти
смело, не на него, а куда-то вдаль, прямо
перед собою.
Ирина, вероятно,
заметила что-то особенное в выражении лица у Литвинова; она остановилась
перед лавкой, в которой продавалось множество крошечных деревянных часов шварцвальдского изделия, подозвала его к
себе движением головы и, показывая ему одни из этих часиков, прося его полюбоваться миловидным циферблатом с раскрашенной кукушкой наверху, промолвила не шепотом, а обыкновенным своим голосом, как бы продолжая начатую фразу, — оно меньше привлекает внимание посторонних...
— Но рядом со всем этим он
замечал, что каждый раз, когда ему приходится говорить о позорной современности, о том, как она угнетает человека, искажая его тело, его душу, когда он рисовал картины жизни в будущем, где человек станет внешне и внутренне свободен, — он видел ее
перед собою другой: она слушала его речи с гневом сильной и умной женщины, знающей тяжесть цепей жизни, с доверчивой жадностью ребенка, который слышит волшебную сказку, и эта сказка в ладу с его, тоже волшебно сложной, душою.
Но тотчас же порядок мыслей у нее обрывался, и она говорила о новой квартире, об обоях, лошадях, о путешествии в Швейцарию и Италию. Орлов же был утомлен поездкой по ресторанам и магазинам и продолжал испытывать то смущение
перед самим
собой, какое я
заметил у него утром. Он улыбался, но больше из вежливости, чем от удовольствия, и когда она говорила о чем-нибудь серьезно, то он иронически соглашался: «О да!»